Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 1
Прошла в спальню, вытащила из шкафа чемодан, стала не особенно аккуратно стягивать с плечиков блузки и платья и кидать в него.
Шархан озверел. И опупел. Рози никогда не говорила с ним в таком тоне. И никогда не занималась своими делами во время нравоучений и лекций.
– С дуба рухнула? А если сейчас по морде?
Смешно, да.
Рози мысленно зажмурилась и накрыла голову руками, как при близкой бомбардировке. Вероятно, уже получала по ребрам и не только. Я же совершенно не боялась по той простой причине, что, когда я чувствую себя сильной, все танцуют под мою дудку. А я всегда сильная. Реальность кроит тот, кто верит, и Шархан, увы, при таком раскладе, как бы ни хорохорился, а вреда причинить не может. Да и с каждой секундой все сильнее ощущает, что ситуация уплывает из-под его контроля. Точнее, уже уплыла. Вовремя же рыжая ко мне обратилась…
– Рози!
Ой, сколько гнева от того, что она не смотрит на него, когда он с ней говорит. Ну, просто уделаться.
– М-м-м? – я муркнула это так задумчиво, будто расслабленно выбирала лак для ногтей, а не стояла рядом с «котлом».
– Ты в себе?!
Зачем же так орать.
А у моей клиентки обширный гардероб – все в недра чемодана поместилось кое-как. Верхнюю одежду в виде пуховиков и пальто пришлось оставить. Обувь взять только ту, что у порога.
– Да кому ты нужна?!
Шархан слабел. Понимал, что от крика – толку ноль, а новая Рози даже бровью не ведет, будто стала прозрачной и невидимой для его словесных ударов.
Но я все же ответила.
– Себе, дорогой.
– Ты нашла кого-то? Ты, шлюха, уже спала с кем-то?
Не знала, что чье-то лицо способно так краснеть, почти бордоветь. Забавный диалог.
– Еще нет, но обязательно найду достойную кандидатуру.
Наверное, она никогда с ним так не разговаривала. Совсем. Потому что ее сожитель вдруг начал понимать (на самом деле понимать!) – женщина уплывает. И не удержать ни криками, ни угрозами, ни красным лицом.
Настоящая же хозяйка, сдвинутая в собственной голове в сторону, вдруг начала чувствовать отголоски триумфа – она никогда не позволяла себе храбрости, но всегда мечтала о ней. Чтобы честно, наотмашь, чтобы вот так. Себе, а не кому-то на пользу. Потому что всю жизнь, как расслоенный на мелкие потоки ручеек, ощущала себя слабой, старающейся угодить другим. А тут – себе. И потому вдруг сделалась, как полноводная река, как ужасающей силы поток – на этот раз целый. Точнее, пока потоком была я, но Рози жадно запоминала и училась. Ей хотелось уметь так же.
– Ты что… Ты что? – заверещал вдруг брюнет совсем другим голосом (и куда только делись угрозы?) – Давай поговорим, обсудим…
Раньше он на компромиссы не шел, и его злость моментально выливалась в кулачный бой против неравной по силам жены.
– Хватит, наобсуждалась.
Закончив с осмотром комнаты, а после сознания рыжеволосой клиентки, я откатила чемодан в прихожую и уверенно направилась на кухню. Поднялась на стул, дотянулась до вазы, в которой хранилась денежная заначка.
– Видишь? – помотала перед противной рожей тугой пачкой свернутых купюр. – Тебе на подарок копила.
Точнее на «взятку», чтобы хоть сколько-то не распускал руки, придобрел. Но этого бы не произошло – она знала это тоже.
– А теперь уже не тебе.
И, оставив Шархана в недоумении, смешанном с обреченным потухнуть гневом, вернулась в коридор. Принялась обуваться. Клиентка по соседству со мной ликовала – она уходила, ей давали проход. И, кажется, ей было все равно, что в шкафу еще осталась одежда, а денег на новую жизнь не очень много. Она становилась свободной прямо сейчас. Дверь близко, а Шархан далеко, уже не дотянется.
– Рози, Рози, – будто опомнился человек в майке, – ты на самом деле меня оставляешь? А есть я как?… А жить?
– Как хочешь.
Во мне не нашлось ни сочувствия, ни сострадания. Оттого фразы выходили жесткими, как удары плетью.
– Найдешь другую дуру. Но бить уже не посмеешь, понял? А то напишу заяву в Комиссию – я выяснила их адрес…
Я несла полный бред. Но очень точный, прицельный. Слабые люди очень боятся возмездия, а уж пресловутую Комиссию здесь страшились все от мала до велика. И плевать, что на самом деле никто не знает их адреса (имелась у меня мысль о том, что их офис просто находится на другой частоте восприятия, и те, кому он не нужен, попросту не видят его). Но Шархан осекся, побледнел. И стало ясно, что «другую» он не посмеет найти еще долго.
– Прощай, придурок. И не звони, терпеть тебя не могу.
Это я от себя. Чтобы даже не пытался.
А Рози было на него наплевать – она чувствовала запах близкой свободы. Улицы, дороги под ее собственными ногами, где только она и никто больше выбирает путь; предстоящий вечер, когда не нужно готовить опостылевший ужин. Не бояться, что он вдруг не понравится, не прятаться в своей комнатушке, гадая, а не напьется ли сегодня? Не ждать, что утром снова унизят по поводу манер и внешности. Дальше только она сама станет решать, чего хочет и чего достойна – остался только шаг…
И я его сделала.
Захлопнула дверь дома, откуда она так долго не решалась уйти из-за страха. После отправила ей не мысль, но четкое ощущение: «Мы боимся не людей и их поступков. Мы боимся бояться, пойми разницу. Боимся собственного страха. Если поймешь, перестанешь быть слабой». Она уловила, хоть и пребывала в эйфории – «ушла, ушла, ушла!»
Эту радость мы ощущали вместе. Мужчина не должен обижать женщину, иначе это не мужчина, а перегной.
Прежде чем покинуть чужое тело и жизнь, я довела его до ближайшей остановки. Не стала дожидаться автобуса, махнула рукой таксисту. И быстро перебрала в не своей памяти адреса незнакомых мне подруг. Вот одна – Жанина – она сразу поддержит. Не будет сюсюкать, а заявит: «Правильно сделала!», скажет «Назад дороги нет!» – то, что нужно. К ней и направила таксиста. А рыжеволосой, как отчалившей от берега в океан бригантине, пожелала счастливого плавания.
И проснулась у себя, ощущая, как снова занемели над головой руки. Черт, когда я уже приучусь, что нельзя уходить в астрал с закинутыми вверх руками? Когда-нибудь они в совершенно ненужный момент вытянут меня обратно.
Все, дело сделано. Внутри своя и чужая радость, надежда на светлое будущее и желание любить. По-настоящему. Хорошего мужчину – страстно, на полную, до самого дна. Чтобы ты для него – Богиня, чтобы он для тебя солнце, с которого не можешь свести глаз.
«Интересно, это ее желание или мое?»
И не смогла отличить. Видимо, наше общее.
*****Вероятно, мой дальнейший день мог пойти тысячью разных дорог, но на моей блузке оторвалась пуговица. Не настолько, чтобы отвалиться, но достаточно, чтобы повиснуть «на сопле».
Не дело.
Пришлось рыться в ящиках. Потому что я, редко пользующаяся швейными принадлежностями, не помнила, где они лежат. Может в тумбе? Нет. В комоде? Тут чужие майки, трусы, бюстгальтера…
Да, я до сих пор не выкинула «ее» вещи. Понимала, что настоящей Айрини давно нет, и все равно казалось кощунственным просто взять и вынести все в ближайший мусорный бак. И потому я, часто преследуемая ощущением, что временно живу не то в гостинице, не то у уехавшей подруги, просто выкроила себе столько пространства, сколько мне требовалось. А требовалось немного: один ящик для нижнего белья, несколько плечиков под водолазки и блузы, чуток пространства под джинсы, а также место в ванной для гигиенических принадлежностей. Думаю, вернись живая и здоровая Айрини домой, она заметила бы не так уж много изменений, разве что кабинет – бывший зал для клиентов. Но тут иначе никак.
Швейные принадлежности я отыскала всего за какие-то десять минут, и, в процессе работы «ищейкой», успела вдоволь пропитаться ароматами и ощущениями прошлой жизни мисс Донатти. Наткнуться на ее духи, влезть в шкатулку с бижутерией, даже отыскать заначку, всунутую между конвертами с «важными» документами – счетами на оплату, приглашениями и корешками от «погашенных» авиабилетов.
А с нитками нашла и еще кое-что. Фото.
Где хозяйка этого дома обнимает незнакомого парня, и так счастливо улыбается, как, наверное, никогда, будучи в ее теле, не улыбалась я сама. Лучистыми стали ореховые глаза, притягательной улыбка, перестал тянуть на себя внимание даже несколько несуразный и чуть вздернутый кверху нос. Айрини не была красавицей. Слишком узкое лицо, слишком круглые глаза, немного неверный прикус. Не уродина, просто достаточно симпатичная, если верно наложить макияж, девушка. Не более.
Но это фото делало ее другой – безмятежной. Полностью погруженной во вдохновляющую жизнь, в бесконечно радостные эмоции, в любовь.
Парень на снимке улыбался тоже. Чуть более скованно, чем его спутница. А в глазах – глубоко внутри – настороженность. Она любила его, но не он ее.
Айрини не замечала.
Собственно, а замечала ли я сама вранье Рори? Нет. Была точно такой же, отдающей себя целиком. Зачем думать о плохом, когда на уши совершенно искренне (так мне казалось) шепчут ласковые слова? Когда обнимают тепло и от души, когда клянутся, что жить без тебя не могут. И тогда ты не видишь человека – ты видишь собственное счастье. Ты задыхаешься им, ты паришь слишком высоко, ты пропитан и одурманен лучами, идущими из сердца.
В такой момент человека легко одурачить.
И одурачиться, увы, тоже.
Для Айрини, которая незадолго до своей кончины убрала это фото «с глаз долой», ее любовь стоила жизни.
Мне моя тоже.
Стало тяжело, муторно. Забылась болтающаяся на честном слове пуговица, перехотелось ее пришивать. Вдруг стало ясно, что я совсем не хочу сейчас быть одна и в четырех стенах. Я, конечно, попытаюсь не думать, не вспоминать, но меня снесет. И потому нужно наружу, хоть куда, главное – в общество…
С мрачным выражением наркомана, которого сейчас начнет ломать, я принялась одеваться – куда, куда? Просто гулять по улице? Не слишком отвлекает. Мне бы сейчас…
И тут поняла – лекции. Сегодня в Школе Управления Жизнью как раз будут читать две бесполезные, но способные отвлечь внимание лекции. И я, судя по часам, как раз на них успеваю.
*****(Jennifer Thomas – Carol of the Bells)
– Одна из самых важных мыслей, которую должен принять человек, желающий стать Творцом своей жизни – «я за все несу ответственность». За все – это за все. За погоду, за систему организации мира, в котором живу, за действия незнакомых мне людей. Каждая проекция – зеркало, это не более и не менее – индикатор ваших установок. Ясно?
Конечно, студентам не было ясно. Кто готов допустить, что накричавшая в магазине кассирша – твой собственный выбор? А проползшая под ногами гусеница? Нет, она «случайно ползла». Случайностей нет совсем. Далеко не глупый преподаватель в этом был прав, но для четырнадцати студентов (не считая меня), посещавших первый курс, подобная теория казалась полной ахинеей. Вчерашняя непогода – выбор? А спившийся друг? Ссора за стенкой? Количество трещин на асфальте?
Да, выбор. Только все гораздо сложнее, «многоуровнее», нежели можно объяснить человеческими словами.
Сегодняшняя тема, что удивительно, оказалась вполне интересной, но по-настоящему меня занимало другое. Тревожило, очень сильно беспокоило, дергало внутренний звонок – пятнадцатая студентка. Новенькая.
Что может быть необычного в обычной, казалось бы, девчонке? Да, приятной внешне. Да, аккуратно и со вкусом одетой. Да, сидящей тихо, внимающей преподавателю.
Для меня – все. И, в первую очередь, моя напрягшаяся до предела интуиция, твердящая, что «она пришла за мной». По мою душу.
«Откуда это взялось?»
Лекция перестала для меня существовать; недавние мысли о Рори вылетели из головы. Новенькая просто сидела. Просто писала. Даже не смотрела в мою сторону, но я не отлипала от ее головы взглядом.
«Она здесь не просто так…»
И она слишком хороша для этой школы. В прямом смысле – она давно переросла ее. Как и я. Русоволосая незнакомка, имени которой я не знала, была из тех редких людей, которых я называю «целыми». Не разбитой на ручейки, как сознание той же Рози, но бурным мощным потоком личности, которая уже обрела себя и свой путь.
– Мистер Дикенсон, не можете же вы утверждать, что я выбираю даже товар, который начнут продавать в магазине на следующей неделе?
– Выбираете.
– Но я о нем даже ничего не знаю.
– В вашей голове существует несколько тысяч шаблонов, которые формируют структуру пространства будущего на автомате, за вас. Например, вера в то, что качество вещей стало ухудшаться, все больше на рынке подделок, что люди давно предпочитают деньги человечности. Знакомо?
– Но…
Дискутировали с азартом и удовольствием вихрастый Дилан и стоящий за постаментом лектор.
– А это уже прямое указание на то, что продукты, которые вы увидите в магазине на следующей неделе, вновь вызовут у вас волну негодования. А вот у вашей соседки, мисс Летиции, иные убеждения – она умеет фокусироваться на правильном…
Если бы ни новенькая, я бы наслаждалась – тема хорошая.
Но сейчас все струны моей внутренней сущности, вторя об опасности, дребезжали невпопад – огромная редкость. И впервые случившаяся в Нордейле.
Мены не имеют права подселяться просто так – беспричинно или ради удовольствия. Только в целях самозащиты, для помощи просящим либо миру. В моем случае, как я решила, действовал первый вариант – самозащита. И потому не столько подселилась в сознание незнакомки, сколько прощупала его исключительно на наличие угрожающего мне намерения.
И не нашла такового. Мирный ум, расслабленные эмоции, спокойное течение процессов внутри. Ни намека на угрозу.
«Где ошибка?»
Просторная аудитория, полутемная и почти сплошь деревянная – деревянный пол, деревянные скамьи и столы, деревянная сцена – сейчас казалась мне зловещей, как переполненный оперный зал, в котором смешался с толпой террорист-смертник. И вроде бы еще ничего не случилось – веселые диалоги, неверие, смешки, река вопросов, но в лекционном зале для меня нас осталось двое – я и она.
Я прощупала общий фон новенькой еще раз. Затем еще… Угрозы нет. Направленного в мою сторону внимания тоже.
– А что значит «проекция», мистер Дикенсон?
– Проекция – это вы сами, воплотившиеся для собственной игры в предмет или другого человека. В свое зеркало.
– И из проекций состоит весь мир?
– Все миры.
– Что значит, все миры?
– То и значит. Думаете, мы все сейчас находимся в одной и той же аудитории? Увы, должен вас разочаровать. Или вдохновить. Количество аудиторий, которые выглядят для нас одинаково, равно количеству присутствующих в зале человек. Но ради удовольствия общения, реальность выглядит единой, хоть и излучается из каждого из вас самостоятельно.
Кто-то присвистнул:
– Быть такого не может!
Может – отметила я на автомате. И есть. Вот только всю сказанную информацию можно ощутить глубинными сенсорами, но нельзя описать текстом любого языка. Глосс не хватит.
– То есть, наша с Бобом скамейка – не наша? А у него своя, у меня своя?
– Точно так. И кружка, которую вы делите на вашей кухне с вашей девушкой, тоже у каждого своя.
– И унитаз в общаге? – хохмился невысокий брюнет с дальнего ряда. – Чего я тогда боюсь глистов подцепить, если у каждого свой?
– Глистов вы подцепите, просто потому, что боитесь. Создадите. Переместите сюда оттуда, где они у вас уже есть.
– Боже мой! Мистер Дикенсон, срочно научите меня менять автоматические шаблоны! Я боюсь!
Шутника звали Райли. И он жить не мог без того, чтобы не выскочить с репликой, не развеселить сокурсников, не окунуться хотя бы раз в полчаса в пучину всеобщего внимания.
Дикенсон – аккуратный мужчина с короткой бородой, в очках и с модельной стрижкой – ухмылялся; соседние со мной девчонки хихикали. Новенькая повернулась и улыбнулась вместе со всеми.
Меня начало отпускать.
*****Бернарда.
(Malou Prytz – Left amp; Right)
– Новенькая?
– Ага.
– А чего не с начала года?
Мне не верилось – Айрини меня раскусила. Иначе зачем бы сама подошла на перемене в коридоре, куда мы вышли размять ноги.
«Или случайность?»
Она худая, вытянутая, в темных джинсах и бесформенной кофте. Здесь, где из высоких окон лился яркий дневной свет, она выглядела не то, чтобы неопрятной, но той, кому собственная внешность не особенно важна. А вот глаза цепкие, умные.
«С двойным дном, будто за одной перегородкой есть еще одна, другая. А оттуда смотрит некто настоящий» – странное ощущение.
– Просто недавно узнала про эту школу. Вот, решила попробовать…
– Любопытство, значит?
– Оно самое.
Я старательно сохраняла внутри безмятежность «Дрейка» – так я называла это состояние. Оно ощущается, как «Все всегда хорошо. Если возникают задачи, все они решаемые. Даже если решая их, рухнет мир, можно выстроить еще один, и еще. Время бесконечно, в запасе вечность…»
Мой ненаглядный умел находиться в этом состоянии постоянно – оно помогало ему абстрагироваться, я же усилием воли распараллелила себя, чтобы не выдать истинных чувств – беспокойства, возбуждения, излишнего внимания. Снаружи – эдакая мирная беспечная Бернарда, а в бункере – настороженный наблюдатель. И почему-то казалось, что Айрини смотрит прямо в бункер. Или же пытается его отыскать под моим напускным спокойствием.
«Вот это я понимаю, интуиция!»
Чтобы не молчать, я посмотрела на тонкую тетрадь, которую она держала в руках.
– Я пропустила много интересного?
– Не особенно.
И вновь наши изучающие друг друга взгляды – как много правды и искренних намерений она понимает?
– Переписать предыдущие лекции дашь?
– Я их не пишу.
– Почему?
– Потому что, если то, что объясняет лектор, не заходит сразу, то перечитывать слова бесполезно.
– Может однажды зайдет?
– Чему зайти, то зайдет из любого источника, не обязательно из тетради. Ты ведь знаешь.
«Какое многозначительное „ты ведь знаешь…“»
– Я – Айрини.
Она протянула мне узкую руку – прохладную, со «слепленными» пальцами.
Специально не стала говорить «Бернарда». Много вопросов – много лишней информации. Просто пожала чужую ладонь.
– Дина.
А после вопрос в лоб:
– Зачем ты здесь, Дина?
И стало ясно – она понимает. Все или почти все. Снова врать, что из любопытства? Но Айрини пояснила сама.
– Ты ведь давно переросла эту школу.
– Ты тоже.
И мой ответ, сказанный посреди гулкого коридора, посреди солнечного дня с золотыми за окном деревьями, дал нам понять, что мы «наравне». Эдакие два шпиона, пытающиеся выведать больше, чем готовы выдать. А ва-банк, оказывается, играть не всегда приятно. Все-таки я надеялась подольше побыть в ее глазах просто «новенькой студенткой».
Или я преувеличила ее проницательность? Слова – просто слова?
Наш диалог прервался, потому что выглянул лектор:
– Продолжим?
Народ стекался обратно в аудиторию, как вода в водосток – из широкого потока делался узким. Входили по одному.
– Хочешь сесть со мной?
Я замялась. Что если чем ближе контакт, тем лучше она «читает»?
– Может в следующий раз.
Надо собраться с мыслями, вновь стабилизировать если не безмятежность, то хотя бы ровные эмоции. Не ожидала, что она попытается взять быка за рога, не ожидала. Но где наша не пропадала? Как говорится, «поживи-ка ты с мое с Дрейком», а там поговорим. И улыбнулась.
«Что бы ни случилось, он прав. Все – игра…»
А лекции мне нравились – про дуальность мира и процессов, про зависимости, про ложное восприятие себя и окружающих… Дрейк, конечно, рассказывал лучше и интереснее, а, главное, всегда затрагивал нужные именно для меня в конкретный момент времени темы, но в ШУЖ тоже преподавали не дураки. И расплывалось внутри мягкое восхищение от того, что многим, оказывается, интересно познание мира. Это классно…
Взгляд Айрини я чувствовала. Не такой тяжелый, как у Дрейка, и, наверное, незаметный обычным людям, но вполне ощутимый для меня. Я не пряталась – я от него отвлекалась. Точно как делала с Комиссионерами – «не хочешь, чтобы они прочитали, о чем ты думаешь, думай о настоящем моменте». О теплом и полированном дереве парты под пальцами, мягком голосе мистера Дикенсона, касающейся тела одежде, своей способности смотреть, ощущать.
Жаль, конечно, если на сегодня мы с ней «наговорились». Однако не навязываться совсем уж откровенно? Да и глупые вопросы выдадут меня быстрее правды.
Дикенсон говорил о важности развития внутренней чувствительности, минутах тишины. Кто-то писал, кто-то смотрел на него, кто-то мимо. Парень слева от меня спал, но его никто не будил – каждому свое.
И незаметно время рассказывания материала истекло. Что же дальше, просто домой?
(Аффект – Евгений Соколовский)
Не имея никакого плана, я покинула аудиторию одной из первых. Спустилась по лестнице вниз, толкнула массивную дверь, ведущую на улицу.
А октябрь стоял сказочный. После пары дней ветров и дождей, установилось вдруг тепло. И деревья, потерявшие еще далеко не всю листву, стояли золотые, как факелы. Уже не желто-зеленые, не бурые – огненные. С красными кляксами рябин, с зелеными проплешинами кустарников. И все это на фоне пронзительной голубизны неба.
Кажется, осень оголяет, очищает, убирает лишнее. И дышится свободнее и легче; шелуха сваливается, как листва.
Я не услышала, как она подошла и встала рядом, – эта странная девушка-женщина, вмиг обретшая способность менять чужие судьбы.
– Любуешься?
– Любуюсь. И жрать хочу, – добавила я совершенно честно. – А то с утра проснулась, а у меня дома уже друзья шахматы гоняют, пришлось спешно удирать.
– Чтобы не втянули в игру?
– Чтобы позавтракать дали спокойно. Но это было так давно. В прошлом веке.
Про смешариков и пыль с потолка ни к чему.
Она улыбнулась. Совсем чуть-чуть.
– Далеко отсюда живешь?
– Да. Район совсем не знаю.
Думала, сейчас постоит, а потом скажет «Ну, пока!» и легко засеменит прочь, но Айрини, похоже, хотелось разобраться во всем «здесь и сейчас». Я ее понимала, мне бы тоже хотелось. Не люблю непонятные ситуации.
– Я знаю одно кафе, там неплохо кормят. Идем?
И принялась спускаться первой. Я за ней.
Кафе действительно удалось: шторки на окнах, непритязательный, но уютный интерьер. Заказанный сырный суп я поглощала с удовольствием.
– А сама далеко живешь?
– Нет, рядом.
– А занимаешься чем?
Я старалась общаться так же, как общались бы только познакомившиеся друг с другом две обычные девушки.
– Да так, всем понемногу.
Мыльный ответ.
Айрини крутила в пальцах чашку с кофе. Ногти на ее пальцах узкие, продолговатые – такие, покрытые прозрачным лаком, идеально подошли бы для рекламы ювелирных украшений с телеэкрана.
– А сама?
– Сама? Тоже пока определяюсь. Больше домохозяйка.
Не рассказывать же про телепортацию?
Нет, мы однозначно два шпиона. Ведем речь об одном, думаем совсем о другом.
– А жизнь решила изменить зачем?
– В смысле, ты про школу? Подумала, может, услышу что-нибудь полезное.
Глаза Айрини глубокие, темные, влажные. Как у коня, который понимает чувствами и знает, что ему врут.
– Дина… – она больше не смотрела на свой кофе, она смотрела на меня. Без улыбки, без тени притворства. – Ты пришла за мной, так?
В этот момент я поперхнулась супом. Буквально. Хорошо, не сильно.
«А Дрейк был насчет нее прав…»
И ведь не соврешь – бесполезно. Прожевав все, что осталось во рту, я выкроила для себя несколько секунд на раздумья. Затем отодвинула в сторону тарелку, подняла взгляд. Поняла, что игры кончились.
– Не за тобой. К тебе.
– Для чего?
– Чтобы задать один вопрос.
– Какой?
Вот теперь Айрини совершенно точно напряглась, как человек, давным-давно бегущий от правосудия. Как тот, кто понимает – пришли плохие времена. Очень яркая, бурная реакция. Неожиданная.
– Какой вопрос?
Прозвучало уже с раздражением.
Я думала о том, успею ли заплатить, если она сейчас выскочит из кафе и понесется от меня прочь.
– Что случилось с тобой ночью год назад, когда ты пошла на прогулку к Даллскому озеру?
И все. Будто дверь железного сейфа захлопнулась.
Айрини не выскочила, только побледнела. Решительно сжала губы как человек, знающий, что не сорвется до самого края, хоть этот самый край близко.
– Давай об этом не здесь, – ответила ровно и через паузу. – Пойдем ко мне, не хочу на людях…
И вновь это странное чувство, будто мы пытаемся перетягивать на себя, как одеяло, правила нашей игры. И кто ведет сейчас, она или я? А главное, ведет куда?
*****Айрини.
(Liv Ash – Ready for War)
Вот и приплыли. Вот и наступил момент, которого я подспудно ждала каждый день – за мной пришли. И не важно, что девчонка, что пока не прямо. Начинается всегда одинаково – с праздного якобы интереса. А после – капкан.