Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2
И это был самый страшный взгляд, который я когда-либо видела.
Нет, в нем не было смерти – в очень светлых, почти белых зрачках, мне отчетливо виделось «ничто». Первозданный свет, в котором еще ничего не успело родиться. И эта анестезирующая улыбка – «все хорошо, все уже хорошо…»
Впервые в жизни меня накрыла паника, и я едва удерживалась от того, чтобы броситься и прижаться к Дрейку.
Он будет мне сниться ночами, этот Аид. И его беспечность, когда уже не страшно; анальгин в ауре, свет ламп в операционной, растворяющийся в ушах звук аппарата, измеряющего пульс. «Все уже хорошо»… «Нож всажен, ранение получено, тебе пора к источнику – я провожу»… Вот что означал его взгляд.
– Нет…
Кажется, я даже произнесла это вслух, потому что Дрейк повернулся, посмотрел на меня внимательно, а после прочистил горло и вернулся к беседе.
Никогда больше не посмотрю в глаза этому Аиду. Упаси Господи, как говорится.
Но остался еще четвертый…
А вот он радовал глаза: вихрастый, бородатый, кудлатый. Удивительно теплый, большой и «родной» – Ллен Эйдан. В нем ничто не выдавало опасности, наоборот, казалось, он залетел сюда случайно. Откуда-нибудь с пасеки или леса, где собирал грибы. Эдакий накачанный «лесоруб» в клетчатой рубахе, с веселыми глазами и удивительно приятным голосом, который я пока услышала дважды – при ответах: «Ясно, шеф» и «Это должно сработать, будем следить».
Как этот самый Ллен Эйдан, от которого не исходило ровным счетом никакого фона, мог оказаться среди других? В этой самой клетчатой рубахе, плотных штанах с лямками и высоких сапогах. Это у него стиль такой?
В ответ на мое внимание Ллен лишь подмигнул – мол, все отлично, тоже рад с тобой познакомиться.
Я мотнула головой. «Этому» тут не место однозначно – не среди «волков».
«Волки» к тому моменту закончили совещание.
И лишь когда они покинули кабинет, я вдруг ощутила, что в первый раз за долгое время могу нормально и глубоко вдохнуть. Как водолаз, который вынырнул из глубины водоема, ей-богу.
* * *– Зачем ты меня с ними познакомил?
– А тебе разве не интересно было?
Было. Но кто же знал, что они… такие.
– Этот Аид… Он мне ночами сниться теперь будет!
– А, Санара… Он прирожденный Стиратель, каких мало. Способен перекроить твою историю так, будто ты вообще не рождалась на свет. Убрать любой пласт информации из пространства, заменить его другим, поменять в твоем рождении родственников или друзей, например…
Какой славный парень! И почему мне не хочется с ним «водиться»?
– Он – ужасный!
Я сделала то, о чем мечтала – обняла Дрейка. Прижалась к нему в поисках защиты, вспомнила бьющий в нос запах невидимого анальгетика и зарылась носом в серебристую форму.
– Все хорошо, – успокоили меня тихо, – я здесь, я никогда не дам тебя в обиду. Ты ведь помнишь, что я многократно сильнее их всех вместе взятых?
– Иногда сложно об этом помнить, когда от них так «фонит», а от тебя нет.
– Ты просто ко мне привыкла.
– Они – выпендрежники. А ты нет.
– Они не выпендрежники. Просто щиты – это непросто. И может, это плохо, что я не такой? Больше впечатления производил бы?
На меня не нужно было производить впечатление – не Дрейку точно.
Хорошо, что мы остались в кабинете одни. Мой мир быстро оттаивал в знакомых руках, отогревался. Меня держал тот, кто стер бы любого «за свою женщину» в порошок; расслаблялось сердце. А вместе с ним проснулось и любопытство.
– Слушай, а этот Ллен? Как он мог попасть сюда – в отряд? От него совсем ничего не исходит…
– Высокий уровень мастерства.
– И выглядит он, как…
– Как кто?
– Как… родственник из «Кукушкино». Как дровосек, что ли, не знаю.
– Он – Хамелеон. Он всегда выглядит для тебя так, каким ты меньше всего будешь его бояться, и потому подпустишь близко.
У меня отвисла челюсть.
– Значит, этот Ллен на самом деле выглядит не так?
– Для каждого по-разному. Его вид – иллюзия.
Непривычно стоять с ковшом для экскаватора вместо рта.
– А какой он на самом деле?
– Ну, может, увидишь когда-нибудь.
Дрейк улыбнулся. Кажется, он куда-то собирался, потому что даже не дал собраться с мыслями, спросил:
– А ты с какой целью к нам присоединилась?
Ну да, зачем пришла…
– Затем, чтобы спросить, могу ли я запросить в Лаборатории новые документы для Мака Аллертона на имя одного человека из моего мира.
– Ну, ты же моя леди. У тебя есть голова, чувство ответственности и ум – можешь делать все, что захочешь. Могла бы не спрашивать.
Блин. Зачем, спрашивается, отсидела чужое совещание. Зато эмоций нахваталась.
Серо-голубые глаза моего спутника смеялись.
– Смотрю, парни произвели на тебя впечатление.
Не то слово.
– Я почти ревную.
Пустые слова. Просто Дрейк научился шутить.
– Хочешь, я тоже стану таким?
– «Выпендрежником»?
– Разок.
– И как это будет выглядеть?
А так. Дрейк довольно комично и неожиданно топнул по полу ногой.
Топнул, может, и комично, а вот здание начало трясти, как при землетрясении, совсем не комично. Вдруг заходили ходуном перекрытия, начала крошиться штукатурка на потолке, натужно загудел арматурой каркас. От танцующего под ногами пола я завизжала, хотела во всю мочь заорать «бежии-и-и-им!», но все закончилось так же быстро, как и началось…
Меня прижимали к груди, смеялись и гладили по спине.
– Что это было?! – в голове еще пока ноль понимания, – нас все еще трясет или уже нет? Бежать или стоять? Чему верить?
– Прости, я выпендрился.
У меня пульс под двести, в коленях вата, а в голове развалилась вся мебель. Даже голос осип от ужаса.
– Начал разрушать здание?
– Нет, на пару секунд перенес нас туда, где оно сейчас разрушается.
– Что-о-о-о?
Кажется, мне в это утро хватило их всех – и благодушного Дрейка, и его «верхнего» отряда.
– С меня… хватит…
Аудиторию 6С2 я покидала с притаившейся на задворках сознания паникой – все ждала, что сейчас тряхнет еще раз. По коридору шла на полусогнутых ногах и быстрым шагом, после спуска на лифте с «Вертером» даже не попрощалась.
* * *Кайд.
(Johan Skugge & Jukka Rintamaki – Battlefield 3 Main Theme)
Он так и не понял, зачем Дрейк на следующие десять дней официально снял троих «верхних» с основной работы, но в последующие несколько часов был вынужден управляться с нарушителями в одиночку. «Ментальные» криминалы – ладно, их Дварт щелкал по носу, не сдвигаясь с места, мысленно. К тому же они – малочисленная каста. Кто-то решил вторгнуться в поле соседа без разрешения, кто-то использовал «кодовые» слова Уровней не по назначению, кто-то пытался считать то, что не разрешено. Блокировать их легко – все равно, что душить всплески активности невидимой рукой. Почти как в компьютерной игре.
С «физиками» сложнее – к ним приходилось перемещаться. Его никогда не учили ставить порталы – он еще с пребывания в родном мире умел сам. Чувствовал ткань бытия, налаживал в ней проходы, соединял их коридорами. Да, не так, как это делали Комиссионеры, но Дрейк не запрещал. Кайд этим пользовался.
За последний только час он оббегал четыре верхних уровня – предотвратил одно убийство, не позволил взять в заложники десяток горожан. На двадцать втором пятерых нашел мертвыми – доставил виновного Комиссионерам; одного «деактивировал» сам – стер на месте, вышвырнул прочь. Метался невидимой тенью, орудовал смертоносной рукой. Не устал, но заскучал от монотонности, потому что хотел заняться другим.
И вот, наконец, к трем был дома. Поел, заварил себе кофе; полил два цветка.
Сел в кресло, еще раз мысленно отследил активность пространства – пока спокойно. Можно подумать о своем.
(Sleeping At Last – Algeria)
Эра…Он вспоминал ее энергию и погружался в ощущение бархатной невесомости, нежности, удивительной мягкости.
Они будут сближаться медленно – так он решил. Потому что торопливость – признак беспокойства, а он не беспокоился, знал, что они полностью соединятся. И пусть процесс течет медленно и без лишних слов – так интереснее. Легкие пути требуются тому, кто не сумел оценить красоту бытия любой из ситуаций, кто не различает уникальность полутонов. Кайд их различал отлично.
Он не будет говорить ей лишнего, хоть она ждет. Он будет показывать и делать. Позволять ей ощущать все больше, все яснее и глубже. Слова – удел людей, забывших о том, как общаться, не открывая рта. У Эры развиты сенсоры, ей придется улавливать важное молча.
Ее полное доверие – вот чего он теперь хотел. Безоговорочное, добровольное. Да, оно придет не сразу, через страх и первоначальное сопротивление, но придет. Сегодня он еще раз внимательно пересмотрит воспоминания, которые выудил тогда из ее головы, соткет еще один сложный проход, сделает ей первый подарок.
При мысли об этом Кайд улыбался. После будет пить ее эмоции каждой клеткой, будет дышать ими. Когда-нибудь они вместе будут открывать для себя новое ощущение за ощущением, любоваться их гранями.
Кружка в его ладонях постепенно остывала; кофе Дварт заварил крепкий.
«Придется только сегодня что-то сделать с Уровнями». Скорее всего, он ненадолго нарушит Комиссионный закон, накинет на верхние уровни сеть страха – тонкую и почти невесомую. Под ее воздействием никто не решится творить криминал. Дрейк, конечно, учует, будет против – «свобода воли» и все такое… Скорее всего, даже сделает выговор. Но вечер Кайду нужен свободный.
Дрейк, Дрейк… Всевидящее око, изумительная метаморфная система с видом «под человека», идеальная завершенная галактика, безграничная сила. То, насколько тонко он управлялся с собственным могуществом, восхищало: всегда филигранно, всегда до нанометра точно, ни левее, ни правее – в яблочко.
А его женщина – человек. Правда, очень необычный: частично состоящий из «себя», частично из света атомарного пространства без искажений (где она его приобрела?), частично из энергии самого Дрейка. Очень любопытно. Если бы она сегодня не проявила внимание, Дварту было бы запрещено сканирование, а так он успел. После ее «касания» моментально провел инспекцию, неглубоко проник внутрь, увидел, что хотел – то, каким образом человек легко взаимодействует с полным «не человеком».
С Эрой собирался теперь сделать то же самое – он будет постепенно (очень и очень медленно) напитывать ее собой. Чтобы происходил безболезненный или почти безболезненный процесс адаптации. Она выдержит. Будет, правда, сопротивляться, именно поэтому ему так важно уловить ее «да». До всех обещаний, до любых пояснений и уверений. Пусть она еще слишком «человек», но уже должна понимать, что слова легко подменить, что они пусты, как фантики из под конфет, набитые воздухом. Эмоции же подменить невозможно.
Сегодня случится первый шаг.
И он лично открутит головы всем, кто будет ему мешать.
* * *Бернарда. Нордейл.
(Heartfelt Recess I–I Am Waiting For You Last Summer)
Четыре пополудни; я сидела на крыше. Как когда-то давно… Смотрела, как Нордейл заметает снег, как порошит улицы метель. Все белое с темными проплешинами и полутонами серого – зима редко разбавляется другими цветами. Разве что зелеными от хвойных, но их в районе многоэтажки, наверху которой я находилась, мало. Куртка теплая; ноги с карниза вниз. Если упаду, то только на балкон этажом ниже – не страшно.
Да и вообще не до страха – царила внутри после сегодняшнего утра грусть. Понятное дело, что Дрейк не хотел меня намеренно пугать, но испугал, и я повела себя, как полный трус. Забыла все – собственное имя, о том, что хотела зайти в Лабораторию, и даже тот факт, что умею телепортироваться. Потому что Реактор для меня всегда являлся самым стабильным зданием во всех мирах – его попросту не могло трясти.
Выпендрился…
Конечно, позже я отошла и вернулась, заказала Маку документы, которые пообещали сделать к пяти, а вот чувство обиды, как у ребенка, осталось. Глупое, неуместное, совсем не взрослое, но раз пришло – куда денешь? И я спряталась здесь на крыше, где пусто и тихо, где между антеннами ветер, где тучи так близко, хоть трогай рукой.
Все наладится, я оттаю, горечь растворится – вечер пройдет хорошо. Дурацкая шутка однажды не вспомнится или вспомнится не так – легко, светло. Но я не настолько мудра, чтобы сразу…
Но вдруг он пришел.
Дрейк.
Я всегда улавливала его присутствие рядом – уловила и теперь, несмотря на ветер, снег.
Бросил дела, почувствовал неладное, и теперь стоял какое-то время за спиной, затем позвал негромко:
– Ди…
Я повернулась. Не сразу, через паузу. Свесила ноги уже с этой стороны парапета, взглянула с упреком.
– А если я возьму и напугаю тебя так же, как ты меня сегодня? Просто так?
В отместку.
Великого и Ужасного мало чем можно напугать – наверное, только тем, что со мной вдруг что-нибудь случится.
Он шагнул вперед – скрипнул под подошвами легких туфель снег, – опустился на корточки. В волосах снег, на плечах поверх серебристой формы тоже. Смотрел долго, глубоко. И сквозила во взгляде непривычная печаль.
– Прости.
Он совсем не должен извиняться, не за что. Ведь не хотел обижать, хотел просто пошутить. Это я как ребенок… А что поделать?
– Юмор – сложная вещь, – произнес тихо, – ему долго учатся. Где один рассмеется, другой обидится, где один обидится – другой рассмеется. Я не хотел пугать.
Я это знала.
Он не мерз на ветру, но я все равно зачем-то убирала со щек и ушей талый снег – воду. А глаза родные, глубокие.
«Ты пришел сюда, чтобы поговорить со мной?»
«Чтобы поговорить…»
«Отложил важные дела?»
«Нет дел важнее тебя».
– А если я… вот так, понимаешь?
– Не вздумай. У меня чувства юмора еще меньше, чем у всех. Разрушу половину вселенной, прежде чем начну разбираться в причинах. Понимаешь?
«Веришь?»
Верю – он сотрет. И с юмором у этого странного мужчины всегда был напряг, но он учился. Подумаешь, не рассчитал сегодня, переборщил, делов-то. Зато теперь пришел.
– Просто я думала, что Реактор… Стабилен, понимаешь? И стыдно, что сбежала как трус.
– Ты не трус. – Мне было невыразимо приятно оттого, что он, забыв про обязанности, про правление миром, просто сидел рядом. Нашел на этой самой крыше, не стал искать теплую одежду, вышел… Это напомнило что-то из далекой юности, когда грелись в подъезде на батареях друг о друга, и комфорт не важен – важно, что вместе. – Землетрясение вызвало бы панику у любого человека. Любого. Я забыл…
– …что я человек?
«Чуть-чуть…»
– Что ты не помнишь, что ни у одной Игры нет конца – всегда есть продолжение.
– Мне это еще постигать и постигать.
Теперь я гладила его по волосам. Как хорошо вдруг становится там, где ты оказываешься «вдвоем», и совсем не важно, что метель.
– Как я могу исправить свой… проступок?
«Родной ты мой, не было проступка, и ты это знаешь. И исправлять ничего не нужно». Но ведь такой повод осуществить задуманное утром!
– Исполни три моих желания.
– Диктуй.
Я прикидывалась хмурой Королевой, он – холопом.
– Первое – сделай так, чтобы на Новый год на Уровнях опять танцевал снег.
– Хорошо.
Он действительно танцевал в прошлом году – кружил местами вальс, хороводы, сгущался в маленькие волшебные фигуры и веселился – народ на улице наблюдал часами. Очень хотелось повторения.
– Второе?
– Закажи грузовик с мишурой.
– Куда доставить?
– В Реактор. Укрась уже эти унылые коридоры и кабинеты.
Он смеялся одними глазами. Вид сохранял торжественный и серьезный.
– Третье?
Мне было невыразимо тепло оттого, что я могу сейчас продиктовать и третье, и трехсотое, и трехтысячное – и он все запомнит, все исполнит. Не потому, что заглаживает вину, не чтобы убедить в любви, а потому, что бесконечно сильно любит сам. И как же прекрасно иметь счастье чувствовать себя рядом со своим мужчиной ребенком. Да, иногда надутым и капризным. А после вновь превращаться в счастливую женщину. И очень любопытную.
– Расскажи, как на самом деле выглядит Ллен?
Брови вверх от удивления.
– И не тряси этот дом от ревности! Мне правда интересно!
Улыбка Дрейка – это как радуга среди снегов – явление редкое и чудесное. Хвала Создателю, что редкое не для меня.
– Ллен? Давай я тебе когда-нибудь покажу. Тихо и незаметно для него.
– Давай! – Так даже интереснее, чем описывать.
Мы долго смотрели друг на друга молча; он обнимал мои колени, я аккуратно стряхивала с промокших волос снежинки. И были только глаза напротив и эта самая уютная в мире вьюга.
«Как хорошо, что ты есть».
«Я буду для тебя всегда».
«А я для тебя».
«И помни, что чувства юмора у меня нет».
«Я не буду пугать».
– А Реактор украшать помогать будешь?
Спросил вслух.
– Нет уж, сам! – я хохотнула. – Хочу войти в следующий раз и удивиться!
Ненужной стала вдруг крыша и одиночество, захотелось в тепло и к людям. И еще выпить чего-нибудь горячего.
– Хочешь, я отнесу тебя отсюда на руках?
Заботливый, внимательный, галантный и нежный до бесконечности.
– Хочу. – Сегодня я, как ребенок, хотела всего. – На руки и сразу в какую-нибудь кофейню, ладно?
– Как пожелает моя прекрасная леди.
* * *Эра. Нордейл.
(Paul Cardall – Father in Heaven)
Я не подозревала, как сильно соскучилась по ним – своим клиентам, пока под вечер в дверь не позвонила молодая, но очень усталая женщина. Судя по форме, почтальонша. Нет, она не прочитала рекламу в газете, но заприметила щит-стрелку у забора, указывающую на агентство. Теперь стояла в дверях; с разношенных пимов на новый коврик стекала вода, на плече громоздкая сумка; в глазах растерянность.
– А вы… правда, помогаете?
– Правда.
Боже, как же легко и приятно встречать людей не в теле Айрини, а в собственном.
– Дорого берете?
– Нет, не дорого.
С нее много не возьмешь. Собственно, к разряду «нуждающихся» после выплаченных Комиссией бонусов я не относилась.
Гостья же сомневалась в собственном решении, все искала взглядом не то чучело сов, не то магический шар на столе – не нашла, расслабилась.
– Наверное, я дурочка, да? Но скоро праздник, понимаете, всем хочется чуда. И мне. Хотя, говорят, за чудеса надо платить… Вот не знаю, правильно сделала или нет…
– Вы проходите.
Ей было жарко в неудобном тулупе, с тяжелой сумкой.
– Хотите чаю или кофе?
Этой женщине, на вид чуть за тридцать, давно никто ничего не предлагал. И она стеснялась.
– Кофе… можно, правда? Это… как в дорогих отелях.
«ОтелЯх» – вот, как она это произнесла.
Шагая к кухне, я улыбалась.
– Работу бы мне другую, только как?
Ее звали Натали. Спутанные вьющиеся русые волосы, лицо малоприметное, нижняя губа вперед.
– Начальство все строже ругается – раньше хоть посылки можно было без документов брать, разносить, деньги за это получать дополнительные, а теперь опись, строго. И зарплата все меньше. Ну как быть?
Она напоминала мне не клиентку, а залетевшую в гости бесхитростную подружку, которой куда важнее было поговорить, нежели что-либо изменить в собственной жизни. На диван для клиентов она, забывшись, забралась с ногами, чашку держала двумя руками, пришвыркивала, когда отпивала кофе. И смотрела все время мимо. Глаза стеклянные, почти пустые, как у загнанной лошади, а в голове ноль целых ноль десятых процентов веры в улучшение. И все же почему-то зашла. Значит, не все потеряно.
– … еще новеньких двух взяли операторами, очереди выросли в три раза. Мне выходить, а они орут – помогай! Какой помогай? Как помогать, если газеты тоннами в подсобке ждут? В каждый ящик положить, это же время…
Начало седьмого вечера – за окнами стемнело, снегопад. Такой нежный, такой воздушный, что хотелось выйти и стоять под фонарем, пока не защиплет нос, пока не заноет от запрокинутой головы шея. Ловить снежинки языком, варежками, разглядывать их на рукаве. Хотелось просто прогуляться…
«Уйдет – прогуляюсь».
Натали плакалась мне, как пастору: на то, что устают ноги, что часто не ценят, что взваливают все больше, а ей уже невмоготу…
Как такой помочь? Залезть в голову, успокоить? Не поможет. Излишне много ограничивающих убеждений, стойких, как сосульки в морозы. «Никто не говорил, что будет легко», «без работы – еще хуже!», «а кому сейчас просто?» – бесполезно. Такие формируются годами.
– А какую работу вы бы хотели? – перебила я ее в какой-то момент.
– Какую? Ну, не такую, как сейчас… Чтобы не дергали по пустяками, чтобы не…
«Не-не-не». Когда желаете перевернуть реальность с той, которую не хотите, на ту, которую хотите, не используйте негативные высказывания. И с «не хочу, чтобы» полностью переключитесь на «я хочу, чтобы…»
И понимайте разницу между фразами: «хочу свободу от…» и «хочу свободу для…». Обе работают безотказно, но вторая вершит вам на пользу и в удовольствие.
– Чтобы не урезали зарплату, – неслось параллельно моим думам, – чтобы не гнобили за внешний вид…
– В общем, хотите зарплату выше?
Натали моргнула. Пауза – мол, я же так и сказала? Нет, милочка, ты сказала не так.
– Да.
– И коллектив, который бы вас ценил и уважал?
– Ага.
Ей постепенно делалось теплее – внимание переключалось от неказистого помещения, в котором царили сквозняки и раздор, на комнату, полную взаимопонимания, поддержки, улыбок и радости.
– Чтобы график стал более гибким? – это вместо «уже не могу работать по двадцать четыре часа в сутки».
– А кто не хочет?
Я спокойно перебирала варианты:
– Идем дальше. Желаете работать в помещении или с возможностью прогулок по городу, как сейчас?
– С прогулками.
Она начинала скрипеть шестернями. Вот так потихоньку каждый становится творцом, когда начинает рисовать новые светлые картины в собственной голове.
– Отлично.
– Но только в дневное время.
– Пусть так.
– И чтобы… хватало на подарки, да? Ну… после того, как купишь еду…
А она молодец. Уловила «разворот».
– Так и случится, – отозвалась я мягко, – через два-три дня вам предложат именно то, что вы хотите.
– Правда?!
Имелось у моей гостьи в качестве плюса одно замечательное качество – она допускала мысль о том, что чудеса возможны. Действительно допускала. И я в этот предновогодний период собиралась помочь ей его ощутить. Как? Придумаю чуть позже – время есть, желание тоже.
Не успела я ничего добавить, как пропищал полученным текстовым сообщением телефон:
«Приду в семь. Ничего не планируй. К.»
Я зависла.
Время половина седьмого – раньше предупредить не мог? С утра, например? И вообще, что за привычка так ультимативно? Я бы соврала, если бы сказала, что испытала исключительно возмущение. Нет, восхищение тоже, потому что настойчивым и уверенным в себе мужчиной не восхищаться невозможно. Особенно, когда его любишь. Плюс, я просто по нему соскучилась и после прошлой ночи понимала, что переделать его все равно не получится.
Отвечать не стала тоже – ему и не требовалось. Но пришлось поторопить к выходу клиентку.
– Скорее всего, не завтра, но через два-три дня, помните.
Говорила я уже у дверей.
– Я помню!
Она мне не верила. Ей хватило того, что выговорилась, что не прогнали.
– Сколько я вам должна?
– Тридцать пять долларов.
– О-о-о… – прозвучало неопределенно, но довольно. Мол, не помогли, но и не разорилась – уже праздник. Купюры мне протянули мятые.
– Спасибо вам. За кофе.
С сумкой на плече Натали моментально стала «старой доброй» почтальоншей – забыла про планы что-то менять, «успеть бы письма разнести», вынеслась под небо, не замечая снегопада.
А я, не закрывая дверь, какое-то время стояла, глядя на присыпанную белоснежным блестящим порошком, подъездную дорожку.
Интересно, что сегодня скажет Кайд?
Предложит поесть пасту? Соглашусь или отвечу ему, что у меня новый холодильник?
До его прихода пятнадцать минут – успею выдохнуть и очистить голову.
* * *(Phil Rey – See you on the other side)
Это был первый раз на моей памяти, когда Кайд куда-то спешил.
Бодро поднялся в гостиную по лестнице, не поздоровался, сразу бросил из-за спины – пойдем!
И мы пошли в зимний сад к Порталу. Думала, шагнем в него, но нет – «сосед» меня остановил. Придирчиво осмотрел место слева через проход, принялся вдруг кропотливо создавать из небытия новую дверь; я впервые наблюдала этот процесс с самого начала.
«Куда? Зачем?»
Выглядел он при этом собранным, непривычно жестким, донельзя «занятым» – мне же нравилось его рассматривать. Обычно Кайд держал на крючке взглядом, потому что смотрел мне в глаза, но сегодня выпал шанс полюбоваться им со стороны. Мощь, облеченная в красивое совершенное тело, чуть хмурые брови, притягательный профиль. Безудержно хотелось приблизиться еще, вдохнуть запах кожи… Я себя сдержала. Не время и не место, но Дварт напоминал магнит для безвольных мошек, одной из которых мне хотелось сейчас стать.