Доктор. Книга 2
– Вопрос понятен, отвечаю… Первое. Я, честно говоря, думал скопить к тому времени за пару месяцев и тебя за свои вывезти, – задумчиво тру за ухом. – Но я сейчас думаю, что, возможно, не представляю уровень твоих запросов и возможных расходов.
– Какой бюджет планировал? – улыбается Лена.
– Ну, перелёт из расчёта шестьсот баксов туда-обратно на двоих, ЭЙР АРБИЯ же по триста. С нашими паспортами визы уже год как не нужны. Отель – из расчёта тысяча за неделю. Вот там только полторы на кармане, – честно признаю́сь в собственной несостоятельности. – Наверное, маловато…
– Не буду тебя мариновать, хотя и хочется, – веселится Лена. – Не так уж и мало, уже молчу про твой возраст. Но – да, я добавлю… Пока без деталей. Кстати, если не лениться и шататься по Дейре – можно всё то же самое купить и дешевле, чем в DUBAIMALL или в MALLOFTHEEMIRATES.
– Ну, посмотрим ещё, сколько мне Котлинский за патронаж на той неделе выделит. И как на чистке с делегированием пойдёт.
– Сашка, хватит рефлексировать, – первый раз за всё время называет меня по имени Лена. – Всё нормально. Батя правильно сейчас сказал: родные люди – на то и родные, чтобы, в том числе, быть нужными друг другу. И иметь возможность протянуть руку, когда это логично.
– Лен, вот тут я чувствую себя недостаточно компетентным, чтоб продолжать разговор – ты ж в курсе моих родителей…
– Да. Потому меняю тему. Повторяю второй вопрос. Что у нас с твоим загранпаспортом и возможностью самостоятельного выезда за рубеж в твоём детском возрасте?
– Паспорт же есть. Я ведь езжу со сборной. У деда – доверенность от родителей с правом передоверия на сопровождение меня, он обычно на тренера оформляет сопровождение для выезда из страны. Оформит на тебя в этот раз – ты ж совершеннолетняя. Хотя ситуация несколько гротескная. Вот мне сейчас и смешно, и неловко, – честно признаю́сь под Ленин оглушительный хохот, к которому присоединяюсь сам.
– Аську с собой берем и Вовика? – отсмеявшись, спрашивает Лена.
– Да мне без разницы. Номера же в отеле разные?
– Конечно!
– Ну, тогда без проблем. Лен, один момент. А зачем нам в Дубай за одеждой, если ты у родителей гардероб можешь забрать?
– Во-первых, женщине шмоток много не бывает, кое-кто действительно Мелкий, если задаёт такие вопросы, – показывает язык Лена. – Во-вторых, тебя одеть. Мы же будем с тобой везде бывать вместе. Согласен?
– Да.
– На мне – и так психологическая нагрузка из-за твоего возраста и статуса, согласен?
– Да.
– Вот теперь ты мне скажи: как ты должен быть одет, чтоб ни у кого и тени сомнения не возникло в том, что ты меня действительно достоин? Чисто по внешним атрибутам?
– Безукоризненно… – бормочу, соглашаясь с очевидным. Да, такой поворот мне в голову не пришёл.
– Не просто безукоризненно, Саш. Стильно, дорого и со всей атрибутикой высшего света. Такова жизнь, – серьёзно говорит Лена. – Хорошо, что на начало школы у тебя летние костюмы в порядке – до ноября ж у нас жара. А в конце октября – как раз твои каникулы. Поедем, осенний и зимний гардероб подберём. И кстати, Мелкий!
– Ну вот, а только что так хорошо по имени стала называть, – сокрушённо качаю головой.
– Вот не перебивай! Тебе ж Аська как женщина нравится? Внешне?
– Ну-у-у, да.
– Потому что азиатка?
– Наверное, я в себе не копался. Очень вероятно.
– Ну вот, в Дубае есть массажные салоны. Несмотря на внешнюю религиозность. В салонах – китаянки, тайки, филиппинки. В общем, скажи спасибо, что у тебя раскованная и современная вторая половина – врач. Проведу по паре салонов… Но только со мной! Будешь должен по гроб жизни…
– Заинтриговала, – честно сознаюсь. – Но ты же сейчас не о «левом» сексе непонятно с кем? Особенно учитывая твою ревнивость и мою консервативность, – чуть сжимаю свою ладонь, лежащую на Ленином бедре.
– А вот помучайся… Хе-хе. Доживёшь – узнаешь… Нет, секса с левыми тёлками не будет. Только со мной. Но тебе понравится…
– Заинтриговала.
– На то и расчёт! Так, приехали…
* * *Клуб картингистов оказывается огромным подвалом под одним из комплексов в центральной части города, занимающим целый квартал. Есть три трассы разного уровня сложности.
Похоже, Лену и Асель тут знают. Оплачиваем вход, как участники, и через минуту уже сидим в рычащих маленьких машинках, ожидая команды.
Не знаю, какого уровня сложности эта трасса, но на заезде из пяти кругов Лена с Асель обгоняют лично меня на два круга. Вова – на один, но до девочек ему очень далеко.
Мы с Вовиком выбываем с этой трассы из борьбы за, оказывается, какие-то призовые места и переходим на трассу для начинающих.
– Сашка, не парься! – кричит из своей машинки Лена. – Это самая сложная трасса! Всё, ждите!
И они с Асель в окружении ещё шести машин стартуют на второй заезд.
Мы с Вовиком делаем пять кругов на трассе попроще, для самых начинающих, где всё это время, как оказалось, катается Роберт Сергеевич. Ленин отец смешно смотрится за рулём маленькой машинки, но при этом выглядит настолько довольным, что этим невольно заражает и нас.
Когда мы втроём заканчиваем второй заезд по самой лёгкой трассе без учёта времени, Лена с Асель уже ждут нас, потрясая каким-то стеклянным кувшином на двоих: оказывается, кто-то из них вошёл в призёры. А это – их кубок.
К их сожалению, никто из нашей мужской компании не в состоянии оценить всё величие их победы, и мы на двух машинах отправляемся в тир на ночные стрельбы.
Куда меня, к неудовольствию Роберта Сергеевича, не пускают. Старший прапорщик средних лет, ничуть не стесняясь моего присутствия, говорит открытым текстом:
– Роберт Сергеевич, ему нет восемнадцати? Извините. И речи быть не может…
Впрочем, я вижу, что Лена не особо горит желанием идти внутрь, потому и сам не настаиваю:
– Роберт Сергеевич, да бог с ним! – говорю Лениному отцу. – Идите втроём! Мы с Леной в машине посидим и вокруг погуляем. Не беспокойтесь, я лучше Лену вот выгуляю.
Тир, точнее, огороженный мини-полигон, расположен в пригороде, в открытой степи, где полудикая природа радует неповторимым буйством уходящего лета.
Вова, Роберт Сергеевич и Асель предаются колебаниям недолго, и вскоре исчезают за проходной.
А мы с Леной садимся в её машину, поднимаем тонированные стёкла, непрозрачные в темноте, и тоже не скучаем…
* * *Таможенный пост ДРУЖБА, железнодорожная станция ДРУЖБА, пограничный переход со стороны Китайской Народной Республики.
Двое сотрудников таможенного поста станции перехода стоят перед одним из множества контейнеров вместе с мужчиной в костюме, являющимся собственником груза в данном контейнере.
– Вы затягиваете осмотр вторые сутки. Положенные сроки окончились вчера, – спокойно говорит мужчина в костюме. – Какие проблемы? Я прибыл в тот день, когда вы прислали нам уведомление. Вторые сутки живу в степи. Почему не вскрываем и не досматриваем контейнер? В присутствии грузополучателя?
– У нас много контейнеров в очереди, – насмешливо глядя в глаза спрашивающему, говорит один из сотрудников таможни. – Вон, до самого терминала – все в очереди на осмотр.
Мужчина в костюме смотрит, куда показывает сотрудник таможни: в степи на много сотен метров действительно стоят грузовые контейнеры, каждый из которых, по новым правилам, необходимо полноценно осматривать при ввозе на территорию Таможенного союза.
– Каков ваш прогноз по срокам? – так же спокойно спрашивает мужчина. – До какого дня мне тут жить у контейнера?
– На пятые сутки, – отвечает второй таможенник. – Ещё три дня. На пятые сутки досмотрим.
– Вы понимаете, что это нарушение правил и сроков? – не сдаётся собственник груза.
– За пять дней простоя лично наш штраф составляет менее ста долларов, – улыбается таможенник. – На пятые сутки выпустим.
– А варианты?.. – намекает собственник груза.
– Семьсот.
– Получается, даже если один из пяти декларантов на вас жалуется, вы отдаёте сто долларов штрафа за его контейнер, но три с половиной тысячи навара? – вслух размышляет собственник груза. – Неплохо…
– Даже не представляешь, насколько неплохо, – улыбается второй сотрудник таможни. – Хорошо, что ты всё понимаешь. Так что, платишь? Или подождёшь до вторника?
– Ну, вы не оставляете мне выбора… – собственник груза лезет в карман за бумажником.
– Как приятно иметь дело с умным человеком, – начинает улыбаться и первый сотрудник таможни.
– Считайте! – с видимой злостью передаёт деньги мужчина в костюме.
– Да всё в порядке, мы вам верим, – улыбается первый сотрудник таможни, пряча деньги в карман. – Пойдёмте на пост, оформим акт досмотра.
– И что, даже вскрывать не будем? – удивляется собственник груза.
– Считайте, мы его только что вскрывали и досматривали. Идём вам навстречу. Цените! – поднимает палец второй сотрудник таможни.
Собственник груза и сотрудники таможни идут почти километр к зданию поста мимо вереницы контейнеров, ожидающих очереди на досмотр.
В здании поста сотрудники таможни садятся за большой стол, расположенный буквой Т, и начинают заполнять какие-то стандартные бланки.
В этот момент в помещение входят четыре человека, внешне очень похожие на собственника груза. Собственник груза при их появлении встаёт со стула, на который присел, и говорит сотрудникам таможни:
– Майор Кузнецов. Национальное бюро по противодействию коррупции. Процедура контроля таможенной границы, – и обращается к вновь вошедшим: – Запись окончена. Деньги вон у того во внутреннем кармане. Зовите понятых и несите лампу – метки сличать.
* * *Вова с Робертом Сергеевичем и Аселей звонят нам минут через пятнадцать после того, как мы расстались у проходной тира, чтоб сказать, что ещё минимум час будут тут.
Мы с Леной решаем их не ждать, по телефону прощаемся и едем домой.
Быстро, на две минуты заскакиваю первым в душ и с удовольствием вытягиваюсь на большой кровати, освобождая душ для Лены. Буквально через минуту из ванной слышится Ленин голос:
– Са-а-аш, я возьму твою новую бритву одну?!
– Бери, если надо! – кричу, чтоб перекрыть шум воды в ванной. – Стесняюсь спросить, зачем!
Ленина голова на секунду высовывается из-за двери ванной и говорит:
– Можешь в моём телефоне, пока ждёшь, посмотреть последнее сообщение от Аськи. Для любителей естественной красоты…
Лена исчезает за дверью ванной, а я, заинтригованный её словами, делаю, как она говорит.
И смотрю на картинку, присланную Аселей:
– Лен, а это точно женщина?! – спрашиваю через минуту в щель двери ванной.
– Точнее не бывает… – бормочет Лена. – Она, как и я, не попала на депиляцию, но у неё не оказалось под рукой новой бритвы своего парня… Всё, мелкий, закрой дверь! Скоро буду…
5
Лена заснула.
Мне не спится: когда хотел спать, не дали. Сейчас уже не хочется.
Поворочавшись ещё какое-то время, пытаюсь ещё раз снять бессонницу предсказуемым методом. Но получаю по рукам от Лены, которая, не открывая глаз, говорит:
– Сплю. Утром.
Ну, утром так утром…
Неслышно выбираюсь из постели, закрываю за собой дверь в спальню и шагаю на кухню. Мой ноут тут, есть что почитать.
Давно назревала необходимость подтянуть теорию. Сейчас эта необходимость совпала с наличием свободного времени. Хотя и среди ночи.
То, что местная медицина не нашла инструментов, не значит, что она не понимает физики процесса. Шанс, как уже говорилось, небольшой, но реализовать его нужно на все сто процентов.
Погружаюсь в поиски теоретического материала и его чтение.
На понятное мне объяснение через час натыкаюсь почему-то у военных медиков. Видимо, в силу специфики им нужно уметь объяснять сложные вещи простым языком. Ограниченным в образовании индивидуумам. Типа меня…
Рак – упрощённо говоря, клеточная мутация. С определёнными уточнениями. Каждую секунду в организме происходят сотни тысяч, если не миллионы изменений хромосомного аппарата. Однако тысячей раков в секунду мы не заболеваем. Большинство мутаций не опасны, и хромосомные поломки корректируются, не выходя из клеточного ядра – на то есть специальные программы на клеточном уровне. Их я, кстати, тоже «вижу». И даже пытаюсь отредактировать – например, в тазобедренном суставе, причём, тьфу три раза, кажется, небезуспешно…
Но некоторые мутации «прорываются» за барьеры корректирующих «программ». По-хорошему, и это бы не проблема: у организма на то есть иммунная система. Мутировавшие клетки в первую очередь определяются лимфоцитами и моментально ими же уничтожаются.
На своём уровне, по опыту, «вижу», что управляемое голодание повышает эффективность этого процесса в разы.
А вот тут начинается наш «затык». Разные лимфоциты имеют разные функции. По-хорошему, уместно говорить об их Системе. Есть те, которые уничтожают мутировавшие клетки. Но сами по себе они бессильны, им нужна «подсветка цели» другими лимфоцитарными клетками. Сами они мутировавшую клетку просто «не видят». А вот почему не видят – на этот вопрос ответа пока нет.
У местных.
Я – вижу.
Таким образом, рак – это не только и не столько мутация, сколько комплекс факторов: мутация плюс брешь в системе «распознавания».
Как только организм принимает мутировавшую клетку за нормальную, эта мутировавшая клетка сразу начинает реализовывать свою «сбитую» программу внутри организма: размножаться и угнетать всё вокруг.
Чем заканчивается – всем известно.
Дочитываю на всякий случай до конца. На начальной стадии такую опухоль можно вырезать.
На последней стадии, когда опухоль набросала своих клеток во все органы, или, если по-умному, распространила метастазы, операция совершенно бесполезна.
А вот дальнейшая строка заставляет меня сосредоточиться и перечитать её дважды: в виде редчайшего казуса в мировой практике имелись единичные наблюдения, когда иммунная система восстанавливала контроль над ситуацией, и происходило самоизлечение от рака.
Иначе говоря, прецеденты «ремонта поломки» история знает. Просто методика «ремонта», судя по этой фразе (встречающейся, кстати, в массе местных источников), осталась за рамками понимания местными.
Либо, как вариант, был отдельный индивидуум, который снаружи «подсвечивал» лимфоцитам пациента цель в виде мутировавших клеток…
* * *Зачитавшись и задумавшись, ловлю себя на непреодолимом желании пройтись.
Состояние, которое испытываю прямо сейчас, близко к эйфории. Есть очень большая разница между словами: «нерешаемая проблема» и «проблема, не решаемая большинством известных сегодня методик».
Понимаю, что если дам себе волю, то прямо сейчас разовью бурную деятельность в квартире и, скорее всего, разбужу Лену. Например, в порыве энтузиазма начну что-нибудь готовить на кухне, начав греметь кастрюлями.
Чтоб обуздать не уместные среди ночи порывы, наскоро одеваюсь и выхожу на улицу.
Шагаю по микрорайону, наслаждаясь летним ночным теплом. Иду в сторону спортплощадки: надо выплеснуть явно ненужный излишек энергии. Появившийся после понимания, что нужно сделать.
Пока, правда, не понимаю, как. Но уже предполагаю, как буду с этим разбираться.
На спортплощадке прохожу по очереди брусья, турник, снова брусья.
Потом зависаю на наклонной доске для пресса на три минуты. По окончании упражнения остаюсь лежать на доске для пресса головой вниз, глядя в небо и перебирая варианты.
«Подсветить» опухоль и её метастазы лимфоцитам снаружи – раз. Для меня – решаемо. Муторно, вагон работы, но – решаемо. Примерно как столовой ложкой разгрузить бочку сахара. Занудно, но более чем реально.
На уровне контраста частот попробовать обучить «родные» лимфоциты конкретно данного организма «видеть» раковую мутацию. Два.
Комбинация первого и второго вариантов – три.
Перебираю в голове варианты расстановки игл на теле и подаваемых частот.
В этот момент на площадку трое мужчин вытаскивают женщину.
Наверное, они меня просто не видят – лежу на доске для пресса, сливаюсь с фоном, ещё и в теневом углу.
Они начинают переговариваться, для меня вполне различимо. Кстати, лично я вижу их очень отчётливо. Даже какие-то рисунки на них, сделанные на нижних слоях кожи несмываемой краской.
– Жива? Ты не сильно её?
– Да жива, очухается… Хотя, всё равно потом в расход. Не оставлять же!
– Ну, так ещё по разу пройдёмся!
Поначалу я невнимательно посмотрел. Женское тело на поверку оказывается девочкой моего возраста. Без сознания. Несколько раз уже изнасилованной. Именно этой троицей. Физиологические жидкости вообще очень контрастны в проекции, тем более чужие…
Уже выученные мной подробности анатомии не оставляют места для двойного толкования.
Все самые большие неприятности и проблемы в этой жизни происходят неожиданно. Я это понял давно, ещё там. Когда вначале попал в состав десанта по запаре, ну и потом, соответственно…
Предусмотреть мозгами всего в этом мире невозможно – слишком много вариаций. Потому у нас есть рефлексы.
В отличие от местных, там рефлексы были двух уровней: у людей и у общества.
У местных рефлексы общества отсутствуют. По крайней мере, здоровые рефлексы общества. Я это давно понял.
В отличие от местных, мне не нужно ломать голову, что делать в этой ситуации. На это есть стандартный, единственно правильный рефлекс.
С полсекунды перебираю варианты: идти обычным путём или дать шанс, в соответствии с правилами этого общества.
Через полсекунды неконструктивно решаю: пусть будет шанс.
«Отпускаю» ноги из зажима на доске для пресса, совершая, вернее, завершая кувырок назад, чтоб встать на ноги.
До них – пятнадцать шагов.
Они меня увидели. Иду навстречу.
– Стали на колени, руки за голову, – произношу достаточно громко, чтоб они услышали.
– О, гля! – удивляется первый.
– Он же ж всё пропас! – говорит второй.
– Ну и… – машет рукой третий, и они направляются навстречу мне.
– Стали на колени, руки за голову. Я предупредил, – я уже вижу, что действовать в соответствии с местными правилами было неконструктивно. Но, как говорится, если зарядил – стреляй. – Три. Два. Один, – добросовестно заканчиваю своё предупреждение.
Счёт «один» приходится на тот момент, когда нам друг до друга остаётся около двух метров.
Они берут меня в полукольцо, вероятно, полагая это успешной тактикой. Тот, который размахивал руками, пытается без затей схватить меня пальцами за гортань.
Второй приготовил за спиной какой-то свинокол, думая, что я его не вижу. И сейчас решил, что самое время продублировать усилия первого.
Ну, если так ставят вопрос…
Смещаюсь чуть в сторону так, чтоб первый и второй закрывали от меня третьего.
Ближайшего – виском о железную трубу лабиринта – есть хруст. Конвульсии ещё падающего тела. Жаль, нельзя полюбоваться второй раз. Минус один.
Второй оказывается самым быстрым и пытается перфорировать меня своим свиноколом, но не с его зрением и темпом воевать в темноте. Двумя шагами влево-вправо обхожу его по дуге и ударяю ногой назад, в его поясницу. Его грудь встречается с перекладиной лабиринта – шок, у меня есть время. Ножа, правда, он из рук не выпускает. Вернее, какого-то шила, переделанного из отвёртки.
Третий, видимо, ещё не включился. Ему без затей бью в кадык. «Подключаясь» к его нервной системе, усиливаю скорость формирования отёка. Резервов его организма на это не жалею. Они ему больше не понадобятся. Секунда. Есть. Отёк.
Минус два, пусть он пока и царапает переставшую пропускать воздух снаружи гортань. Счёт на секунды. А интубировать его тут просто некому. Вернее, есть кому, но я не буду.
Со вторым всё просто. Он сам загоняет свою отвёртку себе в глаз. Своей рукой, которую я держу.
Бросаюсь на колени. Девочка жива. Относительно здорова. Её нокаутировали, но переломов нет.
Есть понятные повреждения понятного характера.
Концентрация. Скан. Автономной генерации нет. Слава богу, инфекций ей не занесли. Период тоже не фертильный, детей от этих мразей у неё не будет.
Участок травматических воспоминаний об этом случае в её мозгу мне видится ярким контрастным пятном.
Тут нужно не налажать. Очень маленький объём. С мозгом раньше почти не работал. Но и варианта оставить всё, как есть, тоже нет.
Хорошо, что я постоянно тренируюсь. Хорошо, что я постоянно тренируюсь не только в зале бокса. Хорошо, что я давно освоил «зум».
Увеличиваю проекцию до максимума.
Стереть её воспоминания я не могу. Но я могу попробовать откорректировать её эмоции. Забыть она ничего не забудет – но может в будущем не испытывать никаких эмоций при воспоминаниях.
А воспоминания, которые не вызывают эмоций, вскоре сами по себе забываются.
Подача другой частоты на некоторые участки памяти действует подобно тому, как магнит – на древнюю магнитофонную ленту.
Обнуляет.
Главное – убрать эмоции. Не было возможности практиковаться, но, кажется, справляюсь. Подаю частоту, куда надо.
Хорошо, что я хорошо бегаю. До НОВОЙ КЛИНИКИ, выкладываясь по полной, добегаю за семь минут.
Звоню в бокс акушерского отделения снаружи. Знакомый голос называет меня по имени (видимо, не только у нас на мойке камеры имеют инфракрасный режим) и говорит через динамик:
– Что? Решил повторить подвиг полицейских?
Ха, этого парня я помню и знаю.
– Капитан Саматов, – улыбаюсь прямо в камеру. – Здравствуйте. Я рад вас слышать. Пожалуйста, свяжитесь с Бахтиным. Это срочно, никак не касается вашей работы. Это нужно мне лично. Можете попросить Олега Николаевича срочно приехать сюда? У вас наверняка есть свои каналы связи.
– Жди. Сделаю, – говорит динамик на двери голосом Саматова, который, судя по голосу, спать на работе не ложится.
Бахтин появляется на своём допотопном джипе через пятнадцать минут. Вижу по нему, что он тоже ещё не ложился.
В течение минуты вываливаю на Бахтина все события последнего получаса без утайки.
– Девочка сейчас там, рядом с трупами, на площадке. Никакой прямой опасности нет, плюс помнить последней пары часов она не будет, – заканчиваю свой доклад.
Бахтин две секунды сверлит меня нечитаемым взглядом. Не читаемым для других.
– Почему так странно решил меня вызвать? – безэмоционально спрашивает он.
– Если бы я вам позвонил оттуда, мобильный оператор отследил бы место звонка. И вышло бы, что я звоню вам с места происшествия в момент происшествия, – объясняю вполне логичные, на мой взгляд, причины. – В нашей стране самозащита обычно наказывается строже, чем убийство. Это я сам вижу из интернета. На беспристрастное разбирательство надеяться не стоит. Я ошибаюсь?
– Не сильно, – кивает Бахтин. – Ты понимаешь, что пытаешься сделать сейчас соучастником меня?
Теперь киваю я.
– Почему ты думаешь, что я, несмотря ни на что, буду на твоей стороне в явно уголовном вопросе? Очень чреватом для меня лично в случае любых утечек? – так же, безэмоционально, интересуется Бахтин. – Почему ты не предположил, что спокойствие моей жены и верность букве закона в моём случае окажутся сильнее?
– Потому что я, в отличие от остальных, знаю вас лично, – пожимаю плечами. – И вижу то, чего другие не видят либо предпочитают не замечать в вас. Чтоб не пугаться.
– Это что же, например? – наконец, заинтересовывается Бахтин.
– Вы не путаете цель с инструментом. Торжество закона лично для вас – не цель. А инструмент. Но многим этого проще не видеть – спокойнее живётся.
– А какая же у меня тогда цель? – снова сверлит меня взглядом Бахтин.
– Чтоб мрази не было, – искренне отвечаю то, что вижу, глядя ему в глаза.
6
– Давай тогда заново, – говорит Бахтин. – Цель твоей встречи со мной сейчас?
– Вызвать помощь девочке. Не привлекая внимания к себе, – откровенно обозначаю свои «шкурные» мотивы.
– Это всё? – удивляется Бахтин.
– Да, а что ещё? – настаёт моя очередь удивляться.
– Допустим, ты каким-то образом вычислил либо знаешь мою систему ценностей, – начинает рассуждать вслух Бахтин. – Вполне реально, кстати. И знаний психологии никто не отменял, а я – личность достаточно открытая. И от других ты мог многое узнать, хоть и от Новикова. Допустим, ты грамотно вычислил, что я скорее промолчу, чем буду поднимать шум. Допустим. Ты что, действительно звал меня только затем, чтоб я вызвал ей скорую?
– Вы сейчас сознательно упрощаете и стараетесь казаться глупее, – морщусь. – Первое. Непосредственная опасность ей, давайте скажем, санирована… Но остался вопрос реабилитации. Ей нужна медицинская помощь, как минимум, по поводу сотрясения мозга. Два: я не мог вызвать никого, чтоб не светиться. Три: моя личная система ценностей очень отличается от прецедентной практики нашего государства.