Фантом всплыл слабый, трепещущий от тусклого света фонаря. Скрипя неисправной ручкой по бумаге, неизвестный цыган выводил едва различимые слова:
«Бульвар Триумфа,29. Захват».
– Неплохо. – подытожил Тефлисс и фантом рассеялся, – Чёрт меня дери, если это не коридор вероятностей.
– Коридор? – такие фразы воспринимались как нечто ужасно непонятное, если ты не выпускник факультета Зорких, все тонкости судьбы для обычных людей казались слишком сложной материей, – Как?
– Совпадения – это первый признак устья временных событий, называемого Коридором Вероятностей. Мотай на ус, в нашем деле это пригождается. В данном случае… бульвар Триумфа, 29 – это…
– Погорелое здание жандармерии.
– Верно. И за последнее время слишком много о нём упоминаний, как это в народе… «знаков судьбы», потому что Судьба вывела кривую линию, но эта линия ведёт…на бульвар Триумфа. Хотя… – он задумался, – Может, это не конечная промежуточная станция, но в любом случае нам туда нужно попасть. Давай-ка аккуратную слежку по этому адресу.
Подчинённый кивнул:
– Будет исполнено в лучшем виде.
– Возьми одного человека.
– Так нет людей.
– До утра возьми по моему личному распоряжению. Думается мне, этой ночью ждать захвата не стоит. – Виктор задумался, – Скажи, а не мелькает за городом табор? Такой средних размеров, в серо-голубых тонах шатров. У них ещё три клетки для животных.
И пусть цыганами занималось второе отделение канцелярии, однако при дефиците людей и работе дверь в дверь, ведомства обменивались информацией более, чем регулярно.
– Нет, от цыган давно следов нет. Границ они не пересекают, да и нельзя теперь: есть распоряжение по захвату. Последний табор подходил к Энгхерлему три недели назад на безопасную и допустимую дистанцию, но нарушений за ними не числилось, просто безобидная стоянка, даже мусор за собой убрали. Второе отделение попыталось их взять, но не успели.
– На каком основании распоряжение о захвате?
– Угроза срыва юбилея подавления восстания. Размыто, но заверено высокой печатью.
– Второе отделение играет за нашей спиной…? – начальник задал риторический вопрос и снова погрузился в мысли, – Цыгане под их юрисдикцией, а значит, надо улаживать формальности… ну да ладно.
– Официальных поправок в закон не было, кстати. Только на словах всё это.
– Официально подтверждённого геноцида тоже, если ты знаешь. Цыган просто обложили законами так, что не продохнуть. И в наше отделение их дела будто специально не попадают – интересно!
– Мастер Тефлисс, так ведь они хоть и опасны, но никаких интриг. Это артисты без работы, бродяги, воры, карманники, шарлатаны – не наш профиль. Наше – особо опасные граждане, заговоры, теракты, государственные измены…
– Иди, Энтрюс, – спокойно оборвал Виктор, – Не время абстракций.
***
Ночью он не сомкнул глаз. Мозг усиленно работал и отказывался хоть на секунду отключаться.
Никакого смысла в нахождении на рабочем месте не было и Виктор решил позволить себе завтрак в ресторане. На пути заспанная знать отводила глаза от неугодного жандарма, презираемого высшим светом. Он даже не помнил, что и как заказал в ресто, как провёл почти час в ожидании заказа, смотря в одну точку, как извинялась официантка, старательно выставляя свои округлости в фокус ви́дения Виктора. Всё это будто прошло мимо него.
Словно в тумане он расправился с омлетом, хотел перейти к сдобе, но рядом нарисовалась хозяйка, прибывающая явно не в духе. Она беспардонно бухнулась на соседний стул и сложила руки на груди:
– Что у тебя?
– Доброе утро. Ключи сделала?
– Ты издеваешься?
– Нет. – на выдохе, – Омлет странный. Опять слабительное?
– Заметил, надо же!
– Эль! – нахмурился он, – У меня рабочий день начался. Давай сюда антидот.
– Нет там слабительного. – махнула она, – И даже снотворного. Специи только.
– Булочки вкусные… – как-то по-детски и несколько ранимо произнёс он, – Я же привыкну… а ты снова сбежишь, и я снова буду есть, что готовлю.
– Ты готов есть всё, что я тебе даю? Даже с отравой?
– Поверь, то, как готовлю я… мой желудок переваривает арматуру, привыкший.
– Какой же ты непутёвый. – она забрала тарелку и удалилась на кухню. Вернулась с угощениями, поставила перед старым знакомым и вытащила из его рук надкушенную булку, – Вот это ешь. Так и быть, можешь каждое утро рассчитывать на завтрак за счёт заведения. – она примирительно улыбнулась.
Он недоумённо задрал тонко-нарезанный огурец, под которым торчал скрученный ломтик ветчины, призывно одуряющий запахом:
– Говядина. Ты готовишь говядину?
– Даже есть могу. – улыбнулась украдкой, – Хотя так и не понимаю чем она лучше индейки. Так что у тебя сегодня за вид, Виктор?
– Какой вид? – он растерянно потёр на редкость ухоженную бороду.
– Вот, кстати, это тоже необычно видеть. Стрижка, борода…
– Сбрить?
Она фыркнула:
– Кажется, кто-то попал в женские руки. Ты поэтому такой… потерянный. Вымотанный? У тебя проблемы?
– Тебе есть дело?
– Не особо… – попыталась слукавить она, – И всё же? У тебя проблемы.
– Есть огромная вероятность, Эль, – прошептал он, – Что тебя ищет семья.
Эльза едва удержала себя в руках, невольно оглядываясь и выдавая неровное дыхание:
– С чего ты взял?
– Вообще-то, я виделся с ними за день до твоего приезда в город. Они пересекли соседнюю арию, остановились совсем ненадолго. Вряд ли случайность. Расскажи мне про них. – он откусил тост с невероятно вкусным джемом и закатил глаза от восторга, – Это великолепно. Ты чудо-ресторатор! Боже, это теперь мой фаворит…
– Вик, ты тему не переводи.
– И в мыслях не было. Давай: я тебе сказал часть информации, ты мне отвечаешь, потом снова я и снова ты – детская игра, лёгкая, ты справишься. Иначе же из тебя ничего не вытянешь.
– Что тебе о них сказать?
– Найла: дальность её взора и направление.
– Прошлое: слабый потенциал, очень абстрактно видит, дальность нестабильна. Даётся болезненно, примерно, как тебе будущее когда-то – жуткий дискомфорт. Настоящее ровно наоборот: близко, но чётко. Она как всевидящее око табора. Гибкости нет вообще, вариативности тоже. Но… – она качнула головой, – Она может сидеть в шатре и видеть весь табор одновременно. Кто куда двигается, о чём шепчется… она гениальна в этом. – Эльза качнула головой, глядя в идеально ровную поверхность столешницы, где отчаянно искала изъяны, – Табор за годы жизни Найлы не расширялся за пределы её зоркости, его границы – границы её ви́дения настоящего. Лучшая система наблюдения с широким фокусом.
– Интересно. – задумался мужчина, – Не сбежать, значит.
– Нет.
– И как тебе удалось?
– Я говорила, как это было: дистанционный контролируемый коридор.
– Серьёзно!
– Серьёзно! – она искренне возмутилась и скрестила на груди руки, – Это мой Хранитель!
– Он появлялся после «выпускного»?
– Нет. – грустно выдохнула Эль, – Последний раз тогда… – она закусила губу, – Когда ты нашёл записку.
Виктор невольно отвернулся, чтобы не выдать изменения на лице. Не мог сдержать воспоминания о том вечере: драка с однокурсниками, раскрытие тайны происхождения Эль, первый поцелуй – самый лучший, самый желанный и отрывающий от земли за всю его жизнь. Такой, что спустя шесть лет обожгло губы.
– Сильные стороны Баншера? – удалось дать голосу силу и безразличие.
– Откуда ты знаешь…? Имена.
– Я виделся с ними, говорю же. – отмахнулся он, – И он с твоей матерью преисполнен намерением найти тебя во что бы то ни стало. Ты никогда не говорила, что ты непросто цыганка, а цыганская баронесса. – усмехнулся он.
– Я не баронесса. – она закатила глаза, – У нас всё иначе устроено: институт брака совсем не для статуса. У цыган всё для воспроизводства самих себя и удержания традиций. Жена бесправное развлечение, но она обязана, конечно же, рожать и не бросать то, для чего её в таборе готовили. Исключение – смерть и травмы несовместимые с задачей. А вот мужчины неплохо устроились. – Эль надула губы и зло прищурилась, – Баншер барон. Но я не баронесса.
– Только вот почему он за столько лет не нашёл другую жену?
– Ох, это забавная история, – криво усмехнулась Эль, – Он странно предан моей матери.
– Ты имеешь в виду… он в неё влюблён?
– Думаю да, если с моего побега ничего не изменилось. У них разница-то невелика: она его лет на шесть старше. Ох, Вик, табор – это замкнутое пространство с не вполне здоровыми людьми, которые не раз помешались кровью. Карнавал и вовсе ку-ку, – она снова закатила глаза, – Они не обновляют кровь. Никак. Никого к себе не впускают и не отпускают. Там все шизики и садисты, поверь. Нормальным там не выжить.
Виктор задумчиво потирал бороду и хмурился всё сильнее. Пальцы беззвучно постукивали по столу, сдерживая фантомы. Именно дар прошлого помогал ему сложить цепь фактов воедино и проследить смысл, не увязнуть во второстепенных событиях.
Он чувствовал, что главное ускользает под напором эмоций. Про Карнавал хотелось знать всё до мельчайшей детали, но…
Виктор закрыл глаза и мотнул головой, прогоняя морок:
– Если этот табор так намешался, то и ты им не чужая, а значит, Зоркость не только у тебя и Найлы. И значит, пропадает смысл продолжения рода именно с тобой. – прошептал он, не открывая глаз, – Дар не цель Баншера. Цель именно ты.
Эльза пристально наблюдала за мыслительным процессом Виктора, позволяя себе его рассматривать. Он приоткрыл глаза и встретился с ней взглядом, готовый поспорить, что лишь в эти мгновения в радиусе нескольких километров нет никакой Луизы ди Плюси, есть лишь Эльза без масок и чужих ролей.
– Я. – нехотя подтвердила она, – Видишь ли, именно союз со мной даёт Баншеру шанс стать кем-то большим, чем просто бароном: баронов два десятка по империи, что не соответствует его амбициям. Он хочет быть королём всех цыган – это навязчивая идея.
– И брак именно с тобой даёт этот шанс? – нахмурился он, захлопывая ловушку недостающих деталей, которые с ужасом ворвались в его сознание.
Удивительным образом Эльза умудрялась говорить с ним и жеманно улыбаться постоянным клиентам, бросать легкомысленные фразы и бесконечно поправлять причёску, будто для неё и впрямь это имело значение.
Она стрельнула глазами в слишком внимательного Виктора, достала зеркальце и помаду, медленно и призывно выводя пухлые губки. Он знал: Эльза прячет ответ за маской Луизы, будет ускользать от истинных смыслов до последнего с яростью прирождённой цыганки.
Сработал прирождённый жандарм и отсёк дальнейшие вопросы на эту тему.
Тяжёлые переглядки, спрятанные за ролями светских особ. Тефлисс поправил шейный платок, будто удушенный правилами игры в столице. Вспомнил даже, что всегда хотел жить в провинции, но как-то оказался в самом эпицентре лицемерия и навязанных правил.
– Цыганская баронесса или королева? – хрипло спросил он под нос.
– Вик, я не цыганская королева, – хмыкнула она и от неловкости насупила нос, – Не надумывай. Я по нашим меркам существо бесправное. У Найлы и того больше прав, чем у меня. Женщины вообще эти права начинают получать только после рождения детей. – она померкла в ужасе и навязчиво поправила волосы.
– А есть способ ваш брак расторгнуть?
– Нет.– она мотнула головой, – Таких прецедентов никогда не было, нет и процедуры расторжения.
– Не верю. Наверняка лазейки есть.
– Зануда. – фыркнула она раздражённо, – Смерть тождественна расторжению.
– Ещё?
– Ещё супруги могут договориться ходить налево, но только после рождения детей. Хотя бы одного. – Виктор помрачнел, – Если родить не могут, то уже другое дело: собирают совет цыганских баронов и старейшин, подтверждают бесплодие и это очень уж муторно. Это своего рода позор, а потому просто так такой ярлык не повесят. И уж участь бесплодного совсем несладкая. – она отвернулась, – Ещё брак расторгается, если не консумирован, но это не мой вариант. – она с горечью поджала губы и затихла в напряжённой позе, – В любом случае, Карнавал, – она подчёркивала каждое слово, – Никого и никогда не отпускает, долгов не забывает и обид не прощает.
– Баншер псионик. – он это знал наверняка, потому не спрашивал. Лишь искал подтверждение догадке, что Эльза не раз попадала под псионическое воздействие.
– Да… у нас их издревле называют пастухами.
– Уместное название…
– Он крепкий носитель, его отец был великим цыганским бароном, который королём так и не стал в череде неудач. Потенциал Баншера ограничен эмоциями, от которых он слишком сильно зависит. И это страшно. – она непроизвольно махнула головой, проваливаясь в страшные воспоминания. Локоны посыпались с плеч и запружинили, – Его отец просто подавлял и подчинял. Пас, как и положено пастуху. Баншер же в быту не может пользоваться даром, а вот в припадках… это кошмар… – с этой фразой она дружелюбно улыбнулась проходящему мимо вельможе, повела плечом, ни чуть не убитая смыслом сказанного.
Виктор живо вообразил, кто первый попадался под горячую руку в этих припадках, и как это сказалось на несовершеннолетней девочке, вынужденной прятаться в собственном доме, только Эльза опередила его догадку:
– Нет. До пяти лет дети почти в безопасности. А к пяти годам мой дар неплохо развился. Мне почти удавалось избегать проблем. Первые десять лет моей жизни, цирк пользовался спросом, пусть сама отрасль законодательно иссушалась. Но мы работали, люди приходили к нам и требовали меня. На моё счастье, сцена Карнавала меня обожала, как цыгане других таборов – и любовь взаимна, это меня и спасало. – и прибавила бесцветно, – Почти всегда.
Виктор хотел вылить всё сочувствие, проявить заботу и поддержку, но читал в манерах Эль некоторую стратегию, а потому продолжал свою – обусловленную нестыковками и жаждой разобраться:
– И всё же. Пусть дар редчайший, пусть ценный. Баншер в роли барона вяжется лучше, чем в роли короля. Что-то здесь помимо псионики. Что ты умолчала? – он нервно выстукивал пальцами свой ритм сердца, норовя пустить фантом, и Эльза это подметила, аккуратно накладывая свою ладонь поверх его пальцев:
– Я скажу. Не надо пугать посетителей. – проговорила едва слышно, успокаивающе. Про себя мужчина выл и метался в клетке самовозведённой тюрьмы чувств. Прикосновение Эльзы плавило его устои и внутренние рамки, расщепляло вселенную по атомам. Эль вкрадчиво зашептала, – Есть у цыган предсказание: править будет карнавал, если в будущее прозреет.
– Если прозреет? В будущее. – Виктор с досадой замычал и откинулся на стуле, нервно потирая переносицу, – То есть Найла сразу не подходит. То есть ты должна быть частью этого.
– Вроде того. Но! – она задрала указательный палец вверх, – Оцени анекдотичность: это ведь было шуткой. Когда цыгане собирались против империи, отец Баншера отверг предложение вступить в восстание, сказал, что придёт станцевать на костях имперских солдат и своих сородичей и станет королём. Ему предрекли власть Карнавала над всеми прочими, только если он выступит на сопротивление в первых рядах. Лишь тогда он согласился.
– Алчный засранец.
– Как и большинство баронов. – пожала плечами она.
– Я видел и других. – возразил Виктор, – Цыгане не по копирке сделаны.
Она недобро прищурилась, но Виктор выдержал взгляд стоически. Ему вообще сложно давалось присутствие такого сбивающего с толку фактора, как Эльза Эйс. Видеть её, слышать голос, чувствовать запах, но не иметь права прикоснуться.
– Бред какой-то… – снова закрыл глаза Виктор, – Слишком путано.
– А я хотела поберечь твою неустойчивую психику, ты сам нарвался. Мне «повезло» родиться в самом ненормальном из таборов. – рыкнула она, – Ты ведь прав! Есть простые цыгане: живут семьями, кочуют, оседают, делятся, живут дальше. Кто-то публику развлекает, кто-то в подмастерья подаётся. И земля с орбиты не сходит! «Карнавал» же – это секта, это… шизики! Они помешаны на чистоте своей крови на законах своего табора, они впускают людей к себе только чтобы состричь денег и обмануть… всё, что слышно самого плохого о цыганах – это про мой табор. – она поникла, – Они звери. И лучше бы ты рассказал мне обо всём, что знаешь.
– Я расскажу. – кивнул он, – Но мне надо знать, как тебя защитить. От чего. Почему.
– Я как-то без тебя справлялась все эти годы, просто выкладывай всё, что знаешь. Твоя очередь. – и она заняла оборону, сложив руки на груди.
Но тут Виктор снова расширил глаза в удивление и выругался:
– Так, стоп. Такой сильный дар видеть настоящее, как у твоей матери, должен был передаться по наследству. – Виктор вдруг приблизился и заглянул в её глаза, – Ты единственный её ребёнок – и это факт, природа не могла замкнуть зрение в одном поколении.
– Не замкнула. – она смело встретила его взгляд.
– Нет! – хлопнул по столу сильнее, чем полагалось и тут же жестом сдался, – Быть не может! Так не бывает! Три в одном!
И в ответ получил самодовольную улыбку:
– А ты знал, что в Утёсе в бланке «дополнительное направление дара» единственное число и всего одна крохотная строчка?
– Какое досадное упущение. Мир проглядел столько гениев из-за ограниченных строчек…
– И фантазии.
Его добили. На лбу выступила влага, душное утро доконало, а сознание потеряло ощущение реальности и пространства. Просто сидел и пытался совладать с рухнувшим на него объёмом знаний, что с ними делать и подавно не знал, а брови всё ползли вверх, норовя вообще улететь с горизонта не состыковывающихся событий.
– Я к такому не готов. – заявил он сипло, а Эль пожала плечами и победно улыбнулась.
– Я по объективным причинам об этом не распространялась.
– Даже мне?
– Ты никогда не спрашивал.
– Да в голову прийти не могло! О боги, три направления зрения! – шумно выдохнув, он нервно пропустил волосы сквозь пальцы, – И далеко ты видишь?
– Недалеко. – нехотя ответила она, – Вообще-то, мне сложно с настоящим.
– Может, потому что ты от него бежишь? – предположил он и тут же извинился, – Прости, продолжай…
– У меня небольшой обзор, если концентрирую зрение на предмете, остальное теряю из виду, очень тяжело даётся.
– Но? – он прищурился, – Вот так ты выглядишь, когда есть «но». Я весь внимание.
– Но то… что я могу делать при концентрации… – она старательно подбирала слова и вроде хотела скорее уйти от темы, но Виктор и сам догадался, едва усидев на месте:
– Не говори мне… что ты искажаешь реальность? Это же… псионика?
– Да ну не делай из меня сказочную ведьму! Просто немного искажаю восприятие. Спящий косвенный ген псионики вылез и сплёлся с настоящим в странном проявлении. Ничего серьёзного…
– О боги, гипноз! Гипноз… – шептал он невнятно, нервно запивая информацию морсом, – Немассовый?
– Нет. Точечный. – она сморщила хорошенький носик и потёрла ладони, – Почему я чувствую себя так гадко?
– Потому что ты гадкий нашкодивший котёнок, Эли, – пролепетал он на выдохе и закрыл ладонями глаза, – Ты со мной это вытворяла? Ой, кажется, я не хочу знать… не говори, пожалуйста. – уж чего Эльза не ожидала, так это того, что Виктор едва слышно заскулит.
– Вик, брось. – мотнула она в непонимании копной каштановых локонов, – С чего бы мне тебя гипнотизировать? – вроде даже в её глазах промелькнула грусть, но не вина́, и это немного обнадёжило Виктора.
– Спасибо. Очень натурально. – он похлопал по столу, через секунду взял себя в руки, поправил жилет и принял бесстрастное лицо, хотя под столом ногой выдавал нервную дрожь, – К делу: Карнавал был на подступах к городу две с половиной недели назад. Вроде свернулся и ушёл – вроде! Однако вчера я извлёк переписку, в ней говорилось о захвате объекта. Я не утверждаю, что объект – ты. Но обычно мои расчёты…
И вдруг Эльза красноречиво улыбнулась, обрывая мысль Виктора:
– Доверься профессионалу, Вик. Хватит считать, давай посмотрим.
Его звёздный час пришёл. Будто доставая козырь из рукава, Виктор медленно промурлыкал факт, который Эльза упустила из виду:
– Вот тебе сюрприз, моя бесценная Луиза. – он посмотрел на часы, потом огляделся, вынул из портмоне купюру и положил её под тарелку, – Вчера в семь утра на крепостной стене установили кристаллы для глушителей – изобретение лаборатории Утёса, кстати. Думаю, что ещё идёт монтаж и настройка, однако фонить твоё зрение будет изрядно. Как установят, то и думать забудь про просмотры любых диапазонов – в живых останешься, но давление скакнёт по самое не балуйся, с откатом, с мигренями, возможно, даже надолго выбьет из строя. Так что вспоминай, как считать и не суйся на бульвар Триумфа. Ясно? – он встал и выждал, когда Эльза поднимет на него глаза, – Кстати. Ключи! Я не отстану от тебя.
– Заладил!
– Я надеюсь, ты прислушаешься. И будь осторожна. – прибавил он тише и едва заметно погладил её ладонь на прощание, – Энгхерлемм – ловушка для цыган. И вчера она захлопнулась.
Такое невесомое касание пробежало громом мурашек по коже девушки, она судорожно втянула воздух, обернулась, но Виктор уже покидал территорию ресторана. Она всё сидела и ловила запахи, ловила мгновения и ощущения.
– Ох, Вик. Куда же ты лезешь…
* * *
А шестью годами ранее…
Мастер Дарм летел не налегке. Четыре увесистых чемодана, набитых книгами, теперь стали его спутниками и обладателями почётных мест в багажном отделении.
Он на них едва дышал – боготворил, но не за коллекционные издания, а за ту память, что они собой представляли. Фелис Тефлисс успела распорядиться только своими книгами фотоальбомами – они отошли горячо любимому внуку. Остальное – его скупердяю-отцу, как и положено по закону.
Легенда балета ушла тихо и красиво, на похоронах не было никого – а так распорядился единственный сын, которого весьма стесняла её профессия, словно она была не примой императорского балета, а певичкой трактира в порту.
Виктора встретил староста с таким видом, будто ни за что на свете он не пришёл бы на пирон по доброй воле.
– Дарм, ты барахло не мог дома оставить? Тумбочек лишних нет.
– Разберусь.
Оказалось, что есть. Завхоза редко кто заставал на рабочем месте, но Виктору повезло: тот задумчиво сидел напротив стены со старой затёртой афишей, где красовалась тонкая балерина в пачке. Пожилой мужчина даже не обернулся:
– Чего тебе? – обратился он к Виктору, медленно закуривая трубку.
– Тумбочку.
– Одной мало, что ли?
– Да книг прибавилось. – он так и таскал тяжёлые чемоданы за собой, не в силах с ними расстаться.
– Знаешь, кто это? – завхоз показал на плакат, – Поколение нынче пропащее, таких легендарных людей не знает.
– Это Фелис ле Фэй, прима императорского балета. – спокойно ответил он, и вот теперь завхоз обратил на него внимание. Долгий оценивающий взгляд, уважительный кивок:
– Я был без ума от неё. Как и все, кто хоть раз видел её на сцене.
– Я тоже. – признался Виктор и невольно скосил взгляд на графин в углу стола.
– Тебе известно, что она умерла на днях? Правда, откуда… В газетах крошечная эпитафия «Она была Примой!», будто и не было ничего. Замяли! Представь!
– Известно. Это моя бабушка. И книги… – он беспомощно на них глянул, едва сдерживая эмоции, – Её.
Долгая пауза, от которой у Виктора гудело в ушах. Ну зачем он сказал это чужому человеку? Того и гляди расплачется, как девка сопливая. Вот уже взгляд заволокло влагой, не видно ничего, а в горле ком, ноги дрожат, а буквально через секунду могли задрожать и плечи, чтобы сбросить это неподъёмное горе.
– Зайди, сынок. – завхоз сменился в лице и впустил Виктора к себе в каморку. Чужой человек разделил с ним горе. Налил выпивку, хотя Дарм был чужд алкоголю. Помянули, помолчали, даже поговорили немного, вспоминая самые яркие партии Фелис «ле Фэй» Тефлисс, – Не жалей. Тебе повезло больше других.
– Знаю. – обречённо кивнул Виктор, – Она меня растила. Лучший друг – это она… и самый близкий человек.
– Родители-то где? Дарм? Дарм же вроде жив-здоров.
– Жив и здоров. И мать тоже. Светские люди…
– Так и ле Фэй публичная – звезда империи. Хватило времени на тебя как-то.
– Хватило. – пожал плечами он,– Везде с собой брала. Всё детство провёл в балетных классах с ней – она уже редко выходи́ла на сцену, всё больше ставила хореографию. К восстанию ушла из театра, мы уехали тогда. Вернулись – город был уже другой. Плохо помню, но бабушка переменилась тоже.
– Всё тогда сильно переменилось. – завхоз снова рассматривал балерину на афише, – На время восстания Утёс был закрытой школой. Ректоров меняли каждый месяц – присылали вре́менных со столицы, то солдафонов, то бюрократов, то не людей, а ходячие счёты. Порядки менялись со скоростью света, студенты кисли, да по стенке ходили. Но всё лучше, чем в столице – слишком далеко от реальных волнений. Порядок пришёл лет через пять, повезло с ректором – это был наш же выпускник техник – толковый парень. Все силы положил на новую систему.