– Спасибо вам всем! И за то, что спасли, и за то, что выслушали. В общем, если застрянете в лифте, звоните мне напрямую. Прилечу в любое время, стены грызть буду, но вас оттуда достану!
***
– Баба Капа, скажите, а у вас сестры никогда не было? – Надя разливала чай в красивые кружки.
Бабулька в задумчивости уставилась в потолок.
– Ну, если папанька, царство ему небесное, не гульнул, то не было. А что?
– Да у нас тут по соседству баба Зина жила. В далеком прошлом – сотрудник КГБ. Боевая бабуля была, земля ей пухом. Всех этих бандитов терпеть не могла! Как сейчас помню, одного такого борщом облила. Стелла не даст соврать, она это тоже видела.
– Борщом?! – баба Капа аж хрюкнула от смеха. – Ха-ха, умничка! Жаль, что я с ней не была знакома. А вообще, я предпочитаю продукты не переводить, а бить голыми руками. Ну и головой, разумеется. Недавно освоила.
Саша, сидевшая рядом и с интересом слушавшая, засмеялась. Нравилась ей эта бабуля. Не ворчит, не брюзжит, не жалуется – живет человек! Соседку бабу Зину она не застала, поэтому не особо верила, что пенсионерки такими бывают, а тут – на тебе, живое воплощение бодрости, жизнелюбия и язвительного юмора. Молодым на зависть.
– А где ж папка-то ваш? – спросила баба Капа, прихлебывая чай.
– В Штатах. На симпозиуме биологов. – ответила Саша.
– Ученый, что ли? – удивилась бабуля. – А я думала, что ваш папка – тоже каратека.
Мать с дочерью переглянулись. Понимающе хмыкнули.
– Мало, кто знает это слово. – одобрительно сказала Саша. – Обычно можно услышать привычное: каратист, очень редко – каратеист, что более правильно, хоть и режет слух. Удивительная вы бабушка, баба Капа!
– Так мы тоже щи не лаптем хлебаем! Знаем! Могём! – прихвастнула бабулька, закинула в рот кусок пирога с вишней, подмигнула.
«Интересно, я одна хочу быть такой в старости?», – с улыбкой думала Надя, глядя на старушку, оживленно беседующую с Сашкой.
***
Палец надавил на кнопку звонка. Звук открываемого замка. Заплаканное лицо Олеси.
– Гутен морген, красотуля! – баба Капа, отяжелевшая от чая и домашнего пирога, была в прекрасном расположении духа. Чего не скажешь об Олесе. Широкое лицо было зареванным, в черных потеках туши, жиденькие волосы растрепаны.
– Вы?! – с неприязнью ответила Олеся. Старушку она сразу узнала – та самая, час назад нокаутировавшая ее единственную любовь – Костика Чижова.
– Я! – бабулька улыбнулась. – Поговорить надо.
– О чем нам с вами разговаривать?! – дверь захлопнулась. Резко и громко. И, как показалось бабе Капе, вызывающе.
Нажала на звонок.
– Я сейчас полицию вызову! – донеслось из-за двери. – Вот с ними и будете разговаривать! И в другом месте!
– Не будь истеричкой! – миролюбиво прокричала в ответ бабулька.
– Я не истеричка!
– Самая настоящая! Истеричная баба и есть!
– Да что вы вообще обо мне знаете?!
– Любишь?! – задала неожиданный вопрос баба Капа.
– Кого?!
– Родину! Чижа своего недоделанного любишь?!
– Ну, допустим. И какое вам дело?!
– Никакого, согласна. Просто по субботам я делаю добрые дела.
– Сегодня пятница! – донеслось злорадное. – Приходите завтра!
Вот сучка, подловила! Конечно, сегодня пятница, ей же к терапевту назначено на восемь утра. Надо же было так опростоволоситься! Стареешь, Капа, стареешь.
– Наша жизнь – это сплошной понедельник! – вывернулась бабулька. – Я вот чего хочу сказать: Григорий любит сына, сын любит его, и каким боком ты тут со своим Чижом? Вы оба – лишние в этом простом уравнении!
Дверь резко распахнулась.
– Я мать! Понятно! Как я могу быть лишней?!
– Ты – мать! – легко согласилась бабулька. – И ты можешь любить кого угодно, хоть Гарри Поттера, при чем тут отношения отец-сын?
– Гриша – неудачник! Чему он может научить сына?
– Охренеть аргумент! А чему твой Чижик может научить? У него же три извилины, все прямые, и все от монтировки!
– Слушайте, вам что, заняться нечем? Не лезьте не в свое дело!
– А тебе Григория не жалко? Хрен с ним, я не знаю, какой он муж, уже и не муж, насколько поняла. Но ведь всегда отцом останется! Ты своей тыковкой соображай! И потом, он уже не бухает. В завязке.
Олеся задумалась. Баба Капа видела, что стена непонимания постепенно рушится.
– Ну-ну, думай! – подбодрила она.
– А с Костей что делать? – лицо Олеси вдруг скривилось, на глазах навернулись слезы.
– Слыхала, дворник в Перми с колокольни навернулся? – неожиданно задала вопрос бабулька.
– К-а-акой дворник? – растерялась Олеся. – При чем тут дворник вообще?!
– Вот и я говорю, при чем тут Костя, если речь шла об отце и сыне?! – рявкнула бабуля.
Олеся вдруг судорожно всхлипнула и взорвалась отчаянным рыданием, звонким эхом отражающимся от подъездных стен. Села прямо на пол, уткнулась лицом в ладони.
Баба Капа вздохнула. Кто о чем, а лысый о расческе…
Зашла в прихожую, присела рядом с ней. Задумалась, слушая судорожные всхлипы. Не любила она все эти индийские кинофильмы в российских реалиях. И в индийских – тоже. Соплежуйство одно на почве несчастной любви.
– С сыном-то разрешишь ему видеться? Да и мальчонка тянется.
Олеся закивала, пряча лицо в ладонях и содрогаясь. В принципе, бабуля выполнила свою миссию, можно и уходить. Она встала.
– Не уходите, пожалуйста, – Олеся вдруг схватила ее за руку. – Посидите со мной. Мне так одиноко…
***
Слезы струились Ниагарским водопадом по широкому веснушчатому лицу Олеси. С глухим стуком падали в тарелку с квашеной капустой.
Баба Капа тренькала одним пальцем на гитаре – из шести струн на гитаре не хватало пять. Поэтому старушка, как шахматист, играла тем, что есть. Впрочем, получалось тоже неплохо. Плохо было другое – Олеся, полностью растворившись в своем горе, просила петь именно такие песни, жалостливые и слезливые. Мазохизм, чесслово!
Баба Капа поставила искалеченную гитару в угол. Подула на измученный палец.
– Капитолина Алексеевна, миленькая, еще! – взмолилась Олеся.
– Слушай, может хватит, а? – возмутилась баба Капа. – Завязывай страдать!
Олеся разлила водку по стаканам.
– Это любовь! – обиженно надула губы она.
– Это суходрочка какая-то! – безжалостно отрезала бабуля. – Найди себе уже нормального мужичка. Григорий чем плох был?
– Для меня – всем! – с вызовом ответила Олеся. – Не мой Гришка, не мой, понимаете?!
Лицо выражало такую отчаянную решимость, что, наверное, мало кто мог усомниться в искренности ее слов.
Баба Капа захохотала. Она вдруг вспомнила Аксинью из «Тихого Дона», так та орала абсолютно противоположные вещи: « … а Гришка мой! Мой! Мой! Владаю им и буду владать!»
Олеся оскорбленно смотрела на смеющуюся старушку.
– Я понимаю, почему вы смеетесь, – горько сказала она. – Вот, мол, сидит корявая, некрасивая, а все принца ждет. Запросы надо умерить, так?
Баба Капа помотала головой. Мда-а-а, герои книжных романов – это герои книжных романов. А вокруг другая проза – жизни. Суровая, беспощадная и порой – бессмысленная.
– Сын где? Спит? – вопросом на вопрос ответила старушка.
– Играет в свои игрушки компьютерные. Каникулы же.
– Кстати, сколько ему?
– Десять.
Память перенесла бабу Капу в далекое прошлое. Вот она, десятилетняя девчонка, коротко стриженная, в казенном платье и веревочных тапочках. Сидит на колченогом стуле перед милиционером. Тот стоит к ней спиной, ковыряя оконную замазку и выглядывая на платформу. То и дело раздаются громкие гудки паровозов, с шипением, в белой дымке отправляющихся с платформ.
– А тебе не кажется, что для Северного полюса ты не одета? – язвительно спросил милиционер. – И поезд прямо туда тебя не доставит!
– Мне там все выдадут! – твердо ответила она. – И паек дадут. Положено! А на чем дальше добираться, я сама разберусь!
– Покорение Севера – это дело хорошее, но есть одно «но». Северный полюс – это туда, – широкая лопатообразная ладонь махнула в сторону висящего над столом портрета Сталина. – А ты направлялась туда.
Ладонь переместилась на стену с картой города, в сторону – прямо противоположную.
Она задумалась, почесала затылок. Улыбнулась.
– Вот за это спасибо! Я пойду. – встала и направилась к двери.
– Приходько! – крикнул милиционер. Дверь открылась, в кабинет ввалился немыслимых размеров сержант. Огромные усищи топорщились под широким, картошкой, носом. Под глазом красовался лиловый синяк.
– Приходько! Пусть девочка посидит у тебя. Чаю ей налей, что ли. Сахару побольше дай. И сала своего знаменитого отрежь кусочек. А я пока с детским домом свяжусь.
Приходько с опаской посмотрел на маленькую девчонку с решительным выражением на лице. Потрогал свой синяк. Час назад эта юркая детдомовка была снята с поезда. Оказала яростное сопротивление, кусалась и пиналась так, что пришлось скручивать ее силами станционного наряда милиции.
– Це ж не дівчина, а демон! И сала у мене нема, товариш лейтенант! – прогрохотал сержант.
– Да не нужно мне ваше сало! – звонко крикнула она. – Пустите, мне ехать надо! А лучше посадите на нужный поезд и скажите своим, чтобы до самого Северного полюса меня вообще не трогали! И бумагу специальную дайте! С печатями!
– Уводи! – устало приказал лейтенант, беря трубку телефона. – Але, барышня! С пятым детским домом соедините!
Сержант обхватил ее своими огромными ручищами.
– Права не имеете! – орала она. – Я вас всех тут!
Сержант выволок ее из кабинета. Потащил в дежурку, с силой усадил на стул, погрозил огромным кулаком.
– Тут міліція, а ти кричиш як скажена!
Поставил перед ней кружку, налил кипяток. Бросил заварку. Положил огромный кусок колотого сахара. Она отодвинула кружку. Взгляд упал на большой прямоугольный газетный сверток, лежащий на облупленном подоконнике.
– Приходько! Слышь чё скажу?! – вкрадчиво зашептала она. – Давай так! Я никому не скажу, что у тебя есть сало, а ты отпускаешь меня. И все довольны! Ну?
– Яке сало? – нахмурился сержант.
– Яке-яке! Вон на подоконнике лежит! – злорадно ответила она. Мысленно поздравила себя с победой. Встречай, Северный полюс!
Приходько усмехнулся в пышные усищи. Огромной ладонью взял сверток, положил перед ней. Развернул. На газетной бумаге лежали два куска хозяйственного мыла.
– Як порізати? – с издевкой поинтересовался он. – Шматочком, брусочком?
Она вздохнула, взяла кружку. Молча пила чай, грызла сахар и чувствовала на себе насмешливый взгляд сержанта…
А потом приехал Ефим Никанорыч, воспитатель, и забрал ее обратно в детский дом. На прощание посмотрела на смеющегося сержанта. Нахмурилась.
– А ты не особо веселись, Приходько! Мыло у тебя уже есть, готовь веревку! Вешайся! Я еще вернусь!
***
– Капитолина Алексеевна-а-а! Ау! – позвала Олеся.
Баба Капа тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Олеся протянула ей рюмку. Она поморщилась, отстраняя ее. Водку бабулька не любила, в ее понимании это был самый дебильный с точки зрения органолептических свойств напиток. То ли дело – наливка. Или коньяк. И вкусно, и хорошо.
– Может, посоветуете? Как быть, что делать?
– Олеся, я тебе не советчик в этих вопросах. Решай сама. Любишь своего Чижа – вперед! Это твоя жизнь! Ошибешься – поумнеешь. Возможно… Но твоего сына мне уже заранее жаль.
– Можно подумать, вы сами никогда не ошибались! – Олеся обиделась окончательно.
– Ошибалась, – легко согласилась бабулька. – Но жизнь вовремя вносила свои коррективы, поэтому особо страдать не пришлось.
– Это как? Расскажите!
Видя, что Олеся так просто уже не отстанет, старушка улыбнулась, развалилась на стуле.
– Как сейчас помню, в году этак 59-ом влюбилась в Борьку Сахно, сварщика. Что ты! Красавец, рожа с доски почета не слезала, ударник труда, спортсмен! Мотоцикл был у него, гармонь и значок «Турист СССР»… Блин, значок этот…
Баба Капа покачала головой.
– Ой, как интересно! – Олеся смахнула слезы, устроилась поудобнее, приготовившись слушать.
– Так вот, – продолжала бабулька. – Пригласил он меня в клуб.
– Ночной? – нахмурилась Олеся.
– В сельский! Говорю же, 59-й год! Дощатые полы, танцы под радиолу, бабушка-дворник со свистком, и дверь – лопатой подпирается. В общем, щечки свеклой намазала, девчонки «Красной Москвой» брызнули, волосы накрутили, платок дали цветастый. В общем, была я тогда красивой, от себя без ума!
– Класс! А дальше?
– А дальше сижу у окна и жду, когда Боря за мной зайдет. Очень, знаешь, хотелось, чтобы с шиком появился, чтобы все видели, какой парень за мной ухаживает!
Баба Капа вздохнула.
– Ну? – Олеся сгорала от любопытства. – Пришел?
– Пришел. Из под кепки волосы соломенные вьются, сапоги яловые блестят, рубаха выглажена, на рубахе значок этот…
– Да сдался вам этот значок! – в нетерпении выкрикнула Олеся. – Дальше-то что?!
– Дальше мы танцевали. Он, значит, меня так приобнял, грудь свою выкатил, а я ниже его, так он своим значком мне чуть глаз не выколол. Я ему говорю, Боря, сними его, потом нацепишь. Головой так загадочно мотает. Не снял, в общем. Ну, думаю, не беда. Главное – Боря рядом со мной.
Баба Капа посомневалась и все-таки махнула рюмочку водки. Олеся незамедлительно последовала примеру.
– В общем, всю дорогу он этот значок теребил и поправлял. Кто-то прическу поправляет, кто-то усы, если есть, кто-то рубашку или штаны, а он эту железку на груди мучает. Вот. А после танцев было кино. Скамейки расставили, уселись. Свет потушили. «Добровольцы» шли. Смотрим кино, я вся полностью в картину ушла, нравился мне молодой Ульянов. Слышу, Боря пыхтит. Глаза скосила. Он, значит, значок свой с рубахи отцепил, и сидит его натирает. Яж язык высунул и глаза закатил. Подышит так на него и платком трет. Опять подышит и снова трет. На экран даже не смотрит, сидит и трет свой гребаный значок!
– Какой может быть значок?!– Олеся в недоумении запустила пятерню в редкие волосы. – Он же на свидании!
– Вот и мне тогда так показалось! – согласилась бабулька. – Не выдержала я. Выхватила значок и выкинула его нахрен в окно. Как Боренька подскочил! Чуть ли не по головам бросился к этому окну, ласточкой в него вылетел. Я из клуба вышла, а он по земле ползает, спичками подсвечивает – значок свой ищет! Больной человек. В общем, жалко мне его стало, да и вину почувствовала. Встала на карачки и давай с ним вместе значок этот искать.
– Нашли?
– Не-а. До утра ползали, все в грязи вымазались. Как-то так… Кстати, это было мое первое свидание.
– А потом что? – улыбнулась Олеся.
– А потом я этот значок на пацане каком-то увидела, говорит, возле клуба подобрал. Не отдает ни в какую, зараза! Пришлось баранок ему связку купить. Смотрю, а значок что-то совсем грязный, земля забилась в него, нельзя такой отдавать. Платок достала и давай его оттирать. Стою и тру этот долбаный значок! И ржу!
– Отдали? – голос Олеси срывался от смеха.
– А как же! Сияющий такой, блестящий отдала. Поблагодарил, извинения мои принял. Иду так медленно, жду, когда окликнет. Молчит. Не выдержала, обернулась, а он… ну ты поняла, что делает…
Кухня потонула в их хохоте. Даже Богдан из комнаты прибежал. Заулыбался – такой веселой свою маму он не видел давно.
***
Попрощавшись с Олесей и Богданом, баба Капа вышла из квартиры. Направилась к лестнице и замерла от удивления – хватаясь за перила, навстречу поднимался Костя Чижов. Его качало от слабости.
– Здравствуй, бабка! – здоровый глаз смотрел с удивлением.
– Здравствуй, дерево! – вздохнула старушка. – За добавкой пришел?
Чиж молча поднялся, привалился к стене. Вытянул ноги. Дрожащими руками вытащил из заднего кармана мятую пачку. Закурил.
– Отлежаться мне надо. А так давно хотел уйти, надоела мне эта Олеся!
– Ну и отлежался бы на скамейке в парке. Зачем возвращаться к тому, кто надоел? Уходя уходи.
– Чтобы меня мусора приняли с битой рожей? Олеся там как?
– Нормально.
Чиж усмехнулся разбитыми губами.
– Дура дурой, все мне про любовь поет. Кофе в постель приносит, слова ласковые говорит. Мелодрама сраная какая-то. Кому это надо?! Вот, бабка, скажи, кому это надо?!
– Ей надо… – пожала плечами баба Капа. – Обычного бабского счастья ей надо.
– Кхе-кхе, – Чиж засмеялся и тут же поперхнулся дымом, сипло закашлял. С отвращением, щелчком, выкинул сигарету. – Бабское счастье бля!
Чиж закрыл глаза, откинул голову, тяжело дыша. Баба Капа положила руки на перила. Тоже молчала.
Чиж мотнул головой, открыл глаза.
– А ты кто, бабка?
– Тебе имя назвать? Оно тебе ничего не скажет.
Чиж согласно закивал. Посидел немного, морща израненный, с длинной полоской пластыря, лоб.
– Как ты там сказала? Уходя уходи? – он тяжело встал, опираясь на стенку. – Наверное, ты права. Пойду я.
Махнул на прощание рукой, стал медленно спускаться по лестнице, шатаясь. Баба Капа провожала его взглядом, не делая попыток остановить.
Дверь резко распахнулась, и из квартиры вылетела Олеся. Босыми ногами сбежала по лестнице, схватила его за плечи, резко развернула к себе.
– Дура, значит?! Надоела, значит?!
Наверное, Костя Чиж в тот день побил все рекорды по выхватыванию люлей от женщин всех возрастов: профессионально – от Нади, на любительском уровне – от бабы Капы, и вот сейчас –звонкая, на почве поруганных чувств, пощечина от Олеси. Привалившись к стене, Чиж вдруг засмеялся, вытирая лицо и сдирая пластыри.
– Бабы, да вы ох..ели все!
Схватил за пуговицу ее халата, притянул к себе.
– Дура ты, Олеся! – беззлобно сказал он. – Ты поменьше сопли распускай, глядишь, и мужики потянутся! Таких, как ты у меня было – ну вот просто до хера! Пока стелешься, уважения к тебе не будет ни у кого. Пока!
Он спустился на первый этаж, оставляя плачущую Олесю. Внизу хлопнула подъездная дверь.
– Вот с виду – редкостный дятел, а какие мысли! – сказала баба Капа задумчиво. – Подумай над этим, Олеся…
***
Она вышла из супермаркета, с большой коробкой под мышкой. Вытащила из кармана телефон.
– Алло?! Григорий, ты как там? Нормально все? Прекрасно! Слушай, как к сыну соберешься, ко мне сначала зайди. Подарок ему купила, подаришь как будто от себя. Ага. Давай, не болей.
Она спрятала телефон. Вытянула перед собой огромную коробку с изображением Тысячелетнего Сокола.
– Приятно, черт побери, что даже на пенсии могу позволить себе купить космический корабль.
Бодро зашагала по дороге.
– Ты или туда, или сюда! – раздалось сзади возмущенное. – Идет как по Невскому! Дай проехать!
Бабуля обернулась. Лицо молодого велосипедиста было возмущенным, видимо пешеходы, постоянно вынуждающие его сбавлять скорость, раздражали не по-деццки. Он слез с велика и теперь, крепко сжимая руль, шел за ней, испепеляя неповоротливую бабульку взглядом из-под оранжевого шлема.
Она уже было собралась популярно рассказать наглому велосипедисту о том, что если он еще раз откроет свою пасть, то ему будет очень затруднительно держать поломанными руками руль, а вывихнутыми ногами – давить на педали. И что тротуары придумали для пешеходов, а не для всякого нетерпеливого мудачья в оранжевых шлемах и на горных велосипедах.
Все это было бы немедленно озвучено, а в случае особой непонятливости и подкреплено парочкой хороших ударов, если бы не вспомнившиеся слова ее новой знакомой Саши Арефьевой: «Уступай дорогу дуракам и сумасшедшим…»
Бабуля отошла в сторону, кротко прижала к себе коробку.
– Проезжайте, пожалуйста. – выдавила из себя улыбку.
Велосипедист хмыкнул. Уселся на велик и закрутил педали, набирая скорость.
Бабуля смотрела вслед и думала, а правильно ли она поступила? С одной стороны, избежала конфликта, а с другой – осталось чувство уязвленного самолюбия. Эх, прав был Ежевичкин – не ее эта тема, восточная философия. Учиться ей и учиться….
Вздохнула, крепче прижала коробку. Зашагала дальше, пытаясь выкинуть из головы мысли об инциденте. А оранжевый шлем маячил впереди, лавируя среди людей и удаляясь все дальше…
Эх!
– Мудак!!! Смотри, куда едешь! Сука!!!! – раздалось впереди визгливое. Баба Капа прибавила шаг. У обочины стоял тот самый велосипедист и зло грозил кулаком в сторону стремительно удаляющейся красной девятки. На оранжевом шлеме застыли бурые капли, белая футболка и красные шорты мгновенно пропитались грязной водой. Он зло вытирал лицо, размазывая грязь и чуть не плача от обиды. Велосипед валялся рядом с лужей, в которой колыхались остатки дождевой воды.
Однако!
Баба Капа в задумчивости прошла мимо. Вспомнилась китайская мудрость: «Сиди спокойно на берегу реки, и мимо тебя проплывет труп твоего врага!».
***
Стелла заехала во двор. Остановилась у подъезда.
– Спасибо вам, Стелла, – с чувством сказал Григорий.
– Перестаньте, – улыбнулась она. – Берегите голову. Хорошо, что все обошлось.
Григорий виновато и даже как-то стыдливо посмотрел на эту красивую женщину.
– Стыдно как-то… Все должно было быть наоборот – это я должен женщин защищать, а тут… Подруга у вас замечательная. Надя, кажется?
– Надя, – кивнула Стелла.
– Замужем? – как бы невзначай поинтересовался он.
– Она? Да. А что? – Стелла хитро улыбнулась. – Понравилась?
Григорий замялся.
– Ну, в общем-то да. Хорошая женщина. Ну, раз замужем… А вы? Замужем?
– И я, – ответила Стелла. – А вы меня замуж зовете?
– Куда мне… – он покраснел. – Ваши мужья – все, наверное, каратисты крутые.
Стелла покачала головой.
– Совсем не обязательно. У Надюши муж – ученый, у меня – переводчик. К миру спорта оба имеют самое отдаленное отношение. Разве только на уровне физзарядки по утрам, и то нерегулярно. Главное – какой человек, а его профессия – дело десятое.
Григорий заметно погрустнел. Стелла украдкой смотрела на него. Сразу видно – человек хороший, добрый, но какой-то… нелепый, что ли. И мягкотелый. Впрочем, как она уже сказала, не всем быть крутыми мачо. Где-то есть женщина, для которой этот Григорий будет самым дорогим человеком.
– Да я вот думаю жизнь свою личную наладить, только никак не получается. – вздохнул он.
– Получится. Главное, не зовите замуж первую понравившуюся, на эмоциях. Голову не отключайте, чтобы потом не жалеть.
Два месяца спустя…
– Мама! Папа в телевизоре! – кричал Богдан, тыча пальцем в экран.
Олеся прибежала из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем. Присела на краешек кресла.
– Точно, а что он там делает?! – в голосе послышались нотки ревности…
***
– Ого, наш старый знакомый! – засмеялась Надя. Саша схватила пульт, прибавила звук.
– Ну и правильно! – по-взрослому сказала она. – Пора! Хороший дядечка!
***
– Так, ребята, все в зал! Демидова, проведи разминку! Я сейчас подойду!
Девочка с тонким красным поясом и в белом кимоно склонила голову перед Стеллой.
Стелла повернулась к большому плоскому телевизору на стене.
– Ну дела! – улыбнулась она.
***
– Выключи эту х..ню! – Костя Чиж раздраженно отвернулся. Зарылся в подушку.
– Хорошая передача! – возразила его новая подружка. – Романтичная!
– Я сказал, выключи эту романтичную х..ню! – рявкнул Чиж. – Из-за это хмыря я огреб нехило когда-то!
***
– Ох ты ж бля! – баба Капа в удивлении смотрела в экран телевизора. Прибавила звук, поудобнее устроилась в кресле.
***
«Григорий Барсуков. 39 лет. Разведен. Работает наладчиком лифтов. Мечтает встретить женщину 35-40 лет для спокойной семейной жизни. Жене готов прощать все, в обмен на домашний уют, пироги и борщи. Играет на аккордеоне, домбре и глюкофоне, который сам смастерил из старого газового баллона. К спиртному относится крайне отрицательно в силу плохих воспоминаний. Жизненные приоритеты Григория: исправные лифты и крепкая семья.»
Под бурные аплодисменты в студию, скрипя новыми черными туфлями, вышел невысокий мужчина лет сорока. Гладко выбрит, аккуратно причесан, одет в серый костюм. В нерешительности застыл, обескураженно глядя на зрителей. Было видно, что гость напуган от обилия внимания и наехавших прямо в зубы камер. Вытащил платок, вытер вспотевший лоб.
– Ну-ну, – подбодрила Лариса, – Григорий, что же вы такой прямо нерешительный?! Смелее!
Григорий выдохнул и прошел к большому столу, за которым, помимо ведущей, сидели соведущие: астролог и сваха.
– Здравствуйте, – он сел на краешек кресла.
– Здравствуйте, Григорий, – важно ответила ведущая. Астролог сдержанно кивнула, сваха заглянула под стол, оценивая его туфли. Судя по выражению глаз за очками в модной оправе, осмотром она осталась недовольна.
– Итак, Григорий… – продолжала Лариса. – Вы пришли один, без поддержки?
– Да, – Григорий помялся. – Никто не захотел со мной приезжать.