Семейные обязательства

– Не ерничай, пожалуйста! – чуть громче сказала Бельская. – Нет у меня никакой истины. Могу только сказать, что Архиепископ ради тебя нажал на все рычаги, до каких дотянулся, и протащил назначение через Гетенбергский Конклав, пока ты ехал из Гарца. Столичные епископы крякнули, но утвердили, а потом неделю друг у друга выясняли, кто ты такой и откуда взялся. Твоя служба в качестве моего охранника, кстати, всплыла далеко не сразу. Для всех твой послужной список был коротким: армия, Официум Гетенберга, где ныне покойный Провинциал-охранитель возлагал на тебя большие надежды, потом оплошность и ссылка в провинцию. Понимаешь, о чем я? Чуешь, в какое роскошное дерьмище вляпался?

– Допустим, – осторожно сказал отец Георгий.

– Все ты понимаешь, – подвела итог Бельская. – А теперь самое важное. Запомни, отец Георгий – когда у тебя земля загорится под ногами, прежде чем… действовать, пожалуйста, поговори со мной. Это очень важно. Мы в одной лодке. Хорошо?

– Мне кажется, сударыня, вы хотели сказать: «прежде, чем наделать глупостей», – заметил отец Георгий и встал. – Спасибо, – поклонился он Бельской, – за угощение и интересную беседу. Я накрепко ее запомню. А теперь, прошу, прикажите проводить меня к арестованному Лунину.

Беседа с узником прошла быстро и буднично. Пытать однорукого отец Георгий не собирался, решил обойтись отработанными на множестве подозреваемых приемами ведения допроса и распознавания вранья. Вряд ли бывший мирный помещик владеет навыками, позволяющими обмануть опытного охранителя.

Павел Николаевич полностью подтвердил сообщение Бельской о мотивах покушения, явно ничего не скрывая. Рассказывал о своей находке с горящими глазами, гордился хитростью – больше-то уже нечем.

На вопросы о дочери не смог сказать ничего вразумительного. Да, фактически – племянница. Нет, я не знаю, что делала сестра в последний год жизни. Приехала из Гнездовска, но по каким поручениям Императрицы она там была – неизвестно. Нет, я не в курсе, кто отец Элизы. Было подозрение, что Воронцов – но он поклялся, что никогда… Да, верю. Зачем ему врать?

Нет, не знаю, незачем – все, что в итоге получил отец Георгий.

Информация его устраивала.

Теперь нужно тщательно все обдумать.

***

Отец Георгий мерил шагами свой кабинет – размышлять на ходу было удобно и привычно. А то, как усядешься в кресло, начинает клонить в сон. Предшественник был тем еще сибаритом, из нормальной мебели завел только стол с множеством ящичков и полочек. Все, на чем можно сидеть или лежать, оказалось настолько мягким, что от одного взгляда начинали ныть кости.

Избавиться бы, да все не до того.

Кот Дымок не разделял пренебрежение Провинциал-охранителя к хорошей мебели. Зверь запрыгнул на спинку кресла и увлеченно ее драл. Плотная гобеленовая обивка с изящно вытканным рисунком идеально подходила для заточки кошачьих когтей. Ткань обоев Дымок уже опробовал, но без восторга, зато кресло произвело на него самое лучшее впечатление.

«Люблю роскошь!» – было написано на мохнатой, нагло-беспородной морде.

Отец Георгий отодвинул кресло в угол кабинета. Кот с него так и не слез, только лапками переступил – Дымок все знал о том, как сохранять равновесие. Бывало, до начала драки зверь-эксперт не успевал спрыгнуть с плеча охранителя, а бывало, что и прыгать-то было некуда. Вот и приходилось коту вцепляться когтями в капюшон, воротник, кожаный ремень перевязи… Да за что получалось – за то и цеплялся, грозно шипя и воя на противника.

Охранитель вышел в приемную, кивнул подскочившему секретарю, взял простой деревянный стул с тоненькой подушечкой, принес в свой кабинет и поставил перед рабочим столом. Сел, откинулся на жесткую спинку и удовлетворенно хмыкнул.

Так можно и работать, не разминая спину каждые пять минут.

Дымку надоело терзать кресло. Он муркнул, спрыгнул на сиденье и развалился на своем «троне» во всю длину. Свесил до пола длинный пушистый хвост и прикрыл глаза.

– Хорошо тебе, – сказал коту охранитель.

– Мрря-у! – зевнул Дымок, всем своим видом демонстрируя – да, хорошо. А ты, человек, мог бы и пузо мне почесать, а не сидеть зря.

– Ну, иди сюда, – с притворной обреченностью вздохнул отец Георгий.

Дымок встал, потянулся, продемонстрировав длинные острые когти, подошел, гордо подняв хвост, и запрыгнул на колени охранителю.

– Задали нам задачку… – сказал отец Георгий, почесывая кота за ухом. – Пойди туда, не знаю куда, найди принца Ульриха, который, по всему выходит, и есть «то-не-знаю-что». И это не считая всех сопутствующих сложностей.

Говорить в кабинете можно было свободно. Отец Георгий в первый же день проверил – толстые стены и тяжелая дверь глушили все звуки. Любая магическая прослушка на подворье невозможна.

Если бы какое-то любопытное ухо все-таки завелось в кабинете епископа, толку бы не вышло – вслух отец Георгий говорил обрывки фраз, привычные обороты и присказки, оставляя серьезные размышления невысказанными. Коту все равно, а поберечься стоит. Полностью рассказ звучал только в голове охранителя.

Дымок привычно свернулся клубком и заурчал. Тихий голос своего человека кот помнил с раннего детства.

***

Почти два года назад, в октябре, в Гарце было холодно и ветрено. Отец Георгий поздним вечером возвращался с допроса, крутил в голове показания и улики… И вдруг услышал краем уха отчаянный писк из сточной канавы. Через секунду он уже стоял чуть ли не по пояс в ледяной грязи, разгребая руками плывущий мусор. Котенок чудом не утонул, жадно хватал воздух маленькой пастью и мелко дрожал. Отец Георгий засунул его за пазуху и поспешил на подворье – отогревать зверька и греться самому.

Привратник только после резкого окрика узнал охранителя в мокром, грязном с ног до головы мужике, стучащем зубами от холода.

Провонявшую нечистотами одежду отстирывали в несколько заходов.

На следующий день и котенка, и отца Георгия свалила простуда. Зверек тряпочкой лежал на груди охранителя, почти не вставал, только пару раз лизнул предложенный паштет.

«Ну вот, помирать собрался, – фыркнул отец Георгий, устраивая котика на сгибе руки. – Эй, комок шерсти, – сказал он уже громче, почесывая одним пальцем кошачью головенку, – если выживешь, будем вместе работать. Ты уж постарайся, нам эксперты нужны. Из таких, как ты, спасенных, помойных, лучшие служители получаются. Зря я, что ли, за тобой в дерьмо нырял? Отрабатывай, чучело мохнатое».

Отцу Георгию показалось, что котик его слушает. Что, возможно, хриплый человеческий голос удерживает крошечного зверька среди живых, не дает окончательно сдаться болезни.

Он и говорил, почти все время. Пока заливал в маленькую пасть микстуры, выданные лекарем с подворья. «Не перепутайте! Вот это, по две капли – коту. А вот это, по столовой ложке – вам». И когда протирал слезящиеся глазки и чистил мохнатые ушки, опасаясь навредить большими неуклюжими пальцами; когда носил зверька на поставленный в келье лоток с песком…

А о чем может рассказать охранитель?

Отец Георгий вполголоса обсуждал с котом текущие расследования. Думал вслух – кого опросить, где добыть информацию, кто у нас безобидный ворожей или дурак-шарлатан, а кто – злостный колдун.

С тех пор и завелась у отца Георгия привычка советоваться с Дымком. Зверь, ясное дело, ничего полезного сказать не мог – да и не надо. Его задача слушать.

Стороннему наблюдателю такое поведение служителя Церкви могло бы показаться странным. Кидаться спасать котенка? Общаться с ним? С чего это вдруг? Тут людям-то несладко живется, а священник кошака с рук не спускает. Милосердный сильно? Иди сироткам помоги, им нужнее.

Тоже мне, божий человек!

Охранители на такие разговоры пожимали плечами и отворачивались. Они точно знали, что дело не только и не столько в милосердии.

Давным-давно в Тридевятом царстве волшебные звери, спасенные от гибели, говорили: «Я тебе пригожусь». Правда, иногда начинали с просьбы: «Не бей меня!», но шантаж – не метод охранителей. Да и служат такие «принужденные» помощники не слишком хорошо, норовят перехватить глотку шантажисту, и трудно их за это осуждать.

Зато если просто спасти зверя – накормить, вылечить, выловить из канавы, отогнать собак – он может стать настоящим другом и бесценным напарником.

Коты не разговаривали с охранителями, дар речи остался у их предков, гулявших по цепям на дубах. Но и без слов все ясно.

***

Маленький Дымок целиком умещался на ладони отца Георгия. Двухлетний котяра мог устроиться на коленях охранителя, только свернувшись клубком, и то свешивались хвост или лапа.

Кот дремал, слушая голос своего человека. Отец Георгий привычно гладил шелковистый мех и говорил:

– Вот смотри, шерстяной, что у нас получается… Владыка нас с тобой выволок из глуши, потому что ни с кем мы в столице не связаны и никому не нужны. Сумеем столичный клир приструнить – молодцы. Свернем шею, расследуя хищения – никто всерьез не огорчится. Так я думал совсем недавно… А сейчас, видишь ли, всплыла новая история. О ней даже шепотом не сразу скажешь. Будем мы с тобой разменной монеткой в деле покрупнее простого воровства. Владыка хочет церковной независимости, а мне отвел незавидную роль – намекнуть Помазаннику, что Богу – Богово, а кесарю – кесарево. Одними поисками колдуна дело точно не закончится, нужно будет им, найденным, еще и воспользоваться. Не Владыке же седую голову подставлять.

Кавалергарды, похоже, что-то пронюхали и всполошились. Но они пока только верхним чутьем проблему зацепили, иначе не с тобой бы я сейчас разговаривал… Если б вообще разговаривал. Сейчас мне активно намекают, что Архиепископ Гетенбергский хочет моими руками побольше жара загрести перед своей близкой смертью. Как думаешь?

Кот, конечно, не ответил. Когда рука охранителя замерла, он легонько прихватил человека зубами за палец – мол, я тебя слушаю, но ты изволь гладить.

Отец Георгий изволил.

– В вопросе с мздоимцами мы с тобой жар загребаем со всем усердием, не зря ж меня Жар-Птицей кличут… А про остальное надо крепко подумать. Колдуна искать все равно придется, работа такая у нас с тобой, мохнатый, – магов отыскивать. К тому же получается, что я эту кашу заварил, когда волшебство углядел. Низкий поклон покойной Императрице, что не велела казнить. Умнейшая была женщина. Понимала, что магия в принце все равно прорвалась бы, и повезло, что не на смотре лейб-гвардии. И что еще прорвется. Значит, нужно было устранить причину, а не свидетелям головы откручивать. Вешать святыню на мага – мучительно его убивать, отречение было единственным шансом сохранить жизнь принцу. Ох, материнская любовь… Не уберегла старшего, так хоть младшего попыталась спасти. А нам придется разгребать последствия, и в процессе мне почти гарантированно оторвут голову, на радость викарию Василию.

Отец Георгий дотянулся до кружки и глотнул клюквенного морса. Чуть скривился – то ли от кислоты (опять кухарь сахара пожалел), то ли от печали по своей уже дважды неудавшейся столичной карьере.

Впрочем, в первый раз он влип по собственной глупости. Повезло, что легко отделался. И наконец-то стало ясно, почему в суде его защищал приват-юрист Синода, после ставший Архиепископом Гетенбергским. Приглядывал, надо полагать.

Примечания