Спасение Эль
– А её можешь успокоить? – Тинар с надеждой посмотрел на Улию.
Та улыбнулась:
– В этом нет необходимости. Она не со зла…
– Девка, в ревновании пребывати, – вдруг прошелестела буля Надея. – Ото ж, её смага раздирающе…
Тинару показалось, что в булином голосе пробивается тихая усмешка. Она, кажется, нисколько не напугалась, а даже была довольна.
***
Закат занялся невероятно алым, пламенным. С одной стороны, так красиво, что захватывало дух, а с другой – наполняло сердцем тревогой. Такие закаты бывают в Таифе перед сильной засухой, или, наоборот, смертоносными холодами. После неожиданно сумбурного утра и дня, не замеченного в будничных хозяйственных хлопотах, торжество кровавого неба отдавалось в сердце будоражащим набатом.
Тинар, подновлявший покосившийся за время его отсутствия штакетник, застыл с молотком в руках, вперился взглядом, не отрываясь, в стремительно багровеющие небеса. Чистый алый наливался мрачной синевой, от этого потянуло мертвечиной.
– Чего застыл?
Он вздрогнул, когда на плечи что-то мягко запрыгнуло. Пушистый хвост вскользь погладил щёки, на миг перекрыл глаза. Тревога отступила так же внезапно, как и нахлынула.
– Сёма, – отмахнулся грум, стараясь, чтобы голос звучал ворчливо-недовольно. На самом деле он был рад пушистому вниманию зверька. – Иди ты в пень солёный…
– Он чувствует, что ты растерялся, – сказала Улия. – И хочет тебе помочь. Сёма всегда хочет помочь, только никогда не знает как. В этом вы похожи.
– Я знаю, – сказал Тинар, откладывая молоток и принимая Сёму с плеч на руки. – Вернее, иногда знаю.
– Думаешь об Эль? – спросила Улия.
– С чего ты взяла?
– Просто мне кажется, что ты всегда думаешь о ней.
Это было правдой. Эль тупой болью тянула в Тинаре, даже когда он по уши влазил в важную проблему, требующую немедленного решения.
– Не стесняйся, – сказала Улия, усаживаясь прямо на прогретую за день траву. Ноги она подобрала под длинное, испещрённое заплатками булино платье. Кажется, девушка пришла в полный восторг от тщательно перештопанного гардероба Надеи и намеревалась перемерять все старушечьи наряды.
Тинар сел рядом, думая, что Сёма сейчас же переберётся на колени девушки, но, к его удивлению, зверёк послушно свернулся в руках, не собираясь покидать грума.
– Не нужно этого стесняться, – повторила Улия. – Все, встретившие на своём пути Эль, испытывают точно такие же чувства. Пронзительное желание помочь и понимание, что при всём старании это невозможно.
– Почему? – глухо переспросил Тинар. В глубине сердца он знал ответ, но ему хотелось, чтобы Улия сказала вслух.
– Слишком высоко, – она произнесла это. – То, что горит в Эль, слишком непостижимо. Даже для не совсем простого существа.
– Имеешь в виду себя? Неужели ты?..
– Я – аликорн, Тинар, – сказала Улия, мягко прикоснувшись к своему маленькому рогу. – У меня нет какой-то особой силы или невероятных знаний, но есть пронзительное понимание того, что происходит. На уровне солнечного сплетения. Я специалист по душевным мукам.
Она тронула рукой грудь Тинара чуть правее сердца. Неожиданно стало жарко и неловко. Но когда Улия убрала руку, Моу почему-то расстроился.
– Ты чувствовал когда-нибудь вот здесь жгучий жар? – спросила девушка-аликорн.
Тинар поспешно кивнул. Именно сейчас он и чувствовал некоторое жжение, которое медленно ползло вниз, словно стекало.
– Это оно самое, – удовлетворённо сказала Улия. – Я чувствую то, что не заметно глазу. И как только увидела Эль… Как бы объяснить?
Она задумалась на миг.
– Есть создания, которые сами не знают, насколько важно то, что они существуют. И само их появление в чьей-то жизни – дар небес.
Тинар посмотрел на неё непонимающим взгляд. Небеса не дают ничего хорошего. Только высушивающий зной, выматывающий ливень, от которого всё вокруг гниёт, и вымораживающий живое снег. Для грумов, которые надолго задерживаются под небесами, они несут ещё и смертельную болезнь.
– Ах, да, – исправилась Улия. – Не небесный. Дар тени зверя Ниберу. Вот Эль – именно такая. Не у неё – дар, а она такая. Только сама не подозревает, насколько волшебная. Ты понимаешь, о чём я?
– Я всегда знал, что должен защищать её, – Тинар сглотнул вязкую слюну. Ему стало жутко, словно он вдруг очутился на пороге тёмной комнаты, за которой скрывалась неизвестность. – И не справился. Даже мою тень не примет Ниберу, не перевернёт её. Мне не быть даже тенью своей тени…
– Я не так давно тебя знаю, – сказала Улия, – вернее, почти не знаю. Но у меня почву выбивает из-под ног от умиления тем, как ты практичен и в то же время романтичен и чувствителен. Хватит грустить о высоком. Лучше делать дело. Заканчивай тут быстрее и возвращайся в дом. Скоро совсем стемнеет, не видно будет не зги. Если не успеешь, есть завтрашний день. И тот, который придёт за ним.
– Только завтрашний, – сказал Тинар. – У меня есть только завтра. А потом мне придётся опять покинуть Ляльки. И не знаю насколько.
Улия кивнула, словно ждала от него этих слов.
– Мы с тобой, – сказала она тоном, не терпящим возражений. Сёма подтвердил намерение, высунув любопытную мордочку из складок её платья. – У нас тоже есть дело.
Она поднялась, рассеянно поглаживая мягкую шкурку встрепенувшегося зверька:
– Если только это не поход по борделям Каракорума, мы определённо – с тобой.
Сёма укоризненно глянул на девушку. Он самоотверженно намеревался не оставлять грума даже в таком тяжком деле, как поход по злачным местам.
– Нет, – покачал головой Тинар. – Какие бордели? Мне просто нужно убить одного синга.
– О, – ответила Улия. – Мне мало что известно о сингах, но даже я знаю, что убить кого-то из степного народа – это проблема.
– Ты не представляешь всей её сложности, – кивнул Тинар. – Во-первых, я точно не знаю, кто он, так что это предстоит выяснить, прежде чем его искать. А во-вторых… Синг, которого я должен убить, кажется, ещё и высокопоставленный.
Глава пятая. Засада теней
Небольшой патрульный отряд, который возглавлял Ринсинг, третий сын великого стратега Ошиаса, попал в засаду.
Это казалось невозможным: никто, кроме сингов, не отважился бы на путешествие в безлунную ночь в стороне от главного пути в Каракорум. В непроглядной тьме на расстоянии вытянутой руки нормальное зрение отказывалось различать смутные тени. Только легендарное обоняние сингов позволяло отряду продвигаться по бескрайней степи. Поэтому Ринсинг расслабился, совершенно непозволительным образом утратил бдительность.
Всё случилось так внезапно, что чувствительный нос Рина не уловил даже намёка на привкус смертоносного металла в горьковатом воздухе. Только вдруг резануло болью у сердца, где пламенел цветок калохортуса, предупреждая: что-то изменилось в сонной тишине. И тут же кромешную мглу внезапно прорезал лязг вынимаемых из ножен клинков, над всадниками просвистели наконечники стрел, ударная сила скрывающегося за пологом ночи противника отбросила застигнутых врасплох сингов назад.
– Стоять! – закричал Ринсинг. – Мы не…
Он не успел закончить фразу, отражая стрелу, которая ещё мгновение – и впилась бы в лицо. Рин рванул вперёд руку с потемневшим клинком. Вторая стрела, летевшая прямо в центр цветка калохортуса, прикрывающего его сердце, обиженно звякнула о металл, улетела в степную траву. Только на миг чиркнула по коже там, где Рин легкомысленно распустил ворот, переживая вечернюю духоту.
И вновь стало тихо.
– Есть потери? – спросил Рин, даже не оглянувшись проверить.
– Все целы, – так же почти неслышно ответили за спиной.
Синсинг, ставший его правой рукой после гибели Пана, оказался надёжным тылом. Рин зажал ладонью кровоточившую царапину на шее, не отрывая ледяного взгляда от кромешной тьмы, теперь наполненной угрозой до краёв.
Кто-то, не имеющий никакого запаха, без всякого предупреждения и беззвучно атаковал патрульный отряд почти у самой главной дороги в столицу Таифа. Дерзко, возмутительно и непонятно.
«Словно с иной стороны тени», – пронеслось в голове Ринсинга, а потом он уже вообще ни о чём не думал, предоставив решать исход битвы инстинктам.
Повинуясь им, младший сын стратега Ошиаса слетел с коня, и только потом услышал, как стрелы безуспешно просвистели над Мальчиком. Точно там, где голова Рина была ещё миг назад. Упал на одно колено, выхватил патрульный лёгкий арбалет, пытаясь определить точку, с которой только что опрокинулся свистящий шквал. На степь снова упала тишина, теперь уже зловещая, и его уши слегка подрагивали в тщетной попытке уловить движение невидимого противника. Тёплый ветерок пробежал по отросшей за лето траве, дотронулся до лица, взметнул прядь чёрных волос, выбившуюся на лоб. Глаза синга холодно сияли в темноте, как две далёкие, безучастные звезды.
На миг они полыхнули хищным, довольным светом, и тотчас одиночная стрела пронзила плотное тело ночи, оставляя за собой ослепительные искры, вытянувшиеся в яркую черту.
Тут же на другой стороне темноты раздался звук спущенной тетивы, и ещё одна одинокая стрела устремилась навстречу выпущенной Ринсингом. С поразительной скоростью они понеслись прямо в лоб друг другу, столкнулись в воздухе и рассыпались, вспыхнув, как угасающие молнии. Невидимый враг демонстрировал контроль над ситуацией, посылая стрелу чётко по той же траектории, что и синг.
– Они издеваются, – охнул кто-то из отряда, притаившегося за Рином, и его накрыла ярость, впрочем, ещё не поглощая остатки осторожности. Он тоже почувствовал издёвку странного противника. Напавший имел несомненное преимущество: он видел отряд, а патруль его до сих пор так и не учуял. Но было и другое: притаившийся в ночи словно заранее знал любое движение сингов.
Рин выпустил ещё несколько стрел подряд, молниеносно меняя позицию. Траектория и скорость каждой из них была совершенно отличной от предыдущих. Противник ответил таким же количеством стрел, словно зеркаля.
– Ринсинг, – попытался предупредить его кто-то из отряда, но тот уже ничего не слышал: яростный азарт заклокотал в висках вместе с щелчками тетивы.
В темноту медленно просачивался предрассветный туман, прохладной моросью покрывая траву и одежду патрульного отряда, распластавшегося на ней. Все молнии, выпущенные из арбалета Рина, разорвались на лету в клочья от столкновения со стрелами невидимого противника. Он явно не уступал Рину в опыте и сноровке, но самое паршивое: нападавший также точно знал секретную технику боя сингов.
Когда свист от раздираемых друг о друга стрел развеялся, и они посыпались в холодный туман грудой щепок, Рин слегка прищурился. Даже сквозь непроницаемую пелену он по-прежнему чувствовал устремлённый на него бесстрастный и насмешливый взгляд противника. Ринсинг всё ещё не мог уловить ни малейшего запаха с той стороны, это выбивало почву из-под ног. Единственное, что сейчас безошибочно кровоточило, указывая направление опасности, это был цветок калохортуса. Как всегда, он терзал его сердце то сильнее, то слабее, но неизменно предупреждал и защищал в минуты смертельной опасности.
Вот и теперь: почти одновременно с приступом боли в небе закричал ястреб и в светлеющей пелене, разделившей поле на две стороны, поднялась тень. Ринсинг увидел только грозное тёмное пятно, но чувствовал, что противник усмехается. Это он несколько секунд назад палил из арбалета, играючи превращая стрелы Ринга в щепу.
Время застыло, и застыли в немом ожидании обе стороны. Несколько бойцов патрульного отряда осторожно шагнули, сравнявшись с Рином, и тут же пара тёмных силуэтов выросла рядом с незримо ухмыляющимся врагом.
Ринсинг и его противник, отбросив арбалеты, почти одновременно вынули тяжёлые мечи. Синги по неслышной команде рванулись вперёд. Теперь, когда цель стала ясна, отряд молча и стремительно попытался сравнять преимущества.
Замелькали лезвия мечей и острия копьев и дротиков. Рядом с Рином, задев его вскинутой рукой, упал с глухим стуком один из младших бойцов. Краем глаза синг отметил два торчащих из груди острия меча, пробивших юного воина насквозь.
Рин рывком кинул своё тело в рассыпающуюся на смутные облики белёсую тьму. Не глядя, по наитию, рубанул мечом сначала налево, потом направо. Ещё одним взмахом прорубил дорогу перед собой, туда, где несколько секунд назад стояла, ухмыляясь, большая и значительная тень.
В пылу привычных долгой муштрой движений в самом глухом закоулке сознания засвербила мысль: что-то происходило не так. Острое лезвие проходило сквозь тела врагов, не встречая сопротивления. Слишком легко. Меч рубил воздух, не нанося им никакого урона. Они продолжали издеваться, молча, но в точности копируя каждое движение сингов, потому что знали свою неуязвимость. В темноте раздавались короткие, полные безнадёжного отчаяния крики уходящих на ту сторону, но это были голоса только бойцов патрульного отряда. Только знакомые голоса. Холодный пот прошиб яростного синга, но тут же пришло озарение.
– Стрелы и пики жикоров! – закричал отчаянно Рин, когда понял, что тварей не берёт обычное оружие. – Хватайте охоту Ниберу!
Последовала заминка. Наконечники, вымоченные в хмельном молоке жикоров и заговорённые вайнирами на желчи зверя, использовались очень редко и только во время охоты на Ниберу. Совсем рядом просвистело заветное копьё, синг перехватил его на лету. Помощник быстро сориентировался, послав главе отряда сакральное орудие.
Рин оказался прав. Первый же призрак, в очертания которого вошёл заговорённый наконечник, споткнулся, завис над землёй, словно так и не веря, что это случилось с ним, и упал, придавленный собственной тяжестью. На миг опрокинутое лицо попало в поле зрения Рина, и он замер, ошеломлённый.
Вытянутые к вискам тигриные глаза с характерным прищуром, бронзовая по-солнечному кожа… Поверженный противник был сингом, самым настоящим, чистокровным сингом. Но от него… Рин не чувствовал кровного запаха. Словно чужак, иной по своей внутренней сути, нацепил, издеваясь, личину противника. Кроме того, теперь Рин явно видел на поверженном тёмно-синие кожаные доспехи, с малейшей точностью повторяющие известную всему Таифу фамильную броню стратега Ошиаса.
Заговорённого оружия было мало, но те, у кого имелась хоть пара таких наконечников, воспользовались ими в самой полной мере. Наконец-то битва повернулась в привычное для сингов русло, и они услышали, как глухо бьются о траву тела врагов. Строй неясных теней смялся, тёмные очертания в боевой броне, точно такой же как у сингов, кинулись в рассыпную в белёсом тумане.
– Отставить! – гаркнул Рин. – Нам их не догнать…
Рассыпающиеся в разные стороны противники передвигались не то, чтобы быстро, а совершенно неуловимо. Заговорённых на теневую охоту наконечников почти не осталось. Чтобы закрепить победу, пришлось бы в тумане собрать драгоценные клинки, застрявшие в рассеянных по траве трупах. Сколько это займёт времени? Вполне достаточно, чтобы успели скрыться и менее расторопные противники.
Лучше поберечь силы, не распыляясь на бессмысленные в итоге действия. Рин вдел в ножны меч, оказавшийся бесполезным. В тумане скорее почувствовал, чем разглядел силуэт своего коня. Мальчик совершенно беззвучно и мелко дрожал, он находился в каком-то оцепенении, не в силах двигаться и издавать звуки.
Туман рассеивался так же внезапно, как и упал на землю. Только что он стоял плотной стеной, скрывая под своим покровом и своих, и чужих. И прошло каких-то несколько минут, когда мрачная картина схватки принялась медленно проявляться сначала крупными, а затем и мелкими деталями.
Примятая трава на склоне небольшого оврага, из-за которого на отряд сингов полетели стрелы. Обломанные кусты, ощетинившиеся в обиде за безжалостные повреждения. Разбросанные между ними тела, исходящие стонами или уже замолчавшие.
С уходом тёмных силуэтов в разреженном тумане к Рину возвращалось обоняние. Он с удовольствием втянул в себя горький, влажный от раннего рассвета воздух. В нём чувствовалось немного крови, удивительно немного после случившего накануне. И ещё Ринсинг с удивлением понял, что где-то совсем рядом находится храм зверя Ниберу, хотя несколько часов назад отряд патрулировал совершенно другое направление. Их как-то вынесло в иную часть Ошиаса.
– Что это за существа? – Синсинг, опуская руку со ставшим вдруг невероятно тяжёлым мечом, приподнял левую бровь.
Помощник обладал странной особенностью: две стороны его невероятно подвижного лица действовали вразнобой.
– Непонятно, – мрачно, но честно буркнул Рин.
– Никогда о таком не слышал, – признался Син, кося правым глазом в сторону, откуда несколько минут назад появились странные враги.
– Я тоже. Обработайте раны и соберите трупы.
Рин был страшно зол сам на себя: надо же так глупо попасться! Их взяли тёпленькими, как телят из-под жикоров.
– Трупы – и свои, и чужие. Своих – похоронить, чужих – с собой. Опознаем позже. Хорошо, если кто-то из них тоже остался в живых. Если такой будет: допросить сразу же.
Не успел он договорить, как раздался стук копыт. Син кивнул, скомандовал тем, кто ещё мог оставаться в седле, и, пришпорив коней, сопровождение исчезло в клубах предрассветного тумана.
Рин опустился на землю, схватившись за левую сторону груди. Сначала ему показалось, что его всё-таки задело лезвием: боль смешалась с прохладой, очень знакомое чувство, то самое, когда рана исходит кровью. Но броня не была повреждена. Тут же он понял, что это налился цветок калохортуса. Кровь обильно сочилась даже сквозь броню и пропитывала походный плащ. Такое случилось лишь однажды, там, на берегу замерзающей Айу, когда Рин навсегда потерял друга, брата и «мою»… Её. Эль Фэнг.
Он словно сам тогда ушёл на ту сторону тени. Когда обезумевший пытался достать что-то в обжигающе холодной воде полыньи голыми руками, воя в бездушную бездну. А затем метался среди умирающих своих и чужих солдат, разыскивая Эль. А потом Тансинг, старший брат умирал у него на руках. И – как ни жутко звучало – это было уже хорошо, потому что, по крайней мере, от брата осталось тело, тень которого можно проводить на ту сторону как полагается.
Там Рин словно навсегда заледенел, оставив все чувства в зимней Айу. И сейчас он не испытывал страха, просто – отстранённое любопытство. Кем был этот затаившийся в степи противник, заставивший цветок калохортуса плакать кровавыми слезами?
– Ринсинг, – Син вернулся и уже несколько минут стоял у него за спиной, не решаясь окликнуть.
Командир патрульного отряда сингов обернулся. Взгляд был тяжёлым и равнодушным. Не лицо, а застывшая маска.
– Что? – Рин медленно, стараясь не тревожить кровоточащий цветок у себя на груди, поднялся. Он сразу понял: случилось что-то более чудовищное, чем внезапное нападение на его отряд.
– Тел нет, – доложил Син.
– Как так?! – Рин нехорошо прищурился.
– Пропали, – развёл руками Син. Растерянно, совсем не по уставу. – И наши, и чужие. Исчезли. Как будто ничего не было. Но треть нашего отряда… Я видел, как падали синги. Динсинг, Варсинг, Жаксинг… Они не отозвались на перекличке. Их нет среди нас. Но тел – тоже.
– Совсем ничего? – рявкнул Рин.
– Стрелы, – торопливо пояснил Син. – На месте боя остались окровавленные стрелы. Мы собрали их.
– Дай, – коротко приказал командир. В его ладонь тут же послушно легло лёгкое древко, выпачканное кровью вперемешку с землёй.
Рин повертел стрелу в руках. Точь-в-точь как те, что тихонько перезвякивались за его спиной в колчане. Это была стрела сингов.
– Наша, – сказал Рин, ощупывая бороздки на древке. Он знал каждую линию с раннего детства. – Ты идиот? Зачем мне наша стрела? Нужно опознать, какое племя устроило эту засаду.
– Да, – кивнул с чувством собственного достоинства Синсинг. – Они все такие. Наши.
– Что?!
– Все, которые мы собрали на поле. Один в один. Но их слишком много. В два раза больше, чем мы выпустили. То есть половина из них замаскирована под наши.
– Ты посчитал?
Син опять кивнул.
– Надо немедленно сообщить отцу, – сказал Ринсинг.
Он потянулся к сумке, чтобы достать пергамент и перо, но как представил, сколько времени и сил уйдёт на выведение этих дурацких закорючек, его сразу же прошиб холодный пот. Честное слово, Рину лучше бы ещё раз схватиться с полчищем обезумевших выворотников, чем взять в руки перо, измазанное чернильным камнем. Перемётная сумка так и осталась непотревоженной.
– Передашь на словах, – произнёс торопливо, но тоном, не терпящим возражения. – Только точно, ничего не пропустив и не напутав. Доставишь вместе со стрелами.
Глава шестая. Странная находка
– Ты просто нечто, – сказала Улия, с наслаждением прислонившись спиной к чахлому кустику. Сёма тут же выпрыгнул на её колени, покрутил чёрным носом, требуя положенный ему обед. – Как говоришь? Вытащил образ из тени, увидел лицо, но не знаешь, кто он и где его искать?
Тинар развязал свою котомку.
– На самом деле, у меня есть план.
Они шли целый день по выжженной степи, ни разу не присев. Улия сбила ноги, они выкручивались и ныли в лодыжках, но больше всего ей было жалко безвозвратно испорченных туфель.
– Почему мы не взяли повозку? – спросила она грума, когда поняла, что выбивается из сил. – Я видела несколько таких на большой дороге, от которой мы тоже почему-то стараемся держаться подальше…
Она махнула рукой в сторону «Виа соляриа», связывающую соляной кевир, степи Ошиаса и столицу Таифа.
– А почему ты до сих пор шла пешком? – вопросом на вопрос ответил Тинар. – С самой границы?
– Я не видела там никаких наёмных повозок, – сказала Улия, пожимая плечами. – Только толпы беженцев. Они все шли пешком.
– Нам не нужно светиться, – признался грум, почувствовав, что ответить всё равно придётся. – То, что знает чахил, знают все.
– Чахил?!
– Гильдия перевозчиков, – пояснил грум. – Их называют чахилами. Они связаны с особыми имперскими отделами. Думаю, главная их обязанность: докладывать, кто и куда отправляется по дорогам Каракорума. Так что, идя на важное дело, не стоит светиться в повозке чахила.
Он произнёс это таким тоном, что девушка поняла: путешествие в повозке не состоится, и смирилась. Когда наконец-то Тинар сказал, что можно отдохнуть, Улия ничего не произнесла вслух, но с облегчением вздохнула.
– Нам всё равно въездную дорогу не миновать, – пояснил грум, зацепив глазами небольшую полянку, окружённую относительно пышными кустами. – Если мы хотим попасть в Каракорум, придётся влиться в толпу, но чем позднее это сделаем, тем безопаснее.
Он отправился к присмотренной полянке, чтобы привычными уже движениями расположиться на ранний привал. Улия не стала дожидаться, когда грум разложит на тряпице свои неизменные мешочки, торбочки и сниски – этот процесс мог затянуться – и опустилась на мягкую траву. Покров здесь оказался более свежим и приятным на ощупь, чем, откуда они пришли. Улия с удовольствием провела ладонью по мягкой траве и вдруг замерла. Сёма, уловив перемену в её настроении, тут же проснулся и вопросительно пискнул, выставив заспанную мордочку из складок её плаща.
– Мне кажется, совсем недавно тут что-то произошло, – сказала Улия.
Тинар поднял взгляд от разложенной еды и увидел лёгкое свечение аликорна, пробивающееся сквозь плотную ткань капюшона.
– Где? – переспросил он.
– Прямо здесь.
Улия опять провела рукой по траве, но уже осторожно. Всё ещё не веря своим ощущениям, девушка подняла пальцы к глазам и выдохнула.
– Это кровь… Тут всё пропитано… И ещё чем-то. Оно страшнее, чем кровь, и ещё, кажется, я уже встречалась с этим.
– Непонятно, – сказал Тинар, делая вид, что ему совершенно наплевать на коричневые пятна, оставшиеся на пальцах Улии. – Это может быть кровь раненого животного. Например, зайца, которого сожрал ястреб. Их много тут. И ястребов, и зайцев.
Он поднял палец, указывая в небо. И в самом деле, где-то высоко в синеве плавно кружило несколько тёмных точек.
– Ястреб сожрал зайца, – грум тоже чувствовал себя не в своей тарелке, но хотел успокоить девушку. Тревога и в самом деле могла быть ложной. – Что в этом страшного? Ну, если не смотреть на ситуацию глазами самого зайца…
Он незаметно ощупал землю вокруг себя. Улия была права: ладонь наткнулась на наконечник стрелы. Равнодушно глядя прямо в глаза девушке, Тинар провёл пальцем по заострённому металлу. Остриё на ощупь казалось шероховатым, на нём явно запеклись сгустки крови. Грум не знал ни одного ястреба, который бы охотился на зайцев с помощью стрел. Здесь шёл бой, и, судя по тому, что земля ещё не полностью впитала кровь, произошло это несколько часов назад. Он незаметно сунул наконечник в карман.
– Ешь давай, – сказал Тинар, искренне надеясь, что хозяин стрелы не собирается возвращаться на поле битвы. – А то этот проглот всё подчистит. Не успеешь и глазом моргнуть.