Свободнорожденные или утверждающие силу

Глава 2

Детство

Крепкие руки отца, улыбающееся лицо матери на фоне бескрайнего голубого неба, зелень окружающих садов, дрожащие силуэты гор, уходящие далеко за горизонт, все это – неповторимый аромат детства, картина которого встает в моей памяти сейчас, когда я вспоминаю детские годы, чтобы начать рассказ о них.

Я прогуливаюсь по саду возле своего дома. Ветер ласково треплет мои кудрявые, но уже седые волосы, заплетенные спереди в косички и свободно спадающие на плечи сзади. По количеству и ширине косичек можно определить мой возраст. Широкая косичка заплеталась нами для обозначения пятидесяти прожитых лет, а более узкие – означали десять.

Вот и пришло время, когда я, предоставленный сам себе, могу поразмыслить о прожитой жизни и сделать в ней завершающий и самый важный аккорд.

Мысль и побуждение описать свою жизнь и все то, что было со мной связано и имело ко мне прямое или косвенное отношение, наталкивается на внутренние барьеры и вызывает различные состояния и гамму чувств. Слушаю себя и наблюдаю за тем, что происходит, какие чувства возникают во мне. Обращение внимания на себя постепенно дает результаты: сменяется состояние и приходит осознание сложности решаемой задачи и своей ответственности за то, за что я взялся и в чем вижу необходимость как для себя, так и для тех, кто прочитает написанное мной.

В моем сознании постепенно складывается цельная картина всей жизни, формируется соответствующее видение и знание ее. Груз прожитых лет и предвидение того, что ждет мою страну, родных и близких, требует от меня усилий, чтобы освободиться от тяжести накоплений и передать потомкам своим рассказом все самое чистое и светлое. Мне предстоит справиться с самим собой и заново прожить жизнь, посмотреть на нее одновременно как заинтересованное лицо и, абстрагируясь, наблюдать за ней со стороны так, чтобы во мне события и мои поступки не вызывали эмоций.

Мои размышления прерывают крики детей, которые, имитируя атакующий клич наших воинов, играют в атлантов и свободнорожденных. Внутренний взор возвращает меня в детство, и оно предстает передо мной и свежо в памяти. Вспоминая, я начинаю видеть и чувствовать себя ребенком. Поддавшись внезапно возникшему чувству, я направляюсь к детям.

Выйдя за изгородь, образованную выращенными деревьями, я незаметно оказываюсь возле детей и застаю их в самый разгар игры. Некоторое время я наблюдаю за весело снующими возле меня детьми. Глядя на них, я спокоен. Мое лицо ничего не выражает. Детям улыбаются лишь мои глаза. Во взгляде и улыбке глаз – все тепло моей души. Я вижу в детях будущих воинов, которые, когда придет время, смогут постоять за себя и за свою свободу. Значит, я жил не зря. Подрастает достойная смена. Я могу спокойно закончить свой путь, зная, что будущее наших земель в надежных руках.

Дети, завидев старшего, на время прекращают игру, дружно поднимают вверх игрушечные мечи и приветствуют меня как воина, с чувством своего достоинства и силы. Я, в свою очередь, чтобы они почувствовали мое внимание к ним, силой мысли переношу свой меч из ножен в вытянутую перед собой руку, приветствуя их. Лица детей светятся радостью и восхищением, хотя они, как могут, пытаются скрыть свои чувства. Нечасто взрослые так отвечают на приветствие детей, поскольку все меньше среди элтов воинов, владеющих силовым искусством. Свободнорожденному моего возраста достаточно просто сказать детям обычное «будьте сильными» или мысленно ответить «тэр». Но я знаю, что мой поступок послужит толчком для их дальнейшего становления, и некоторые из ребят достигнут того же, что и я, а может быть, и пойдут дальше.

Справившись с собой, дети наклоняют свои кудрявые, светлые головы в знак уважения к моим годам и опыту, все вместе отвечают мне: «Будем сильными», а после продолжают возню. Мне ничего не остается, как вернуться домой и продолжить осуществлять задуманное. Короткое общение с детьми способствует обращению моего внимания на детские годы. Перед внутренним взором все ярче и отчетливее начинают всплывать картины из моего детства, и я все больше окунаюсь в него.

Родился я ранней весной на окраине Буатаалы в семье потомственного воина. В этих местах и прошло все мое детство. Мой отец – Эгран Таард, как и все мужчины из нашего рода, защищал наши земли от постоянного вала агрессии и темной силы, накатывавшегося на нас со стороны империи. Закаленные в боях и невзгодах суровые мужчины больше всего ценили свою свободу и уважали силу.

Отец был чуть выше матери. Этот высокий и стройный, широкоплечий мужчина с золотисто-медными волосами, неспешно делающий свое дело и неизменно добрый ко мне, был для меня примером. Под одеждой Эграна играли бугры мускулов, а свободную плотную рубаху перехватывал широкий силовой пояс, на котором неизменно красовался меч. С ним отец никогда не расставался. Он редко бывал дома, так как шла война. Отряд под командованием отца постоянно участвовал в боевых действиях.

Моя мать, Тэя Эль Туя, была дочерью поселенца и выросла на пограничных территориях. Там она научилась всему: вышить силовой узор на рубахе, присмотреть за работающими на полях биотами, владеть плазменным мечом и коротким экхом, без труда поражать из тяжелого отцовского драгера стоящие или передвигающиеся мишени. Мать была под стать отцу красивой и стройной женщиной с длинными золотисто-коричневатыми волосами, перехваченными на лбу мыслеобручем и свободно спадающими ей на плечи. Ее ясные карие глаза, в которых отражалось небо, тепло смотрели на меня. Прошли годы, а я помню теплоту ее рук, спокойное внимание и заботу обо мне.

В нашей семье я был четвертым, самым младшим ребенком. У меня было два брата и сестра. Отец хотел, чтобы все сыновья были воинами, но Совет определил им другую сферу деятельности. Братья и их способности больше подходили для иных занятий. Поэтому профессиональными воинами, как отец, они не стали. Старший брат, Чигуун или Чиг, стал одним из ведущих интеллектуалов, а среднему – Алвару предстояло стать генетиком. Сестра Аула, повзрослев, стала женой воина и занялась впоследствии домашним хозяйством. Род занятий сыновей не радовал отца, но виду он не подавал. Вся его надежда была на меня. О том, что отец видел меня воином и никем другим, я знал с первых своих шагов и не мог его подвести.

По нашим обычаям на ноги ребенок должен был встать сам, опираясь на меч или палку. Никто из родных не поддерживал его и не подавал руки. Я раньше братьев встал на ноги сам, опираясь на игрушечный меч, сделанный, как и другие основные игрушки, руками отца. Больше всего мне нравились силовые шары и мячи из специального материала, в которых накапливалась сила, и, естественно, меч. Проявленная мной самостоятельность стала поводом для сбора всей нашей семьи за праздничным столом.

– Это знак. Сын станет воином, – с радостью наполненной силой сообщил присутствующим отец. – Даже Совет не убедит меня в обратном.

Мать обняла отца и своим певучим голосом поддержала его:

– Эд будет сильным мужчиной. Расти, сын, и набирай силу.

Далее каждый из присутствующих по старшинству сказал мне теплые слова. Я их не слышал, был занят собой и увидел это событие в моей жизни позже, когда многому научился.

Первые детские годы моей жизни прошли под гул сражений. Силы империи наступали. Отец был все время на войне. Моим воспитанием в основном занимались мать и сестра.

Я рос живым и подвижным мальчиком, днями взбивая пыль в предместьях Буатаалы с такими же, как я, сверстниками или находясь под присмотром воспитателей на отведенных для детей площадках. Мать могла не беспокоиться обо мне. За всеми нами пристально наблюдали. На груди у каждого ребенка висел прозрачный шарик, он в случае опасности начинал светиться и испускать сигналы. То же происходило и с обручем, который каждый из нас с четырех лет носил на голове. Мыслеобруч был устройством для мысленной связи с родителями и воспитателями, а также помогал развитию интеллектуальных способностей ребенка.

С ранней весны и до поздней осени я в плетеных сандалиях, длинной рубахе, перехваченной узким поясом, и в шортах бегал на воздухе и только с наступлением холодов перебирался в дом. Здесь пахло теплом и уютом, сильной матерью и ни с чем несравнимым запахом доброты и надежности. Дом в пригороде столицы, а потом и в самой Буатаале отец получил от Совета. Он привел в него мать еще молодой женщиной. Родители прожили здесь всю свою жизнь. Дом в несколько этажей был большим, просторным и светлым. Террасы, по которым вился цветущий плющ, выходили на улицу. Дома, в которых жили семьи воинов, соединялись между собой переходными мостиками и имели общий зеленый двор. Все знали друг друга и жили одной большой семьей. Так было легче всем, особенно когда мужья были на войне, а женщинам нужно было поддерживать друг друга. Здесь, в военном квартале, и прошло мое детство.

Родители не баловали меня, но и не были чрезмерно строгими ко мне. До пятилетнего возраста мне разрешалось все, кроме откровенных шалостей и того, что было опасным для моей жизни. Мне никогда не читали морали и нравоучений. С раннего детства я знал, за что и как буду наказан в случае нарушения определенных правил. Это соблюдалось неукоснительно. Худшим наказанием было для меня остаться дома и помогать по хозяйству в то время, когда сверстники собирались и играли на окраинах Буатаалы. Поэтому серьезных проступков я старался не допускать.

В семье старшим был отец. Его слово было законом для всех. В его отсутствие, старшинство переходило к матери. Все в доме были обязаны слушаться ее. Старшие братья и сестра отвечали за меня. Я обязан был их слушаться. Они были больше меня и, пользуясь этим, за мое непослушание брали меня за пояс сзади и поднимали над землей. Я болтал в воздухе руками и ногами, а в это время мне объясняли, в чем я был не прав. После объяснений меня опускали и ставили на место. Это было самым неприятным ощущением, которое я запомнил с детства.

Элты не наказывали детей побоями. Рукоприкладство в любом виде не допускалось. Никаких ударов по попе, поскольку этим ты выбиваешь у ребенка всю его базу на жизнь, все накапливающиеся в тазобедренных суставах энергии и подрываешь его силы. То же касалось подзатыльников и ударов по рукам.

В эти годы самым большим праздником для меня и всей родни были дни, когда с передовой на краткий отдых возвращался отец. Мать расцветала при его появлении. Весь наш дом наполнялся его присутствием и силой. Зычный голос отца успокаивал, а от мужественного лица исходила отвага. Меня он брал под мышки в свои сильные руки, поднимал на уровень головы и произносил:

– Будь сильным, сын, расти большим, чем я, и не забывай, что ты – мужчина, все зависит только от тебя.

Глаза отца излучали тепло и радость при этом. Он гордился мной, а я был самым счастливым ребенком в мире. Иногда, проявляя особенное расположение ко мне, отец вытягивал свою могучую руку вперед, а я садился на нее, после чего он слегка подкидывал меня, пересаживая с руки на руку. Владея силой, отец мог держать мое маленькое тело в воздухе без помощи рук, а я купался в силовом шаре, образованном его энергией, и не помнил себя от радости. Это случалось редко, поэтому больше всего запомнилось мне.

Я слышал, как отец, оставшись с матерью, указывая на меня, говорил:

– Не нежь мне сына, он должен стать воином и набирать силу с годами, как могучий дуб, все усиливаясь.

На что мать с улыбкой, обняв его, играя его локонами, шутливо замечала:

– Но ты же не возражаешь, когда я ласкаю тебя?

– Это другое дело, вырастет – тогда сам поймет, что к чему.

– А ты пришел к чему-либо? – спрашивала мать. – Видно, все никак не разберешься. Тебе все некогда.

В ответ на это отец мрачнел и сдвигал брови.

– Война, – кратко замечал он. – За сыном смотри. Он – моя надежда. Весь наш род – воины. Традиция эта не должна прерваться, или я не воин и не мужчина.

– Ты – воин, но для обеспечения гарантированного успеха ты можешь постараться и сделать пятого ребенка.

– Тебе хватит и четверых. Я все время в отъезде, а детям нужен отец рядом с ними.

– Ничего. Совет позаботиться о детях.

– Дети до школы – наша с тобой забота.

Так отец и мать, обнявшись, могли переговариваться долго, поддерживая друг друга своей силой.

Я быстро рос и становился все сильнее, а копна золотистых волос на голове все увеличивалась. Мне исполнилось пять лет, когда я получил самый дорогой подарок. Отец, который уже месяц был дома, сделал для меня широкий силовой пояс (его носил у нас каждый взрослый мужчина) и игрушечную копию боевого драгера, из которого можно было стрелять маленькими шариками.

Настал день, и в присутствии всего семейства отец вручил мне подарок, сам застегнул на мне пояс, расправил перевязи, дождался, пока я повесил на него свой игрушечный меч и драгер, отошел чуть в сторону и произнес:

– С этого дня, сын, ты начинаешь свое становление, как настоящий воин и мужчина, имеющий все, чтобы стать им. Не подведи меня. Будь сильным, сын.

Глаза Эграна улыбались мне, а взгляд был наполнен отцовской любовью. Этот суровый мужчина видел во мне свое продолжение и искренне хотел, чтобы я превзошел его. Я вытащил игрушечный меч из ножен, поднял его перед собой на уровень груди, отсалютовал им, и со всей серьезностью, детским срывающимся голосом проговорил:

– Я стану и буду сильным!

Я сделал несколько взмахов мечом, имитируя нападение. Отец, шутя, отбил их, обхватил меня за плечи и поднял вверх. Я коснулся рукой его шероховатого лица и золотистых волос, которые оказались рядом, и зажмурился. Отец подержал меня немного, после опустил на пол. Таким я его и помню до сих пор: сильным и уверенным в себе свободнорожденным, добрым и заботливым, несмотря на внешнюю резкость и суровость.

– Вот так всегда, – заметила мать, – как мне, так не нежь. А сам?

– Это по-мужски. Сегодня ему можно.

После паузы, взглянув на мать, отец добавил:

– Может быть, это аванс на следующие годы.

Мать подошла к отцу. Он обнял ее и прижал к себе. Второй рукой он слегка погладил меня по голове. Я прижался к его ноге и стоял так несколько мгновений.

– Скажи, что это неправда, Эг, – тихонько прошептала мать. – Я не смогу без тебя. Ты предчувствуешь свой уход или знаешь?

Мать посмотрела отцу в глаза. Он улыбнулся ей.

– Мой срок еще не пришел. Я сделаю все, чтобы остаться в живых. Твое тепло согревает меня, но я – воин и этим все сказано, – давая понять, что разговор закончен, сказал отец.

На праздничный ужин по случаю моего дня рождения мать приготовила мое любимое блюдо, похожее на пирог из слоеного теста со сладкой начинкой. Фрукты и напитки были дополнением к пирогу на праздничном столе. Ужиная, я время от времени смотрел на отца и не мог понять, как можно лишить жизни этого могучего мужчину в расцвете сил, храброго и сильного воина.

Отец был для меня примером во всем. Самыми счастливыми днями в моей жизни были те, когда мы с ним шли прогуливаться на окраины Буатаалы. Тогда, удостоверившись, что мать нас не видит, отец сажал меня на шею и легко пробегал со мной несколько десятков сэтий. Я изо всех сил держался за голову отца, а его развевающиеся на ветру волосы охватывали и наполняли меня теплом и силой.

Я знал многих друзей отца. Они вместе тренировались или просто собирались в свободное от войны время в местном тэге, чтобы отведать свежезаваренного травяного напитка – зерлоя или чего-то покрепче. Шутили, смеялись, иногда задевали проходивших мимо девушек или поселенцев, которые чем-то привлекали их внимание. Драк и разборок никогда не возникало. Завидев нашивки на силовых рубахах воинов или просто зная, кто они, с ними не связывались, только в шутку задирались и перебрасывались колкостями и насмешками.

В ответ на предложение поучаствовать в тренировочной схватке с кем-то из них большинство элтов лишь улыбались и под разными предлогами отказывались от такой чести. Друзья отца и отец не настаивали. В родных местах среди местных жителей у них не было врагов. Иногда воины ссорились между собой и могли надавать друг другу тумаков и наставить синяков. Владея знаниями и способностями для лечения ран, навыками в энергомедицине, пострадавшие к врачам не обращались. Это неминуемо влекло за собой огласку, а она никому не была нужна.

Наш закон был суров к тем, кто выяснял отношения на мечах. Дуэли в любом виде были запрещены, особенно в кадровых частях. Даже за подстрекательство к такому выяснению отношений следовало отстранение от своих прямых обязанностей, что влекло за собой наказание в виде показательных работ по уборке или приведению местности в порядок наряду с биотами. Быть причиной для насмешек не хотелось никому. Нарушителей могли отстранить от участия в боевых действиях. Более сурового наказания для воина не было. Осознание того, что, когда ты занят подсобными работами и не можешь ничем помочь товарищам, находящимся на огневом рубеже, через свой неправильный поступок, было лучшим лекарством от повторения подобного.

По законам воинского братства, которые соблюдались всегда, применять свои навыки против мирного населения, когда на тебя не нападали, считалось недопустимым, что свидетельствовало о неправильном применении силы. Совершить подобное действие означало уронить свое достоинство, звание воина и уподобиться наемникам атлантов, крэгам, сброду, собранному со всех земель, ранее входивших в империю, для войны с элтами. У нас, свободнорожденных, с ними были особые счеты. Против крэгов и представителей сил конфедерации разрешалось использовать любые средства. Крэгов редко брали в плен, расправляясь с ними сразу и на месте.

Отец никогда не рассказывал мне, как он воевал. О действиях его подразделения я узнавал из информационных сводок. Иногда друзья отца говорили пару фраз о нем и его успехах. Из этой скудной информации об отце было понятно одно: он пользовался немалым авторитетом среди воинов. Подразделение, возглавляемое им, всегда направлялось на самые опасные участки фронта. Отец привык к такой жизни и не видел для себя ничего иного, кроме ремесла воина. Война закалила его и стала для него привычным делом, той работой и единственным местом, где он мог проявить себя. Реализовать себя в мирной жизни и быть в ней воином, для отца было трудным делом. Через пару месяцев пребывания дома он внутренне замирал, становился каким-то скучным и невеселым. Мать только хмурила брови, замечая изменения в состоянии мужа.

– Я тебя не вдохновляю, – всякий раз говорила она.

– Ты же знаешь, что это не так, – улыбаясь, отвечал отец.

– Знаю, знаю, я вашу болезнь. Скучно тебе, некуда силу девать, не видно вспышек плазмы и нет привычного давления на мозги. Вон хозяйством бы занялся или с сыном погулял.

Отец, ничего не говоря, брал меня, и мы уходили к его друзьям. В их компании он снова становился самим собой, шутил, весело разговаривал. Звучание его сильного голоса заглушало голоса остальных. Под руководством отца я учился держать меч и разучивал первые движения с ним. Я с трудом поднимал тяжелый боевой драгер отца. Руки дрожали, а ствол водило из стороны в сторону, когда я пытался направить драгер на мишень, чтобы выстрелить.

– Смотри, Эд, нас не убей. На войне и в боях выжили, так ты тут нас положишь, – с улыбкой шутили, глядя на мои усилия, воины.

Отец улыбался вместе с ними. Он внимательно наблюдал за мной, и был готов в любое мгновение помочь мне. Так я рос, с самого детства приобщаясь ко всему тому, что могло помочь мне со временем стать и быть воином.

Небо опять заволокли тучи. Вяло протекавшая военная компания активизировалась. Силы атлантической конфедерации снова наступали. Отцу предстояло заняться тем, что он лучше всего умел делать.

Мне исполнилось шесть лет. Я был здоров, резв и быстр, никогда не жаловался на боли или слабость. Перед тем, как отец ушел на войну, со мной начало происходить то, чего раньше не происходило. Ночами я начал замечать, что через сон на меня наступает что-то темное и тяжелое, несущее в себе угрозу. Наступало утро. Вместе с ночью уходили и страхи, но тяжесть и чувство опасности оставались, накапливалась усталость. Я рассказал матери обо всем, что происходило со мной во сне. Она, поговорив с отцом, решила последить за мной ночью. Во время сна со мной ничего не произошло. Я крепко спал и проснулся отдохнувшим.

Целый день я бегал со сверстниками, а к вечеру внезапно занемог. Слабость и странная усталость вдруг навалились на меня. Я не мог стоять на ногах. Жар был таким сильным, что я чувствовал, как внутри все горит. Мысли путались. Я слышал лишь отдельные слова и видел расплывчатые силуэты членов семьи, собравшихся вокруг ложа, где я лежал. Никакие лекарства и снадобья мне не помогали. Родители сами неплохо врачевали и разбирались в лечении травами, а также другими средствами. Но и отец, и мать, почувствовав угрозу потери меня, решили незамедлительно обратиться к профессиональному врачу и видящему Элу Корну – другу отца. Он, выслушав отца по флоону (устройство мобильной связи), через несколько минут был у нас.

Разговор отца с Элом был недолгим. Поздоровавшись, Эл Корн сразу направился ко мне. Около минуты он ничего не делал, а просто смотрел на меня.

– Выйдите все. Эгран, останься, нам нужно поговорить.

Не проронив ни слова, мать, сестра и брат вышли. В это время Эл достал инструменты, развернул силовую сферу вокруг меня, связался по флоону с друзьями и что-то приложил к моему телу в области головы. Он знал свое дело. Через пять минут мне стало легче. Все это время Эл молчал. Закончив свою работу, он обратился к отцу:

– Что ты обо всем этом думаешь, Эг?

– С сыном никогда ничего подобного не было. Все, что применяем мы, не действует. У меня смутное ощущение, что на Эдвина кто-то нападает во сне.

– Чутье тебя не подвело. Это маги.

– Ты ничего не путаешь, Эл?

– Нет, это их работа. У твоего сына большие проблемы от магов из прошлых воплощений его духа. Предыдущее его воплощение изрядно насолило им. А все то, что магами предусмотрено в отношении предыдущих воплощений, начало проявляться у Эда. Я лишь устранил базу, с которой маги воздействовали и влияли на него, забирая его силы.

– Но мы же защищены.

– Это в отношении Эда не имеет значения. У него есть кровник. Его и не только его злоба обращена против твоего сына.

– Что же такого он сделал?

– Я не знаю, Эг. С этим жить ему и разбираться тоже предстоит только ему. Ты сыну ничем в этом не поможешь. Он должен вырасти, получить необходимую выучку для того, чтобы справиться со своими проблемами. Только лишь в таком случае у него будет шанс не стать жертвой магического предопределения.

– Эд слышит нас?

– Нет, я дал ему успокоительное, и он заснул. Сейчас прилетит на лерфе (летательный аппарат на антигравитационных двигателях) дежурная бригада. Мы возьмем Эда на пару дней к себе. Так будет лучше для него.

– У него что-то серьезное?

– Маги – это всегда серьезно. Ты вовремя позвал меня, могли быть непредсказуемые последствия. Пару деньков полежит и выздоровеет, будет бегать не хуже, чем ранее. Мой тебе совет, – после небольшой паузы тихим мелодичным голосом произнес Эл Корн. – Тебе надо будет определить сына в школу, где ведущий учитель Зиагаард. Из всех наших учителей на землях свободнорожденных только он один в полном объеме сможет помочь Эдвину.

– Это лучшая школа во всей Верхней Эльклее. Туда непросто попасть. Я и сам думал определить в нее сына. Старшие учителя школы могут не принять Эда. В нее отбираются лучшие ученики со всех наших земель, и там большая конкуренция.

– Я поговорю с Зиагаардом. Он не откажет. Ты тоже можешь с ним побеседовать. Он выслушает тебя, если свободен.

– Зиагаард всегда занят, так что поговори с ним сам. Я не люблю навязываться. Сын мне дорог. Он – мое будущее.

– Я знаю, Эг, и сделаю все, что нужно.

– Ты что-то знаешь еще о сыне?

Эл Корн усмехнулся.

– Знаю. Твой сын связан с Зиагаардом в прошлом и не просто так пришел сюда. Предыдущее воплощение твоего сына было просветленной и ведущей личностью, его знали многие. Эд пришел закончить начатое. Еще, он храним судьбою. Пока он мал, не говори ему всей правды. Просто предупреди, чтобы он был внимателен ко всему необычному, что происходит с ним, к любым мелочам, и сразу же говорил об этом взрослым. Такое поведение поможет ему сохранить жизнь. Все, что будет необходимо, расскажет ему Зиагаард или другие учителя в школе. До встречи. Будь сильным, Эг.

Этот разговор я воспринял уже на склоне лет, когда многое прошел и повидал в жизни. Судьба, хранившая меня, свела меня со многими элтами, которые стали для меня примером, как и отец.

Я пробыл в больнице всего три дня. После произошедшего со мной события, в моей жизни внешне ничего не изменилось. Я точно так же бегал со сверстниками и участвовал в их играх, но внутренне я не переставал чувствовать какую-то скрытую угрозу для себя и своего существования. Были времена, когда она исчезала и пряталась за горизонт, и я думал, что уже освободился от нее. Но всякий раз она неожиданно напоминала о себе в самый неподходящий момент, особенно, когда я забывал о ней. Солнце моего безоблачного детства, взошедшее надо мной и ярко освещавшее мой путь, стало заходить за тучи.