Галка на высоте

ГЛАВА 6. Удар Фила как пинок судьбы

Шашка довез меня до моего дома и, зевая во весь рот (уже даже не смущаясь этого, еще по дороге устав за это извиняться), выпроводил из машины едва ли не пинками.

– Мне завтра в рань страшную вставать, Галка. Ты-то дрыхнуть будешь, а я уже в восемь пахать должен как папа Карло, – с упреком бросил мне товарищ вместо пожелания спокойной ночи, и умотал в соседний двор, где я провела все свое детство. Вот, даже квартиру специально искала в этом же районе, чтобы быть поближе к своим друзьям.

Если моего приятеля ждала теплая встреча в лице милой и красивой девушки, которая обожает обвивать свои длинные нежные руки вокруг его могучей шеи, то меня… в общем, я испытывала некоторое напряжение, поднимаясь на второй этаж и выуживая со дна пиджака ключи от квартиры.

Я практически не чувствовала ног, оттоптав их в дурацких узких туфлях на каблуках, ужасно хотела спать, но понимала, что мне предстоит долгий разговор с Филом. Хотя… когда это Фил заморачивался долгими разговорами? Всегда как даст в репу, и собеседники тут же затыкались, моментально соглашаясь с его доводами.

Но я-то девушка, причем девушка Фила! Надеюсь, со мной он поведет себя иначе. Хотя… я еще ни разу не попадала в такую ситуацию, чтобы обманывать его, не отвечать на его звонки и скрывать от него свои планы…

Телефон я так и не решилась включить, боясь увидеть то количество пропущенных звонков, которое заставит меня потерять остатки мужества и вынудит безропотно принять все упреки моего молодого человека. Но Фил не стал упрекать. Как оказалось, он человек действия, болтовня и словоблудие – не для него.

Свет зажегся, когда я шарила ногами под вешалкой, выуживая шлепку. Дежа вю прямо какое-то: второй раз за сегодняшнюю ночь кто-то подлавливает меня и неожиданно врубает свет. И если в первом случае мне посчастливилось лицезреть улыбчивую физиономию пенсионера Иосифа Виссарионыча, добрейшего человека, то сейчас меня сверлил мрачным взглядом высокий молодой человек.

Короткие черные волосы взлохмачены, видимо он успел вздремнуть, пока ждал меня, зеленые глаза полыхали праведным гневом, пытаясь испепелить, красивые порочные губы кривились в злобной ухмылке. В общем, сердится мой красавец, как тут не понять.

Моя неуверенная улыбка осталась проигнорирована.

– Ты меня за баклана держишь? – первое, что услышала я в конце моего длинного, богатого на испытания дня.

Снова попыталась робко и одновременно мило улыбнуться, но сама почувствовала себя жалкой.

Тут бы мне подойти к нему, обвить, как Лина, его шею руками и заговорить, увлекая в сторону спальни, но… Его вид и тон голоса напугали меня. Я не ожидала увидеть столько злости.

– Фил, прости, я…

– Еще скажи, телефон разрядился, – перебил он, продолжая стоять в дверях комнаты.

В спортивных брюках, с обнаженным торсом он выглядел как Аполлон. Как очень взбешенный Аполлон. Его могучие плечи и крепкие руки, прокачанный пресс и узкие бедра в любое другое время свели бы меня с ума, но сейчас я боялась его физической силы. Он пугал меня.

– Фил, пожалуйста, не разговаривай со мной так, – пролепетала я.

– Как? Как так? А как я должен с тобой разговаривать? – он стал наступать на меня, и мне в голову пришла дурацкая мысль, что лучше бы убежать. Дурацкая, она на то и дурацкая, что ее игнорируют. Хотя… что ни случается, все к лучшему. Выясним сейчас отношения, и все станет ясно.

– Дорогой, у меня был тяжелый день, я очень устала, перенервничала, и если честно, я хотела бы…

– «Тяжелый день!» – с издевкой передразнил Фил. – Что, устала кувыркаться, а? Да? Устала? Ну скажи, скажи!

– Где? С кем? – опешила я.

– А это ты мне скажи, с кем, – он приблизился вплотную, и вдруг схватил меня за волосы.

Я только тихо ойкнула, но смолчала, надеясь, что он одумается и отпустит. Он же продолжать тянуть мои волосы вниз, запрокидывая мне голову.

– Я, по-твоему, м@дак, да? – шипел он мне в лицо с высоты своего роста. – Думаешь, из меня можно клоуна делать?

– Ты о чем? – прошептала я, изо всех сил сдерживая слезы. О чем он говорит вообще? Что за…

– Думаешь, можешь в открытую гулять от меня, и ничего тебе за это не будет?

Нет, он здоров вообще? Да я без ума от него! Прощаю ему грубость, пошлость и равнодушие, потому что тащусь от его глаз и фигуры, ведь он весь такой вкусный. Зачем мне еще кто-то? Я и так страдаю от своей зависимости от него, вот и следователь прокуратуры прицепился ко мне, но разве я могу выдать Фила, сделать ему плохо, подвести его? А мысль об измене вообще не приходила мне в голову. Красивее парня я не встречала, и было бы даже смешно, если бы я только подумала посмотреть в другую сторону.

– С@ка, гулять от меня вздумала? – продолжать гнуть свою безумную линию Фил.

Нда, вот такой пердимонокль… Интересно, скажи я ему про шефа и Ладогина, что было бы? Еще с утра я была уверена, что он как рыцарь помчится защищать мою честь, пусть и не совсем законным способом, а теперь… кто его знает. Теперь мне думается, что он и меня обвинить может, что я давала повод. А может, и усомнится в том, что я отказала им… Да, жизня…

– Фил! – вскрикнула я скорее от страха, чем от боли. – Фил, отпусти, мне больно!

– Что? Больно? – он и не подумал убрать руку, лишь наклонился к самому моему лицу. Ни капли сострадания, будто не со своей девушкой разговаривает, а с какой-то тварью с помойки.

– Фил, что ты делаешь? Отпусти меня, и мы поговорим.

Он резко разжал пальцы, продолжая прожигать злым взглядом. Боже, за что?

– Говори, – процедил Фил, но глаза предупреждали, что он не поверит ни одному моему слову.

Нет, ну если это ревность, то он меня любит до чертиков, да. Но что-то подсказывало мне, что с любимой женщиной так не обращаются.

– У меня случилась проблема, – проговорила я, отводя глаза: слишком тяжело смотреть на него сейчас. Я знаю о его вспыльчивом характере не понаслышке, но никогда еще не доводилось самой становиться причиной его бешенства. Это новое состояние мне очень не понравилось. В голове как-то сразу стало пусто, и я даже не знала, с чего начать, и стоит ли вообще что-то говорить. Зачем? Что он хочет услышать? Как я провела день? Или, может, мои сбивчивые сопливые признания о том, как я ему изменила и предала его? Или ему вообще нафиг не нужны мои слова, а он просто срывает на мне свою злость.

В эту минуту я почувствовала такое вселенское одиночество, что слезы, мгновенно выступив на глазах, прыснули в стороны, и я сильно заморгала, желая побыстрее их прогнать. Боже, как же все паршиво. Ну за что? Валька все детство издевался, внушая мне, что я дрянь и шваль, на работе сумасшедший год в борьбе за право на уважение, теперь вот Фил, мой красивый Фил… Я так любила его, так нежила и холила. Кормила разносолами, в квартире наводила уют, пытаясь скрыть казенщину чужого жилья, в постели – все что хочешь, ну нравится тебе это – пожалуйста, и так, и этак, и плевать, что я устала и был тяжелый день, фигня, что завтра вставать в пять утра. Мой мужчина хочет меня – как тут можно отказаться!

А сейчас получается, что я действительно какая-то шваль и заслуживаю только унижения и оскорбления.

– Что молчишь, давай, вещай, как провела день, как смеялась надо мной, забив на мои звонки, – Фил и не думал успокаиваться и как-то смягчать тон. – Давай, скажи, с чего ты взяла, паскуда, что с рогами я буду круче, а!

– Ты о чем! С ума сошел? – закричала я, не выдержав. Почему я всем должна что-то доказывать? Почему я должна орать что я человек – разве это не само собой разумеется, разве это не очевидно?

Мой окрик не привел его в чувство, как я ожидала, представив, как он вздрогнет, моргнет и вдруг весь преобразится, словно морок спадет, и он увидит, что мучает свою любимую девушку. Вместо этого он поднял руку и с размаху залепил мне пощечину. Да так хорошо залепил, у меня аж голова дернулась, и волосы, на мгновение взлетев вверх, упали на лицо.

После звонкого шлепка в прихожей воцарилась тишина. Он не желал говорить, я не могла. Так и стояла, усталая, голодная, перепуганная, униженная и избитая. Вот и итог дня.

Ты, Галка, просто чмо и фуфло, понятно? Быдло и шваль, и с тобой только так и надо. Или… или это Фил быдло и шваль?

Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. Нет, он не сожалел об этом, нисколечко, и мой молчаливый упрек выдержал с насмешкой. Потом согнал ее с лица и снова вперил в меня свой мрачный взгляд.

– Если ты меня предашь, – проговорил тихо со злостью в прекрасно-зеленых глазах, – я тебя из-под земли достану и урою, поняла? Когда я звоню – берешь трубку. Куда-то идешь – отпрашиваешься у меня, чего-то хочешь – обращаешься ко мне, понятно? Не слышу ответа!

– Понятно, – прошептала я одними губами, но этого для него оказалось достаточно. Подробности дня и причины моего долгого отсутствия сразу как-то перестали его интересовать, он развернулся и пошел в комнату.

А я… я поплелась на кухню, плюхнулась на жесткую табуретку, сцепила пальцы в замок на коленях. Идти вслед за ним в спальню было страшно. Как я могу после такого лечь рядом с ним? Да он и не позволил бы, наверное: столько презрения, будто я человек второго сорта. Откуда только, и за что такое отношение? Сколько там у меня пропущенных звоночков от любимого?

Да, пришлось, бедному попереживать – аж шестнадцать раз пытался выяснить, достаточным ли уважением я к нему проникнута. Оказалось – не достаточным, вот и преподал мне урок. Так мне и надо, или нет? А может, мне надоело сносить удары судьбы! Может, я сама хочу научиться раздавать такие пощечины! А что, тварь я дрожащая или право имею?

– Эй, ты где? – донесся до меня уже практически сонный окрик моего любимого. – Иди спать, поздно уже. И водички захвати.

А я что? Я ничего, не начинать же боевые действия в первом часу ночи.

Так и лежала до утра, глядя в обшарпанный потолок под мерное дыхание Фила, и думая о своей жизни. На что я готова ради этого человека, как далеко я могу зайти, защищая свою честь, и нужно ли сносить эти издевательства ради его красивого тела?

Тут надо серьезно подумать и взвесить все «за» и «против».

К утру я так ни до чего и не додумалась. Мысль о том, что я могу потерять Фила, рвала мою душу и терзала сердце. Нет, я еще не насмотрелась на него, не надышалась. Но… нет, я не готова с ним расстаться!

Как только забрезжил рассвет, я сладко зевнула и повернулась на бок. Шок от поступка моего любимого мужчины, наконец, отпустил, да и усталость брала свое – я собиралась немного поспать. Пусть у шефа будет время пережить всю гамму чувств от недоумения и изумления до гнева и бешенства, как только он окажется в своем кабинете перед моим заявлением на столе на самом видном месте и поймет, что я его обыграла.

Но моему желанию подремать и увидеть счастливый сон не суждено было сбыться. Филу надо было собираться по делам, и, разумеется, требовался горячий завтрак и чашка крепко заваренного чая, чтобы три ложки сахара были тщательно размешены.

Он разбудил меня с невозмутимым видом, и пока чистила зубы, я пыталась понять: вчерашняя сцена с мордобитием – это реальность, или просто сюрреалистическая картина, случайно возникшая в моем воображении из-за переутомления?

Я вглядывалась в его лицо, когда разогревала картошку с грибами, и пыталась заглянуть в глаза, подвигая чашку, от которой поднимался пар, но ничего не понимала.

Как ни в чем ни бывало, он уплетал за обе щеки мой завтрак. Единственное, что казалось странным, это его молчание. Он вроде и не игнорировал меня, и в то же время ощущение моей прозрачности и стеклоподобности ощущалось все больше, вгоняя в тоску. Дух уныния стал одолевать меня, и я ощущала, как между нами буквально по кирпичику возникает невидимая стена, основательно затвердевая до состояния гранита.

Совершенно очевидно, что никто не собирается называть меня зайчиком и извиняться за вчерашнее безобразие. С тяжелым вздохом я присела напротив него, подперев щеку рукой, но так и не была удостоена взглядом.

– Фил, – позвала я осторожно, пробуя на вкус его имя и прощупывая почву для предстоящего разговора.

Какое, все-таки, неприятное это чувство – страх в ожидании новой оплеухи.

Фил, слава богу, услышал мой голос и лениво поднял голову, встретившись со мной взглядом.

– Чего тебе? – недовольно спросил он, не прекращая процесс поглощения пищи.

– Фил, а что вчера было? – произнесла я совсем тихо, обрисовывая указательным пальцем контур цветочка на скатерти.

Я опустила в этот момент глаза, и поэтому вздрогнула от резкого звука, когда Фил швырнул вилку на тарелку.

– Что, совсем дура? – рыкнул он, и я недоуменно вытаращилась на него. Что я опять сделала не так?

– Нет, я просто хочу понять, за что вчера огребла…

– За что? А ты не поняла? Тупая? Тебе все разжевывать надо, да? Могу и разжевать, – боже, а голос такой злой. С пол-оборота завелся, блин.

– Если бы я была в чем-то перед тобой виновата, то, конечно, было бы понятно… – я пыталась воззвать к его совести, но мой мужчина был на другой волне.

– Еще раз поясняю, для слабоумных, – бесцеремонно перебил он меня и схватил за руку, на которую я опиралась щекой. – Еще одна такая выходка, когда я не знаю где ты, и что делаешь, и ты пожалеешь, что моя мать не сделала аборт тридцать лет назад, поняла?

Вот это да. Я в молчании хлопала ресницами, не в силах осознать степень опасности и глубину угрозы, только что прозвучавшей в мой адрес.

– Фил, меня уволили, я потеряла работу, понимаешь? Мне не хотят выплатить мою зарплату, а еще один мужчина на работе хотел…

– Ну что, что он хотел? Тебя хотел? – ощерился Фил, пропустив мимо ушей первую часть сообщения. – А ты, ему, скажешь, отказала? И где тогда до ночи пропадала? От него бегала?

– Все, я отказываюсь разговаривать с тобой в таком тоне, – я вскочила, вырывая руки из его жесткой хватки.

– А ну сядь, я сказал, – рявкнул он и поднялся вслед за мной.

Я постаралась устоять на тотчас же подогнувшихся ногах, и даже выдержала его взгляд, и это его следка осадило. Как только он увидел, что я его не боюсь, он как-то быстро успокоился. Видимо, не видит смысла зря расходовать энергию, если это не дает нужного эффекта.

– Галка, ты девка что надо, этого у тебя не отнять, но ты моя, ясно? А я ни с кем не делюсь своим, это понятно? Если я узнаю, что ты меня наё@шь, я тебя живьем закопаю, поняла?

– Нет, не поняла. Вопрос можно? – спросила я, холодея. Блин, что-то произошло вчера, какая-то планета сошла со своей орбиты и вызвала целый катаклизм, его ударная волна достигла атмосферы и врезалась в мою ауру, разрушив мой мир в один момент. Мой мужчина орет на меня, унижает и угрожает, и даже не собирается извиняться за пощечину.

– Что еще за вопрос? Тебе еще чего-то не понятно?

– Да, кое-что, – проговорила я на грани терпения. Слезы были близко, но я изо всех сил сдерживалась, чтобы не показать ему всю глубину своей уязвленности. – Если мы расстанемся, могу я в таком случае, – я выделила «такой случай» голосом, – выбрать себе другого мужчину?

Фил молча смотрел на меня, словно не понял вопроса. Наконец, моргнул и отмер, ухмылка искривила его красивое лицо, но глаза оставались холодными и злыми.

– Если я захочу тебя бросить, – он также демонстративно сделал ударение на слове «я», – ты можешь делать со своим телом что хочешь, выбирать себе любого кекса и хоть сдохнуть под ним в его постели, ясно?

– А если я первая захочу тебя бросить? – я смело посмотрела ему в глаза, хотя внутри все клокотало от возмущения, которое пока только набирало силу и было еще далеко от того, чтобы вылиться на улицы и площади.

– Я мужчина, и будет так, как хочу я, поняла?

Больше не говоря ни слова, он развернулся и направился в прихожую. Что ж, он прав, он мужчина, я женщина, и его аргументы, элементарные и логичные для него, не обязательно должны таковыми являться и для меня.

Нет, я по-прежнему испытывала к нему сильное влечение, и переживала по поводу нашего «разногласия», с ужасом думая о том, что, дав трещину вчера, наши отношения могут теперь только разрушаться, но не наоборот.

Закрыв за любимым дверь, я поймала себя на чувстве облегчения, словно с его уходом смогла, наконец, дышать свободней.

Что ж, теперь я могу спокойно поспать, а потом позвонить дорогому Михаилу свет Юрьевичу. Да и не сказать, чтобы уж очень дорогому, если честно. Каких-то одиннадцать тысяч, господи! Было бы из-за чего спорить.

Так, иронизируя и саркастируя, я добралась до постели, еще не остывшей с момента моего вынужденного подъема, и бухнулась в нее прямо в спортивных штанах и футболке. От Филиной подушки пахло одеколоном, и я вжалась в нее лицом.

Мне бы заснуть, отдохнуть, но сон, как по закону подлости, куда-то убежал, оставив на растерзание сомнениям и переживаниям, черными коршунами налетевшим на меня.

Сейчас главное – разобраться с рабочими делами. Или это второе, а главное – решить, как быть дальше с Филом? А как тут быть и что тут решать, разве у меня есть выбор? Этот эгоист и до мозга костей собственник не даст мне права самой управлять своей судьбой. И что же в таком случае мне делать? Если я решусь уйти от него – сколько мне еще придется прожить с ним, пока он решит, что я ему надоела и от меня пора избавляться?

И чего тогда стоит вся моя жизнь, если такие вопросы за меня определяет другой человек? Чем тогда я отличаюсь от какой-нибудь марионетки или невольницы?

И главная мысль, что сейчас дятлом добилась мне в мозг: если Фил еще раз поднимет на меня руку, должна ли я буду опять стерпеть, или у меня появится моральное право дать сдачи?

Валька хорошо научил меня в детстве: вступай в драку, только если уверена, что сможешь ее окончить и остаться невредимой. Первый его урок заключался в том, что, плюнув ему в лицо, не в силах больше выслушивать его измывательства и оскорбления, я была схвачена, брошена на кровать с заломленными за спину руками, и оплевана его поганой вонючей слюной.

Тогда-то я и услышала тему первого в своей жизни урока. Когда у Вальки пересохло во рту, он медленно сполз с меня, и с победным блеском в глазах процедил эту истину: «Не вступай в бой, если не уверена в своих силах». Мне было десять, ему четырнадцать.

С тех пор я всегда сперва коплю слюну для ответного действия. Но готова ли я драться с Филом? Нет, ни морально, ни тем более, физически. Но и ходить с фингалом под глазом или подбитой губой я не собираюсь. Не для того я выжила, пройдя Валькину школу.

Промучившись минут тридцать, ворочаясь так, что скомкала и простыню, и одеяло, я, наконец, вскочила, чтобы найти свой мобильный.

А чего тянуть-то, надо сделать дело, разбить все гордиевы узлы и освободиться от домоклова меча неуверенности в правильности моего поступка. Пора разделаться с чувством моральной вины от того, что я преступила закон, выкрав важные документы в фирме, к которой сама же сделала себя непричастной.

Ах, какая удача, что мой телефон за ночь действительно успел разрядиться, в чем еще вчера меня упрекал Фил, и гневные звонки моего бывшего (ах, какое сладкое слово!) начальника не беспокоили до тех пор, пока я не оказалась готова к разговору с ним.

Но я не стану ему звонить, неееет! Я вчера наслушалась такого, что мне хватит.

Вернувшись в спальню, поставила телефон на зарядку, и стала продумывать текст смс-ки, которую отправлю ему. Надо быть краткой и лаконичной, что так уважает небезызвестный Антон Палыч Чехов, ни к месту, кстати, упомянутый.

Когда набежало пять процентов, я включила телефон и отправила сообщение с адресом и временем встречи, а также не забыла упомянуть, что получить ценную папочку по СРО он сможет, лишь захватив с собой одиннадцать тысяч.

И снова отключила телефон до момента встречи в Самсоновском парке.

ГЛАВА 7. Утром – деньги, вечером – стулья

Я, конечно, девушка наивная, в том смысле, что у меня нет опыта в делах такого рода, как шантаж и вымогательство, но фильмов на своем веку я посмотрела предостаточно, чтобы догадаться пойти на встречу без папки.

Поэтому я доехала до речного вокзала, в большом просторном зале спустилась по эскалатору на цокольный этаж, прошла по длиннющему пустынному коридору с мигающим освещением в сторону камер хранения и выбрала самую дальнюю, в укромном закутке. Положила дрожащей рукой папку в ячейку, захлопнула дверь и набрала дату своего увольнения. Это и будет шифром. Ну прямо как героиня шпионского триллера, ей-богу! Именно так в этот момент я себя и чувствовала.

После этого купила слойку с малиновым вареньем и направилась неспешным шагом в сторону парка. От речного вокзала до Самсоновки спокойным ходом минут пятнадцать, не больше. Правда, я уже запаздывала на десять минут, ну так пусть шеф поволнуется, попрыгает и побесится. Не только мне переживать неприятные минуты и моменты горького разочарования.

Что? Я мстительная, да? Ну конечно, мой поступок нельзя назвать благородным мщением, но не зря ведь народ заметил, что несчастный, живущий в одном лесу с волками, и сам со временем переходит на вой как способ общения с хищниками.

Высокую фигуру шефа заметила издалека. Сунув руки в карманы брюк, мужчина нервно расхаживал взад-вперед недалеко от центрального входа в парк. Крепкий, видный, красивый такой мужчина. А еще – подлый и несправедливый с теми, кто не разделяет его взгляды и не дает то, что ему приспичит. Не видя лица на расстоянии, я все же безошибочно заключила, что он в бешенстве, по тому, как резко он разворачивался и как печатал шаг, грозя сбить любого, буде несчастный замешкается и неосторожно встанет у него на пути.

Я накинула на голову капюшон толстовки и, глубоко вздохнув, направилась прямо к нему, к Михаилу свет Юрьевичу. Практически, на Голгофу.

– Добрый день, – тем не менее, мелодично пропела я, когда он был ко мне спиной. Всем своим видом я старалась показать невозмутимость и спокойствие, уверенность в себе и в том, что я делаю.

Шеф молниеносно обернулся и вперил в меня свой злобный взгляд.

– Сорокина, ты соображаешь, что делаешь? – услышала я его голос. Спасибо что не набросился и не принялся кусать, потому что взгляд такой, будто его жизнь зависит от того, насколько быстро он меня загрызет.

– Я требую справедливости, – произнесла я терпеливо.

Ему-то не обязательно знать, как трясутся у меня поджилки, и какая пустота разлилась в моей непутевой голове в этот практически исторический момент.

– Ты понимаешь, что своим пребыванием на свободе ты обязана только моему великодушию? – прошипел добрейший на земле человек, продолжая испепелять меня презрением. – Один мой звонок – и здесь было бы полно Стражей. Они бы поговорили с тобой о ночном проникновении и краже, уж ты бы у них попрыгала. А я бы посмотрел.

Ага, размечтался. Я напустила на себя равнодушный вид и произнесла спокойным тоном, будто его реакция нисколько меня не заботит:

– Верните мне то, что я заработала, и я больше ничем о себе не напомню, обещаю.

– Ни черта ты не заработала! – вскричал мой славный шеф.

Это меня обидело. И разозлило. Если до этой минуты я испытывала муки совести и неуверенность в правильности моего поступка, то теперь решила отомстить ему не по-детски.

– Михаил Юрьевич, – говорю так спокойно, но со значением глядя на него, – вы не захотели оплатить мне месяц моих усилий, хотя видит бог и вон та тетенька в билетной кассе, не сводящая с нас своего любопытного взгляда, что я давала вам такой шанс.

Шеф молча наблюдал за мной, пытаясь сообразить, что же я задумала. И я не стала мучить его неизвестностью.

– Теперь я требую пятьдесят тысяч, – выпалила я, даже не моргнув ни одним глазом.

Шеф промолчал только потому, что ему не хватило воздуха. Он расстегнул пиджак и ослабил узел галстука. Уверена, эти маневры преследовали только одну цель – он продумывал ответный ход. А мог он только одно: орать и угрожать, оскорблять и унижать. Именно к этому я и приготовилась, но он удивил меня.