– Хорошо, – помогла ему Оля, – хорошо.
Понятливая. Тёплая. Желанная. Осязаемый призрак прошлого.
Её рука зашарила по внутренней стороне его бедра.
– Хочешь, я ручкой?
Он закрыл глаза и утвердительно промычал.
* * *
Почему он не хотел, чтобы она ехала с ним?
Из-за Стаса?
Или потому что один из его друзей умер тринадцать лет назад?
Умер и возвратился.
Это практически не имело значения, потому что ничего не изменилось. Потому что они были вместе. Молодые и настоящие. Почти всесильные в своей дружбе, почти дикие в её обнажающихся трещинах.
Они были лучшими друзьями. Которые раз и навсегда. Которые с самого начала. Которые уже никто – огрызки людей, – когда всё кончается. Но, естественно, не понимали этого тогда. Не каждое из условий.
Они просто жили.
Даже после того, как один из них ушёл и вернулся.
* * *
В поезде до Бреста Олег перечитал письмо с ящика Overluk2004@mail.ru:
«Приезжай. Соберётся всё каре. Встретимся в вестибюле Оверлука».
И никакой даты и времени. Просто приезжай.
Каре. Так они называли свою банду. Четыре одинаковые карты. Четыре друга.
Он попытался вспомнить строки стихотворения Бродского, которые когда-то привязал к потерянной дружбе, к навалившемуся одиночеству, но не смог правильно выстроить слова. Пришлось лезть в телефон:
Да. Лучше поклоняться данности
с убогими её мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.
За шторкой чувствовалось угасающее солнце. Олег убрал шторку. В окне прополз зелёный с жёлтой полосой бок тепловоза, открытые вагоны с углём и дровами. Посыпались окраины Минска. Кирпичные склады с синими крышами, гниющие под навесом деревянные поддоны, щётки вентиляционных труб, цистерны.
Он следил взглядом за высоковольтным проводом, считал ворон. Одна. Через столб – две. На следующем пролёте – четыре. Потом восемь. Геометрическая прогрессия какая-то…
Пожилой сосед напротив рассказывал краснощёкой женщине о качественной белорусской обуви, даже расшнуровал ботинок и продемонстрировал.
Олег улыбнулся и закрыл глаза.
На боковушке кашляла чеченка (чеченцы пёрли через Брест в Польшу – их возвращали, а они снова) в чёрном платке, сплёвывала в ведёрко из-под майонеза. В проходе гомонили её отпрыски, два пацанёнка в спортивных костюмах и шапочках «адидас».
Олег открыл глаза. Бетонные заборы. Грузовые вагоны без локомотива, некоторые с лесом. Провода разлиновали красноватое небо, Олег, как в детстве, следил за их нырками и резкими взлётами, надеясь, что вот-вот всё изменится: вселенная смилостивится, и он, наконец, выиграет в эту игру – провод избавится от столба-надзирателя и уйдёт ввысь, не останавливаясь…
– Можно пройти? – обратилась к смуглому мальчонке краснощёкая женщина.
– Куда вы все спешите, на тот свет? – сказала чеченка, оттягивая старшего.
– Это вы сейчас умно сказали, – фыркнула краснощёкая.
Пожилой мужчина возился с ботинком.
«Оверлук», подумал Олег. Банда-каре.
А потом: Оля.
Они, парни из каре, прозвали её Редиской. Она не обижалась. Казалось, что она не умеет обижаться в принципе. Даже когда её бросил Стас, перестал отвечать на звонки, – она, спокойная и рассудительная, с грустной улыбкой попросила Олега передать Стасу какую-то мелочёвку, тому не важную, но, наверняка, важную ей. Отпустила.
Моя девочка, подумал Олег, и в этот момент низкое, налившееся кровью солнце скрылось за облаками, и тёплая ладонь соскользнула с его лица.
* * *
Что он знал о дружбе? Даже не так: что он знал о настоящей дружбе?
Была ли их дружба настоящей? Или они просто выросли вместе? Или – была, но сплыла?
Эти вопросы, мучившие Олега больше десяти лет, сейчас звучали особенно громко.
Он отмахивался.
Его друзья, банда-каре – это раз и навсегда, других не будет. Других не нажил. В универе и на работах случались хорошие знакомые, которые, чего греха таить, были лучше и надёжней Стаса, Жеки и Игорька (во всяком случае, казались такими), но Олег полуосознанно держал новых знакомых на расстоянии, не впускал всецело в свою жизнь; возвращался в домик на дереве, над входом в который была прибита табличка «ДРУЖБА»… чтобы встретиться с призраками старых друзей.
Однажды он прочитал у Прилепина (на страничке в социальных сетях), из чего, по мнению писателя, слагается настоящая дружба: из комфорта в компании человека, в застолье с ним, и общей цели. Революции. Литературы…
Общих целей с парнями из каре Олег не имел. Какие, откуда? Когда не видишься долгие годы с теми… с кем просто вырос вместе.
– Пошёл ты, – сказал Олег Прилепину. – Они мои друзья, что бы там ни было. И других не будет.
Он бросил сигарету в металлическую воронку урны и потянул на себя дверь отеля «Оверлук».
Они прозвали так это место, когда в бетонном остове чернели неостеклённые дыры, а ветер беспрепятственно гулял по этажам: целую вечность здание стояло недостроенным, брошенным инвесторами, разрушаемое влагой и температурой (отец Олега, архитектор, говорил, что стройку не законсервировали на зиму).
Никаких призраков в «Оверлуке» не водилось, но придуманное Олегом прозвище сразу прижилось. Правда, пришлось пересказать друзьям сюжет романа Стивена Кинга – кроме Олега, никто «Сияние» не читал.
