–Звали, бояре? – угодливым голосом, но без особого подобострастия, сказал Евстрат. Мало ли, что там у них, все вроде нормально было…
–Ты ли будешь Евстратий, хозяин сего постоялого двора? – скучным, «официальным» голосом спросил князь.
–Так – удивился тот – так я ж вам… как прибыли… – и он покосился на речников, но те стояли молча.
–Ведется мной расследование о грабеже на твоем постоялом дворе и покушении на убийство человека моего. А также о других грабежах, разбоях и случаях воровства, на реке Мологе в последнее время происходящих. Пиши, Ефим – опросный лист Евстратия, ну и далее, как положено…
Ефим склонился над бумагой.
–Перед тобой – негромко сказал ему на ухо сзади Гридя – Иван Иванович, Великий князь Рязанский, по своим делам поспешавший, да мимо твоего воровства пройти никак не смогший.
–Князь… Какого… какого воровства?! Какого убийства?! – ужаснулся Евстрат, заглядывая всем в глаза. Никто не пытался его схватить, что-то сделать, на лицах всех было полное равнодушие.
–Пиши, Ефим – продолжал тем временем князь – сего дня, дату, как положено, на постоялом дворе Евстратия, что на Мологе, в двух днях пути от Волги, был с боем взят человек, похитивший серебро княжеское, да бросившийся с ножом на человека княжьего же, желая убить того до смерти. Однако ж человек тот был схвачен, серебро при нем найдено, а видоками тому, кроме людей князя, два корабельщика псковских, Данило и Пимен именуемые. Ну, с прозвищами, напишешь там…
Ефим кивал, строча по продиктованному.
–Какой человек?! – продолжал спрашивать ничего не понимающий, но уже покрывшийся холодным потом Евстрат.
Князь отвлекся от диктовки и сказал, но не Евстрату, которого он теперь как бы и не замечал даже, а в пространство:
–Покажите ему.
Семен сделал шаг в сторону, отодвинулся и Седов, и хозяину открылся вид на сидящего на лавке человека, все еще бывшего без сознания. Если до того Евстрат потел холодным потом, то теперь вся кровь отлила от его лица.
–Признал? Вижу – равнодушно кивнул князь – а вот серебро, им уворованное и на нем найденное – Федор развернул сверток – вот поклажа наша – Федор развернул баул порезанным ремнем ко входу – а вот человек мой, чудом уцелевший – Николай Федорович повернулся боком, показывая распоротую поддевку – а вот нож воровской – и он достал нож, коротким замахом вроде как собираясь воткнуть его в стол, но в последний момент сдержав руку и положив, почти бросив, нож плашмя. Повисла пауза, после которой князь таким же скучающим тоном бросил:
–Ну что, сам расскажешь? А то сейчас этот оклемаетя, так мы и его расспросим…
И Евстрат принял правильное решение. Бухнувшись на колени, он пополз к столу, кланяясь, моля о снисхождении, тут же потекли и слезы, в общем, все было ясно. Точнее, не все, о чем князь и сказал:
–Подними его, Гридя. А ты, Ефим, не пиши пока.
Гридя с помощью Семена (тяжеловат оказался Евстратий) поднял хозяина на лавку напротив князя, и они встали за его спиной уже оба, держа руки на его плечах, мол, ежели что… однако тот и не помышлял о сопротивлении, а из его более-менее внятного рассказа выяснилось следующее: нынешней весной, как сошла полая вода, объявился у него на подворье этот самый человек, назвался именем Васька, но так ли это – он не ведает. Сначала с какими-то другими проезжающими остановился на постой, пил-ел, заплатил даже, да, видать, все высматривал, а по темноте пробрался в хозяйскую часть, да, пригрозив ему вот этим самым ножиком (чуть глаз не выколол, стервец), пообещал, что пустит на все подворье красного петуха, а его и семью его (жена, детишки, слезы, сопли) зарежет, если только… а вот просил он немного. Всего лишь сообщать о больших караванах, скупать по божеской цене вещи, передавать еду, да иногда пускать на ночевку. Правда, еще пригрозил, что ватага его, если что пойдет не так, и без атамана сожжет, зарежет и т. д., и т. п.
–А велика ли ватага? И где она обитает?
Велика ли, Евстрат не знает, так как никого, кроме этого Васьки, и не видел, а обитать должна где-то в лесу поблизости. Так как все лето он исправно передавал еду, человек на трех-четырех, сообщал о купцах, а также принимал товары, явно уворованные, немного, в основном – небольшое, но дорогое, но было и такое, что не под силу утащить одному человеку.
–Так ты что же – в голосе князя послышалась эмоция, и это было брезгливое удивление – одного вора с ножичком так испугался, что, считай, участвуешь в шайке воровской, уворованное скупаешь, кормишь их, приют им даешь?… Ясно, пиши, Ефим…
Нет, конечно, нет, Великий князь должен понять, что то все только лишь по принуждению да под угрозой жизни себе и детишкам, а он, Евстрат, всю жизнь к людям, и двор всегда в порядке содержал, и отец его здесь же был, пока не помер, вот и корабельщики могут подтвердить!! А тут, как накатило, варнак этот, не погуби, батюшка (слезы, сопли, слезы)!!!…
Князь, молча дождавшийся, пока Евстрат придет в себя, встал. В руке его что-то блеснуло, и через стол в лицо еще пока хозяину постоялого двора уперся не сильно и яркий, но слепящий луч света, и, моргая в слезах под этим лучом, Евстрат услышал все тот же скучающий холодный голос:
–Ведомо мне будущее, Евстрат. Вот только оно может быть… разным. В одном будущем тать сей, действительно, зарежет тебя и детей твоих. Вот этим же ножом. А двор сожжет, и из работников твоих многие погибнут в огне. Сегодня же ночью. Нам удастся спастись, ну, и татя этого убить, когда он будет пытаться к ватаге своей сбежать.
Поняв, что ему говорят, хозяин аж задохнулся, и только молча раскрывал рот, как рыба. Но тут свет из руки князя погас, и он продолжил:
–А может быть и другое будущее. Тать свое, конечно, в любом случае получит, да только и ты, и детишки твои, и двор твой целыми останутся. Да в листе розыскном прописано будет, что действовал ты под угрозой жизни многим людям, в содеянном полностью раскаялся, убытки возместил, виры выплатил, да обязуешься впредь обо всем подозрительном сразу доносить.
Теперь Евстрату все же понадобилось несколько больше времени для того, чтобы понять, что ему делают предложение, от которого нельзя отказаться. А когда он понял – он рванулся через стол, чтобы облобызать хоть ручку, да хоть сапог спасителя своего, отца родного, святого!… Попытался, точнее. Так как был сразу перехвачен за плечи, но руку поцеловать подошедшим князем все же допущен был.
–Пиши, Ефим – сказал князь – по второму варианту – предупредил о злодейских замыслах, помог изловить, о всех делах рассказал, ну, сам знаешь.
–Теперь вот что – обратился он к Евстрату – вора этого мы сегодня еще поспрашиваем. Выдели нам здесь же для того комнату, да предупреди своих, чтоб близко не подходили. А то, может, ты нам врешь (энергичнейшее мотание головой, уверение, что никогда, да ни в жизнь). Верю. А ты пока с казначеем моим сходи, где у тебя там, описать да оценить уворованное надо бы. Да приведи себя в порядок, разнылся, как баба, хозяин двора все же.
После этой сцены наскоро вытершегося рукавом Евстрата увел Федор (с Семеном, на всякий случай), а начавшего подавать признаки жизни вора выволок в коридор Гридя. Ефим заполнял лист, князь уточнял ему детали временами, и только Седов с корабельщиками оставались зрителями этого спектакля. О чем там думали Данило с Пименом, неизвестно, но вид у них был обалделый. Николай Федорович же думал о том, что, наверное, в первый раз увидел князя за… княжеской работой?… Пожалуй, что так. Конечно, он не расписывал им эту сцену в подробностях, но о возможности завербовать, перевести себе на службу такого важного человека (на важной дороге, и на важном месте) счел необходимым сказать, да и про фонарик вовремя вспомнил. Припугнуть официальным княжеским расследованием, да посветить неожиданно в глаза фонариком (вспомнились фильмы с кровавой гебней, обязательно светившей ярким светом в лица пытаемых заключенных) – вот что он предложил. Монолог же свой князь составил сам, от начала и до конца, и, пожалуй, Седов не хотел бы уточнять насчет правдивости угрозы про двор и детей. Хотя то, что у князя мысли об известном будущем оказались где-то близко, тоже заставляло задуматься. «А как ты хотел, старче – хмыкнул он про себя – вот тебе 16 век, во всей красе. Погоди, еще и не то увидишь, из первых рядов. Еще и поучаствуешь!». Сегодня, однако, участвовать ни в чем не пришлось, разве что еще побыть слушателем да зрителем, когда сначала Ефим дописал лист, да зачитал его, после чего все, включая корабельщиков, поставили свои подписи (желто-коричневая бумага из 16 века, шариковая ручка, подпись князя Рязанского, малая печать, да крест в звезде, нарисованный той же ручкой – полный абстракционизм, кто понимает). После чего вторично зачитал его вернувшемуся с Федором хозяину (и взяли с него же подпись, конечно).
–О деньгах же так договоримся, полюбовно – сказал князь немного успокоившемуся было, но снова оробевшему после чтения листа, Евстрату – цену казначей мне назвал, действительно, немного. Так ты вычти из нее, что за нас за нынешний постой полагается, да прибавь виру за слабость твою, во вторую цену тех уворованных товаров, а дальше будут к тебе приходить люди от меня. Хорошие люди, наши, русские, да только могут они быть без денег. Так ты уж будь добр, обогрей их, накорми, коли так случится, помощь какую, может, окажи. А зачтешь себе из той же суммы, что у тебя остается. Чтоб не ошибиться тебе, скажут они, что по дороге князя Рязанского идут, или знак такой покажут, как на листе том – крест в звезде. Все ли ты понял? Все ли ты правильно понял? – нажал немного в конце князь голосом.
Евстрат, уже совершенно от души, рассыпался в заверениях о почтении, о благодарности по гроб жизни, да и вообще, но был остановлен даже не князем, а зашедшим в это время из коридора Гридей:
–И вот еще что. Ты, хозяин, людям своим накажи не болтать обо всем этом. Знали они про делишки твои, не могли не знать, ну, и пусть – так и о наших делах пусть знают, да помалкивают. Да пару из них, самых не болтливых, подбери – надо будет нам татя твоего перед рассветом на лодью снести. Нечего тут людей пугать по селу, слухи разные пойдут, тебе же хуже.
–Да скажи там своим, пусть взвару с печевом каким принесут – ворчливо добавил Федор – ночь-полночь, а мы возимся тут…
Евстрат выскочил за дверь, а Гридя на немой вопрос присутствующих негромко ответил:
–Заговорил. Проблевался сперва, правда, все же крепко ты его, старче… Все верно, сидели все лето в лесу три дурака, один этот, злобный, а двое вообще недотепы. Этот из-под Твери, другие – бог весть откуда. Однако ж сговорились, да и таскали потихоньку у купцов на лодке с реки товаришки, по ночам в основном, а тут, видишь, зима на носу, вот он и рискнул напоследок сам полезть к боярам. Ну, и нарвался… Река-то тут вон какую петлю делает, так вот где-то в середке той петли у них стоянка, сидели да высматривали с берега, а на петле той после и таскали… да только нам смысла нет туда лезть – этих двоих спугнем, они уйдут, а так и нету там ничего, деньгу по захоронкам хранили, да и деньга-то там, пропивали больше…
–Ты его…? – спросил князь и мотнул головой.
–Нет, расспросил пока только. Связанный пока лежит. Завтра на лодье вывезем, там и… – и Гридя так же мотнул головой.
Все слушатели, в том числе Данило с Пименом, выразили полное одобрение такому плану, и даже то, что будущего покойника собирались вывезти на их лодье, речников совершенно не пугало. Впрочем, они, похоже, только рады были лишний раз убедиться в… профессионализме, что ли, князя с его сподвижниками, что служило еще одним подтверждением их робких пока надежд, появившихся после сегодняшнего разговора.
Тут принесли взвар и на скорую руку согретый перекус, и все предпочли запить и заесть такие внезапные события конца этого дня. После чего все же разошлись спать. Правда, и двойной караул с лодьи снимать не стали, и Гридя с Семеном ночью, вставая, проверяли и пристань, и пленника, как сквозь сон слышал Николай Федорович. Спал он сегодня плохо, скорее, лежал в некой полудреме, как уже бывало с ним после нервных потрясений. В такие моменты мысли его текли медленно-медленно, перескакивая с одной на другую по самым неожиданным ассоциациям. «Поддевку завтра зашить надо… возьму у Федора иголку с ниткой… и Гриде напомнить про проверку… а деньги так и не записал… конечно, чуть не убили… да не, не убили бы, он целил в сердце человеку своего роста… а что там у нас слева ниже… кишечник… ну, считай убил бы все равно, только через несколько дней, от сепсиса… ведь только-только кошелек положил… когда про этих же воришек услышал… они чуть не убили, они же, получается и спасли… случайность… к черту такие случайности». А вот после черта он, неожиданно, уснул и остаток ночи все-таки спокойно проспал, уже глубоким сном.
5
Следующее утро могло быть картинкой к поговорке «утро добрым не бывает». Все-таки не выспавшийся Седов с утра тормозил и (несбыточно) мечтал о кофе. Лица своего он видеть не мог, но, если судить по Федору, который тоже спотыкался на ровном месте и бурчанием напоминал Винни-Пуха, только злобного и ворчливого, было оно недовольным и опухшим. Он даже зарядку делать не стал, ограничился туалетом и умыванием. Умывание помогло не сильно, хотя он попросил поплескать ему холодной водички. Видимо, сказалась еще и погода с низким давлением – плотная облачность и не думала проясняться, хотя дождя пока не было.
Впрочем, князь и остальные бояре были, скорее, в норме, да и сам Николай Федорович вспомнил, о чем вчера хотел подсказать Гриде. Тот, выслушав и переспросив, пошел искать хозяина двора, впрочем, по дороге шепнув кое-что князю. Князь одобрил и в очередной раз с уважением посмотрел на Седова. Они к тому времени уже позавтракали и собирались уходить, и Евстрат, с нетерпением ожидавший, когда странные (и опасные) гости покинут его двор, совсем не обрадовался новому приглашению. Правда, много времени это не заняло – его лишь поблагодарили за гостеприимство, как положено, а уже совсем перед выходом Гридя шепнул хозяину, что среди его будущих постояльцев могут быть и люди от князя, но не раскрывающие того. Они проверят, при случае, так ли он ведет дела, как вчера было договорено. Новость эта Евстрата совсем не обрадовала, и он даже потихоньку плюнул, когда за боярами закрылись ворота постоялого двора. Но уже через пару минут он вспомнил, что варнака Ваську от него забрали и в живых явно не оставят, а товар, уворованный с проезжающих, они с этим… Федором оценили все же на глазок, да и кое-что он утаил, и настроение его стало стремительно улучшаться.
Погрузка на лодью с баркой и отплытие прошли без всяких задержек, пожалуй, это было самое раннее их отплытие за последнее время. Федор сегодня сразу перебрался на барку, вот только на ней все, не сговариваясь, сразу полезли в машину, уж больно хмурым и зябким было утро, хотя и держалась плюсовая температура. Делать ничего не хотелось, да и света было еще мало, даже Ефим не доставал свои записи, так что, согревшись в машине, все немного подремали. Однако через час или полтора, когда Федор уже похрапывал, а остальные тоже клевали носами, их разбудил свист с лодьи. Выбравшись наружу, они увидели, что лодья стоит у левого, низкого, берега, а к ним на барку лезет Гридя.
–Надо закончить дело – сказал он, обращаясь в основном к князю. Тот кивнул.
–Старче, ты ведь инструмент свой захватил? Одолжи ненадолго лопатку с топором.
Седов, плохо соображавший с утра, молча полез в багажник за инструментом, и тут до него дошло, о каком деле говорит Гридя, и зачем ему, собственно, лопата (а топор зачем?). Он притормозил на пару мгновений, но все же достал инструменты и отдал Гриде.
–Сам-то… не хочешь поквитаться? – спросил тот его, заглядывая в глаза.
Седов так же молча мотнул головой, надеясь, что ничего такого Гридя в его глазах не увидит.
–Ну и ладно, мы быстро управимся.
