Среди огнистых камней

– Правда, мам, не волнуйся, больше я не буду глупить. И Егор ни в чем не виноват, он не хотел, он совсем не такой. Он серьезный и ответственный, не сердись на него.

В этой ситуации больше всего мне хотелось защитить репутацию Егора. Мама сидела расстроенная на диване, и мне казалось, что она сейчас заплачет. Мне стало жалко ее, и я присела рядом, обняв ее за плечи.

– Мам, ну ничего ведь не случилось. С кем не бывает? Все совершают глупости и ошибки в молодости. Наверное, и мое время пришло сделать какую-нибудь глупость.

– Маша, ты так спокойно говоришь об этом. Ты меня поражаешь, как будто это не ты.

Я вздохнула, не зная, что еще сказать. Мои оправдания звучали жалко, но правда была гораздо хуже.

– Я знаю, мама. Но мне нечего больше сказать. И уже очень поздно, давай ляжем спать, а то завтра проспим.

Я робко поцеловала ее в щеку. Мама вздохнула, все еще о чем-то размышляя.

– Ладно, Маша, иди, ложись, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама.

Я вошла в спальню в ожидании встречи с Раулем. Но его по-прежнему не было, как и мерцания. Из моей груди вырвался очередной вздох, наверное, он занят сейчас с Горгом. Лежа в кровати, горячо надеясь на завтрашнюю встречу и с верой, что он услышит меня, я прошептала: «Я люблю тебя, Рауль». От моей правой руки разошлось тепло, словно от ответного прикосновения.

Хотя я и перенесла сегодня вечером очередное жестокое потрясение от Горга, сейчас я была удивительно спокойна. С ощущением, что все произошло очень давно и, несомненно, впереди меня ждут лучшие времена – мое время с Раулем, я засыпала. Темная влажная пещера, сияющий Горг – теперь это будет моим воспоминанием, не спорю, самым жутким воспоминанием. Но, Рауль – это мое будущее, счастливое будущее, и весь его мир тоже ждет меня. В затуманенном мозгу всплывали Лелия, Джек, Рикро… надо бы с ним подружиться, пусть перестанет ревновать меня. Это нелепо! А Горей? Как он там? Сильно растерзал его зверь? Какой неугомонный, может он мазохист, и ему нравится, когда его рвут на части. С такими мыслями я незаметно забылась, представляя себя в теплых нежных руках Рауля.

Мое утро не принесло мне радости. Рауля не было. На автомате я собралась в колледж, надеясь по пути его встретить. Мама тоже выглядела невеселой, но вчерашнюю тему затрагивать не решилась. В нашей семье никогда не было скандалов, размолвок, ссор. И потому никому не хотелось вводить неприятную традицию. Сегодня суббота и у нас с ней рабочий день до обеда. Я села на свой скутер и поехала, глядя во все глаза, чтоб не проскочить мерцание. В таком напряженном состоянии я и добралась до колледжа. Ничего не произошло, и это окончательно вывело меня из состояния равновесия. Мой мобильник нимало не помог мне – гудки шли, но никто не отвечал. Не видя перед собой никого и ничего, я побрела в аудиторию. Устало опустилась на стул рядом с Юлей и машинально поддерживала разговор. Лекция по психологии пролетала мимо моих ушей. Каждый перерыв я выскакивала на улицу, чтоб осмотреться в поисках моего свечения. Юлька заметила мое нервозное состояние и, наконец, спросила, в чем дело. Я ответила, что Игорь уехал. Она устремила на меня сочувственный взгляд больших карих глаз и больше ни о чем не спрашивала. Едва дождавшись конца занятий, не попрощавшись с подругой, я пулей понеслась к скутеру. Рядом с моим байком припарковался Егор на своем мотоцикле. В этот раз я даже не вздрогнула.

– Привет,– сказала я ему,– Карину ждешь?

– Нет, Маша, тебя.

– Зачем?

– Я сегодня вечером уезжаю. У меня обратный билет, я не успел сказать тебе вчера об этом. Я очень не хочу ехать, но у меня нет выбора. Но я обязательно вернусь, как только смогу. Можно, мне звонить тебе?

– Да, Егор, звони. Успехов тебе во всем,– я торопилась уехать.

– Маша, то, что случилось с нами, это так необычно. Вряд ли у меня получится жить нормально после всего случившегося. А как ты себя чувствуешь?

– Я давно уже в курсе всего, ты забыл? Мне наверно легче воспринимать все это, по крайней мере, сейчас, когда я знаю, что ты не Горг.

Егор заметно вздрогнул.

– Мне столько бы хотелось узнать, Маша. Ты можешь мне рассказать кое-что?

– Что, Егор?

– Кто тот, твой парень, что спас тебя, и, наверное, меня? Ведь, так?

Какой смысл скрывать? Особенно теперь, когда Егору все известно.

– Его зовут Раоль, и он тоже, как и Горг, основатель, более того, он его брат.

– Кто такие основатели? Это инопланетяне?

– Нет, это раса создателей, они умеют создавать разные миры, и живут в другом мироздании. Они не принадлежат нашему миру, и оказались здесь совершенно случайно. Горг – преступник в их мире, и он здесь скрывался, попутно готовя разные аферы, вроде нас с тобой. Рауль его остановил. Надеюсь, он больше никогда не выберется из его ловушки. Вот и все, Егор.

– Маша, ты можешь познакомить нас?

– Когда-нибудь, Егор. Мне бы найти его сейчас,– после этих слов я запаниковала, и мой голос дрогнул.

– Ты не знаешь, что с ним? – уточнил Егор.

Я качнула головой, страшась эти мысли облечь в слова, и того, что они могут оказаться дикой правдой.

– Егор, я поеду,– голос дрожал от беспокойства.

– Можно, с тобой?

Я пожала плечами. Он поехал, приноравливаясь к моей скорости. Мой взор со всем вниманием устремился вперед, а боковое зрение охватывало недостающие градусы в поисках светящегося пятна. Около моего заветного куста я притормозила. Егор тоже съехал на обочину, и с участием следил за мной беспокойным взглядом. На дрожащих ногах я спустилась к кусту, внимательно осматривая его. Есть мерцание! Прямо на ветке, как в мой самый первый раз. У меня отлегло от сердца. Но, что делать с Егором?

– Егор,– начала я,– это странно для тебя, но я могу сейчас исчезнуть. Хочешь, подожди здесь, а хочешь, поезжай домой.

– Я хочу посмотреть на это,– заявил он.

– Меня может долго не быть, а у тебя поезд.

– Ничего, подожду сколько смогу.

Он слез с мотоцикла. Я вздохнула как перед прыжком в воду, и вошла в мерцание. «Клинь». Интересно, как это смотрится со стороны?

Едва моя нога ступила на зеленый луг, меня сразу пронзило пониманием, что здесь что-то не так, точно все потухло. Огромное солнце словно бы перестало греть и излучало грустный тусклый свет. В воздухе витала такая печаль, что у меня заныло сердце. Ноги сами собой медленно опустили меня на траву, все мое тело ощутило ее холод. Сердце стучало настолько сильно, что я рисковала задохнуться.

«Надо успокоиться, взять себя в руки»,– настраивалась я. Вдох – выдох. Я закрыла глаза, стараясь утихомирить сердечный ритм спокойным дыханием. Вдох – выдох. Уши сдавила звенящая тишина, и сидеть с закрытыми глазами становилось невыносимым. Безмолвие былого прекрасного мира делалось устрашающим, абсолютно беззвучным: ни стрекотания кузнечиков, ни пения птиц, ни шелеста травы. С трудом усмирив сердцебиение, из моего горла вырвались сдавленные звуки: «Рауль». Голос прозвучал странно, если не сказать страшно. Это было похоже на звук моего мотора в вакууме. Мой голос был искажен, звуки не произносились, а клацали, как в испорченном пианино клавиши. Я попробовала еще раз:

– Рауль, где ты?

От неестественного звучания моих слов стало еще хуже. Страшная догадка, что Рауля здесь нет и это не его мир, потрясла меня. В глазах потемнело, и сердце сжал леденящий ужас от охватившей меня паники. Во мне словно распрямилась пружина протеста, заставив вскочить и оглянуться, в последней надежде заметить хоть какую-то жизнь, но нигде не было видно, ни одной живой души, ни птиц, ни коня. Я повернулась к мерцанию, и вышла на свою Землю.

Егор стоял рядом, с перекошенным от страха лицом. Я не поняла сначала, отчего он так испуган, может в мое отсутствие произошло нечто ужасное. Но он подхватил меня на руки, с вопросом:

– Маша, что с тобой? Что случилось?

Осознав, что это со мной что-то не так, я рухнула в его руки, даже не ощутив своего падения. Чудесная естественная способность чувствовать свое тело и разговаривать вдруг испарились. Мой взгляд впился в глаза Егору, и его лицо отразило мою муку.

– Маша, скажи хоть что-нибудь, не молчи. Что случилось? Тебя обидели? Ты нашла Его?

В его словах и голосе отражалось столько беспокойства, что мои глаза заполнились слезами. Я смогла только качнуть головой, я боялась, что звук моего голоса будет таким же клацающим, как и там. Онемевшие губы дрожали.

– Маша, ты можешь стоять?

Мне самой был интересен этот вопрос. Ног я не чувствовала, равно как и всего остального. Слезы стали тихо выливаться из переполненных глаз. Егор, глядя в мои глаза, застонал, и аккуратно опустил меня на траву.

– Подожди, Маша, я сейчас, я быстро.

Сделав шаг, он с кем-то стал говорить, я поняла через секунду, что по мобильнику. Прислушиваться к словам, к их смыслу я не пыталась. Мне это было безразлично, как и то, что я не могла двинуть ни одной частью тела. Ощущение пустоты и полной потерянности во времени или в пространстве поглотило меня. Я потеряла своего Рауля. Он, очевидно, в другом мироздании, или в другом времени, или еще где-то. Откуда мне знать? Как мне найти его? Слезы тихо стекали по моему лицу, создавая мутную преграду видеть хоть что-нибудь. Егор прикоснулся к моим волосам и погладил их.

Сколько я так лежала, не знаю. Я услышала звук подъехавшего автомобиля. Егор поднял меня на руки, и, разговаривая с кем-то, уложил меня на заднее сиденье машины. Дверь захлопнулась. Сверху на машину что-то грузли, и Егор с кем-то негромко беседовал. Второй голос я так и не узнала, мне это было даже не интересно. Машина завелась и повезла меня, мне было все равно куда. Рев мотоцикла Егора не удивил меня, по-моему, он обогнал нас. Мои слезы протекали сквозь сомкнутые ресницы. Я не рыдала, не всхлипывала, мое лицо не морщилось и не кривилось от плача. Мои глаза жили отдельно от меня своей грустной жизнью, источая соленую воду. Потом мы приехали, я слышала мамин испуганный голос, она на кого-то кричала. Егор осторожно вытащил меня из машины и понес в дом, он уложил меня на мою кровать.

– Маша? Скажи что-нибудь,– тихо, умоляющим голосом попросил он.

Я посмотрела в его страдающие глаза и прошептала:

– Его нет.

Он нежно сжал мою руку, сопереживая моему горю.

– Егор, уходи, от тебя одни неприятности,– вмешалась мама. – Я вызвала «скорую».

Егор провел по моим волосам широкой ладонью, и шепнул на прощание:

– Я позвоню.

Он ушел, а я больше ничего не помнила.

ПУСТОТА

Я знала, что время шло, но, сколько его вытекло, я не знала. Я воспринимала его как текучую воду, как реку. Оно тикало и струилось отдельно от меня, вот – я, а вот – отдельный мир, которому я некогда принадлежала. Иногда передо мной мелькали разные лица, одни я узнавала, другие – нет. Все они были мне безразличны. «Нет его, нет его»,– стучало в голове.

Однажды появился папа. Он сел рядом со мной на кровать, мы были одни в комнате. Папа положил руку на мою голову и сдавленным голосом спросил:

– Что случилось, дочка?

Его встревоженный голос вывел меня из состояния безразличия на какое-то время. Мне захотелось поделиться своей болью.

– Папа, его нет,– хрипло пробормотала я, не узнав своего голоса.

Папа наклонился к моему лицу и поцеловал меня в лоб.

– Ничего, Маша, мы справимся,– шепнул он мне в ухо.

Я покачала головой, и мои глаза вновь превратились в тихие реки. Рауля нет, чтобы осушить их. Нет его, нет его, и нет жизни во мне.

Я опять ничего не помнила. Спала я, ела или пила, ходила ли в туалет, я ничего не знала об этом.

В следующий раз я очнулась в больнице. Я узнала ее по белым халатам и капельницам, которые противоестественно выглядывали из моих рук. Мои руки стали бледными, а кожа прозрачной, и в мои голубые вены капала бесцветная жидкость. Мне было все равно, я закрыла глаза и тихо лежала. Ни боли, ни неудобства я не ощущала.

Один раз меня разбудили голоса, их было несколько. Сквозь ресницы я увидела множество белых и голубых халатов. Кто-то брал мое запястье, кто-то измерял давление на руке, слушали сердце, проверяли рефлексы, качали головами. Мне это безразлично, у них своя жизнь, а у меня… ее нет. Глаза закрылись, и в голове началась уже родная пульсация, как в поезде: нет его, нет его. Когда же это закончится? Когда прекратится этот бесконечный стук колес в голове? Хотя… какая разница, почему бы и нет?

Очень часто в моих ушах раздавался мамин плач, но мои глаза ее не видели ни разу. Я отказывалась воспринимать эту реальность.

От моей правой руки исходило постоянное тепло, и это первое, что я осознала, после забытья. Я чаще стала открывать глаза, и они оставались сухими.

Открыв глаза на закате дня, я увидела, что рядом сидит Егор в белом халате. Он был красив, как и всегда, и белый халат был ему к лицу. Он пристально смотрел в мое лицо, и его взгляд был мне приятен. В первый раз я не захотела прятаться. Он протянул ладонь к моему лицу, и провел пальцами по щеке, удерживая мой взгляд.

– Маша, … ты слышишь меня? – мягко произнес он.

Говорить не хотелось, я моргнула. Егор понял меня, он едва заметно улыбнулся.

– Скажи что-нибудь,– умоляюще попросил он.

Я долго молчала, потом произнесла слова, которыми жила все это время:

– Его нет,– своего голоса я не услышала, но губы двигались.

– Я знаю, Маша, я знаю, милая,– Егор наклонил свое лицо близко к моему. – Ты знаешь, где он? Что с ним случилось? Расскажи мне, пожалуйста.

Я задумалась: хотелось мне ворошить всю эту боль или продолжать жить потихоньку, наблюдая, как течет время? Где-то у моих ног послышался сердитый шепот:

– Зачем ты завел этот разговор, она только-только заговорила, откликнулась, наконец. Оставь ее в покое, она устанет.

Я поняла, что хочу ответить на вопрос Егора. Только он способен понять меня. По-видимому, мое молчание затянулось, и времени прошло больше, чем мне казалось, потому что Егор встал со стула, собираясь уходить. Он, не отрываясь, смотрел на меня, и этот взгляд побудил мой тихий голос прозвучать отчетливо.

– Не уходи, Егор, останься… если можешь.

Такая длинная фраза показалась всем просто чудом. Егор тут же присел обратно, облегченно улыбаясь, и в его глазах блеснули слезы. Это так тронуло меня, что я протянула к нему руку. Примитивный из жестов не получился у меня как надо, видимо мои мышцы разучились меня слушаться. Но Егор среагировал сразу же, он взял мою безжизненную ладонь в свои руки, и поцеловал ее.

Свою маму я заметила позднее, она сидела у меня в ногах и плакала. Крупные слезы текли по ее уставшим щекам, и она гладила мои ноги.

– Мама, не плачь,– сумела я выговорить еще три слова.

– Наконец-то, наконец-то,– шептала она, силясь улыбнуться.

Я посмотрела в глаза Егора, они по-прежнему были синие и яркие, обрамленные густыми черными ресницами, и их взгляд напоминал мне взгляд моего Рауля, теплый и нежный.

– Егор, его нет,– повторила я тихо, но отчетливо.

– Ты знаешь, где он? – повторил свой вопрос Егор, он увидел, что я хочу говорить о нем.

– Он исчез, распался, вместе со своим миром,– шептала я так тихо, что сомневалась, услышит ли он меня. – Он спас нас, но сам ушел, Егор. Я потеряла его,– двигала я беззвучно губами.

Егор наклонился надо мной и прошептал мне в ухо, чтоб никто не слышал:

– Маша, мы найдем его, мы будем искать.

Искра надежды поселилась в моем сердце. Я слабо улыбнулась, и мои силы на этом кончились. Егор сжал мою руку, но тепло появилось почему-то в правой руке.

С этого момента в моей голове застучали другие слова: «Я найду тебя, я найду тебя».

Я видела Егора теперь каждый день, это было главное для меня лицо. Остальные лица мелькали как в ускоренных кадрах: врачи, родители. Я научилась отвечать на вопросы и улыбаться. Мой голос был еще слаб, и я часто говорила шепотом, но зато глаза теперь мне принадлежали, и слезы больше не лились из них. В голове сложился стишок: «… незачем им литься, проку мало в них, сердцу не напиться, ран не залечить».

Я общалась только с Егором, это я так считала. С другими я разговаривала условно, по необходимости. Мне было до сих пор неинтересно, что мне говорили и зачем. Никто из них не знал Рауля, и толковать мне с ними было не о чем. Егор его тоже не знал, но он пережил эти страшные события вместе со мной, он был посвящен в тайну, и готов был помочь. Кроме того, мы нерушимо были связаны с ним одним обстоятельством – вживленной в нас сущностью Горга. Так как нас постоянно окружали люди, медсестры, мои родители, мы избегали слов, мы общались глазами, словно телепаты, отслеживая мысли друг друга. Если Егору приходилось спрашивать о чем-то меня, то это был вопрос, который я ожидала. И мой ответ Егору тоже был известен заранее, это так упрощало наше общение. Постепенно заполняясь желанием полноценно общаться с ним, я пришла к выводу, что пора выписываться из больницы. К своему стыду я обнаружила, что очень ослабела, мои ноги не хотели держать меня, чтобы добраться хотя бы до туалета. Меня это возмутило: а как же я добиралась туда до этого?

Я снова начала есть, и это оказалось тоже непросто. У меня никогда не было аппетита, и больше трех ложек влазить в мой организм еда не собиралась. Мама пыталась кормить меня как ребенка, уговаривая, из маленькой ложечки, но у нее плохо получалось. У Егора получилось лучше, и мама, кажется, стала завидовать тому влиянию, которое он на меня оказывал. Но ведь это было положительное влияние, как сказал папа, и она смирилась с тем, что я слушалась Егора гораздо чаще, чем родителей. Егор не кормил меня из ложки, я ела сама. Он просто пошутил, когда я не смогла проглотить очередную порцию, что еда не отравлена.

– Ты помнишь? – поразилась я.

– Теперь я все помню, Маша. Ты ешь, пожалуйста, а когда окрепнешь, я помогу тебе,– он многозначительно посмотрел в мои глаза.

У меня появился стимул поправиться быстрей. Я ходила по коридору, чтобы мои мышцы вспомнили, как надо двигаться. Моя бледная кожа порозовела, но мои руки все еще были тонкими. Я заметила, что на моем пальце нет кольца, и спросила у мамы, трясущимися губами, где оно. Это все, что осталось у меня от Рауля. Мама испугалась моей реакции, что я опять начну плакать, и, запинаясь, рассказала, что мои пальцы стали такими тонкими, что кольцо просто свалилось на пол, когда я спала, и она убрала его, чтоб не потерялось. «Я завтра принесу его, если хочешь». Поджав губы, я кивнула головой. На следующий день кольцо красовалось на пальце, но не на безымянном, а на большом, иначе оно соскочило бы вновь.

Я по-прежнему не знала, сколько прошло времени с того злосчастного дня, когда боль поразила меня, и мне было страшно об этом спрашивать. Папа и Егор были здесь, а это означало, что прошел, по крайней мере, месяц. Когда я научилась самостоятельно уверенно передвигаться по больнице, когда стала съедать свою порцию целиком, я отважилась спросить об этом у Егора. Мы сидели одни в палате, и никто не прислушивался к нашим разговорам.

– Егор, сколько времени я здесь нахожусь?

Егор устремил на мое лицо беспокойный взгляд и неохотно произнес:

– Полтора месяца, но если быть точным – семь недель.

Он, наверное, ожидал, что такая новость испугает меня, но я даже не расстроилась, время для меня ничего не значит. У Рауля в замке даже часов не было, и мне это ни к чему. Упоминание его имени, даже в моей голове, приносило мне облегчение, будто он не пропал, а где-то рядом, как он и обещал мне много раз. Я даже слышала неясный шепот в своей голове: «Не бойся, Маша, я буду рядом». Но, конечно же, я никому об этом не говорила, иначе мне не выйти отсюда.

– Егор, расскажи мне все с самого начала. Я плохо помню, что тогда было… ну, когда ты ждал меня на мотоцикле возле куста.

Он тяжело вздохнул, будто это воспоминание причиняло ему ощутимую боль, его глаза выражали муку.

– Маша, это самое тяжелое мое воспоминание, несмотря на то страшное событие, которое мы пережили вместе. Это трудно было перенести, а вспоминать еще хуже.

Я лежала на кровати и смотрела в его страдающие глаза, он был искренен в своих переживаниях за меня, и это удивительно, поскольку нас с Егором не связывали никакие дружеские отношения до того злополучного дня. Егор был не просто смазливый мальчик, он был цельной натурой с глубокими чувствами, и чистой душой. Это стало для меня приятной неожиданностью. Горг никак не повлиял на него своей извращенностью.

Я смотрела в глаза Егора и ждала продолжения.

– Когда ты исчезла у меня на глазах в этом кусте, я глазам своим не поверил. Это было похоже на сказку, про шапку-невидимку. Я подошел к кусту, но кроме светящейся ветки ничего не увидел, и поэтому не мог понять, куда ты делась.

– Погоди, ты видел, что ветка светилась? – поразилась я.

– Да, я видел это. Я стоял и ждал, когда ты появишься снова.

– А сколько прошло времени до моего возвращения?

– Немного, я думаю минут десять или меньше. Потом появилась ты с таким выражением лица, будто ты смертельно ранена. Я подумал, реально подумал, что ты умираешь. Ты стала падать, и я подхватил тебя на руки. Я не понимал, что произошло, и осмотрел тебя на предмет ранений. Но внешне ты была цела и после твоих слов, что его больше нет, я сообразил, что это шок, нервный срыв. Я положил тебя на землю, и позвонил отцу, чтоб он приехал за нами на своей машине. Мне пришлось бы объяснять всем, что произошло, поэтому я сочинил версию, что тебе по дороге стало плохо, ты остановилась и упала. Проезжая мимо, я увидел тебя, притормозил и отвез на машине отца домой.

Отец приехал быстро, он был напуган, как и я, едва взглянул на тебя. Ты была безжизненна, Маша, и не шевелилась. Я отнес тебя в машину, погрузил твой скутер на багажник и мы поехали к тебе домой. Твоя мама была просто в истерике, она почему-то решила, что это я во всем виноват, и выгнала меня.

– Прости, Егор,– извинилась я за маму.

Он быстро улыбнулся, как мой Рауль, и это мне понравилось.

– Дальше я знаю, что с тобой происходило со слов разных людей. Твоя мама была категорически против моих посещений. Я все же уехал в тот же вечер, Маша. Я твердо обещал своему дяде, что приеду не позже этого срока. Но, если б не твоя мама, я все-таки нарушил бы обещание, и никуда бы от тебя не уехал.

– Почему?

– Я не мог оставить тебя в таком состоянии, в такой беде. Но я не знал, чем помочь тебе, если твоя мама была так настроена против меня. Я надеялся, что тебе станет лучше и все пройдет. Я уехал, но каждый день звонил. Сначала звонил тебе, но ты не отвечала, а твоя мама потребовала, чтоб я прекратил названивать, и тебе не до меня, что ты ни с кем не общаешься. Я позвонил к себе домой, и тетя Люда рассказала, что ты никуда не ходишь, ни с кем не разговариваешь, не ешь. Я очень встревожился. У Карины я узнал номер телефона твоей подруги Юли. Она навещала тебя, и не утаила, что ты ужасно выглядишь, никого не узнаешь, ни с кем не разговариваешь, и ничего не ешь. Я хотел приехать к тебе после этого разговора, но мы с дядей ушли в плавание на три недели. Это было ужасно. Мой дядя очень сочувствовал и мне и тебе, и поэтому, как только мы причалили, он дал мне денег, и я вернулся сюда.

Ты была уже в больнице. Приехал твой папа, и был очень обеспокоен и напуган. Я встретился с ним, и мы поговорили, мы нашли общий язык. Он все пытался узнать, что с тобой произошло, ведь ни у кого не было объяснений. Только Юля сообщила твоей маме, что якобы, какой-то Игорь уехал. Я догадался, что это был… Рауль.

Егор прервал рассказ, ему непросто было произносить имя моего Рауля.

– Егор, спасибо тебе за твою заботу, за твои переживания. Если б не ты, я вообще никогда бы не открывала глаз.