Джава

…Наушники не передали звука удара. Зато хорошо был слышен пронзительный свист, с которым из разгерметизированного бота вырывался воздух. И были слышны яростные вопли и ругань его товарищей.

Он вцепился руками в пульт управления. Экран не показывал картину катастрофы: бот сейчас находился вне пределов видимости наружных телекамер. Но он словно воочию видел все – и развороченный десантный бот, и трех космонавтов в скафандрах, выброшенных в открытый Космос… Судя по голосам, все остались живы, но были совершенно беспомощны: он знал, что никто из них не надел реактивного ранца. Тесная кабина бота не позволяла этого.

Голоса смолкли. Мощная радиостанция десантного бота перестала существовать, а переговорные устройства скафандров были слишком слабы для связи с кораблем на таком расстоянии.

Он застыл, оценивая ситуацию. Итак, его друзья в данный момент болтались в космическом пространстве над Ганимедом, и воздуха в баллонах у каждого должно было хватить на двадцать четыре часа, ну, может, чуть больше. Остальные запасы воздуха безвозвратно погибли вместе с ботом. На экране бортового компьютера почти одновременно загорелись три зеленые точки, неумолимо отдаляющиеся друг от друга. Это автоматически заработали «маячки», встроенные в каждый скафандр. По этим «маячкам» вполне возможно запеленговать и найти каждого из космонавтов… а что дальше? Второго бота на планетолете не имелось. Космос – не океан, а планетолет, увы, не судно. Шлюпку не спустишь.

Что делать? Он прикрыл глаза и представил себе товарищей, разлетающихся по Космосу и бессильных что-либо сделать…

1

…Плакали-плакали сестрички-Гелиады по своему непутевому братцу Фаэтону… (а он, между прочим, тоже хорош – взял, сорванец, без спросу огненную колесницу отца своего, Гелиоса, да и погнал ее по небу; а потом испугался зодиакального Скорпиона, и кони понесли, и Фаэтон уже не в силах был управлять колесницей… и огонь чуть не опалил всю Землю… И тогда Зевс вынужден был метнуть молнии, и юноша погиб… А ведь он, можно сказать, был первым космонавтом! Разве нет?).

…плакали Гелиады, плакали… и их слезы падали в море и превращались в янтарь…

…а потом из этого янтаря сделали четки.

Щелк. Щелк. Щелк. Монотонное нескончаемое щелканье.

Джава сидел на большом камне, плоском, как стол, и слоистом, как разрезанный торт, шагах в десяти от полосы прибоя. Прибой мерно лизал серую полосу гладкого песка; вдоль всего берега тянулись длинные лохмы водорослей, выброшенных недавним штормом. Они высохли и стали похожи на седые мочала, в которых – если приглядеться – виднелись копошащиеся крабики. Неподалеку от камня розовела выброшенная кем-то кукла с задранными вверх руками и одной ногой. А вдалеке справа на полуострове возвышался Город. Столица. Мегаполис…

Заходящее солнце окрашивало громады небоскребов в темно-розовый цвет, а тени были голубыми. В небе над Городом, подобно роящейся мошкаре, двигалось множество маленьких черных точек; время от времени некоторые из них ярко вспыхивали под солнечными лучами. У аэротаксистов был час пик. А еще выше над Городом висела бледная горбушка луны, у которой не хватило терпения дождаться наступления ночи.

Шелестел прибой. С моря дул слабый ветерок, пахнущий солью и йодом.

Зерна четок скользили между пальцами, сухо щелкая друг о друга. Джава сидел на камне уже около часа, сидел почти не шевелясь, словно йог в состоянии медитации. Многие знавшие его люди считали эту привычку чудачеством. Ведь Джава вполне мог бы выбрать для короткого отдыха любую точку земного шара и довольно быстро оказаться там. В промежутке между обедом и ужином, например, он запросто мог бы посетить заповедники в Африке или на Новой Зеландии, лесной кемпинг в Канаде и высокогорную гималайскую турбазу… да где угодно он мог бы побывать, а к ужину вернуться домой. Но Джава предпочитал отъезжать километров на двадцать-тридцать от родного Города и так вот, издали, смотреть на него. Любоваться. Непременно с морского побережья. Непременно в одиночестве. И непременно вечером, на закате, когда жаркий суетный день медленно сдает вахту тихому прохладному вечеру. Просто сидеть и смотреть, ни о чем особенно не думая, и перебирать четки. При этом на душе у него бывало мирно и покойно, как бывает в раннем детстве перед отходом ко сну…

Посижу еще полчасика, лениво подумал Джава, и домой.

Тут какой-то неясный шум, внезапно возникший позади него, заставил его обернуться.

По пляжу шагали, загребая ногами песок, пятеро подростков, трое парнишек и две девчонки. Имевшаяся на них одежда представляла собой жуткое рванье, а кожа была сплошь покрыта так называемой «живой» татуировкой. Один из парнишек держал на плече дешевый портативный магнитофон в форме головы инопланетянина, с тремя попеременно мигающими глазами, парой усов-антенн и динамиками на месте ушей. Из динамиков доносилась музыка, напоминающая уханье и забивание свай в каменистое дно.

Они неторопливо, но целеустремленно шли к камню, на котором сидел Джава, и пристально смотрели на него. «Сорняки», – подумал Джава, и у него сжалось сердце от недоброго предчувствия. Этим словечком называли неприкаянных подростков с городских окраин, ведущих полукриминальный образ жизни; «сорняки» нигде не работали, не учились, предпочитая шляться по пляжам, танцевать, драться, одурманивать себя дешевыми синтетическими наркотиками; они занимались мелким воровством, а то и откровенно грабили одиноких зазевавшихся чужаков.

Один из парней пнул валяющуюся на песке куклу. Кукла взлетела в воздух и шлепнулась рядом с Джавой. Это был своего рода вызов. Но Джава продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Он вновь смотрел на Город.

Они подошли и встали сбоку от камня полукругом. Джава неторопливо повернул голову. Юноши были неимоверно патлаты и, по последней моде, совершенно нечесаны; у девчонок же, напротив, головенки были выбриты до блеска.

Джава медленно обвел взглядом этих пятерых, выбрав самого старшего из них, посмотрел тому прямо в лицо, стараясь не выдавать своего волнения. То, что он втрое старше них, не давало абсолютно никаких преимуществ ни в моральном, ни в физическом плане. Стоило только показать, что боишься их – и пиши пропало.

Глаза самого старшего из юношей смотрели холодно и оценивающе. Узкая драная жилетка позволяла видеть кожу груди и рук, изрисованную несколькими свившимися в кольца зеленоватыми змеями, ритмично разевающими пасти. Музыка стала слышна более явственно. Это была модная у подростков танцевальная мелодия в стиле «психо-робо».

Первым молчание нарушил вожак.

– Дай закурить, – сказал он.

– Я не курю, – сухо ответил Джава.

Вожак зло улыбнулся.

– Да я не спрашиваю тебя, куришь ты или не куришь, – произнес он. – Я говорю – дай закурить.

Бритоголовые девицы захихикали.

– Нету, – коротко сказал Джава, продолжая смотреть на вожака.

В разговор вступил другой паренек – тот, что пинал ногой куклу. На щеках его пробивалась мягкая поросль, тату на его руках состояла из каких-то ползущих цепочками то ли муравьев, то ли жуков. В мочке правого уха у него болталась медная серьга, взгляд был пустой.

– Шамар есть? – лениво поинтересовался он. – А то нам на медок не хватает…

Про деньги спрашивает, понял Джава. Девицы вновь захихикали, разглядывая Джаву, как какую-то диковинную зверюшку. У одной из них, смахивающей на мальчишку-подростка, носовая перегородка была пробита небольшой заостренной костью. В кожу второй девчонки, пониже ростом и попышней формами, были вживлены мелкие бусины, составляющие спиралевидный узор. Видимо, в подростковую моду входила атрибутика примитивных племен. Тату представительниц прекрасного пола изображала хищные растения, медленно хлопающие своими зубчатыми «капканами».

Джава где-то слышал, что «медом» на подростковом жаргоне называется недорогой синтетический наркотик, который вдыхают.

– Слушайте, – миролюбиво заговорил он. – Я не ношу с собой денег. У меня только кредитная карточка, вам она зачем? Давайте разойдемся по-хорошему. Не будем портить друг другу прекрасный вечер.

– Заткнись, крыса, – вдруг сказал третий паренек-«сорняк», ловко подбросив в воздух магнитофон (его дружок с серьгой так же ловко поймал аппарат на лету; движения были отработаны до автоматизма). Грубиян был коренаст и очень мускулист, у него на плечах скалились и подмигивали синие черепа в пиратских треуголках, на голой груди расправил крылья мрачный фиолетовый орел.

– Что с ним чирикать, – продолжал коренастый, с ненавистью глядя на Джаву. – Почистить его, свинью…

Джава подобрался. «Сорняк» с орлом на груди шагнул вперед и властно протянул руку, намереваясь запустить пальцы в нагрудный карман чужой рубашки. Джава резким движением отбросил его руку и быстро соскочил с камня, уронив янтарные четки.

– Ах ты… – шипяще сказал коренастый и попытался растопыренной пятерней взять Джаву за лицо. Джава упруго шагнул вперед и обеими ладонями сильно оттолкнул парня.

Мгновенно все пришли в движение. Они набросились на него с трех сторон. Они были опасны, очень опасны – в воздухе мелькнула цепь, в руке у наглеца с орлом Джава заметил мешочек, набитый песком, а может быть, и дробью. Девицы, решив ни в чем не отставать от своих кавалеров, с визгом бросились в драку.

Поначалу он только оборонялся, уворачиваясь от ударов и отводя их. Он как-то всё ещё наивно надеялся, что подростки образумятся и прекратят драку, и следил лишь за тем, чтобы кто-нибудь из нападающих не зашел со спины. Однако очень скоро Джава понял, что бить его собрались всерьез, может быть, даже до смерти, и рассвирепел.

Вожака Джава коротко и мощно двинул в поддых, заставив выронить цепь, согнуться в три погибели и присесть на корточки. «Сорняк» с серьгой попытался ударить Джаву ногой в живот, но Джава сумел поймать его стопу, вывернуть и повалить любителя шамара на землю. Коренастый с орлом на груди, самый сволочной из всех этих сволочей, взмахнул тяжелым мешочком, но Джава увернулся и нанес орлоносцу сильный удар кулаком в лоб, ввергнув того в нокдаун. Тут соплюха с костью в носу пронзительно завизжала, попыталась схватить Джаву за волосы и лягнуть носком туфельки в пах. Ее пальцы соскользнули с прически под «ежик». Пусть скажут, что я не джентльмен, подумал Джава и вкатил девице оплеуху. Интересно, подумал он далее, сколько еще это будет продолжаться и чем, в конце концов, закончится?. Но тут оба этих вопроса получили сиюминутные ответы: Джаву сильно жахнули сзади по затылку чем-то твердым. Значит, кто-то вскочил на камень и подкрался сзади, мелькнуло у него в голове, наверное, вторая девчонка…. Это было последнее, о чем он успел подумать. После этого он провалился в пустоту и темноту, подобные космическим, отмечая угасающим сознанием удары, которые сыпались на него со всех сторон.

2

Он очнулся от острой боли в правой ноге. Открыв глаза, он понял (правда, не сразу), что лежит на земле, на правом боку; рядом стоял человек в форме полицейского и легонько постукивал носком ботинка по коленной чашечке Джавы.

– Перестань, – сердито прохрипел Джава и закашлялся. Он с трудом приподнялся на локтях, затем сел, упираясь ладонями в землю позади себя.

Полицейский перестал. Джава помотал головой. Избитое тело ныло, зверски болел затылок и саднила расквашенная губа, ноющая боль притаилась в паху. Джава быстро сориентировался – профессиональная привычка. Судя по положению солнца, он провалялся без сознания всего ничего, минут пять, не более. Вокруг было пустынно, нападающих, разумеется, и след простыл. Зато над Джавой возвышался полицейский, а справа, шагах в тридцати, стоял на растопыренных коленчатых ногах геликоптер аэропатрульной службы, похожий на полупрозрачную, сильно сжатую с боков рыбину. У раскрытой дверцы геликоптера был виден второй полицейский, о чем-то вполголоса переговаривающийся по рации.

Собравшись с силами, Джава начал медленно подниматься. Он ожидал, что стоящий рядом полицейский поможет, но тот и не собирался помогать – стоял и с какой-то ухмылкой глядел на пострадавшего. Ухмылка его Джаве не понравилась. Пришлось встать на ноги самостоятельно. Его тут же зашатало. Кружилась голова, немного подташнивало. Легкое сотрясение мозга, автоматически отметил он. Ощутимо болела нога, в которую стучался страж правопорядка. Джава неловко сел на камень, на котором так мирно сидел до драки, и принялся осторожно ощупывать затылок.

Полицейский подал, наконец, голос.

– Ну что, – сказал он дружеским вроде бы тоном. – Хулиганим, значит?

Джаве показалось, что он ослышался.

– Дерёмся? – продолжал полицейский тем же тоном. – За что побил этих детишек? Нехорошо, дядя, очень нехорошо. Протокол придется составлять… Или, может быть, не придется, мм?

Осторожно ощупывая голову, Джава исподлобья взглянул на полицейского. Тот был очень молод – года двадцать два-двадцать три, не больше – и довольно смазлив. Правильный прямой нос, ярко-красные сочные губы, черные щегольские усики над ними. И похожие на черные маслины глаза, глядящие с этакой ленивой наглецой. На голове – лихо заломленная набок пилотка, а на плечах рубашки с короткими рукавами красовались сержантские погоны.

Поскольку вопросы представителя власти были не только риторическими, то есть не требующими ответа, но и в достаточной степени издевательскими, Джава решил промолчать. Пока. Хотя бы из чувства собственного достоинства. И поскольку переломов, вывихов и прочих сколь-нибудь существенных повреждений организма, к счастью, не обнаружилось, сидящий на камне Джава принялся исследовать ущерб, нанесенный его имуществу. Ущерб оказался значительным: исчезла кредитная карточка, янтарные четки; с руки сняли браслет мобильной связи, а с пальца содрали перстень-часы, оставив на память глубокую ссадину. Успели-таки обчистить, подумал Джава, ай да молодежь, своего не упустит…. Именного медальона на шее тоже не было. Вот это совсем худо, подумал Джава, полиция примется выяснять личность, а на это уйдет какое-то время, и его поместят в какой-нибудь накопитель, как распоследнего бродяжку….

– А ты, случаем, не наркоман? – спросил вдруг полицейский и улыбнулся. Улыбка его также не понравилась Джаве. – Ну, чего молчишь? Кто ты такой вообще, а?

Терпение, конечно, вещь хорошая, но до определенного предела. Джава всегда с уважением относился к полиции, чтя ее нелегкий труд, однако явно пришла пора поставить этого зарвавшегося субчика на место.

– А вы, господин полицейский, – с трудом (мешала разбитая губа), но внятно произнес Джава, – ко всем незнакомым на «ты» обращаетесь, или только ко мне одному, а?

Взгляд полицейского из ленивого стал внимательным.

– Что? – спросил он, вроде бы не расслышав. – Что ты сказал?

– Не следует мне «тыкать», – не повышая голоса, сказал Джава. – Я с вами баранов не пас, сержант. И я старше вас вдвое. Ясно?

Взгляд сержанта из внимательного стал злым.

– Я тебе сейчас покажу, – придушенным голосом сказал он и придвинулся. Прямо перед собой Джава увидел форменные синие брюки и широкий пояс с подвешенным к нему профессиональным снаряжением – парой наручников, короткой толстой каучуковой дубинкой, капсулой с «летающей сетью», газовым пистолетом в пластиковой кобуре. – Умник нашелся… Устроил драку и еще права тут качает…

Джава поднял голову и взглянул полицейскому в лицо.

– Вы ошибаетесь, – твердо сказал он. – Никакой драки я не устраивал. – тут ему пришло в голову, что патруль, судя по упоминанию о «детишках», наверняка видел всю драку с воздуха. – К чему вся эта комедия, сержант? Вы же отлично знаете, что это на меня напали, целая шайка… и избили… Я только оборонялся.

Глаза сержанта стали очень злыми.

– Сейчас вот отволоку тебя в участок, – угрожающе сказал он, – и там посмотрим, кто из нас ошибается… А будешь много выступать…

Парень так и упивается данной ему властью и своим могуществом, подумал Джава, устало прикрывая глаза. Все равно препираться не следовало. В конце концов, разберутся рано или поздно, сказал он себе. Самообладание и выдержка. И того и другого у него всё ещё хватало.

Кто знает, к чему привел бы этот диалог, но тут справа послышались шаги. Джава и сержант невольно повернули головы. К ним подходил, закончив свои радиопереговоры, второй полицейский. Он был немолод, наверное, он приходился Джаве ровесником. На голове у него была офицерская фуражка. Лицо было гладко выбритым, глаза смотрели внимательно и спокойно. За несколько шагов до камня офицер нагнулся и ловко подобрал что-то с земли. Джава пригляделся. Это был его именной медальон, коему надлежало висеть на шее, но в пылу драки цепочку, видимо, порвали. Немолодой полицейский двумя пальцами сдавил медальон с боков (при этом на блестящей поверхности должны были появиться имя-фамилия-отчество владельца, его маленькая, но объемная фотография, отпечаток большого пальца, данные о росте, весе, цвете глаз, группе крови, генетическом коде). Немолодой полицейский мельком взглянул на «заговоривший» медальон, вчитался в него внимательнее. Подойдя ближе, офицер остановился, с интересом посмотрел на Джаву и спросил:

– Это вы Джаваншир Халилов?

– Да, я, – мрачно ответил Джава.

Офицер улыбнулся – самыми краешками губ.

– Вы т о т с а м ы й Джаваншир Халилов? – уточнил он.

– Тот самый, – мрачно подтвердил Джава.

Офицер взглянул на сержанта и кивком отозвал его в сторону. Они отошли и принялись вполголоса разговаривать. Джава краем глаза наблюдал за ними. До него долетали обрывки фраз: «…он». «Ну и что?». «…Национальный Герой республики…». «…да ты что? Этот бурундук?». «…тише ты! Ничего святого…». Сержант выглядел обескураженным. Офицер что-то втолковывал ему. Потом он сделал короткий жест рукой и вернулся к Джаве.

– Вам следует написать заявление, господин Халилов, – сказал офицер. – Перечислите все, что у вас отобрали. Делу будет дан ход…

– А! – Джава махнул рукой. – Ну их… По карточке они все равно ничего получить не смогут, и зачем ее только взяли?.. Четки, конечно, жалко – чистый янтарь ведь… был… но не поднимать же сыр-бор из-за четок! Смешно… Личный медальон уцелел… Не стоит, дорогой. И потом, я сам тоже виноват. Пусть это будет мне уроком. Спасибо вам, ребята, вовремя подоспели, а то бы они меня и вовсе прикончили.

Офицер слушал, кивая.

– Приятно обнаружить такую сознательность в гражданине, – заметил он. – От других такого нечасто дождешься. А все же вам не следует бывать в таких местах, господин Халилов. Видите, какая здесь публика.

– Понятно, – Джава с трудом встал. – Но очень люблю смотреть на наш Город вот так вот, издали. Ничего не поделаешь. До сих пор все обходилось.

– Понимаю, – офицер улыбнулся. Улыбка у него была открытая, не то что у его младшего коллеги. – Но впредь будьте, пожалуйста, осторожнее, – он протянул Джаве медальон с оборванной цепочкой и подчеркнуто уважительно отдал честь, поднеся пальцы к козырьку фуражки. Потом предложил: – Хотите, мы подбросим вас домой на «винте»?

Тут сержант отозвал своего напарника в сторону. Они с минуту о чем-то препирались, до Джавы долетел резкий возглас сержанта: «Знаешь, я тебе не такси!». «Но старший здесь я», – спокойно и внушительно сказал офицер. Молодой полицейский выглядел очень недовольным. Не хватало еще, чтобы они из-за меня перессорились, подумал Джава, а вслух сказал:

– Господа мужественные полицейские!

Они повернули к нему головы. Как бы не обиделись, с запоздалым раскаянием подумал Джава, могут подумать, что я над ними издеваюсь, особенно тот, молодой, а ведь это – слегка перефразированное обращение из старой киносказочки про Буратино. – Спасибо вам большое, но я и сам прекрасно доеду, – продолжал он. – Тут рядом монор ходит. Спасибо.