Солдат из прошлого. Воскрешение

Эпиграф.

Если хочешь что-то скрыть, и чтобы к тебе не приставали, скажи людям правду. Они в нее не поверят и оставят тебя в покое» – универсальное правило для жизни на грани между светом и тьмой, когда большая часть мира уже прочно увязла во мраке, а ты все еще веришь в справедливость.

Пролог

Энергетическая матрица вселенной, в которую камрады невольно вторгались, занимаясь черным копом, была «перегрета» конфликтами интересов двух антагонистов – силами Зла и Добра. Мир, каким его создал Творец, дрейфовал к состоянию хаоса.

Нарушенное равновесие между конфликтующими вызвало турбулентность, которая пробудила солов – эмиссаров Творца. Солы дали свое заключение о возможных последствиях: когда критическая масса противоречий достигнет крайней степени, произойдет взрыв, который запустит механизм обратного счета времени – эволюция остановится или повернет назад.

Причину дисбаланса Творец обнаружил там, где меньше всего ожидал – среди людей, которых, несмотря на внешнее сходство, считал своим не очень удачным творением, незрелой энергетической субстанцией и по этой причине – малозначительным фактором, не способным ни на что повлиять. Наделенное свободой выбора, человечество, отдав предпочтение материальному, духовно обнищало. Остановившись в своём развитии, люди создали условия для глобального кризиса.

Судьи, которые отвечали за распределение энергии между Добром и Злом, с выводом солов о грозящей катастрофе согласились. И высказались за обнуление существующей версии вселенной, чтобы все начать с сначала. Творец поручил солам найти смягчающие обстоятельства и по возможности, решить проблему.

Свет и Тьма усиленно готовились к войне. Тьма плодила пириков. Свет – тех, кто оступился, останавливал у последней черты. Каждая душа становилась объектом беспощадной конкурентной борьбы.

Глава 1. В поисках стаи.

Максу исполнилось двадцать лет. Вечеринку по случаю дня рождения он перенес на другое время потому, что более важным для себя посчитал встречу с камрадами. Он познакомился с ними в сети – один раз напросился на совместный коп и с тех пор поддерживал отношения, поскольку главный среди них по прозвищу Мох, безошибочно определял места, где поиск всегда был удачным.

Предстояла очередная совместная вылазка в подмосковный лес. Макс наделся «поднять» что-то интересное для себя – монетосы, крестики, пуговицы и многое другое над чем можно было «размять мозг», пытаясь проникнуть в суть найденных предметов и событий, которые были с ними связаны.

Вопрос о продаже находок для Макса не стоял – ему просто нравилось искать и думать. В этом заключалась проблема, которая не позволяла ему основательно сблизиться с компанией Моха, но и отказываться от их наводок он не хотел. В качестве отступного приходилось отдавать в «общак» самое ценное, оставлять себе по сути «шмурдяк». Мох, да и все, кто занимался копательством, относил к этой категории то, чего нельзя было продать или обменять. Выбрасывать неликвидный мусор было не принято, чтобы не засорять не очень тщательно «пробитое» место – самим себе гадить – как-то совсем по тупому. Макс забирал все это и дома «медитировал» над ними, пытаясь представить какую жизнь вещь прожила и в чьих руках успела побывать.

Ему нравилось закрыть глаза и моделировать ситуацию, соединяя прошлое и настоящее мостом своего воображения. Иногда получалось настолько правдоподобно, что Макс задумался над тем, чтобы взяться за написание рассказов. Передумал по банальной причине – лень. Единственным осмысленным делом, на которое всегда находил время, были те самые поездки с камрадами Моха.

Макс и Мох учились в одном универе, но на разных курсах и, если бы не общий интерес, могли никогда не пересечься.

Против новенького Мох ничего не имел, хотя в тонкости поиска не посвящал и никогда не предупреждал заранее – куда едут. Это было неразумно с точки зрения безопасности, считал Макс: поиски велись в местах, где со времен войны оставалось много неразорвавшихся снарядов и гранат, что было потенциально опасно и непредсказуемо своими последствиями. Как-то раз он попытался высказать эту мысль вслух, но Мох, не дослушав, предложил ему удалиться из членов сообщества и не беспокоить никого подобными «ссыкливыми» идеями. И предупредил:

– Мы тебя к себе не тянули. Ты сам пришел, если что. Будь любезен, дружище, соблюдать наши правила, а не качать свои права, которых у тебя нет и не будет, если впредь будешь занудствовать на тему, что тебе страшно. Раньше надо было думать. Страшно? Сиди дома и дрочи перед компом. Всосал?

Жесткий выговор мог закончиться расставанием. Но Макс неожиданно для себя «включил заднюю» – представил, что снова останется один, а тут хоть какое-то подобие «семьи» – стая.

Присоединяясь к компании Моха, Макс решал для себя главную на тот момент задачу – избавиться от одиночества. Оно уже не радовало, как раньше, когда хотелось стать невидимкой для родителей. Он нашел тех, кто, по его мнению, был занят интересным делом и не хотел покидать этот островок, где чувствовал себя своим среди чужих.

Это был первый раз, когда Мох с ним вообще заговорил, хотя именно он позволил Максу присоединиться к сообществу, которое администрировал единолично и жестко. Это позволяло сообществу успешно развиваться, несмотря на регулярные облавы в соцсетях и в полях на тех, кто занимался черным копательством, как они.

После этой стычки Мох уже не скрывал, что будет лично присматривать за Максом. Но не с целью – избавиться, а наоборот – приблизить, поскольку Мох ощутил в новеньком характер и что-то еще, с чем в своей среде встретился впервые. Макс, по его ощущения, «раскорячился» между своим ипостасями, между светом и тьмой и не мог определиться – где ему лучше.

Мох старался поддерживать в группе дисциплину, которая опиралась на «кодекс справедливости» по отношению к ее членам. На пришлых и временных это не распространялось. Если Макса не вытурили после слов Моха, он уже считался почти своим. Над Максом, как дамоклов меч, висела еще одна, особая, проверка на лояльность. До нее могло не дойти, разве что сам Мох решит, что она нужна. Она объявлялась кодовыми словами:

– Камрады! Среди нас «крыса».

После чего включался режим «тревога» и все с подозрением смотрели друг на друга, пытаясь понять – кто. Далее – по сценарию, который Мох продумал до мелочей, не забывая о зрелищности.

Новенький, несмотря на видимое согласие с озвученными правилами, всем видом показывал, что остался при своем мнении. Формально придраться пока было не к чему. И все же Мох чувствовал в нем инородность, которая могла стать едва заметной трещиной в монолите его маленькой армии. Считая Макса своей личной «ошибкой», Мох старался не прозевать момент, когда можно будет провести «хирургическую чистку» рядов и укрепить свои позиции жестким решением проблемы, которую сам же и создал.

Внешне все оставалось таким же, как всегда. Пока шел сезон, они регулярно выезжали в поля. Каждый раз Мох интересовался:

– Новенькому сообщили? Нет? Сообщите. Не будем обижать человека, пока он нас ничем не обидел. Правда, камрады? Мы же за справедливость?

Стать «крысой» у Макса не было шансов – воспитание не то. Разве что Мох мог спровоцировать ситуацию и подставить. Но такого развития событий могло и не случиться – будущее представляло собой разрозненный пазл, который только начинал складываться и каждый новый эпизод занимал свою ячейку после того, как Макс делал выбор. Макс, а не Мох. Мох ощутил эту особенность новенького – влиять на события, понимая, что скоро, очень скоро им станет тесно. Мох мог бы не искушать судьбу и оставить Макса за скобками мира, где был почти богом. Но ему захотелось в очередной раз самоутвердиться. Сделать это за счет такого, как Макс, стало идефикс потому, что Мох чувствовал свою порочность, искренне считал себя ошибкой природы.

– Рано или поздно «она» захочет это исправить и сделает это с помощью такого, как Макс.

Откуда такая мысль к нему пришла, так и не скажешь. Интуиция и страх за свою жизнь никогда не оставляют тех, кто был зачат от мужчины с лишней Х-хромосомой, что считалось невозможным. Видимая женственность и мягкость натуры Моха с ранней юности компенсировались порочными наклонностями в сочетании с интересом ко всему, что выходило за рамки обычного. Мох, как и Макс, тоже завис между мирами, но в отличие от Макса, с тем, где ему лучше, определился сразу.

Они были два антипода, два полюса мироздания. Их встреча стала была одним из бесчисленных эпизодов борьбы за души людей, которые служили основным источником энергии, необходимой для удерживания равновесия, чтобы мир не сорвался в хаос, а новое Пришествие не стало способом достижения мира. После него Творцу все пришлось бы начинать заново.

Глава 2. Солдатский медальон.

Макса все устраивало вплоть до момента, когда на его глазах Мох вскрыл найденный солдатский медальон.

– Стой! Нельзя! Надо осторожно, все рассыпется! Какого хрена...., – Макс сначала заорал, когда увидел, что Мох начал отвинчивать крышечку, потом понял – бесполезно – Моху на его мнение плевать, он провоцировал Макса.

Мох театрально охнул, с усилием открутил крышку, капсула открылась, и он высыпал в ладонь Максу кусочки истлевшей бумаги. Мох театрально развел руками.

– Упс, надо было раньше сказать, что же ты сопли жевал?

Макс остолбенел, но интуитивно понял, что качать права не стоит – не то место: вокруг сплошной лес и болото. Они копали на единственном сухом пятачке, который Мох обнаружил, изучая старые карты и уже успели поднять немеряно оружия, советского и немецкого. Медальон попался Максу случайно, когда наткнулись на останки и шуровали вокруг в поисках чего-то, что могло пригодиться – ножа, портсигара, украшений, столовых приборов с немецкой маркировкой, иногда попадались даже серебряные. Солдатские трофеи могли быть любыми.

Отношение к останкам, своим или немцам, было одинаковое: поиск, перекапывание, перетряхивание, потом все засыпали и шли дальше. Макс такие копы не любил, предпочитал рыть там, где были блиндажи, где в основном жили, а умирали в окопах. Но в этот раз попался блиндаж, в который, судя по всему, попал снаряд и все, кто в нем был, остались в нем навечно. Блиндаж превратился в могилу, которую они откопали. Романтика поиска, в такие моменты по мнению Макса, сводилась к банальному осквернению.

В электричке Макс вспомнил тот случай с медальоном. Следом из подсознания всплыл эпизод из фильма о попаданцах в прошлое – один из героев, вернувшись «оттуда», с остервенением соскребал с руки татуировку со свастикой. Эпизод впечатлил.

– "Я бы не сделал такой. Свастику бьют не потому, что фашисты, а чтобы выделиться, «потролить» социум. Прошлое для большинства не имеет значения, или почти».

И все же случай с медальоном изменил его. Максу считал, что тот солдат «погиб» дважды – первый – во время боя и второй – вот так, когда «любознательные» потомки разрыли его могилу в поисках что бы продать, а что выкинуть, как ненужное – «шмурдяк» он и есть "шмурдяк".

***

Подъезжая к нужной станции, Макс искренне хотел, чтобы на этот раз обошлось без останков солдат. К «немцам» он относился спокойно. Моховские за это над ним подшучивали:

– Макс – патриЁт! Но не пацифист. А вот нам всех жалко.

Макс понимал, что его троллят, но никогда не спорил. Достойные аргументы были, но озвучивать их перед моховскими было сродни «метанию бисера» – не поймут, а отношения и так не самые хорошие.

Однако, все случилось так, как опасался Макс. Они наткнулись на окоп, в котором обнаружили останки всего одного солдата. Основная группа принялась курочить бывший окоп или воронку, а Макс, увидев истлевший солдатский сапог, остался стоять в стороне и смотрел. Без разрешения Моха подходить к «непробитому» месту не позволялось.

– Эй, ты, – окликнул Мох, – че встал, давай работай, шурши в отвалах, может там что найдешь.

Макс не возражал и занялся привычным делом – пересыпал из ладони в ладонь то, что подняли во время копа и отбросили в сторону. Сделав несколько привычных движений, замер – в руке что-то было. Размяв комок земли, обнаружил у себя в ладони небольшой удлиненный предмет, который узнал сразу – солдатский медальон из карболита.

– «Хорошо, что он тут один, понятно, что медальон его», – подумал Макс и незаметным движением засунул находку в рукав за отворот свитера, машинально. Когда опомнился, было уже поздно – его поведение могли истолковать однозначно – один раз спрятал, мог и в другой.

В бывшем окопе, помимо костей и остатков обмундирования, откопали проржавевший магазин к ППШ, целую каску и другие мелочи солдатского быта, изъеденные временем и ржавчиной. Искали автомат, нож, пистолет, портсигар. Ничего такого не нашли. С этой «могилой» поступили, как и с другими – останки сгребли в кучу и забросали землей.

«Уборкой» занимались, как правило, одни и те же, Макс всегда был среди «похоронной команды», как эту группу в шутку называл Мох. В этот раз Макс тихо, чтобы никто не слышал, прошептал:

– "Не обижайся, солдат, но твой медальон заберу. Обещаю, что сохраню его, как память о том, что ты был", – Макс сам удивился своей сентиментальности. Но на душе стало полегче – не как всегда. Но появилась новая «запара»:

– "Получается, что я теперь "крыса"?

Эта мысль неприятно царапнула сознание. О том, что ждало "крысу", Макс знал – не просто отпинают и с позором выгонят из группы, а скорее всего прикончат и пристроят в ближайшее болото.

Крысятничество в группе случалось редко. Основной состав был стабильным и сплоченным. Этого требовала конспирация, поскольку «бизнес» находился в острой конфронтации с законом и относился к категории криминальных, как и все, что имело отношение к торговле оружием и взрывчатыми веществами. За хороший сохран того, что поднимали моховские, можно было окупить затраты на оборудование и пополнить общую кассу. "Крыса" разрушала уклад и благополучие и потому каралась беспощадно. Второго шанса отступнику не давали никогда.

– "Нахрена я взял медальон? Теперь объясняй, что на меня нашло. Наверняка скажут, что не в первый раз.. Хотя что мне с него, это же просто солдатский медальон!"

Макс уже сам был не рад, что спас медальон. Риск потерять друзей, пусть и таких, спустя некоторое время, казался ему неоправданным, а поступок глупым, эмоциональным.

– "Что на меня нашло?" – это и правда было спонтанное решение, изменившее реальность. Но даже сейчас Макс не представлял, насколько эти изменения будут существенными и необычными, выпадающими за рамки всего, что он знали и видел в своей жизни до сих пор.

Прошло больше месяца. Медальон лежал в жестяной коробке вместе с другими находками. Сначала Макс хранил ее дома. Потом перепрятал в другое место, на даче и со временем о медальоне забыл – на дачу заселились родители, а он, когда они были там, принципиально туда не ездил, дистанцировался. Завел себе новую коробочку. О старой вспомнил при обстоятельствах, которые поделили его жизнь на ДО и ПОСЛЕ, снова изменив реальность и его самого.

Глава 3. Вечеринка с сюрпризом.

Лето заканчивалось. Макс по договоренности с родителями, которые перебирались после дачного сезона в Москву, был у себя на даче. Неожиданно позвонил Мох.

– Ты, кстати, зажал свой день рождения. Он у тебя был летом, случайно посмотрел на твоей странице. Или это фуфел? Колись.

Макс с досадой вспомнил, что хотел убрать реальную дату, но забыл. Насчет того, что Мох сунул нос в его данные случайно, конечно не поверил.

– «Что ему от меня надо?»

Пришлось признаться.

– Да, нет, все правильно, я не отмечаю. Подарков все равно не получишь, а отмывать дачу от блевотины надоело, – Макс надеялся отшутиться. Но не тут- то было, Мох, судя по всему, нацелился в гости, возможности отвертеться без веских причин, чтобы не вызвать подозрения, не было.

– Не парься, позовем девчонок с филфака, всё отмоют. Эту проблему, если других не придумал, беру на себя. Бухло мое. Остальное с тебя. Так, когда ты нас пригласил?

Компания начала собираться с обеда. Сколько в общей сложности собралось народу, Макс понятия не имел, приглашением тоже занимался Мох. Как именинник, он встречал вновь прибывающих гостей, из которых большую часть видел впервые. Макса все это жутко раздражало, но сказать Моху «нет» не мог.

Некоторые приходили, здоровались, жали руку, поздравляли, забирали часть выпивки, еду и уходили в поле, где было больше романтики и не надо было убирать – народ попался опытный, девушки ситуацию просекли сразу. К вечеру поток гостей иссяк. С поля доносилось пение и радостные вопли. Макс даже завидовал и с удовольствием присоединился бы к ним. Но Мох оставался в доме и ему приходилось тусить рядом – Мох за ним следил. Наконец, в доме остались только «свои» – моховские камрады во главе с ним.

Макс не знал, что делать, поскольку понятия не имел, как моховские обычно развлекаются – его на свои тусовки с выпивкой ни разу не пригласили. Мох расположился в дедовском кресле с коктейлем, от которого валил дым («…карбид он что ли туда насовал», – думал Макс), без предисловий начал:

–Именинник! Развлекай дорогих гостей! Мы ждем. Не знаешь как? Ок, я подскажу – покажи своё барахлишко. Заценим.

В просьбе не было ничего необычного. У каждого в личную «барахолку» попадали предметы, с которыми владелец (тот, кто нашел) не хотел расставаться. Если предмет не продавался и был ценным, то брался на внутренний учет. Если хозяин менял свое решение и вещь выставлялась на продажу, в общую кассу делался взнос, например, 6/7 от вырученной суммы. На первый взгляд могло показаться, что это несправедливо. Но, с учетом того, что разработкой маршрутов и поиском покупателей в значительной степени занимался Мох, такое деление отвечало общим интересам: хозяин вещи получал свою долю от общего числа участников группы.

В личных коллекциях могли находится весьма ценные экземпляры и Мох временами практиковал спонтанные ревизии – не пропало ли что из того, что косвенно принадлежало всей группе. Ревизии никого не пугали, напротив, хотелось похвастаться перед другими – этого у камрадов не отнять. Словом, ничего особенного, кроме одного «но» – у Макса, кроме «шмурдяка», ничего никогда не было. Разве что Мох хотел, чтобы он показал что-то, что нашел до того, как стал ездить с ними.

Кое-что в заветной коробке у Макса и правда было – он пробивал самостоятельно старые фундаменты на месте бывших деревень. Дачный поселок, в котором они сейчас находились, вырос немного в стороне от такой деревни. Часть домов сохранилась. От других остались фундаменты. Макс искал их, ориентируясь на гигантские сорняки и старые фруктовые деревья.

– Нет проблем! – Макс вышел из комнаты и вернулся через пару секунд с жестянкой в руках – достал из тайника. Открывая, вспомнил, что в этой же коробке, помимо всего остального, лежал тот самый солдатский медальон.

– Что? – спросил Мох, видя заминку Макса. – Ладно, не бойся, показывай уже.

Макс открыл коробку. Среди монет, крестов, конин и пуговиц лежал солдатский медальон. Мох усмехнулся, взял капсулу, покрутил, рассматривая со всех сторон.

– Сам нашел? Возле фундамента? Интересное место для медальона, не совсем подходящее. Наверное, дезертир потерял. Или раненый – старушка прятала в погребе от немцев. Да, Макс? Почему не вскрыл? Мы поступаем так – выпускаем душу, пусть полетает, не век же сидеть взаперти, как джину. Что в этом плохого?

– Там могут быть данные на пропавшего без вести, – Макс стоял перед нависающим над ним Мохом и чувствовал себя как «мальчиш-кибальчиш» из мультфильма.

– Допустим. Что с того? Одной фамилией на обелиске будет больше. Тебе не кажется, что это лицемерие? Сколько таких обелисков, облупленных или вовсе без табличек? О них вспоминают на 9-ое и забывают до следующего мая. Хочешь присоединиться к таким лицемерам? Видимо, да. А по-моему лучше быть честным – пропал без вести, значит так и должно быть. Табличка с фамилией – слабое утешение для того, чьи кости мы потревожили. Подумай об этом как следует, Макс и ты поймешь, что я прав. Потом еще раз спрашиваю тебя – почему?

– Что, почему? – Мох заставлял его оправдываться за то, что Макс лицемерием не считал, наоборот – переступил свой страх и спас медальон от «ритуала восстановления справедливости» по-моховски:

– «Что пропало без вести, то кануло в Лету, кто мы такие, чтобы грабить вечность?»

Звучало пафосно и цинично, но для моховских было верхом остроумия и справедливости. Ценности в солдатском медальоне для моховских- никакой, разве что возможность поюродствовать и покуражиться над тем, что для других было свято.

Макс не чувствовал угрызений совести – лишь опасение, что Мох задумал провести «показательную порку» и вишенкой на этом паршивом торте в честь дня его рождения выбрали его.

– Мох, не заводись, скажи просто – что я должен объяснять? За медальон? Так это «шмурдяк», причем голимый!

– Камрады, – начал Мох, оценив заход Макса – выставить его, Моха, занудным склочником, который придирается по пустякам. У каждого, наверняка, была какая-нибудь своя обида на «начальство»: на несправедливость в распределении доходов, на чрезмерную подозрительность и строгость. Моховские были незатейливыми ребятами, но мозги временами ворочались и у них, не говоря про чувства, которые Мох держал под контролем, не давая развиться в осмысленный протест и попытку уйти из стаи. – Нас хотят ввести в заблуждение, поставить под сомнение справедливость наших законов, приравнять «крысятничество», да, да, вы не ослышались, к невинной недооценке добытого нами «хабара».

Обвинение серьезное: крысятничество предполагало, что бывшие компаньоны могли сделать с ним, что угодно – избить, покалечить, даже убить. Этот расклад оставляли на случай, если за предполагаемую "крысу" никто из присутствующих не захочет поручиться – тогда оставалось одно – смерть и вечный покой в безымянной могиле, в которую успели превратить Мохов и К одно укромное болотце поблизости от Москвы. Даже Макса угораздило стать свидетелем разборки, которая закончилась подобным образом и на его глазах человека сунули головой в болото и утопили. Его заставляли держать за ноги, но он наотрез отказался. Но и не мешал – стоял рядом и смотрел, как на чудовищный квест. После того, как все было кончено, к нему подошел Мох:

– Вот, теперь ты точно один из нас.

До того болота было далеко, но судя по настрою Моха, это обстоятельство его не смущало, видимо уже придумал другой вариант – как утилизировать тело или все же это была еще одна проверка на лояльность Макса, в которую Мох никогда не верил, удивлялся, что он делает в их компании и хотел найти объяснение этой загадке.

Происходящее взволновало и стаю: солдатский медальон – не золото, следовало разобраться.

– «Наверное у него есть что-то посерьезнее медальона. Спрятал, а Мох узнал. Или подозревает. И хочет, чтобы этот м-к сам сейчас предъявил свою настоящую кубышку» – так решило большинство.

Мох подал знак, вокруг Макса образовалось "кольцо смерти".

– Камрады! – Мох уже вошел в роль "судьи". – Надеюсь, вы уже поняли, к чему весь этот перфомАнс. Я думаю, что среди нас "крыса". Кто-нибудь хочет что-то сказать? Может быть я не прав или мне показалось?

Ответом было молчание. Все понимали, что Мох что-то задумал, но что именно, для каждого, включая Макса, оставалось загадкой. Мох пока еще не назвал Макса "крысой". Формально оставалась возможность, что он скажет:

– «В стае справедливость превыше всего, а солдатский медальон правда шмурдяк».

Макс тоже надеялся на нечто подобное, не представляя, насколько успел настроить Моха против себя – его инородность не просто раздражала Моха – он был одержим тем, чтобы Макса «разоблачить», вопрос – в чем – этого Мох не знал.

– Повторяю, кто хочет что-то сказать? Никто? Я так и думал – единство стати превыше всего. Лишнее мы отсекаем.

Макс понял, что развязка близка. Он почувствовал, как его сердце заколотилось, на ускоренных оборотах, разгоняя кровь по телу, быть может на последних минутах жизни.

Стая смотрела на Макса с удивлением, но без сочувствия. Он всегда был немного чужим, а Моху виднее.

– Но, прежде чем имя "крысы" будет названо, и она будет казнена, сделаем то, что делали всегда. Мы не допустим лицемерия.

Мох, который все еще держал медальон в руке, начал демонстративно откручивать крышечку. Колпачок капсулы проржавел и не поддавался. Мох вытащил из кармана мультитул. Макс понял, что капсула будет вот-вот вскрыта и возможно имя еще одного погибшего будет утрачено навсегда. Зачем же он тогда рисковал, если сейчас не мог ничего сделать, чтобы… защитить того солдата, к которому обратился мысленно и пообещал, что сохранит медальон, как память о нем? Остатки самоуважения "утекали" из него, как жизнь с каплями крови.