Ритм войны. Том 2
– Да, – сказал другой, – но они также должны быть доступны. Их цель в том, чтобы позволить Сияющим зарядить щит буресветом.
– Как бы то ни было, Древняя, я настроена скептически, – ответила Венли. – Даже если человеки будут отвечать мне правдиво, едва ли они располагают нужными сведениями. Они еще не закончили картографировать все этажи башни, не говоря уже о ее тайных местах. Неужели вы действительно хотите, чтобы мы месяцами разговаривали с человеками, задавая расплывчатые вопросы про какой-то самосвет?
Глубинные загудели в ритме разрушения, но в остальном не стали ей перечить. Как и многие из Сплавленных, они принимали хорошо обоснованные возражения. Венли могла бы поучиться у них в этом смысле.
– Как я и говорил, – обратился один из них к остальным. – Можем обыскивать это место годами – и все равно ничего не найдем.
– Разве узлы не должны быть соединены с самосветной колонной? – спросила Венли.
– Да, – сказал Глубинный. – Кристаллическими жилами, для передачи буресвета.
– Тогда мы могли бы их отследить. Вы могли бы погрузиться в скалу и найти их, а затем последовать вдоль них наружу.
– Нет, – ответил другой в ритме насмешки. – Мы не можем видеть внутри камня. Мы можем слышать и петь, звуки Рошара направляют нас. Но этот фабриаль создан тихим. Чтобы отследить кристаллические линии, нам пришлось бы разбить камень и разорвать все связи с колонной. Это может полностью разрушить защиту башни, позволив Сияющим пробудиться и погубив наше дело.
– Значит, если вы найдете в башне самосвет, – сказала Венли, – вы не узнаете, привязан ли он к защитному полю. Вы можете разбить камень и обнаружить, что он был привязан к чему-то совершенно другому.
Сплавленные загудели в ритме насмешки. Венли дошла до пределов вмешательства, которое они могли принять.
– Нет, дурочка, – сказала фемалена. – Этот защитный фабриаль – новый. Добавлен к башне после ее создания. Таких самосветов немного. Остальная часть башни работает как единое целое, поэтому Рабониэль смогла включить ее защиту, наполнив камни пустотным светом.
Это на самом деле объясняло не так много, как они думали, но Венли запела в ритме раболепства, чтобы показать, как она ценит разъяснение и поправку. Однако ее разум все еще был ошеломлен последствиями того, что она узнала ранее. Все эти месяцы она боялась своих сил, убеждая себя, что не осмелится их использовать. Но почему она так волнуется сейчас?
Тимбре затрепетала: бояться пробовать что-то новое – это нормально. Естественно.
Но дело было не только в этом. Похоже, большую часть своей жизни Венли боялась чего-то не того. Ее любопытство привело к гибели слушателей. И теперь она играла с силами, которых не понимала, обнадежив целую группу тех, кто зависел от нее.
Если она сделает неверный шаг, Дул и остальные обречены.
Глубинные совещались. Однако фемалена продолжала наблюдать за Венли. Остальные трое, казалось, считали ее главной, потому что они замолкали, когда она говорила.
– Смертная, – сказала она Венли. – Последняя Слушательница. Немногие Царственные заслужили настоящий титул, и я нахожу странным, что такое случилось с дщерью предателей. Скажи мне, где бы ты разместила эти узлы, если бы выпала такая возможность?
– Я… – Венли настроилась на ритм мучений. – Я ничего не знаю о башне. Понятия не имею.
– А ты попробуй угадать, – не унималась Сплавленная. – Ну же.
– Полагаю, – сказала Венли, – я бы поместила узел в какое-нибудь место, где удобно заряжать его буресветом, но искать там никто не станет. Или…
Тут у нее появилась идея, но она ее подавила. Она не хотела им помогать. Чем больше времени потребуется, чтобы окончательно завоевать башню, тем лучше для ее народа.
– Нет, ерунда. О, Древние – я всего лишь невежественная дура.
– Возможно, однако ты еще и смертная и мыслишь как смертная, – задумчиво произнесла Сплавленная. – Смертные суетливы. Их жизни коротки, а дел слишком много. Но еще они ленивы. Они не хотят делать то, что должны. Скажешь, это неправда?
– Я… это правда, разумеется.
Сплавленная явно не желала услышать возражения.
– Да, – сказал другой Глубинный. – Имеет смысл поместить самосветные узлы – по крайней мере один из них – там, где зарядка буресветом будет происходить естественным образом, не так ли?
– Бури достигают такой высоты лишь изредка, – заметил другой, – но все-таки они сюда поднимаются. Так что было бы разумно поместить один узел там, где время от времени он будет наполняться силой сам по себе.
Внутри Венли Тимбре затрепетала в ритме печали. Это была именно та идея, которой она предпочла не делиться. Где было лучшее место для узла? Где-то снаружи – но не на балконах, где его могли заметить. Она посмотрела через атриум на большое окно. Глубинные явно пришли к такому же выводу, потому что они потекли к дальней стене, чтобы найти следы самосвета, встроенного снаружи.
Тимбре перешла на ритм разочарования.
– Да не хотела я им помогать, – прошептала Венли. – Кроме того, они почти все выяснили сами…
Тимбре снова затрепетала. Оставалось надеяться, что ничего не выйдет. В конце концов, это была всего лишь догадка.
Сплавленные не оставили ей никаких указаний, поэтому она ждала вместе со слугами, пока не увидела, как по коридору спешит знакомая певица. Мазиш, жена Дула, одна из приближенных Венли.
Она быстро шагнула вперед, перехватывая приземистую трудоформу, которая пела в ритме тревоги.
– Что такое?
– Венли, – сказала Мазиш. – Венли, они… нашли еще одного.
– Еще одного Сияющего? – спросила Венли в ритме замешательства.
– Нет. Нет, я не об этом. Я хочу сказать… – Мазиш схватила Венли за руку. – Еще одного – как ты. Еще одного слушателя!
57. Дитя вражды
Эшонай находила человеков бесконечно очаровательными.
Между первым и вторым визитом Эшонай организовала несколько попыток отыскать их родину. Внезапно все захотели присоединиться к ней, и она возглавила большие экспедиции. Но это были песни без крещендо – единственное, что ей удалось обнаружить, был одинокий человеческий аванпост на западе.
Они предупредили ее, чтобы она ждала второго визита в ближайшее время, но теперь этот визит, казалось, подходил к концу. Поэтому Эшонай использовала каждую оставшуюся возможность, чтобы понаблюдать за человеками. Ей нравилось, как они ходят, как разговаривают, даже как смотрят на нее. А иногда и нет.
Как сегодня, когда она прогуливалась по лагерю Гавилара Холина. Его слуги едва взглянули на нее, собирая вещи. Она подошла к одному из рабочих, который снимал тетиву с большого металлического лука. Мужчина, должно быть, видел, что она стоит рядом, но когда через несколько минут он выпрямился и обнаружил ее, то вздрогнул от неожиданности.
Такое странное поведение. Иногда ей казалось, что она может читать ритмы в движениях людей – тот человек с луком был настроен на тревогу. И все же они, казалось, не понимали, что слушатели могут слышать то, чего не могут они. Каково это, постоянно ходить без ритма в голове? Должно быть, больно. Или одиноко. Так пусто.
Человеки продолжали собирать вещи, складывая все в фургоны перед бурей. У них хорошо получалось предсказывать прибытие Великих бурь – они нередко ошибались с часом, но обычно угадывали день. Сейчас, однако, шла не обычная работа по подготовке к разгулу стихий. Они скоро уедут; она понимала это по тому, как они разговаривали между собой, как перепроверяли ремни и складывали палатки с бо́льшим тщанием, чем обычно. В ближайшее время они не собирались ничего распаковывать.
Ей хотелось, чтобы они задержались подольше – их первый визит был таким коротким, а теперь и этот второй заканчивался, толком не успев начаться. Возможно, она могла бы пойти с ними, как и сказала Венли. Она спросила, далеко ли за холмами их дом, но они не ответили и отказались поделиться картами.
Эшонай собралась уйти из их лагеря, но остановилась, заметив одного человека, стоящего в стороне от остальных. Далинар Холин смотрел на восток – туда, где находился Источник Бурь.
Любопытствуя, Эшонай подошла к нему и заметила: он вытащил свой осколочный клинок и придерживал перед собой, острием вонзив в камень. Казалось, он что-то ищет, но перед ним простирались только Равнины – пустое пространство.
В отличие от остальных Далинар сразу же заметил ее приближение, обернувшись, когда у нее под ногами скрежетнул камешек. Она застыла под его пристальным взглядом, который всегда казался взглядом большепанцирника.
– Ты одна из переводчиков, – сказал он.
– Да.
– Как тебя звать?
– Эшонай, – сказала она, хотя почти не сомневалась, что он снова забудет.
Люди, похоже, не очень хорошо различали слушателей.
– Ты там бывала? – Он кивнул на Равнины. – В центре?
– Нет. Я бы хотела побывать, но старые мосты… их уже нету. Чтобы снова их построить, надо много трудиться. Большинству моих соплеменников не нравится… я забыла слово. Кто ходит во всякие трудные места?
– Исследователи, наверное.
– Да. Исследователи. Раньше много исследовали. Теперь очень мало.
«До недавнего времени».
Он хмыкнул:
– Ты хорошо владеешь нашим языком.
– Мне нравится. Говорить по-новому. Думать по-новому. Это одно и то же, да?
– Да, возможно, так оно и есть. – Он обернулся и посмотрел через плечо на запад. В сторону своей родины. – Возможно, твой народ боится возвращаться туда, где когда-то жил.
– Разве можно этого бояться? – спросила Эшонай, настраиваясь на ритм замешательства.
– Места имеют над нами власть, паршунья. У мест есть воспоминания. Иногда чудесно отправиться туда, где еще ни разу не был… потому что там ты можешь стать кем-то другим. Никто от тебя ничего не ждет. И память, шквал бы ее побрал, тебя не тревожит.
– Мне нравятся новые места, – сказала Эшонай. – Потому что… они новые.
Она настроилась на ритм раздражения. Вышло совсем не то, что она хотела сказать; говоря на языке человеков, она чувствовала себя глупо. Трудно было выразить какую-нибудь глубокую мысль, потому что ритмы не соответствовали звукам.
– Мудрые слова, – сказал Далинар.
Мудрые? Он что, издевается? Человеки, похоже, не ожидали многого от ее народа и удивлялись всякому сложному разговору. Казалось, их забавляло, что слушатели не такие тупые, как паршуны.
– Я хотела бы увидеть места, где вы живете, – сказала Эшонай. – Я бы навещала вас, и вы бы навещали нас снова.
Далинар отпустил клинок; тот превратился в клуб белого тумана и исчез. Она настроилась на замешательство.
– Мой брат заинтересовался вами, – тихо сказал Далинар. – Это… Ну, будь осторожнее со своими приглашениями, паршунья. Наше внимание может быть опасным.
– Я не понимаю.
Это прозвучало так, словно он предостерегал ее от своих собственных соплеменников.
– Я устал давить на людей, – сказал Далинар. – На своем пути я оставил слишком много дымящихся дыр там, где раньше были города. Вы – что-то особенное, что-то, чего мы никогда раньше не видели. И я знаю своего брата – я знаю этот блеск в его глазах, это волнение. Его интерес может принести вам пользу, но за все приходится платить. Не спеши делиться буревым убежищем с теми, кого только что встретила. Не оскорбляй их, но и не торопись доверяться. Любой новобранец должен усвоить оба урока. В данном случае я бы предложил вежливость – но осторожность. Не позволяйте ему загнать вас в угол. Он будет уважать вас, если вы сумеете постоять за себя. И что бы вы ни делали, не давайте ему повода возжелать того, чем вы владеете.
Быть сильными, уметь постоять за себя, но не оскорблять их короля? Бессмыслица какая-то. И все же, глядя на него, слушая его спокойный, но твердый голос, она думала, что понимает. Казалось, некий ритм нес его намерение.
«Будь осторожна с нами. Мы гораздо опаснее, чем ты думаешь».
И еще он упомянул… сожженные города.
– В скольких городах живет ваш народ? – спросила она.
– В сотнях. Количество людей в нашем королевстве ошеломило бы тебя. Оно во много раз превосходит количество паршунов, которые обитают здесь.
Невозможно. Это… невероятно!
«Мы так мало знаем».
– Спасибо, – сказала Эшонай.
У нее получилось произнести слово на языке человеков, но в ритме благодарности. Значит, их все-таки можно объединить.
Он кивнул ей:
– Мы уходим. Я понимаю, что визит был коротким, но моему брату нужно вернуться в свои земли. Мы… конечно, встретимся еще. Мы отправим к вам посла. Я обещаю.
Далинар повернулся – словно покатился валун – и направился к своему буревому фургону.
Венли казалось, что ярко-красный самосвет прожжет дыру в кармане. Она съежилась в одном из буревых убежищ – широкой расселине неподалеку от города, которую они прикрыли панцирями и замазали щели кремом. Каждое такое убежище находилось на вершине холма, так что вода из него утекала по склонам.
Ближайшие родственники Венли собрались здесь, чтобы поболтать и попировать, как они обычно делали в дни бурь. Остальные казались такими веселыми, разговаривая в ритме радости или признательности, пока ели у огня, слушая, как мать Венли поет песни при свете необработанных светсердец.
У них была природная, бугорчатая форма. Они накапливали буресвет, но ни одно не светилось так же ярко, как странный самосвет у нее в кармане. Тот, что дала ей женщина. Венли казалось, что он должен гореть, хотя он был холоден, как обычный камень. Она настроилась на тревогу и посмотрела на остальных, опасаясь, что они увидят это слишком красное свечение.
«Я должна выйти в бурю, – подумала она, слушая, как стучит дождь по камням снаружи. – Эта считается? Я вижу, как буря там, снаружи, вспыхивает и создает свой собственный ритм, слишком неистовый. Слишком дикий».
Нет, она устроилась недостаточно близко к выходу. Сидя в убежище, она не сможет даже случайно принять бракоформу, которая была единственной трансформацией, совершаемой регулярно. В конце концов, никто не хотел возвращаться в тупоформу.
Но ведь были и другие формы. Она почти поняла, как обрести ту, которая нужна для боя. И теперь… с этим самосветом…
Несколько недель она носила его с собой, боясь того, что может произойти. Она взглянула на мать и близких родственников, которые сидели и слушали. Восхищались прекрасными песнями. Даже Венли, которая слышала их сотни раз, поймала себя на том, что ей хочется вернуться и сесть у ног матери.
Никто другой не знал, что происходит с Джакслим. Мать хорошо это скрывала. Правда ли, что другие формы могут помочь ей? Человеки уходили, так что это последний шанс Венли попробовать драгоценный камень, а затем, если он не сработает, попросить помощи у женщины, которая дала его ей.
Венли настроилась на ритм решительности и, поднявшись с места, направилась к выходу из убежища, где они привязали свои самосветы для обновления – достаточно близко к буре, чтобы получить свет от прикосновения Укротителя. Несколько слушателей зашептались позади нее, их голоса звучали в ритме забавы. Они думали, что Венли решила принять бракоформу, несмотря на все заверения, что никогда этого не сделает.
Однажды ее мать улыбнулась в ответ на вопрос и объяснила, что мало кто принимал бракоформу намеренно. Это происходит само собой, как внезапный приступ жажды. А иной раз стоило выбрать себе местечко слишком близко к выходу во время бури – и внезапно бабах! Превращаешься в тупицу, которого интересует только размножение. Венли стало неловко оттого, что соплеменники приписали ей подобные мысли.
Она добралась до мокрого камня на краю убежища, где сгрудились спрены дождя, устремив к небу очи и вцепившись в землю коготками. Ветер и гром здесь звучали громче, словно боевые кличи соперничающей семьи.
Возможно, лучше всего просто отдать самосвет матери, и пусть она ищет новую форму. Разве не в этом суть?
«Нет, – подумала Венли, дрожа. – Не в этом».
Месяцы, потраченные на поиски новых форм, ни к чему ее не привели – в то время как Эшонай завоевывала все больше и больше признания. Даже их мать, которая раньше называла исследования Эшонай глупыми, теперь говорила о ней с уважением. Она нашла человеков. Она изменила мир.
Венли делала то, что полагалось. Она оставалась с матерью, день за днем разучивала песни, помня о долге. Но похвала доставалась Эшонай.
Не давая себе возможности передумать, Венли шагнула на склон холма, вступая в бурю. Сила ветра заставила ее споткнуться и соскользнуть вниз по мокрой скале. В мгновение ока она перешла от укрытого, наполненного песнями тепла к ледяному хаосу. Ураган звучал так, словно вокруг нее ломались инструменты и песни умирали, едва родившись. Она старалась держаться ритма решимости, но к тому времени, когда она забралась за большой валун и прижалась спиной к камню, он превратился в ритм ветра.
С этого момента ее разум переключился на ритм мольбы, граничащий с паникой. Что она делает? Это безумие. Она часто насмехалась над теми, кто выходил в бурю без щитов или другой защиты.
Она хотела вернуться в убежище, но была слишком напугана, чтобы шевельнуться. Что-то большое рухнуло на землю поблизости, заставив ее вздрогнуть, но мгновение темноты в завывающем урагане помешало увидеть, насколько близок был удар. Как будто молния, ветер и дождь сговорились против нее.
Венли сунула руку в карман и достала самосвет. То, что раньше казалось таким ярким, теперь выглядело хрупким. Красный свет едва озарял ее ладонь.
Разбить его. Она должна его разбить. Уже онемевшими от холода пальцами она пошарила вокруг и в конце концов нашла большой камень. Земля здесь растрескалась, образуя круг, поперек которого Венли могла бы улечься. Она отступила в относительное укрытие валуна, дрожа, держа самосвет в одной руке, подобранный камень – в другой.
Затем наступила тишина.
Это было так неожиданно, так внезапно, что у нее перехватило дыхание. Ритмы в ее сознании слились в один, единый и ровный. Она посмотрела вверх, в чистейшую тьму. Вокруг теперь было сухо. Венли медленно повернулась и снова съежилась. В небе простиралось подобие лица, сотворенное из облаков и естественного света. Нечто огромное и непостижимое.
– ТЫ ПОЙДЕШЬ НА ЭТОТ ШАГ? – Голос, который не был голосом, прошел сквозь нее, вибрируя, словно ритм.
– Я…
Это был он, спрен Великих бурь – Укротитель. В песнях его называли предателем.
– ТВОЙ НАРОД ТАК ДОЛГО НЕ СЛУЖИЛ НИ ОДНОМУ БОГУ. ТЫ СДЕЛАЕШЬ ЭТОТ ВЫБОР ЗА ВСЕХ СОПЛЕМЕННИКОВ?
При этих словах Венли почувствовала и трепет, и ужас. Значит, в самосвете действительно что-то было?
– Мой… моему народу нужны формы! – крикнула она громадному существу.
– ЭТО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ФОРМЫ. ЭТА СИЛА ИЗМЕНЯЕТ СМЕРТНЫХ.
Сила?..
– Ты служил нашим врагам! – воззвала она к небу. – Как я могу верить тому, что ты говоришь?
– И ВСЕ ЖЕ ТЫ ДОВЕРЯЕШЬ ДАРУ ОДНОГО ИЗ ЭТИХ ВРАГОВ? КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, Я НИКОМУ НЕ СЛУЖУ. НИ ЛЮДЯМ, НИ ПЕВЦАМ. Я ПРОСТО СУЩЕСТВУЮ. ПРОЩАЙ, ДИТЯ РАВНИН.
ДИТЯ ВРАЖДЫ.
Видение исчезло так же внезапно, как и появилось, и Венли снова оказалась наедине с бурей. От потрясения она чуть не выронила свою драгоценность, но затем, ежась от бойкого ветра, положила светящийся самосвет на землю. Сжала в руке камень, скользкий от дождя. Заколебалась.
Надо ли проявить осторожность?
Но разве величие достигается осторожностью?
Эшонай не была осторожна, и она открыла новый мир. Ударом камня Венли разбила самосвет. Свет вырвался облачком, и она поморщилась под проливным дождем, готовясь к чудесному превращению.
– Наконец-то! – воскликнул кто-то в ритме раздражения. – Ух и натерпелся же я!
Красный огонек превратился в крошечного мужчину-человека: он стоял, уперев руки в бока, и слабо светился посреди бури.
Венли крепко обхватила себя за плечи, дрожа и смаргивая дождевую воду.
– Спрен, – прошипела она. – Я призвала тебя, чтобы ты даровал мне одну из древних форм.
– Ты? – спросил он. – Сколько тебе лет? Есть еще кто-нибудь, с кем я мог бы поговорить?
– Сначала поведай мне этот секрет, – потребовала Венли. – Потом мы передадим твою форму другим. Она может исцелять, верно? Мне так сказали.
Он не ответил.
– Ты не смеешь отказывать! – крикнула Венли, хотя ее слова потонули во внезапном раскате грома. – Я страдала так долго, чтобы добиться этой цели…
– Вот только не надо устраивать сцен! – сказал маленький спрен, топнув ногой. – М-да, придется воспользоваться инструментами, которые нашлись в сарае, даже если они чуток заржавели. Ладно, вот в чем суть. Я собираюсь поселиться внутри тебя, и вместе мы будем делать невероятные вещи.
– Мы принесем полезные формы моему народу? – спросила Венли, стуча зубами.
– Ну да. И нет. Какое-то время нам нужно, чтобы ты выглядела так, будто все еще находишься в трудоформе. Мне нужно выяснить, как сейчас обстоят дела на старом добром Рошаре. Давненько я тут не был. А ты сможешь попасть в Шейдсмар, если понадобится?
– Ш-Шейдсмар?
– Да, нам нужно добраться до бури там. Той, что поновее, на юге? Где я вошел в этот самосвет… Ты понятия не имеешь, о чем я говорю. Восхитительно. Ну ладно, приготовься – у нас дел невпроворот…
Стоя у входа в убежище и пытаясь высмотреть сестру, Эшонай настроилась на ритм тревоги. В хаосе бури почти ничего не было видно: вспышки молний, хотя и яркие, были слишком короткими, чтобы позволить рассмотреть местность.
– Она действительно это сделала? – весело спросил Тьюд, когда подошел к ней, жуя какой-то фрукт. – Столько ворчала, а теперь взяла и вышла наружу, чтобы стать брачницей.
– Сомневаюсь. Она уже несколько месяцев пытается найти боеформу. Она не собирается становиться брачницей. Во всяком случае, она слишком молода.
Человеки были удивлены тем, как молоды Эшонай и Венли, – очевидно, они стареют медленнее? Но до официального совершеннолетия Венли оставалось еще несколько месяцев.
– Такое решение принимали и те, кто помоложе. – Тьюд потер бороду. – Знаешь, я вот о чем подумал: между бывшими брачниками остается связь.
– Ты просто вбил себе в голову, что это смешно, – сказала Эшонай с упреком.
– Ага, точно!
Он рассмеялся. Гром сотряс убежище, заставив обоих на время замолчать, настроившись из уважения на ритм ветра. Было что-то удивительное – хотя и опасное – в ощущении вибрации самой бури.
– Сейчас не время отвлекаться на такие глупости, как бракоформа, – сказала Эшонай. – Человеки снова уйдут, как только закончится эта буря. Мы должны послать кого-нибудь с ними.
– Иногда ты слишком ответственна себе в ущерб, Эшонай, – ответил Тьюд; он оперся рукой о стену и наклонился вперед, позволяя дождю хлестать себя по лицу.
– Я? Ответственная? Мама могла бы тебе кое-что об этом рассказать.
– И это бы напомнило мне о том, как вы обе похожи, – сказал Тьюд, настроенный на ритм радости и улыбающийся буре, как дурак. – Я собираюсь сделать это на днях, Эшонай. Проверим, пойдет ли со мной Била. Жизнь – не только работа в поле или рубка дров.
С этим Эшонай могла согласиться. И она полагала, что может понять кого-то, кто хочет в своей жизни заниматься каким-нибудь другим делом. Никто из них не появился бы на свет, если бы их родители не решили стать брачной парой.
И все-таки эта идея заставляла ее настраиваться на тревогу. Ей не нравилось, как сильно брачная форма меняет образ мыслей. Она хотела быть собой, со своими желаниями и стремлениями, и чтобы никакая форма их не подавляла. Хотя, конечно, даже сейчас на нее влияла трудоформа…
Она настроилась на ритм решимости и выкинула эти мысли из головы. Где же Венли? Эшонай знала, что ей не следует бояться за сестру. Слушатели все время уходили в бурю, и, хотя это нельзя было назвать абсолютно безопасным, ей не стоило напевать в ритме тревоги, как делали люди, когда говорили о Великих бурях. Бури были естественной частью жизни, Рошар даровал их слушателям.
В самой глубине души шевельнулась мысль – насколько легче будет жить без Венли, без ее постоянного нытья, без ее зависти, – но Эшонай не хотела ее признавать. Все в делах Эшонай – каждый разговор, или план, или вылазка, – усложнялось, когда вмешивалась Венли. Проблемы возникали из ничего.
Такие мысли были слабостью Эшонай. Ей надлежало любить сестру. И она действительно не хотела, чтобы с Венли что-нибудь случилось, но было трудно не вспоминать, как спокойно все шло без участия этой дурочки, склонной все драматизировать…
Из бури появилась блестящая от дождя фигура, подсвеченная молнией. Разглядев, что это Венли, Эшонай снова почувствовала угрызения совести и с усилием настроилась на радость. Она вышла в бурю и помогла сестре одолеть остаток пути.
Венли осталась в трудоформе. Мокрая, дрожащая фемалена в трудоформе.
– Не сработало, да? – спросил ее Тьюд.