Глобус Билла. Первая книга. Почти человек
Билл, хотя его умолял отец, в армию не пошёл. Весь срок он топил котлы в какой-то прачечной, но заодно негласно приобрёл некую военную специальность. Ну, может, он и привирал для таинственности или даже врал вовсю, чтобы утешить отца. Билл на отцовские попрёки всякий раз отвечал, что, зато он чист – как чистокровная нибирийская девица.
Чаятельно, Ас знал, правда это или нет. В смысле, речь не о девице. Но у него разве дознаешься? В своё время он, по слухам, служил в том заведении, при котором числилась прачечная, но ушёл оттуда. Кажется, был какой-то скандал, а может, и нет.
Мимо прошёл тот, кто опознал Билла, с неуловимым лицом и голосом. Замедлился, прислушиваясь и отвернувшись. Билл успел его разглядеть. От паркета под ногами было впечатление, что его натирают дважды в день. И от этого лица тоже. Причём, трут, как следует, и в отличие от паркета – наждаком.
– Здесь чего не хватает. – Сказал Билл, налюбовавшись и паркетом и лицом, и подходя к Асу. – Мама бы так сказала.
Оглядываясь, он снова пустил было в ход свои нахваленные руки, но вовремя опомнился. Ас холодно ответил:
– Разве? Но здесь же всё так и блестит, – он повёл плечом, и тень его прошлась по стенам и гостям.
– Огня здесь нет.
– Какого тебе надобно огня?
Билл исподлобья взглянул.
– Внутреннего… который проступает наружу, и его не утаишь.
– Любовных дел, что ли? – Твёрдым голосом молвил Ас.
Билл засмущался.
– Тш.
– В смысле есть ли свеча, об которую ты бы не погрел свои…
Билл взглянул на свои многозначительные толстые пальцы.
– Тебе должно быть стыдно, бастард. – Строго сказал он.
– Вот незадача-то, – не шевелясь, ответил тот, – мне не стыдно. Вестимо, оттого, что я отдал долг Родине, погрев её.
– А я-то – как отдал. Сколько френчей с окровавленными нарукавниками были отпарены, благодаря моим выразительным рукам, почерневшим от угля.
Заметив сбоку сутолоку, Ас отвлёкся. Билл, избавившись от критикана, принялся пугать какую-то даму, показывая ей часы Аса.
– Нет, ты подойди… Подойдите, сир Александр. Пожалуйста.
Ас, слегка двинув какими-то мышцами лица, которых у обыкновенных мужчин нету даже при ежедневном посещении зала с тяжестями, позволил ему цапнуть своё запястье.
– Видите? Цифирки-то? Двадцать два, затем двоеточие и двадцать один. Вот… что у нас было в две тысячи двести двадцать первом… пардон – втором, году?
– Война. – Сказал кто-то.
– Национализация?
– Ещё предложения, господа?
– Война? – Помявшись, сказал тот же голос.
Кто-то торопливо шёл, крича:
– Война, сир Баст! Война. Я вспомнил. Ну, как же. Или, ну, национализация.
– Спасибо всем. – Сказал Билл и отпустил запястье Аса, которое тот зло отдёрнул. – Страшная бестия, эта история, столько событий. Запутаешься. Но дело в том, господа, что часы, в частности, вот эти суровые командирские на прельстительном мужском запястье… дамы, у вас есть возможность взглянуть на его безымянный палец… так вот, и те, и эти устроены по принципу Больших Часов. Сколько отпущено нам, столько и вставили в циферблат. Потому у нас после две тысячи триста пятьдесят девятого года ничего не будет.
– Как? – Спросила статс-дама. – Совсем ничего?
– Кем отпущено?
– Как на Эриду… – Вырвалось у кого-то.
Почему-то смятение посетило всех гостей разом и хрупкая их толпа – ключицы в алмазах и пластроны с алмазными булавками – трогательно сдвинулась. Показалось ли Биллу, что кто-то смотрит внимательными и ничуть не испуганными глазами из этой толпы?
Ох ты, Абу-Решит… да конечно, не показалось. Интересно, в папиной личной службе костюмам выдают алмазы? И куда им вставляют проводки?
Строгое личико Аса с его всегдашним трагизмом в серых, вытащенных из холодильника и почему-то красивых глазах, показало известную формулу: выпутывайся сам, чувак. Это при том, что Билл прекрасно мог представить, как сир Александр делает шаг и заслоняет его, дурака, от пули и вот – пуля врезается в его белую рубашку, натянутую на груди как бы чем-то железным, хотя там только он сам. И так Билл увидел это ясно – ну он бы такого не позволил, понятное дело… но картинка милая, отчего бы не полюбоваться. Даже потрясти головой и прижмуриться пришлось, чтобы вытряхнуть изображение.
Но вдруг Ас поставил бокал на врезанный в воздух поднос, и показал себя во всей красе. Не зря Билл нафантазировал себе историю с пулей.
Ас прошёл в середину и, обернувшись на каблуке, оглядел зал и гостей.
И?..
И всё.
А что вам, господа, надо?
Это если вы, возможно, пройдёте на середину зала и оглядите гостей, ничего не будет… о, не хочу вас обидеть.
Но если вы – он. Если у вас вечный холод в глазах и плечи под штатской рубашкой и пиджаком, как металл, если ваша походка – это походка убийцы или героя, тогда вы сможете остановить любое смятение, и даже трусливые сердца вам подчинятся. И будет забыт страх. Страх, представьте… и тот будет позабыт.
Это всё, что понадобилось, чтобы у них стёрлась память о неудачной шутке Билла. Первым вздохнул посол – сказалась мощная столетняя выучка. Он с некоторой обидой посмотрел на статс-даму, которая сделала глубокий выдох: глаза у неё были безумные.
Вообще, все ещё не вполне пришли в себя после выходки Аса. Посол с кривой улыбкой в обыкновенных нибирийских, вполне приемлемых глазах, сказал:
– У вас в столице… много всего… вы шалуны, господа.
(Короткий подавленный взгляд в сторону, где минутой раньше стоял Ас.) Свою обиду посол выразил тем, что тронул свою булавку. Билл изрядно распотешил себя, воззрившись на неё, сверкнувшую украденным у пустошей Эриду огнём, и представив, как посол тщетно вслушивается во вкрадчивый шёпот во глубине собственного существа.
– В газете, господа. Скандал с каким-то типчиком, выпустившим зверей, предназначенных для Праздника Летнего Солнцестояния.
Билл взглядом упёрся в пол, и дурная улыбка коснулась его губ.
Статс-дама вспомнила про посла и вообще, про всё, и сказала:
– Да? Правда? И вы верите газетам?
Посол застенчиво хмыкнул. Весь его вид говорил, что да – он верит газетам. А чему тогда верить? Но отвечать ему не пришлось. Какой-то сбоку сказал:
– Подлец. Его самого надо было… в праздник Солнцестояния.
Посол переспросил:
– Что?
Статс-дама расширила глаза. Посол сунул руку за пластрон и ничего не вытащил. Кто-то подал ему свернутую газету.
– Ах да… вот. – Ничуть не удивившись, сказал он, принимая из безмолвной руки газету. – Позвольте, вот тут… Нет, это не то. Ах, господа, какая прелесть, тут про наш саммит. Это по итогам наших переговоров. Мирное соглашение… Условный суверенитет…
Билл шепнул Асу:
– Сказать ему, что такого не бывает? Мол, Древние писали? Всё такое.
Ас возразил:
– Не мучай ты его.
– Но он же ерунду говорит, милый.
– И пусть говорит.
Посол тем временем читал:
– Однако… вот …представьте, господа, его самого выпустили уже.
Кто-то нравоучительно отозвался:
– Протекция, господа. Вот наша богиня.
Статс-дама забрала газету у посла таким движением, что хоть её руки не могли поспорить за первенство на выразительность с его высочеством, но посла просто передёрнуло.
Дружки, незаметно во время возросшего интереса к прессе, отошли в сторонку и теперь могли наслаждаться наблюдением за нравами и булавками. При этом оба прекрасно понимали, что оба также находятся под наблюдением. В этом и состоит прелесть истинного наблюдения, заключает хроникёр, в третий, но не в последний раз использовав это слово.
В толпе царедворцев так завлеклись газетой, что не заметили, что принц и сир Александр покинули их. Кто-то сказал – это был женский голос:
– Какой он…
Другой, мужской ревниво возразил:
– Из этих…
Билл и Ас обменялись взглядами.
– Из каких?
– Не имеет ровно никакого значения. «Из этих» может обозначать всё, что угодно.
Когда газета, которую передавала волна, приблизилась, Билл мельком взглянул на фото. Чёрно-белый, сбитый движением снимок, ничего не разобрать. Билл сказал:
– Нибириец, утративший свободу, всегда выглядит утратившим индивидуальность.
– Что утративший? – Переспросил кто-то.
Ас толкнул Билла взглядом.
– Ой да ладно, меня-то не повесят. Наверное… тебе лучше знать. Ты же бывший офицер… – Билл громко просипел. – Это правда, что ты служил в… ну, в. Ну, ты понял?
Обернулся и, не обращая внимания на совершенно бестрепетного наперсника, громко сказал:
– Я, ей-Абу-Решит, боюсь его… Откуда мне знать, чему их там учили?
Женщины и без того после выходки Аса поглядывавшие на него, стали склонять голову к ушку соседки и так далее – по принципу домино или как там это называется. А так как здесь были сплошь отборные нибирийки со своими отборными алмазами, то в таком внимании ничего обидного не было, а даже было что-то лестное.
Посол, не зная, как отметиться в этой неотрепетированной интермедии, сказал велегласно:
– Говорят, в каком-то подразделении особого назначения учат даже прикидываться мертвым.
Статс-дама неуверенно осенила себя улыбкой. Ас почти умоляюще взглянул на Билла, перед которым замечание посла разверзло бездну возможностей.
Билл глотнул из бокала, и лицо его приняло тоскливое выражение. Ас понимающе смотрел на него.
– Какой чудный напиток. – Молвил Билл. – А нет ли тут… чего-нибудь попроще, от чего можно прикинуться мёртвым?
И он стал оглядываться. Ас сказал пианиссимо:
– Давай-ка отсюда… пока ты не сказал Слово Правды.
Отошли разом, не улыбаясь и усиленно разговаривая. Гости расступались, полагая, что молодые люди в этот момент вершат судьбу Родины. Таким удачным манером продвинулись за спины гостей – и к выходу за двумя глухими с виду шторами. Это говорило о знании пути. Но разве царский сын не владеет всеми тропинками своей Родины? О Господи, до чего же глупая фраза.
Короткий путь в кухню начинался, оказывается, недалеко. Нырнув вслед за сложившейся вдвое спиной Аса, смеясь глупым смехом и попытавшись пощекотать посольского заступника, Билл сказал в темнейшем коридорчике:
– Может, у них найдутся животные, которых мы выпустим?
Кто-то, сдвинув воздух, тёплым крылом погладил его. Билл, не сдерживаясь, взвизгнул. И тут, тремя ступеньками ниже, раскрылась низенькая дверь, чудесно
запахло едой, и выбежал кто-то белый и охнул.
Ас извинился. Белый повар проводил их сверкнувшим взглядом огромных глаз – то была женщина. Билл едва не вывернул голову, пытаясь разглядеть ускользнувшую фигуру. Видимо, она заняла его воображение, потому что когда они, выпрямившись, вошли в огромную жарко натопленную кухню, Билл, позабыв о снадобьях, спросил дрогнувшим голосом:
– Из Хорсов?
Ас молча кивнул.
– Мне не показалось? Хорс… тут?
– А что такого, – сказал Ас, в то время, как подмастерье их уже вычислил и, нагнувшись к соседу, останавливая за локоть, сообщил, что здесь в гостях – сам… – Хорсы никогда не отделяли себя от всех остальных.
Издалека сквозь вздохи и хохотки к ним шёл старый мохнатый нибириец.
– Старина рыжий! – Закричал он. – Вот оно, солнышко наше! И с ним злой серый волк! Ну, что, господа, вы, стало быть, страдаете от жажды?
– Те, те. Те. – Сказал Билл. – Зарабатываете очки на будущее?
Мохнатый шеф-повар закатил глаза, сложил руки на выпуклом животе и воскликнул:
– Красная моя звёздочка! Наследничек кровавый! Если вы не будете проливать кровь направо и налево и не переполните реки Нибиру, уж мы-то молиться на вас станем!
Ас заметил:
– Нет, это будет жалкая струйка, не мощнее той, которой некто давеча оросил парадное крыльцо в столице.
Билл укоризненно сказал:
– Фу, мы же на кухне, тут кушают.
Вернулась женщина, поразившая воображение Билла и тонкая в белом пробралась среди выстроившихся слуг. Она взглянула загадочными глазами на двух блистательных гостей и показала ресницами на дверь.
За нею пробиралось несколько фигур в пластронах и алмазах.
– Вот, – воскликнул шеф-повар, – гости, пожелавшие разделить с вашим высочеством схождение в ад! Как ты смела привести их сюда?
Женщина с чертами рода Хорс притворно потупилась, но губы её улыбались. Гости, подбирая подолы и придерживая пластроны, размещались среди пролетариев. Статс-дама, которая тоже была тут, сказала, ревниво взглянув на женщину Хорс:
– И мы разгадали ваше намерение, принц. А вы тут, – она огляделась, – разговаривали о струях?
– Благодати, – перебил Ас, кланяясь, – которую обильно изольёт на своих подданных его высочество, когда высочество сменит на величество. Билл…
– И если тут есть Вечные, – громко сказал тот, – привет им также. Пусть запишут на папирус, что намерения мои чисты, как эти струи.
Статс-дама, к руке которой присосался Билл, шепнула:
– За окнами дождь пошёл. Слышите? …вот добрый знак.
– Воистину. А что же господин посол?
Она отмахнулась:
– Он всё ещё говорит о флаге. Сколько ткани пошло, да сколько иголок…
– А сколько женских рук, исколотых иголками!
И он поднял запястье дамы, любуясь. И пальцы, и алмазы были хороши. Тут раздался смех, и Ас зорко углядел, что эти слегка деланные басовые ноты исходят от мальчишки в мешковатом костюме замаскированного богача.
Все повернулись на смех.
– Что же вы смеётесь, сударь?
– Он держит левую руку.
Билл повернул предмет.
– Но, быть может, дама шьёт флаги левой рукой? Какой рукой вы шьёте флаги?
Статс-дама смутилась.
– Теперь вы держите правую.
Билл сказал:
– Не всё ли это равно, сударь?
– И это говорит тот, кто… Верно, что королевичу в детстве долго не могли втолковать, где у него правая рука, а где левая?
Билл под смех гостей и пролетариата, принял бокал левой у шеф-повара и другой у женщины Хорс. Поднимая их, сказал:
– Просто я в совершенстве владею двумя руками.
– Да?
– Надеюсь, вы не заставите меня доказывать?
– Вы сдаётесь?
Мальчишка вытащил руки из-за спины и чем-то бросил в Билла, подносившего бокалы к губам по очереди. Ас успел заметить зоркий, отдающий вечностью взгляд.
Билл отбросил пустые бокалы поймавшим их гостям и сам поймал. Рассмотрел.
В правой у него было яблоко, в левой колбаска.
– Скипетр и держава? Ловко, ваше высочество.
Он надкусил яблоко. Понюхал колбасу.
– Хорошая? – Тревожно спросил шеф-повар.
Билл закатил глаза. Повернулся к статс-даме, опять оказавшейся рядом.
– Сударыня, подкрепитесь.
Все засмеялись. Дама вертела в пальцах ужасную с виду колбасу с явным одобрением. Пожирая яблоко, Билл спросил, показывая уменьшающимся плодом, носящим отпечатки крупных зубов, на мальчишку:
– Довольны вы, мальчик?
– Разве он не единственный в своём роде? – Прошептала статс-дама. Верёвочка колбасная обвилась вокруг её белого пальца с острым ногтем.
– Вы уверены? – Спросил мальчишка. – На яблоке проступили контуры материков и океанов?
Билл сказал:
– Ах, нахал. Разве мужчинам не подобает снимать головной убор в помещении? Ну, за исключением моего отца?
Мальчишка покорно потянулся к голове и стащил шапочку. Светлые длинные волосы…
– Вы красивы, сударь. – Заметил Билл. – К чему же вы одеваетесь так дурно?
Мальчишка расстегнул и стащил куртку неуклюжими движениями, отставляя хрупкие локти. Под курткой была у него белая рубашка.
Сдавленный смех присутствующих просыпался вместе с солёным горошком, который шеф, вытягивая губы от усердия, высыпал в деревянное блюдо. Билл выгнул губу и вопросительно посмотрел на Аса.
– А он… она права. Вы мальчика от девочки отличить не можете, ваше высочество, – расшалившись, сказала статс-дама, повесив колбасу на какой-то гвоздик. – К тому же, прехорошенькой…
Ас грубо захохотал. Билл под общий смех покаянно развёл руками с рельефно объеденной половиной яблока. Ас смотрел на девицу. Стук капель проник в комнату.
Шум дождя, вот что отрадно услышать в далёкой стороне. Шум дождя везде напоминает о Родине. И те, кто несёт службу на космограницах, в черноте и пустоте тоскуют о нём.
И теперь этот шум, аккомпанируя блеску посуды, очищал сердца, возможно, очень даже нуждающиеся в очистке. Билл сожрал яблоко до состояния небытия и, когда шеф-повар протянул руку за огрызком, возразил:
– Чтобы я оставил сердцевину? Нет, друг.
Им подали утешительную. Билл выпил, проливая на грудь и не отрываясь, и взгляд не отрывая от скрытой сдвинувшимися плечами белой рубашки. Ас отпил, огляделся и опрокинул – но не мимо.
Новоиспечённая девица куда-то делась. Разговор свернул. Поворот был неожиданный и на взгляд Аса отдавал дурным вкусом. Увидев мисочку с чем-то кровавым на боковом столе, Билл громогласно сообщил:
– Здесь должно было быть моё сердце!
Все почтительно смолкли. Зловредный Ас сказал своим тихим резким голосом:
– Но здешний повар не работает с глубоко мороженым продуктом.
Билл досадливо сказал:
– Ах, ах.
Возле двери, приоткрывшейся, шёл разговор. Ас поставил бокал, со словами благодарности отошёл.
Один из гостей сказал:
– Кажется, заводы Хорс работают с любым материалом. Это у них был скандал с трансплантологами?
– Какому-то чиновничку пересадили совестливое сердце правозащитника и теперь в полнолуние он перевоплощается и творит добрые дела?
– Хорс такими делами не занимаются. – Возразил гость. – Какие-то другие… Украли несколько пробирок.
– А что, а что в пробирках? – Жадно спросил Билл.
Огляделся и пониженным громогласным шёпотом добавил:
– Если об этом можно на кухне?
– Паштетик, ваше высочество! – Воскликнул раскрасневшийся мохнач-повар, суя прямо под крупный нос Билла мисочку с чем-то взбученным. Похоже, его, и правда, осчастливило посещение царского отпрыска.
Билл взглянул, куда предложено – у него и выбора не было.
– Спасибо. – Сказал он, принимая мисочку.
Ас забрал со словами: «Не предлагайте ему, он в изысканной мясной пище ни бум-бум». Билл, задумавшийся, обратился, ища глазами гостя с информацией:
– Так вы что слышали…
Он замолчал. Где?.. Билл поискал ещё и, встретив протянутую ему Асом мисочку, а также его рассеянный взгляд, умолк. Но сбитым с толку не выглядел.
Все остальные и не особо заметили этот заторчик в разговоре. Дверь, изредка хлопавшую, наконец кто-то крепко прикрыл. Статс-дама, заинтересовавшись в паштете, кушала и разговаривала с непринуждённостью двойного опыта.
– Очень вкусно. – Она облизала губы. – Так интересно, из чего это сделано. И долго ли это хранится?
Она обратилась к шеф-повару:
– Я бы хотела заказать такое для небольшой вечеринки… можно будет это перевести на другой материк без потери вкусовых качеств?
Шеф с некоторой принуждённостью ответил:
– Да хоть на другую планету, дамочка. Хоть вот, пожалуйста, хоть на…
Дама оторвалась от еды и с подбадривающим любопытством ждала завершения гастрономической консультации.
Билл шагнул и обнял повара, притиснув его большое красное лицо к своей широкой груди.
– До чего я его люблю. Из чего он сделан?
Обернувшись к даме – повар ещё что-то говорил с расплющенным об Билла носом – посмотрел на неё.
– После недавнего нападения на караван с гуманитарной помощью, я бы вам не советовал. – Сказал он и выпустил повара, взрыднувшего от счастья и проверившего на месте ли его нос.
Она кивнула.
– Вы правы. Но это были какие-то местные оголодавшие. У них даже ножей не было.
– И после в этой местности появилось огнестрельное оружие, хотя специальной статьёй оно было изъято немыслимое количество лет назад. Странно, да?
– Очень.
Гости, отвлечённые отменной кухней мохнача, ели и разговаривали. Снова открылась дверь. Статс-даму позвала подруга, та, что говорила о флаге. В ту же минуту голос над ухом Билла сказал несколько слов.
Билл оценил, не поворачиваясь, во-первых, то, что – возле уха голос. Оказаться возле этой его части тела мог не всякий. Только какой-нибудь отборный калиброванный нибириец.
Он повернулся. Именно такой, с лицом непроницаемым и совершенно лишённым примет индивидуальности, как у того бедолаги на смазанном фото, стоял перед ним. Нибириец повторил с той же степенью громкости:
– Его величество просит его высочество.
– Тебя просят… Это не к добру. – Сказал Ас.
– Покидаю вас, господа… – Сказал Билл объедающимся гостям, кивнул, поклонился, но все промолчали, занятые едой или объятые страхом.
В этом молчании Билл, а следом Ас, вышли из гостеприимной кухни, провожаемые только взглядом шефа. Они не пошли в парадный зал, а молча разом свернули к чёрному выходу во внутренний дворик, куда шеф-повар помои выносил. Последовавший за ними дружелюбный нибириец очень почтительно, но с известной твёрдостью в голосе, сказал:
– Ваше высочество, вас ждут у северных ворот… транспорт, присланный за вашим высочеством…
К Асу он принципиально не обращался. Билл остановился.
– И что? – Спросил он.
Нибириец слегка замялся, хотя до появления индивидуальных черт не дошло. Наконец, он решился и сделал жест, указывающий, очевидно, на северные ворота. Ас прочно встал у стены и ждал, не проявляя ни малейшей обиды на то, что он исключён из разговора. Жалость к бедному конвоиру мелькнула было где-то в его недоступной механическим повреждениям душе, но тут же – коль мелькнула – и исчезла. Ас не собирался простирать доступные ему нибирийские чувства на всех нибирийцев подряд.
Вот Билл – дело другое… тот медленно проследил, оставляя по мутному воздуху плохо освещённого закоулка следы карих глаз, за движением присланной шавки.
Нибириец решился. Не без усилия он выговорил:
– Извольте, ваше высочество, следовать за…
Он всё же умолк. Билл не пропустил оттенок удовольствия в интонации нибирийца. Сказал:
– Бить я вас, конечно, не буду. Но вы никогда на моём жизненном пути не встретитесь. Вы уж сами позаботьтесь.
Нибириец выглядел, как нибириец, в одну минуту пересмотревший всю свою жизнь. Внезапно в его лице показалось что-то похожее на отчаяние и наглость.
– Я выполняю приказ, ваше высочество. – Ответил он. – И не имею возможности уклониться от своего долга, как вы, ваше высочество.
Билл кивнул. Ему было приятно увидеть нечто нибирийское в глазах папиного робота.
– Вот теперь я вижу, как приятно быть царским сыном. – Сказал он. – Сейчас побегу к папе, упаду и буду дрыгать ногами, умоляя его отправить вас топить котёл в прачечной где-нибудь. Там, где вы никому не сможете сказать вот это вот по поводу долга и где вы будете стирать то, что запачкали.
Робот не сдавался:
– Офицера нашей организации обидеть может каждый…
Билл отвернулся и вышел, Ас за ним.
Пока они добирались из предместья в столицу, их сопровождал дождь, крупный и очень тёплый. На остановке в жгучем и волнующем круге фонаря забрались в автобус.
Управляла большая и тучная нибирийка. Вела она так спокойно и быстро, что Ас сладко заметил, хватаясь за петлю:
– Вам бы в армии водить.
Она кивнула тремя подбородками:
– Так все говорят.
Лиловое небо Родины посветлело к ночи, обретая здоровую синеву. Билл никогда не мог запомнить остановок. Вернее, он помнил их почему-то в обратном порядке и теперь то и дело изводил Аса, наклоняясь к нему и испуганно шепча:
– Ну, чё? На следующей?
Пока кто-то не сказал:
– Ребята, вы бы сели… вот свободные места.
Билл упал возле окна. Ас остался при своей петле.
Сначала юркнул в тень переулок с убежавшим котом, потом открылась старая широкая трасса, на которую некогда садились боевые звездолёты времён подавления Северной Нибирии. Фонари со знанием дела, выбирая то выразительную ветвь крестом, то серебряную полоску далёкого тумана над каким-нибудь озером, освещали тёмные холмы и вдоль дороги кладку стен, похожую на спрессованные яйца древних чудовищ.
Билл загляделся в окно. На лужайке в темноте показался кто-то рогатый. Тень перекрыла бледную полосу дороги. Это паслись козы. С ними бродила страшная с виду собака, косо поглядевшая на них и угодившая взглядом на лету автобуса прямо в глаза Биллу.
– Смотрите, собачка. – Сказал подсевший к Биллу седой плотный господин в синей майке и красных шортиках. – У меня такой был пёс. Девочка. Волкодав. Красавица. Клыки вот.
Билл уклонился, чтобы соседу было удобнее.
И господин быстро и толково рассказал Биллу про свою собачку. Та была, по словам рассказчика, ласкова. Когда господин отмывал её шерсть шампунем, она каталась и целовала его руку, по его собственному выражению. Но, стоило ему взять собаку за холку, у неё наливались кровью глаза, и она показывала господину зубы. Тут же она принималась извиняться и снова целовать и миловать своего дорогого друга.