Тайна похищенной башни

Глава 1

– Кто пукнул?

Чертанов ничего не ответил.

– Кто пукнул? – повторил Колобков, зажимая нос. – Серега, это ты пукнул? Тебе не стыдно?

– Это не я, Петр Иваныч.

– Значит, негр. Серега, скажи этой черножопой макаке, чтоб не портил воздух, а то ведь я и врезать могу.

Чертанов грустно вздохнул, глядя на возмущенного шефа. Хорошо, что туземцы не понимают ни слова из его тирад. А то бы обиделись, наверное. Людям редко нравится, когда их называют макаками.

А Петр Иванович после событий в Наранно вообще перестал называть юберийцев по-другому.

– Нет, Серега, вот ты как хошь, а я все никак не привыкну, что тут кругом одни негры! – громко пожаловался Колобков. – Ты меня правильно пойми – я не расист, но негров ненавижу!

– Это потому что из-за них у вас теперь ноги нету? – кисло спросил Чертанов.

– Ага. А еще они нас с тобой сварить пытались. И дочку у меня сперли. И яхту мою бомбили… камнями какими-то горящими. Не, ну ты рассуди сам! Меня даже налоговая так не прижимала!

Что ж, шефа можно понять. За последнее время он только и делал, что выкручивался из разных неприятностей – в полном соответствии с фамилией. Спасся из котла племени Бунтабу – правда, только с помощью Гюнтера Грюнлау. Вернул похищенную дочь – правда, заполучил в нагрузку гигантского хомяка-людоеда. Вышел победителем из морской баталии – правда, лишь чудом не отправился ко дну.

Но вот оттяпанная нога… да, такое действительно нелегко простить.

Здоровенный юбериец произнес несколько слов, недовольно поглядывая на клиента. Колобков требовательно дернул подбородком в сторону Чертанова.

– Он просит, чтобы вы сидели спокойно, Петр Иваныч, – равнодушно перевел тот. – Он не может закрепить ремни как следует, пока вы так возитесь.

– Скажи этому негру, чтоб работал и не рыпался, – хохотнул Колобков, обмахиваясь панамой. – Солнце еще высоко!

Чертанов вяло произнес несколько слов по-юберийски, утирая со лба пот. Жарко сегодня. В городе Чревалидо концентрация тепория еще выше, чем в Наранно. На улицах настоящее пекло. Сходя на берег, Колобков не стал надевать даже майку – только широченные шорты до колен и белую панаму. Туземцы тоже ходят полуголые.

Хотя насчет солнца шеф, конечно, ошибается. Солнца на небе нет. Крейсерская яхта «Чайка» с командой и пассажирами по-прежнему находится на Эйкре. В удивительном мире, лишенном таких привычных землянам понятий, как «космос», «планета», «звезда» и любых других астрономических объектов.

Эта вселенная бесконечна не в трех измерениях, как бывает обычно, а только в двух. В длину и ширину. В высоту же Эйкр относительно тонок. Всего лишь сто восемьдесят километров – микроскопическая по космическим меркам величина.

Вместо солнца Эйкр освещается самосветящимся квазигазом тепорием, равномерно разлитым в атмосфере. Он же обеспечивает пригодную для людей температуру. Именно благодаря тепорию на Эйкре существует жизнь.

Яхта «Чайка» все еще не покинула территориальные воды Юберии. Но покинет в ближайшее время. Слишком уж крупная заварушка вышла в Наранно и заливе Кармелия. Вполне может статься, что неприятности настигнут их уже здесь. Задерживаться дольше чем на несколько часов будет непозволительной роскошью.

Единственной серьезной причиной для захода в порт стала нога шефа. Из-за раздавившего ее робоскафа «Амацумара» Петр Иванович Колобков превратился в калеку. Стефания отыскала среди порошков Бальтазара какую-то присыпку, мгновенно снявшую боль и в считаные часы заживившую рану, но новая нога от этого не выросла. Горестно вздыхая и оплакивая утрату, Колобков согласился надеть на культю протез.

Даже в богатых запасах Угрюмченко не нашлось такой экзотической запчасти, как деревянная нога. Но, по счастью, нужный мастер без труда сыскался в ближайшем же порту. Целая лавка искусственных конечностей, вставных глаз, деревянных носов и даже вставных челюстей. На любой вкус и кошелек.

Конечно, Петр Иванович не пожелал мелочиться. Раз уж таскать теперь деревяшку – так наилучшую деревяшку. Шеф приобрел самую дорогую модель – из красного дерева, покрытую каким-то редким лаком, с каучуковой набойкой.

А за небольшую доплату протезист с готовностью согласился подогнать протез под заказчика. Пообещал, что будет сидеть, как родная нога.

– Серега, нефиг тебе бездельничать, сгоняй, купи мне шаурмы, – строго приказал Колобков, оттягивая шорты и почесывая объемистый живот. – Зверски пахнет!

Чертанов сунул руку в карман, перекатывая между пальцев тяжеленькие шарики. Если бы юберийские власти спросили его мнения, он бы сказал, что чеканить деньги в такой форме – непродуманное решение. Неудобно же. Монеты вообще не лежат спокойно – так и норовят укатиться.

И различать их не так-то просто. По размеру все шарики одинаковы, никаких надписей нет. Отличаются только металлом, из которого отливаются. Самая крупная монета – золотая моцарена. Поменьше – электроновая лаиса. Еще меньше – серебряная соуга. И самые мелкие – бронзовая чальга и медная фугата.

У Чертанова при себе только бронзовые и медные шарики. Шеф выдал горстку мелочи на карманные расходы. У него самого карман, конечно, плотно набит золотом и электроном – как же иначе? Дома баксы отовсюду торчали, тут вот золотишко…

Но на шаурму много денег не надо. И пахнет действительно соблазнительно – аж слюнки текут от этого аромата. Уличный торговец приветливо оскалился покупателю, сверкает белоснежными зубами.

Хотя это никакая не шаурма. Больше похоже на шашлык. А еще больше – на американское барбекю. Стоит у стены пышущий жаром гриль, на нем – треугольные мясные ломти, истекающие соком. Рядом лепешечник со своим лотком. И виноторговец тут же примостился – разливает по глиняным пиалушкам разбавленное вино.

Своего рода юберийский фуд-корт.

Чертанов принес шефу большую лепешку и два куска мяса, завернутых в пальмовый лист. И себе взял один. Вкусно. Хорошо прожарено, в меру посолено.

– Хлеб у этих папуасов какой-то стремный… – высказался Колобков, смачно чавкая. – Из овса, что ли?..

Сисадмин неопределенно пожал плечами. Вроде бы да, по вкусу похоже. Хотя это вряд ли именно овес – скорее какой-то родственный злак.

Мясо ведь они едят тоже не говяжье, не баранье, не свиное. Даже не конину. Сейчас Чертанов с шефом наслаждаются жареной ящерятиной. В Юберии все домашние животные – птицы или рептилии. Динозавры таскают повозки, пашут землю, на них ездят верхом и употребляют в пищу.

Разве что шерсти с них не дождешься. Шерсть юберийцы собирают в горах – с диких баранов, чешущихся о скалы. Стоит она довольно-таки дорого.

Зато у рептилий есть другие преимущества. Вот взять хоть это барбекю – оно из хвоста одной местной чешуйчатой зверюги. Юберийцы разводят на мясо крупную травоядную ящерицу, похожую на варана-переростка. И не забивают, а всего лишь «стригут». У этих животных очень толстые и мясистые хвосты. Время от времени их отрубают, получая пятнадцать-двадцать килограмм превосходной вырезки. А через три-четыре месяца хвост отрастает вновь.

На редкость выгодная скотинка.

– Перекусили, – поднялся на ноги Колобков, постукивая оземь деревянной ногой. – Тык-с, тык-с, тык-с… Ну ничего, ходить вроде можно. Хотя и неудобно. Но ладно уж, приловчусь как-нибудь.

Юберийский мастер дважды обошел вокруг клиента, придирчиво рассматривая содеянное, и что-то спросил.

– Чего он говорит, Серега?

– Спрашивает, довольны ли вы его работой.

– Скажи, что доволен, – важно кивнул Колобков. – Бабулек, конечно, этот черножопый гад с меня стряс порядочно, но ничего, на себе не экономят. Слышь, Серега, а вот ты как думаешь – может, мне золотую заказать? [цензура] нога будет! Мужики дома в осадок выпадут! Спроси у этого негра – может он мне золотую сварганить?

Чертанов послушно перевел. Протезист удивленно вылупился на Колобкова, а потом весело рассмеялся и приложил пальцы к ушам, показывая, что понял шутку. Чертанов помотал головой и пояснил, что льке Колобка спрашивает совершенно серьезно. Мастер присвистнул, почесал подбородок и неохотно произнес несколько слов.

– Он говорит, что был бы счастлив исполнить желание такого драгоценного клиента, но ему не позволяет сделать это профессиональная совесть, – перевел Чертанов. – Конечно, он может отлить искусственную ногу из золота, хотя это и потребует немало времени. Однако драгоценный клиент совершенно точно не останется доволен таким протезом.

– Это почему? Круто же! Все гайки и цепуры пролетают со свистом!

– Пролетают. Только проблема в том, что золотой протез будет весить больше, чем вы сами. Все равно, что гирю к ноге привязать.

Колобков замер с полуоткрытым ртом. Об этой стороне дела он не подумал.

– Хотя, может быть, и не больше… – задумался Чертанов, рассматривая кругленького шефа. – Плотность золота вроде грамм двадцать на кубический сантиметр… или меньше?.. Не помню навскидку, надо у Светланы Петровны проконсультироваться…

– Серега, не капай мне на мозги, – поморщился Колобков, взвешивая в руке трость из красного дерева. – Хорошая палка. Тоже беру.

Протезист широко улыбнулся, принимая оплату. Колобков постучал тростью оземь, прошелся взад-вперед, ощутимо припадая на правую ногу.

От стены отделился простоявший там почти полчаса Валера. Здоровенный телохранитель каким-то образом умудрялся оставаться практически невидимым, но сам видел и слышал все.

– Уяк, – коротко произнес он, легонько, но настойчиво направляя Колобкова в нужном направлении.

Чертанов покосился назад. Да, пора уходить. В конце улицы показались два шотелида – их мгновенно узнаешь по табельному оружию. В Юберии этот род войск играет роль ОМОНа, и с ними нежелательно связываться без веской причины.

Подойдя поближе, стражи порядка наверняка обратят внимание на столь необычных здесь белокожих людей. До Чревалидо еще не дошли известия о случившемся в Наранно, но на рожон все равно лезть не стоит. Неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем местные власти таки получат сведения о новоявленных бунтовщиках. Или кем там теперь официально считается экипаж «Чайки».

А остаться незамеченными на здешних улицах довольно сложно. Все вокруг чернокожие. Трое белых на улице Чревалидо – все равно что африканцы на улице средневековой Москвы. Прохожие косятся, шепчутся, поглядывают с опаской.

Одна молодая юберийка при виде троицы путешественников торопливо подтянула к себе маленькую девочку. Та споткнулась и заплакала. Мама укоризненно погрозила ей пальцем, указала другой рукой на Колобкова и что-то быстро затараторила.

– Чего она там базарит, Серега? – заинтересовался Петр Иванович.

– Говорит дочери, что если та не замолчит, то она отдаст ее страшному белому человеку на одной ноге.

– Это мне, что ли?!

– Наверное.

– Ну ни фига себе расклад! Серега, ты ей переведи, что дочка ейная мне на хрен не сдалась. Своих спиногрызов четверо. А вот ее саму я бы в какой-нибудь кабак сводил. Или в баню тоже можно. Ничего папуаска, на рожу приятная. Прямо как та… ну как ее?.. ну которой «Оскара» еще дали!

– Холли Берри, что ли?

– Ага, точно. Переведи ей про баню, Серега.

Чертанов пожал плечами, подошел к отшатнувшейся юберийке и послушно перевел предложение шефа. Бедная женщина дико задрожала, глядя на лыбящегося Колобкова широко распахнутыми глазами, а потом молча прижала к себе дочь и умчалась вниз по улице.

– Ну и хрен с тобой, дура, – философски произнес Колобков. – Не хочешь в баню, ходи грязная. Да и я все равно женатый.

Мастерская протезиста располагалась совсем рядом с портом. Не прошло и десяти минут, как Колобков с переводчиком и телохранителем подошел к пирсу и пришвартованной к нему «Чайке». Над бортами издалека были видны темнокожие фигуры. То местные плотники заделывали дыру на палубе и другие повреждения, полученные в битве при Наранно.

Гюнтер Грюнлау, торгующийся с юберийским купцом на языке жестов, приветственно кивнул деловому партнеру. Колобков тут же деловито проковылял к нему, выстукивая деревянной ногой настоящую морзянку.

– Гутен таг, Гюнтер! – махнул рукой Колобков.

– Петер, пожалюста, не здоровайся со мной так, – поморщился Грюнлау. – Я же тебе несколько раз говорить, что твой акцент есть ужасно сильный. Я понимаю, что ты есть стараться, но тебе в самом деле не стоит говорить по-немецкий.

– Да не парься ты из-за фигни, – потер ладони российский бизнесмен. – Чего сторговал?

– Выгодно взял большая партия икры, Петер, – доложился бизнесмен немецкий. – Очень хороший и совсем недешево.

– Недешево?.. – нахмурился Колобков.

– Нет. Нет-нет! Einen Moment… недорого. Я иметь в виду недорого. Прости, Петер, я есть ошибиться слово.

– Тогда хорошо. Недорого – это всегда хорошо, – успокоился Колобков, тут же суя нос в горшок с черной икрой.

Та действительно оказалась очень высокого качества. Конечно, не осетровая, а какой-то местной рыбины. Но на вид и вкус – почти такая же, как осетровая.

– Что наша жи-и-и-и-и-изнь?! – провыл Колобков шаляпинским басом. – Ик-к-к-к-кра-а-а-а-а-а!!!

К сожалению, икрой закупки и ограничились. Икрой и еще кое-какими продуктами – хлеб, сахарный тростник, бататы, ящик спелых персиков. Не было времени наладить нормальные торговые связи, как в Наранно. В трюме все еще лежат товары, взятые в предыдущем порту. И даже кое-что из приобретенного на острове Бунтабу – в основном жемчуг. Большую его часть «льке Колобка» благополучно обменял на золото и серебро, но несколько пригоршней все же осталось.

Грюнлау и чернокожий купец наконец закончили расчеты и распрощались, довольные взаимовыгодной сделкой. В трюм «Чайки» погрузили две дюжины тяжелых горшков с икрой, а в кошеле юберийца прибавилось полновесных моцарен.

– Василь Василич, подымай якорь! – скомандовал Колобков, с помощью Валеры взбираясь по трапу. – Право руля!.. Лево руля!..

Фабьев никак не отреагировал на эти выкрики. Бывалый штурман, он совершенно точно не нуждался в командах сухопутной крысы, с трудом отличающей переборку от фальшборта. То, что Колобков официально является капитаном «Чайки», еще не значит, что он способен выполнять капитанские обязанности.

К счастью, Петр Иванович и сам прекрасно это понимал. Все эти его «право руля» – просто обычный выпендреж. Кому не хочется подняться на настоящий капитанский мостик и оттуда покомандовать настоящим судном? Колобкову этого хотелось с детства.

Разбогатев, он сумел осуществить давнюю мечту – можно ли его за это упрекнуть?

Поднявшись по трапу, судовладелец и капитан в одном лице сразу приуныл. На него уставилась белошерстная усатая морда с удлиненными резцами. В крохотных красных глазках светилась неприкрытая враждебность.

– Хуймяк… – свирепо процедил Колобков, глядя на своего заклятого врага.

Рикардо угрожающе оттопырил верхнюю губу. С тех пор, как заклятье сумасшедшего волшебника увеличило сирийского хомячка до размеров белого медведя, Колобков возненавидел его пуще прежнего. Зато младшая дочь, напротив, стала обожать любимую зверушку сильнее прежнего.

– Кушай, маленький, кушай!.. – ласково приговаривала Оля, кормя гигантского хомяка с руки.

Колобкова аж передернуло. Крохотная одиннадцатилетняя девочка – и огромный белый зверь, деликатно берущий с хозяйской ладони буханку хлеба. У отца каждый раз екало сердце, когда он это видел.

За время плавания между Наранно и Чревалидо Колобков предпринял не одну попытку разлучить Олю с Рикардо. Хомяка-великана запирал в трюме, проблемную дочь – в каюте. Однако ни к чему хорошему это не приводило. Оля визжала и брыкалась, требуя вернуть драгоценного хомячка. Рикардо рычал и буйствовал, не желая расставаться с обожаемой хозяйкой.

В конце концов Колобкову пришлось смириться. Однако он распорядился, чтобы рядом с хомяком постоянно дежурил Грюнлау или Валера. И если проклятая зверюга вдруг нападет на любимую доченьку – стрелять на поражение, не жалея патронов.

– Олька, может, купить ему клетку, пока швартовы не отдали? – слабым голосом предложил Колобков. – Я тут видел хорошие клетки… там, правда, динозавров держат, но хуймяка тоже удержат… надеюсь…

– Папа, ему не нужна клетка, ему нужен ящик с песком! – пожаловалась Оля, расчесывая шерсть питомца черепаховым гребнем. – Очень большой ящик!

– Зачем? – рассеянно спросил погруженный в свои мысли Колобков.

– Затем, что он какает, папа!

– Ах да, конечно… Хуймяк какает… это проблема… – пробормотал Колобков, поворачиваясь спиной. – Хуймяк… спасу нет от этих хуймяков…

Тут его взгляд уцепился за еще одного грызуна. Семидесяти сантиметров роста, стоящего на задних лапах, с блестящей черной шерстью и длинным пушистым хвостом. Одет в короткую юбочку-кильт и кургузый кафтанчик, за спиной рюкзачок. На шее фиал с высушенным цветком.

Лайан Кграшан, путешественник из народа хумахов, обитающего на острове Малый Кхагхост. Этот пассажир подсел на яхту в Наранно. Причем подсел сам, не спросив ни у кого разрешения.

Разумный грызун вел себя на борту так, словно прожил на «Чайке» всю жизнь. Без малейшего стеснения заходил в любое помещение, обнюхивал и даже надкусывал все, что привлекало его внимание. То, что нравилось, норовил тут же прикарманить – выяснилось, что у хумахов очень вместительные защечные карманы.

Конечно, Лайана Кграшана за это не хвалили. Наоборот, постоянно шпыняли и скандалили. Ему то и дело попадало от Колобкова, от Зинаиды Михайловны, от Чертанова, от Фабьева, от Угрюмченко, от Светы и даже от Вадика с Гешкой. Хумах, похожий на пушистого Будду, каждый раз вежливо извинялся, возвращал похищенное и обещал, что больше так делать не будет.

Однако выполнять обещания даже не пытался.

– Так-так-так!.. – оживился Колобков. Кислая мина мгновенно превратилась в хищный оскал. – Это кто у нас тут такой, а?..

– Это я, капитан, – невозмутимо ответил Лайан. – Здравствуй.

– Здравствуй-здравствуй, хрен мордастый, – ласково ответил Колобков. – Я про тебя и забыл совсем. Хуймяк-заяц.

– Я не заяц, капитан. И не хомяк. Я хумах.

– Ты мне это уже раз десять говорил, – улыбнулся еще шире Колобков. – Глянь-ка – мы в порту стоим.

– Я вижу, капитан.

– Видишь? Тогда почему ты еще здесь, рожа мохнатая?

– Потому что мне нужно плыть в Малый Кхагхост, капитан. И я собираюсь плыть туда на твоей самодвижущейся лодке.

– Нет, не собираешься. Ты, грызун чертов, сходишь здесь. Я обещал, что высажу тебя в первом порту? Обещал. Мужик сказал – мужик сделал. Пшел вон отседова.

– Почему я должен сойти? – вежливо поинтересовался Лайан.

– Потому что хуймяков мне на борту и так много. Безбилетники – за борт. И скажи еще спасибо, что я тебя до порта довез, а не выкинул по дороге. Это потому что я добрый. Иногда даже слишком. Давай-давай, шуруй отсюда!

– Капитан, ты хочешь сказать, что я для тебя бесполезный груз?

– Ну что ты, этого я сказать не хочу. Ты вовсе не бесполезный груз.

– Спасибо, капитан.

– Ты гораздо хуже. Ты вредный груз. Кто у моей Зиночки косметичку спер? А кто у Петровича гаечный ключ стырил? А кто у Сереги мыша компьютерного прикарманил? Вот ты мне русскими словами скажи – на кой тебе все это барахло?

Лайан Кграшан неопределенно дернул усами. Он и сам толком не знал, зачем прячет за щеки совершенно ненужные ему предметы. Наверное, инстинкт, доставшийся от первобытных предков.

– Вот, кстати, пока не забыл, – вспомнил Колобков. – Пока ты еще не свалил, выворачивай карманы. Защечные. А то кто тебя знает – вдруг ты у меня паспорт стырил или раковину с брюликами. Ищи тебя потом…

В больших глазах хумаха ничего не отразилось. Он подвигал толстыми щеками и совершенно невозмутимо выплюнул на палубу несколько мелких предметов. Салфетку, носовой платок, авторучку, записную книжку, пачку зубочисток, колоду карт и крупную жемчужину. Удивительно, как все это поместилось у него во рту.

– Больше ничего? – поинтересовался Колобков, рассматривая челюсти Лайана с въедливостью дантиста. – Точно больше ничего не прячешь? Смотри у меня, хуймяк, я и влындить могу!

Больше ничего за щеками хумаха не оказалось. Колобков сердито что-то пробурчал и поднял откатившуюся к ноге жемчужину. Нагибаться на одной ноге с непривычки оказалось ужасно трудно.

– Здоровенная ведь какая… – обтер перламутровый шарик рукавом Колобков. – Такая небось баксов на тыщу потянет… А ты, хуймяк бессовестный, ее взял и спер! Уголовное преступление, между прочим!

– Капитан, тебе что, так нравятся эти блестящие выделения моллюсков? – внимательно посмотрел на собеседника Лайан.

– А кому же они не нравятся? Скажешь, тебе они не нужны?

– Не нужны. Они несъедобны и непригодны ни для какой иной цели. Свод Тарэшатт учит нас, что нет проку в том, в чем нет проку.

– Тогда зачем ты ее спер?

– Затем же, зачем и все остальное. По привычке. Извини, капитан, я больше не буду.

– Конечно, не будешь. Потому что я тебя сейчас высажу. Вон, гляди, уже якорь подымаем! Шысь на берег, живо! А то Валерке скомандую силком тебя выкинуть!

– Подожди еще чуть-чуть, капитан. Раз тебе так нравятся эти блестящие выделения моллюсков, я бы хотел рассказать тебе кое-что интересное.

– Э?..

– Там, где я родился, на острове Малый Кхагхост, до хумахов жили люди. Такие же люди, как ты. Они жили там очень-очень давно – их нет уже почти пятьсот миллентумов. Однако кое-что от них осталось. Каменные столбы в степи, остатки строений… и большой древний храм на острове посреди озера. Очень большой и очень древний. Мы туда не ходим – нам неинтересны человеческие древности.

– Мне они тоже неинтересны. Не держи меня за идиота, хуймяк. Валерка-а-а-а! Ком цу мир, битте!

Подошедший телохранитель неразборчиво хрюкнул и послушно поднял Лайана Кграшана под мышки. Хумахи весят немного – от семи до девяти килограммов. Могучий Валера при необходимости мог бы запулить безбилетного пассажира, как волейбольный мяч.

– Еще одно слово, капитан, – произнес болтающийся в воздухе Лайан. – Я не сказал тебе о том, что в том древнем храме осталось человеческое сокровище.

– Валерка, стоп! – резко поднял ладонь Колобков. – Погоди. Ты чего щас вякнул, хуймяк? Сокровище?..

– Да, сокровище. Древняя реликвия, которую тот ушедший народ почитал священной. Если ее никто не похитил, она и сейчас должна быть там.

– И что это за реликвия?

– Очень крупное выделение очень крупного моллюска.

– Жемчужина?..

– Да.

– И насколько крупная?..

– Сам я ее никогда не видел. Но согласно тому, что мне известно, она размером с голову взрослого хумаха.

У Колобкова мгновенно началось слюноотделение. Он пристально посмотрел на гигантского грызуна, удерживаемого Валерой на весу. Голова у хумаха поменьше человеческой, но совсем чуть-чуть. Если молва преувеличила размеры даже вдвое, жемчужина все равно должна быть не меньше десяти сантиметров в диаметре.

А это означает просто фантастическую стоимость.

– Я покажу тебе путь к тому храму, если отвезешь меня в Малый Кхагхост, капитан, – невозмутимо предложил Лайан.

– Валерыч, отпусти хуймяка, – сипло приказал Колобков. – Он только что купил билет.

Глава 2

«Чайка» вышла из гавани Чревалидо в два часа дня. Во всяком случае, именно столько показывали сейчас часы Колобкова. Они по-прежнему шли по московскому времени. Вот на часах Грюнлау – десять часов утра. А корабельный хронометр, настроенный на Гринвичский часовой пояс, сообщает, что сейчас одиннадцать.

Однако в этом мире все они ошибаются. На Эйкре нет часовых поясов. Время везде одно и то же, да к к тому же сутки вдвое длиннее земных.

Отплытие прошло без осложнений. «Чайка» простояла у причала считаные часы, и не успела заинтересовать важных людей. Ею не интересовался Наместник Города, не интересовались и Наложницы Владельца. Возможно, уже сегодня в Чревалидо станет известно о том, что натворил в Наранно удивительный корабль без весел и парусов… но будет уже поздно. Гребные галеры Юберии не угонятся за крейсерской яхтой на дизельных двигателях.

Стуча деревяшкой, Колобков вошел в капитанские апартаменты и окинул присутствующих отеческим взором. Двух совершенно одинаковых пятнадцатилетних подростков и двух стариков неопределенного, но очень почтенного возраста.

Любимые сыновья даже не заметили появления бати. Они увлеченно дрались за место у компьютера. Гешка сидел на стуле, крепко уцепившись за сиденье, Вадик скрипел зубами, пытаясь его стянуть.

– Моя очередь играть! – возмущенно выкрикнул Гешка, пытаясь отпихнуть брата.