Рассказы из правого ботинка (сборник)
Пока старшина отдавал приказы, его лицо было неподвижным, как камень. Подобный случай – из худших. Времени половина двенадцатого – многие квартиры пустуют. Взрослые на работе, дети в школе. Если на звонки и стук будет хоть какая-то реакция – самый слабый шорох! – дверь обязательно выломают.
Но если никакой реакции нет… то квартира пуста.
Почти наверняка.
Гадюкин слышал разговор от начала до конца. И улыбка на его лице становилась все шире. Он довольно потер ладони, повернулся к Ефремову и вполголоса скомандовал:
– Майор Ефремов! Спасти человека!
– Принято! – коротко ответил суперсолдат.
Еще не закончив слова, Ефремов стартовал. Он промчался вперед, резко оттолкнулся от земли и взмыл в воздух, перемахивая оцепление, как конь барьер.
За спиной раздались пораженные возгласы. Но Ефремов их уже не слышал. Он с разбега взлетел на стену и с удивительной скоростью принялся карабкаться вверх. Пальцы рук и ступни работали с частотой отбойных молотков, вонзаясь в бетон, словно в мягкий творог. Золотые электроды в мозгу ускорили мышление до предела, температура тела поднялась до сорока четырех градусов.
Подбрасывая себя все выше и выше, Ефремов уже через полминуты достиг нужного этажа. Не обращая внимания на языки пламени, проект «Титан» мгновенно вычислил нужное окно и влетел туда, с размаху круша стекло. Осколки вонзились в кожу, но крови не выступило ни капли. Вживленная сеть из дюрасплава уберегла Ефремова лучше всякого бронежилета.
Выпрямившись во весь рост, майор окинул помещение быстрым взглядом. Огня пока нет, но пол горячий. Этажом ниже все полыхает.
Барабанные перепонки в ушах напряглись, отсеивая все лишние звуки. Ефремов две секунды простоял неподвижно, прислушиваясь к происходящему в квартире, а потом метнулся в коридор.
Оказавшись там, он вырвал с петлями дверцу шкафа и встретился взглядом со сжавшейся в комок девочкой. Та что-то неразборчиво пискнула и плотно зажмурила глаза.
Ефремов наклонил голову набок, замерев на какое-то мгновение. Потом отчетливо произнес, стараясь говорить как можно мягче:
– Не бойся. Я отведу тебя к маме.
– Я не хочу, я боюсь!.. – замотала головой девочка, уткнув лицо в меховую шубу.
– Не бойся, – снова повторил Ефремов, молниеносными движениями заворачивая девочку в шубу. Та не успела даже пикнуть.
Крепко прижав получившийся кулек к груди, Ефремов одним прыжком подлетел к входной двери. Однако взявшись за ручку, он остановился. Та оказалась раскаленной. Глянув на покрасневшую кожу, Ефремов подумал, что в одиночку он прошел бы этим путем без труда. Но девочка может пострадать.
Он вернулся к разбитому окну и посмотрел вниз. Без малого сто метров. Усовершенствованное тело сверхчеловека останется целым, если упадет с такой высоты, но обычный человек разобьется вдребезги. Даже если Ефремов приземлится на ноги, держа девочку на руках, та все равно получит серьезные травмы. Вполне возможно, что несовместимые с жизнью.
Спускаться по стене, как и поднимался, будет слишком рискованным. Руки заняты хрупким грузом. Надо искать другой путь.
В окно упал луч вертолетного прожектора. Комок в руках Ефремова задергался, оттуда послышался сдавленный писк. Взгляд майора остановился на здание напротив. На каменном лице ничего не отразилось. Только зрачки в глазах чуть заметно расширились. Ефремов принял решение.
Он аккуратно высвободил голову девочки – та жадно принялась дышать – и негромко спросил:
– Как тебя зовут?
– Мне нельзя говорить с незнакомыми, – насупилась девочка. Страх из голоса успел исчезнуть, его сменили недоверие и настороженность.
– Меня зовут Георгий Павлович Ефремов, – сказал майор серьезным голосом. – А тебя как?
– Вика…
– Значит, теперь мы знакомы. Теперь тебе можно со мной говорить.
– Правда?..
– Конечно. Слушай, Вика, в доме пожар. Ты понимаешь, что такое пожар?
– Мне что, два годика?.. – насмешливо фыркнула шестилетняя девочка.
– Прости. Конечно, понимаешь, ты ведь уже взрослая. В доме пожар, и мы не можем выйти.
– Ключи у мамы…
– Не в этом дело. Снаружи слишком жарко. Из окна тоже нельзя – вы живете слишком высоко. Поэтому мы пойдем другим путем.
– А вы пожарник, да?..
– Нет. Пожарные там, на улице. Я спасатель. И мне сейчас нужна твоя помощь.
– Какая? – проявила легкий интерес Вика.
– Я понесу тебя на спине. Мне нужно, чтобы ты держалась как можно крепче. Если ты мне в этом поможешь, через десять минут я передам тебя твоей маме.
Вика на несколько секунд задумалась, обдумывая все возможные варианты, а потом важно кивнула. Ефремов тоже кивнул и выпустил спасаемую из кулька.
Присев на корточки, Ефремов помог Вике забраться себе на спину. Та обвила шею майора руками.
– Держись очень крепко, – повторил Ефремов, не двигаясь с места. – И зажмурься.
– Зачем?
– Чтобы дымом не разъело. Мы пойдем через очень дымное место.
Вика крепко зажмурилась. Не то чтобы ей этого хотелось, но она только вчера на себе убедилась, как может щипать глаза шампунь. Если дым щиплет так же противно, то лучше послушаться этого странного дядьку.
Ефремов вылез из окна. Теперь он двигался удивительно плавно и аккуратно, без единого рывка. Вика сидела на спине молча, внутренне недоумевая – когда же они куда-нибудь пойдут? Ей казалось, что Ефремов стоит на одном месте, только слегка покачивается из стороны в сторону.
Майор не полез вниз. Слишком велико расстояние, слишком рискованно преодолевать его с хрупким грузом. Он полез наверх. Двадцать девятый этаж – предпоследний. Всего несколько метров по гладкой стене, и Ефремов уже стоит на крыше, придерживая Вику за ноги.
– Теперь я прыгну, – негромко произнес он. – Не пугайся.
– У-у… – невнятно пробормотала девочка.
Ефремов прошелся по парапету, ограждающему крышу. Остановился на самом краю и внимательно посмотрел на противоположное здание.
А потом ринулся вперед.
Снизу донеслось многоголосое «аааааааах!..». Пронесшийся со скоростью гоночного автомобиля майор оторвался от гладкого бетона и полетел вперед. На спине истошно завопила Вика – девочка не выдержала напряжения и таки открыла глаза.
Полет продлился четыре секунды. Сердце бухнуло несколько раз… и снова забилось ровно. Ефремов стоял на крыше противоположного дома.
Он совершил семидесятиметровый прыжок.
Когда майор наконец спустился вниз, Вику пришлось отдирать от него силой. Она изо всех своих силенок сдавливала шею Ефремова и ожесточенно сопела.
– Исполнено, – выдохнул майор, обмякая всем телом.
Счастливая мать не сказала ему ни слова. Она только посмотрела на него взглядом Горгоны, схватила Вику за руку и торопливо ушла.
Разумеется, Ефремова мгновенно обступили со всех сторон. Старшина спасателей орал, как бешеный, что-то выкрикивали подоспевшие журналисты. Полиция также проявила интерес.
Эти, правда, оставили героического майора в покое, увидев «корочки» Гадюкина. Даже отогнали любопытствующих и предложили отвезти домой.
– Представьтесь, пожалуйста! – летели вслед крики возбужденных репортеров. – Как вас зовут? Кто вы такой?
Один самый шустрый таки сумел просочиться между дюжими омоновцами, ткнул Ефремову в лицо микрофон и жадно спросил:
– Как вы сумели совершить подобное?!
Ефремов на миг замедлил шаг, поймал взглядом усмешку Гадюкина и ответил:
– Вычеркнул слово «невозможно».
Новая метла по-новому метет
Гадюкин сунул в пакет очередной масленок и улыбнулся. Собирая грибы, он всегда чувствовал внутреннее умиротворение. Прохладный утренний воздух, еще не высохшая роса на траве – что может быть приятнее?
Сейчас он – профессор, действительный член Российской академии наук, член-корреспондент множества иностранных академий, лауреат бесчисленных премий за научные достижения – ничуть не похож на уважаемого ученого. Просто добродушного вида старичок – в рваном трико, засаленной майке, старых прорезиненных шлепанцах.
Не профессор, а престарелый бомжик.
Эль-планшетка тихонько пискнула. Напоминание о том, что пора возвращаться в институт. Отдых – вещь нужная, но о работе забывать тоже не следует. В лабораториях профессора дожидаются проекты «Гелиос» и «Посейдон», «Атлант» и «Прометей», «Керкоп» и «Тифон», «Цирцея» и «Эол», «Оберон» и «Зигфрид». Греческой мифологии уже стало не хватать, поэтому Гадюкин все чаще обращался к наследию кельтов и германцев.
Следующими планировалось освоить индийские легенды.
– Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди… – замурлыкал себе под нос профессор, с любовью глядя на собранные грибы.
Коридоры НИИ «Пандора» встретили своего научного руководителя обычной тишиной и запахом хлорки. Гадюкин показал охраннику вместо пропуска плитку гематогена, отнес пакет с грибами в свой кабинет и на ходу спросил у секретарши:
– Что-нибудь новенькое было, Милочка?
– Ничего особенного, – пожала плечами та. – В актовом зале сейчас общее собрание.
– По какому поводу?
– Знакомство с новым директором.
– Новым директором?.. – замер Гадюкин. – Каким еще новым директором? Мила, душенька моя, вы ничего не перепутали?
Секретарша надула огромный пузырь из жвачки и помотала головой. Гадюкин недовольно нахмурился и как есть – в трико, майке, шлепанцах – ринулся в актовый зал.
Он ворвался туда уже под конец собрания. Грузный мужчина лет пятидесяти неспешно заканчивал выступление:
– …и я надеюсь, что наш дружный коллектив…
– Вы, батенька, кто такой будете, и чего здесь забыли? – донеслось из прохода.
Гадюкин произнес это совсем негромко, но услышали его все.
Его всегда все слышали.
– Кхм, кхм?.. – вежливо покашлял оратор. – Вы, товарищ, простите, сами кто такой будете? Из технического персонала?..
– Я что, похож на уборщика?
– Похож.
– А я не уборщик, батенька! – хитро прищурился Гадюкин. – Совсем-совсем не уборщик! Я, представьте себе, самый настоящий профессор!
– Тогда представьтесь, пожалуйста, а то мы с вами, получается, еще незнакомы.
– Аристарх Митрофанович.
– Я спрашиваю не про имя-отчество, а про фамилию. Я всех называю по фамилии.
– Фамилия моя Гадюкин.
– Гадюкин, Гадюкин… – порылся в эль-планшетке оратор. – Есть Гадюкин. О?.. Тот самый Гадюкин?..
– Вполне возможно.
– Ну что ж, Гадюкин, будем знакомы. Моя фамилия Ушкин. Евгений Борисович Ушкин. Я ваш новый директор. Надеюсь, мы с вами сработаемся.
– Какой еще директор? Ничего про это не знаю. Меня никто не предупреждал. Доказательства у вас есть, что вы директор?
– Вот все бумаги, – показал папку Ушкин. – Если хотите, можете ознакомиться. Возглавить ваш институт меня уполномочил лично товарищ Байкалов.
– А это кто еще такой?
– Дмитрий Байкалов, президент Российской Федерации, – терпеливо объяснил Ушкин.
– Я за него не голосовал, – возмутился Гадюкин. – Я протестую. Я буду жаловаться.
– Жаловаться?.. Кому?
– Президенту.
– Жалуйтесь.
Возмущенно сопя, Гадюкин уселся на свободное место в заднем ряду и раскрыл эль-планшетку.
– Черти что! – вслух произнес он, не особенно заботясь о тишине. – Они там совсем очумели в своем Кремле! Вечно наприсылают черт знает кого, а мы тут расхлебывай!
– Какие будут приказания, профессор? – осведомился сидящий рядом Ефремов.
– Пока никаких, батенька… – вздохнул Гадюкин. – Ваши способности тут не помогут…
Новый директор закончил приветственную речь и объявил собрание закрытым. Ученые академики потянулись к выходу. На лицах было написано недовольство – оторвали от работы, от исследований, и все ради какой-то ерунды.
– Гадюкин, не могли бы вы подойти ко мне? – попросил Ушкин, копаясь в эль-планшетке.
– А не могли бы вы сами подойти ко мне? – прищурился профессор, не делая ни единого движения.
– Гадюкин, ну вот к чему эти капризы? Что вы, право, как маленький? Я вас чем-то обидел?
Профессор всем своим видом продемонстрировал, что еще как обидел. Директор подождал несколько секунд, а потом сухо произнес:
– Гадюкин, немедленно подойдите сюда, или вы уволены.
– Да-а?.. – с интересом переспросил профессор, ковыряясь в ухе. – Уволен?.. Правда, что ли?..
Ушкин плотно сжал губы. Разумеется, он изучал личные дела всех сотрудников. В НИИ «Пандора» немало маститых ученых – талантливых, даже гениальных – но Гадюкин затмевает их всех, как солнце – звезды. Ему даже из страны выезжать не разрешают – слишком велика стратегическая ценность.
Попробуй-ка уволь такого…
– А-а-а!.. – демонстративно зевнул профессор, поднимаясь на ноги. – Скучно мне тут. Пойду лучше к себе, поработаю до обеда.
– Гадюкин! – крикнул Ушкин. – Гадюкин, не смейте уходить! Гадюкин, вы меня слышите?!
– Слышу, слышу… – хмыкнул профессор, выходя за дверь. – Георгий Палыч, пойдемте, покажу, сколько я грибочков собрал!
Ефремов послушно двинулся следом. Выходя из зала, он обернулся, и на каменном лице сверхчеловека промелькнуло виноватое выражение. Ефремов считал неправильным, что профессор так открыто плюет на начальство, пользуясь своим привилегированным положением.
Ушкин остался барабанить пальцами по кафедре. Ему стало ясно, что методом кнута тут не справиться. У него нет ни одного рычага давления на Гадюкина.
Уволить его нельзя – да он этого и не боится. Штрафы и урезание оклада тоже не помогут – если верить личному делу профессора, на его банковском счету лежит столько, что хватит до конца жизни. Ему принадлежит целая куча патентов.
Да и вообще Гадюкин ничуточки не интересуется такой приземленной материей, как деньги. А если б интересовался – давно бы стал миллиардером.
Значит, придется применять пряник. Налаживать хорошие отношения. Постараться, чтобы этот капризный гений увидел в новом директоре друга, а не врага.
Вот только Ушкин понятия не имел, с чего начать. Он не привык умасливать собственных подчиненных – это они его обычно умасливали. На прежнем месте работы незаменимых не было – всегда можно было одних уволить, других нанять.
И сейчас, когда взбунтовался некто незаменимый…
Немного подумав, Ушкин раскрыл эль-планшетку и запросил самое полное досье на профессора Гадюкина. Вся информация, какая только есть. Наверняка где-то должно скрываться что-то такое, что можно будет использовать в качестве рычага давления…
Аристарх Митрофанович Гадюкин моргнул, переключая канал. Курсор на экране, послушный движению зрачка, перебежал влево, прилипая к меню.
Телевизор профессор смотрел редко и только от большой скуки. Да и что там можно смотреть, кроме новостей и рекламы? Хотя выбор, конечно, внушительный. Семьсот шестьдесят девять каналов – и это только русскоязычных! Гадюкин сменял их с частотой секундомера, со скукой поглядывая на мерцающий экран.
На пару минут вниманием профессора завладела французская комедия. Популярный актер Франсуа ле Кинес суетливо бегал по экрану, выкрикивая что-то невразумительное. Гадюкин некоторое время пытался уловить нить происходящего, но потом сдался и переключил канал.
Там шел молодежный телесериал – «Ох уж эти девки!». Это удержало внимание Гадюкина несколько дольше. Сам сериал его не заинтересовал, но актриса, играющая главную роль, заставила оценивающе цокнуть языком. Такую реакцию вызвала опять же не сама девушка, а великолепная работа ее хирурга. Гадюкин сразу распознал руку мастера.
За последние годы спрос на таких изрядно возрос – пластическая хирургия стала таким же распространенным явлением, как косметика. В моду вошло увеличивать себе все подряд – губы, грудь, ягодицы. А благодаря новым сверхлегким видам силикона стали возможными поистине гигантские размеры.
Взять хоть эту актрису – размер груди у нее… скорее всего, седьмой. Или даже восьмой. Однако весят эти арбузы чуть побольше воздушных шариков. А ведь это далеко не предел – на экранах все чаще можно увидеть такое, что раньше встречалось только в кунсткамерах.
Зевнув от скуки, профессор снова переключил канал. Там показывали «Дом-2». Эта замечательная передача идет уже сорок лет и заканчиваться пока что не собирается. Сколько поколений российских кинозрителей с ней выросли, сколько ведущих и участников уже сменилось…
А дом все никак не достроят.
Окончательно разочаровавшись в передачах для взрослых, Гадюкин решил занять себя чем-нибудь детское. Канал «Никелодеон» его не заинтересовал – там шла очередная серия популярнейшего мультфильма «Веселые приключения мальчика-гея».
Вместо этого профессор предпочел посмотреть отечественные «Спокойной ночи, малыши». Старое название уже давно не соответствует истине – сейчас эта классическая передача имеет собственный канал и идет круглые сутки, без перерывов.
Да и вообще она сильно изменилась с тех пор, как Гадюкин был ребенком…
«Заткнись, гребаный кролик!» – рявкнул с экрана Хрюша, размахивая тесаком. – «Че, не слышал, че сказал?! Ща получишь, урод ушастый! Замочу, сука!»
– Нет, все-таки раньше эта передача как-то добрее была… – задумчиво произнес Гадюкин. – Или это мне просто кажется?..
– Профессор, можно к вам? – постучал в косяк Ушкин. – У вас дверь открыта.
– Знаю, батенька, это ведь я сам ее и открыл, – радушно улыбнулся Гадюкин. – Заходите, заходите. О, гляжу, с Леликом вы уже познакомились?
– Познакомился. Как его фамилия?
– Угру! – рыкнул великан, с подозрением косясь на Ушкина. – Гыбым!
– У Лелика фамилии, как таковой, нет, батенька, – добродушно объяснил Гадюкин. – Он у нас как бы найденыш, понимаете?
– Не понимаю. Почему о данном сотруднике так мало сведений, Гадюкин? Кто он вообще такой и откуда взялся? В его деле это не отражено. В нем вообще почти ничего не отражено.
– Мелочи, мелочи… – отмахнулся профессор. – Вы ко мне по делу, батенька, или как?
– А вы сейчас чем-то заняты?
– Ничем. Телевизор смотрю.
– «Спокойной ночи, малыши»? – удивился Ушкин. – Но это же детская передача.
– У вас есть предложение получше?
– Ну посмотрите футбол, например. Если не ошибаюсь, сейчас как раз должен идти полуфинал за кубок…
– Футбол?.. – перебил Ушкина Гадюкин, иронически вздергивая брови. – Вы это всерьез?..
– А почему бы нет?
– Батенька, вы всерьез предлагаете мне наблюдать, как двадцать два ярко выраженных дегенерата гоняют по полю мячик?.. Благодарю покорно, оставьте это убогое зрелище пациентам Кащенко.
– А вы, Гадюкин, большой ретроград, не так ли?
– Вообще-то полностью наоборот, – любезно ответил профессор. – Я новатор до мозга костей. Меня интересует будущее и только будущее. А футбол – это прошлое. Еще немного, и он отомрет, как бесполезный орган. Все признаки налицо.
– Ну я бы так не сказал… – усомнился Ушкин. – Впрочем, давайте оставим эту тему. Я не особенно увлекаюсь спортом.
– А чаем вы увлекаетесь? – встал с дивана Гадюкин. – Чаек у меня просто восхитительный, эвкалиптовый. Лелик, будь добр, завари нам свеженького. Евгений Борисович у нас в институте всего на денек – надо хоть чайком его напоить…
Ушкин вздохнул, потирая кончик уса. Разговор начался вполне мирно, и он уже начал думать, что Гадюкин утихомирился. Но судя по последней реплике, принимать Ушкина в качестве нового директора он по-прежнему не желает.
Прямо как ребенок, отказывающийся называть отчима «папой».
– Знаете, Гадюкин, вам ведь все-таки рано или поздно придется это принять, – спокойно прознес Ушкин. – Я на этом посту планирую обосноваться надолго. Ваш институт – очень перспективное место, способное принести немалую пользу государству… да и всему миру.
– Он и приносит, – согласился Гадюкин. – Еще как приносит. Не извольте сомневаться, батенька.
– Я и не сомневаюсь. Но мне кажется совершенно очевидным, что вам не хватает должного руководства. В данный момент вы, уж извините за грубое выражение, болтаетесь тут, как говно в проруби. Делаете, что хотите, занимаетесь, чем хотите… и иногда выдаете потрясающие результаты. Но с должным руководством вы могли бы выдавать их намного чаще, понимаете? Так почему бы нам не начать сотрудничать?
– Вы в самом деле думаете, что под чьим-то там руководством я буду работать лучше? – ехидно прищурился Гадюкин. – Да вы, батенька, фантазер…
– Не под чьим-то там, а под моим.
– А вы что, считаете себя кем-то особенным?
– Нет. А вы? – внимательно посмотрел на Гадюкина Ушкин.
– Я тоже не считаю вас кем-то особенным.
– Нет, я спрашиваю, считаете ли вы кем-то особенным себя?
Профессор вкрадчиво улыбнулся.
– Чему улыбаетесь, Гадюкин?
– Забавную вещь вы сейчас сказали, батенька… Впрочем, ладно, оставим это. Предупреждаю вас сразу – какие бы вы там планы ни строили насчет меня и этого института, лучше сразу о них забудьте. Забудьте и не вспоминайте. У нас тут и раньше бывали директора. А теперь нету.
– Есть.
– Нету, – с нажимом повторил Гадюкин. – Нету у нас никаких директоров. Нам и без них неплохо живется. Может, вас сюда поставил и президент, но знаете… каждый президент – по сути своей временщик. Приходит, а потом уходит. А я остаюсь. Я в этом институте тружусь со дня его создания. А до этого работал в его предшественнике. Вы, наверное, о нем и не слышали, то учреждение было еще секретнее этого…
– Поверьте, я слышал о базе «Гея». У меня высокий уровень допуска, Гадюкин. У меня тут полное досье и на вас, и на всех остальных сотрудников – кто, где, когда, сколько…
– А на Лелика тоже полное досье? – хитро прищурился профессор.
– На Лелика… на Лелика нет, – неохотно признал Ушкин. – Этот ваш Лелик – настоящая дыра в отчетности. Ни фамилии, ни даты рождения, ни официальной должности – ничего. Может, все-таки расскажете, откуда он такой взялся?
– И не просите, не расскажу. Если хотите, сами у него спросите.
– Бымбррра! – прорычал Лелик, подавая чай. Ушкин смерил его кислым взглядом.
Чай у профессора действительно оказался превосходный. Потянув носом дивный аромат и невольно расплывшись в улыбке, Ушкин произнес:
– Кажется, я понял, в чем ваша проблема, Гадюкин. У вас комплекс Наполеона. Вы слишком привыкли к своей исключительности.
Гадюкин неопределенно пожал плечами, кладя в чашку ломтик лимона.
– Не отрицайте, не отрицайте, – потряс пальцем Ушкин.
– Да я и не отрицаю.
– Ага. Значит, вы с этим согласны?
– Не согласен. Но и не отрицаю.
Ушкин допил чай и откинулся на стуле, рассматривая помещение. Странное место. С одной стороны жилое – диван, видеоэкран, гардеробный шкаф, столик с чайными принадлежностями, – а с другой стороны рабочее – лабораторный стол, заваленный деталями верстак, тихо гудящая машина, похожая на мусоросжигатель…
– Так это здесь вы, значит, и работаете, Гадюкин? – задумчиво произнес он.
– Здесь, батенька, здесь. Здесь я работаю, здесь же и живу. Мне так удобнее. А вас что-то не устраивает?
– Да нет, отчего же… – поднялся на ноги грузный директор. – У вас тут, я гляжу, много всякого интересного… Вот это вот что за агрегат у вас гудит?
– Трансмодификатор материи. Не трогайте его, батенька, он еще не закончен.
– Ясно… А это что за странная штуковина?
– Попрошу не обзываться, – холодно произнесла штуковина, рассматривая Ушкина механическими глазами.
– Это, батенька, Альберт, – дружелюбно пояснил Гадюкин. – Искусственный мозг. Вы его плохими словами не называйте, он у меня чувствительный.
– Ясно, ясно… – покивал Ушкин. – А это что за ящерка в аквариуме?
– Это, батенька, Годзилла! Помните, как в фильме?
– Хм… помнить-то помню, но разве он не должен быть побольше?
– Маленький еще просто. Подождите, со временем вырастет – и вот тогда-то мы похохочем…
Ушкин рассеянно затеребил кончик уса. В другое время он с большим интересом осмотрел бы диковинную лабораторию, но сейчас его волновало другое. Вопросы он задавал только чтобы потянуть время, придумывая аргументы для упрямого профессора.
И тут его выручил посетитель. Секретарша Мила крикнула из приемного отделения:
– Аристарх Митрофаныч, к вам Эдуард Степаныч!
– Пусть заходит, Мила, пусть заходит! – радушно воскликнул Гадюкин. – Эдуарду Степанычу я всегда рад, ему и без стука можно! Что ж вы это в приемной-то мнетесь, батенька? – обратился он уже к Эдуарду Степановичу, вошедшему в лабораторию.
– Просто у вас уже есть посетитель, профессор, – спокойно ответил главбез, жуя бутерброд с тресковой икрой. – Я могу и подождать.
– Не нужно, не нужно и еще раз не нужно! – замахал руками Гадюкин. – Тем более, что Евгений Борисович уже уходит. До свидания, Евгений Борисович. Хотя более верным словом тут будет «прощайте». Прощайте, Евгений Борисович.
Не обращая внимания на ерничанье профессора, Ушкин подошел к Эдуарду Степановичу, протягивая руку. Тот какое-то мгновение промедлил, а затем ответил на рукопожатие.