– Интересная мыслишка… – заулыбался князь. – Брата я Кащею, конечно, не прощу никогда, но раз уж одолеть его по-прежнему не можно, то по рукам и ногам сковать, а там, быть может, и на пользу себе обратить…
– Не выйдет, княже, – вздохнул Бречислав. – Кащей мыслит иначе, чем мы, но уж глупцом его точно не назовешь. Это же он это яйцо создал. Он в него свою иголку заточил. Ему лучше всех известно, что на нем за чары, и как их разрушить. И он всяко поймет, что грозим мы ему смертию только потому, что воплотить угрозу не в силах.
– Догадается, думаешь? – поморщился Глеб.
– Обязательно догадается. Более того – точно будет знать, что яйцо его у нас, но мы его до сих пор не вскрыли. Лучше уж помалкивать – тогда, быть может, он и не прознает еще, куда оно делось.
– Значит, прежде всего нужно все-таки яйцо расколотить, – решил Глеб. – А там уж будем размышлять – сразу ли Кащея убивать или заставить его вначале людям послужить. Искупить прегрешения, так сказать.
– Сразу, – решительно грохнул по столу отец Онуфрий. – Ты, княже, прости меня, если грубые слова скажу, но коли ты с врагом рода человеческого в торги вступишь – от церкви отлучу. Негоже так.
– Вот удивительное дело, но я сейчас с этим долгополым полностью согласен, – добавил Всегнев Радонежич. – Никогда не думал, что так случится.
– Хватит, святые отцы, довольно, – отмахнулся Глеб. – Еще вы меня тут учить будете, как верно княжеством править. Поскольку яйцо все едино непрошибаемо, говорить пока что тут и не о чем. А вот нет ли у кого еще мыслей о том, как бы его раскокать?
Воцарилось молчание. Супротив каменного яйца применили уже все средства.
– Может, в Рипеи сходить, в гору огнистую его кинуть? – предложил Иван.
– Да не горит оно в огне, пробовали уж, – ответил Яромир. – Ты его сам в костре целую ночь продержал.
– То в обычном огне. А тут гора огнистая. Вдруг сработает?
– А коли нет? Коли и там цело останется? Из такой горы мы яйцо уже никаким манером не извлечем. Так и будет лежать веки вечные, Кащею на радость, нам на погибель.
– Оно верно, – вздохнул Глеб. – Только что делать-то тогда еще?
– Богов вопросить можно, – подал голос Всегнев Радонежич. – Старых. Они, конечно, на нас обижены крепко, но если жертву им принести побогаче – могут помочь.
– Человечьи жертвы идолищам приносить не дам! – рявкнул отец Онуфрий.
– Что сразу человечьи-то?! – возмутился волхв. – Не едят наши боги людей, сто раз уже говорил! Быка им надо в жертву. Черного. Тогда смилостивятся.
– И быка нечего на требищах ваших смрадных резать! – вызверился архиерей.
– Тихо, тихо, отче, – поморщился Глеб. – Не обеднеет княжество с одного быка.
– Да не в быке дело – а в бесчестии! Кощунство это, княже, языческое и богопротивное!
– Тихо, – повторил князь. – Ничего. Не черти все-таки какие, а боги пращуров наших.
– Да не боги они!..
– Ты, святой отец, не гоноши, – недобро глянул Глеб. – Нишкни. У нас тут, сам знаешь, что с восхода приближается. Чтобы Кащея одолеть, я с кем угодно ряду заключу, у кого угодно помощи попрошу. Даже у врага заклятого.
Отец Онуфрий аж покраснел от гнева, но дальше спорить не стал. Уселся и уставился на волхва, словно тот ему в кашу плюнул.
– Быка дадим тебе, Всегнев Радонежич, – пообещал Глеб. – Только… черных вроде как нету. Поищем, конечно, но вообще у нас тут белые только и бурые. Как-то так сложилось уж.
– Ну давай белого, – согласился волхв. – Али бурого. Любого давай, лишь бы пожирнее.
– Завтра доставят его тебе, – кивнул князь. – Подскажут что боги старые – то и ладно. Но все-таки хотелось бы и понадежней чего… а то я, так уж вышло, тридцать два года уже землю топчу, шестой год уже Тиборском правлю, а только от богов помощи ни разу еще не видал. Все на себя надеяться приходится, да на людей верных. Есть еще у кого мысли, как оное яйцо расколоть?
– У сестры моей спросить совета надобно, – предложила Овдотья Кузьминишна. – Не серчай, Глебушка, я ж в семье-то младшенькая, мне о Кащее не так и много ведомо. А вот сестрица моя наистаршая… она помудрей меня, ей многие тайны известны. Чаю, сумеет что-нибудь подсказать.
Все задумчиво покивали. Что баба-яга на свете не одна, а три – то сидящие за столом знали. Овдотья Кузьминишна – старушка добрая, много кому помогла и ведовством, и советом. Ее и князю Глебу есть за что поблагодарить, и воеводе Самсону, и самому Илье Муромцу. Братья Волховичи с ней и вовсе в дальнем родстве состоят, хотя об этом здесь знали уже не все.
Другое совсем дело – баба-яга середульняя, Яга Ягишна. Выжившая из ума карга, злобная людоедка, в жизни никому не помогавшая, а только вредившая. Эта верно служит Кащею, ибо ненавидит людей всем сердцем.
Но есть и третья. Самая старшая, мудрая и могущественная. О ней все тоже слышали, но и только-то. Где живет, как звать – неизвестно.
О том бабушку Овдотью и спросили. Та покряхтела и неохотно сказала:
– Звать нашу большуху – Буря-яга. А живет она на полуночи, на краю Кащеева Царства, у реки Мезени, в землях навьев.
– Неблизкий путь, – молвил Бречислав. – Но если она знает, как яйцо открыть… надо к ней наведаться.
– Может знать, – поправила баба-яга. – А может и не знать. Я с ней давненько уж не видалась. Большуха наша сейчас уж не в себе – стара шибко, с головой непорядок. Наведайтесь к ней, да будьте осторожней – она коли с левой ноги встанет, так и зашибить может.
– Ладно, бабусь, наведаемся к ней, – сказал Яромир. – Нам с Иваном не привыкать землю ногами мерить. Только как нам ее сыскать-то? Я в тех местах не бывал, дороги не знаю.
– Завтра дам вам для того средство, касатик, – успокоила баба-яга. – Ложитесь спать и не волнуйтесь. Утро вечера мудренее.
Глава 8
Спать-то никто не лег, конечно. Обеденное еще только время. Разошлись все по делам повседневным. Князь во двор вышел, судить и рядить по справедливости. Воевода в гридницу отправился, детских да отроков гонять. Баба-яга в избушку свою вернулась, отвары варить да снедь гонцам в дорогу собирать. Илья Муромец с Иваном-Дураком в корчму двинулись, да на торги еще потом.
А вот Яромир с Бречиславом вышли из кремля, свернули за угол и зашагали по пустынной улочке. Там их уже поджидал меньшой самобрат – Финист Ясный Сокол.
– Ну что, проследил за ним? – спросил Бречислав.
– Сверху приглядывал, – ответил фалколак. – Только заприметил он меня, видимо. Под крышей схоронился, вон в той хибаре. Я уж ждал его, ждал – не выходит. Обернулся, внутрь вошел – а его там нету уже. В подполе лаз оказался, он огородами скрылся.
– Ну, значит, мой черед, – молвил Яромир. – Ты, братка, тогда дальше приглядывай, чтоб нас не заметили. А мы уж по следу пойдем.
Финист кивнул, ударился оземь и вспорхнул небывало крупным соколом. Поднявшись в воздух – повис там, точно к небу прибитый.
А Бречислав и Яромир вошли в хибару, оказавшуюся пустой и очень грязной. Там и верно нашелся лаз, который вывел аж на соседнюю улицу, почти к самой крепостной стене.
Здесь Яромир кувыркнулся через голову, становясь волком, принюхался к утоптанному снегу и засеменил на восход. За ним поспешал Бречислав.
Запах, что искал Яромир, был хорошо ему знаком. Лучше любого другого. И привел он к небольшой избе на отшибе – с темными окнами, запертой изнутри дверью.
Она недолго оставалась запертой. Бречислав обернулся вокруг себя на одной пятке, стал полным тавролаком и саданул рогатой башкой. В проход громадный человек-бык протиснуться не мог, поэтому вернулся в прежний вид.
Тут же рядом приземлился и Финист. Братья-оборотни кивнули друг другу и шагнули в сени. Там громоздилась всякая рухлядь – старые вожжи, тележные колеса, рваные валенки. Было темно и пыльно.
Так же оказалось и в избе. Печь не топилась, холод стоял почти тот же, что и снаружи. На полках выстроились ряды кувшинов и жбанов, в сундуках лежала ветхая одежда. На столе – одинокая миска с водой.
