Хмурый город. Ненастье для Насти

Впрочем, для кого-то и день взятия Бастилии – праздник.

Зябкин, на плече которого болтался извлеченный из саркофага, костлявый труп колдуна, завернутый в коврик, набычился – мать дебильно лыбится, значит, стоит ждать неприятностей.

– Я выхожу замуж. – огорошила она сына. – Ты, рад, мой мальчик?

Зябкин выпучил глаза – замуж? Кто? Мать? Да кому нужна старая, облезлая, вечно пьяная моль?

Мгновенная догадка заставила вампира нахмуриться.

– За Глеба Геннадьевича. – гордо подтвердила его самые худшие предположения, женщина. – Теперь у нас будет самая настоящая семья. У меня появится муж, а у тебя, сыночка, отец и сестра.

– Дожили. – презрительно скривился Роман. – Раньше дерьмом воняло за дверями, теперь его еще и в мою комнату притащат. Ух и жук этот Глеб – нашел для дочки бесплатную сиделку.

Хлопнув дверьми в сердцах, Зябкин не расслышал последних слов матери:

– Ох, что-то, как-то тяжко стало. Замутило, а в кишках будто когтистой лапой провернуло. Наверное, водка паленая была. Зинка-сучка, опять взялась за старое! Ну, я ей с утра покажу, лахудре, как честным людям, за честные деньги дерьмо продавать!

*

Чернокнижник пялился на Зябкина пустыми глазами. Жизни в них не было, ни на грош. Роман не унывал – слыхал он, что подобное случается с чародеями в том случае, коли они долгое время в заточении провели, лишенные возможности пользоваться собственным даром.

Этот, по всей видимости, немало годков в овраге обретался, на глубине трех метров под землей. Если бы не размыло стены оврага, а Роза палец не оцарапала об острый гвоздь, валяться бы этим костям и дальше. Ненайденными.

Роман, не особо церемонясь, посадил свою страшную находку в единственное, подходящее для этого место – старое кресло, с продавленным сидением.

Старые кости упали и точно вросли. Страшный, обтянутый желтой кожей, лишенный волос череп насмешливо скалился в лицо молодого вурдалака – мол, хлопец, чем еще порадуешь старика-чернокнижника?

Усохшая, костлявая мумия, слишком длинная для человека среднего роста, внушала Зябкину определенные опасения, но отступать от задуманного он не собирался. А задумал упырь, ни много, ни мало, но реанимировать вот эту самую дохлятину и использовать как золотую рыбку.

Опыта в реанимационных действиях Зябкин не имел.

Откуда? Можно подумать, он каждые три дня колдунов-чернокнижников из земли выкапывает.

Как известно – глаза боятся, а руки делают.

Убедившись в том, что двери в комнату крепко заперты, Зябкин решил попробовать первое, по его дилетантскому мнению, самое забористое средство.

Кровь.

Кровь способна реанимировать любого упыря, вырвав кровососа из лап смерти или того, что эту смерть заменяет, если речь идет о вампирах.

Кровь у Романа имелась – в холодильнике пластиковый контейнер, выданный самому Зябкину в качестве пайка и иная – живая, горячая, одуряюще пахнущая.

Патриарх запрещал своему клану охотиться в городе и осушать доноров до смерти. Как по мнению Зябкина – так, глупость превеликая. Бомжей на улицах всегда в избытке, а уж приезжих, так и того больше. Шумные орды черноглазых и горластых людей, выходцев из районов, в которых солнца гораздо больше чем воды, поезда выплескивали на перрон с завидной регулярностью.

На прокорм, вполне хватило бы.

Кто их разыскивать стал бы, бомжей немытых?

Но, кого волнует мнение Зябкина? Он, всего лишь, один из клана и то, не самая ценная его составляющая, а, как говорили в какой-то телепередаче – слабое звено.

Слабый имел бы шанс выбиться в люди, получай он не обычную пайку, а усиленную и пей кровь живых людей, а не суррогат из запасов станции по переливанию, только, кто ж, позволит?

Вот и приходилось Роману извращаться, вырывая свой шанс на жизнь с кровью, а порой, и с мясом.

Пластиковая тара оказалась безжалостна разодрана, а кровь, драгоценный продукт питания, выплеснут в раззявленный рот мертвеца.

И, ноль.

Минут пятнадцать Зябкин ждал чуда, сверля мумию чернокнижника горящим от вожделения, взглядом. Мгновение, ещё, и ещё одно – результат отсутствовал.

Обидно.

– Отсутствие результата, как ни крути, то же есть, своеобразный результат. – решил Роман, не спеша впадать в уныние. Следовало испробовать иной метод.

Может быть, эта самая мумия хочет мяса? Живого и с кровью?

Голубя Зябкин поймал в легкую, благо, сил и ловкости у него имелось куда как больше, чем у обычного обывателя.

Голубь, предчувствуя недоброе, бился в холодных руках вурдалака, но вырваться на волю не сумел. Ледяные пальцы упыря держали крепко.

Сизаря принесли на заклание и бросили к мумии, разодрав грудную клетку для удобства.

Последний свой писк несчастная птаха издала на костях мертвеца.

И?

Ничего.

На краткий миг вампиру показалось, что легкое облачко эфира, отделившись от тушки голубя, втянулось в распахнутый рот страшной находки, но, сморгнув, Роман разочарованно выдохнул – ничего не изменилось. В комнате, как и прежде находились трое – упырь, мертвец и дохлая птица.

Оставалось единственное, рискованное средство пробудить чернокнижника – жертва.

Настоящая жертва, а не обычное подношение.

Зябкин опасался совершать подобные поступки, но, особого выбора не было.

Для опасного деяния, следовало притащить домой вторую половину странного клада.

Свинцовый саркофаг. Тот самый металлический ящик, изукрашенный странными письменами.

Двери своей комнаты-конуры, в этот раз, Зябкин запирал с особой тщательностью – мало ли, вдруг маман очнется от алкогольной дури и решит поцеловать родную кровиночку в лобик. Так сказать, пожелать доброй ночи. Обнаружит вместо сыночка лысый череп и высохшие кости, разорется на весь дом, разбудит соседей, а там и до полиции недалече. Оно ему, Зябкину, надо?

Нет, уж, лучше поберечься и исключить любую случайность.

В два часа ночи коммуналка спала и по коридору никто не шастал. Угомонились все, даже мерзавец Глеб Геннадьевич, вознамерившийся превратить мать Романа в сиделку для своей уродливой дочери.

Везти здоровенную штуковину на тачке-раздолбайке было бы очень неудобно и Зябкин, помявшись, выгнал из гаража старенькую, задрипанную «девятку». Водитель он, честно сказать, был еще тот, но до парка рассчитывал добраться без особых происшествий – ночь, ехать ему предстоит не по самым оживленным улицам, а погрузив на багажник свою находку, ему удастся доставить металлическую фиговину на место гораздо быстрее, ежели тащить ту на той рухляди, которую он спер, взломав соседский сарай.

Кстати, «девятка», как бы тоже, Зябкину не принадлежала и прав у молодого вампира отродясь не было, но уж, раз Глеб Геннадьевич так сильно набивается в родственники, то пусть делится имуществом. Они ж, одна семья, не так ли?

Как и предполагал Роман, обшарпанная, тусклая, убогая машинёнка не привлекла ничьего внимания. Без особых проблем управившись с погрузочно-разгрузочными работами, Зябкин затащил саркофаг на свой третий этаж. Благо, весь дом, точно вымер – ни шаркали ногами бабки-полуночницы, не орала матом на детской площадке дворовая шпана и даже вездесущие коты не сверкали глазищами фар из-за помойных ящиков. Тишь, гладь, благодать.

Зябкин похвалил себя за ухватистость и обстоятельность и отогнал «девятку» на прежнее место дислокации. Добротой соседа оборотистый малый пользовался не в первый раз, наловчившись вскрывать машину без особых проблем. К его счастью, «сигналка» на таратайке стояла совсем никакущая, чему смекалистый парнишка был безумно рад.

Странно выглядел щуплый и невзрачный Зябкин, тащивший на собственном горбу тяжелый саркофаг. Умаявшись от неудобства позы, втащил бандуру в свою комнату, ухитрившись ничего не свалить и не порушить.

Кости, по-прежнему, сидели в кресле. Голый, обтянутый серо-желтой кожей, череп зловеще скалился в никуда, глаза мумии бездумно пялились в стену.

– Вот и славно. – хмыкнул парень, широко зевая. Спать ему не хотелось, в силу особенностей вампирского организма, но привычка.. Проклятая человеческая привычка заставляла брести в постель и валяться в ней до утра.

Не в этот раз.

Очень тихо, почти на цыпочках, Роман прокрался к двери заклятого соседа, отца-одиночки великовозрастной дочери. По мнению Зябкина убогих уродцев следовало давить еще в колыбели. Спрашивается, зачем Тамарке жить, коли она без посторонней помощи себя сопли утереть не может? Сидит в коляске, лыбится и агукает, точно младенец? Испортила жизнь и собственным родителям, и окружающим, особенно ему, Роману. Мамашка-то Тамаркина подобного не выдержала и смылась в неизвестном направлении, бросив мужа и ущербную дочь.

Давно это случилось.

Но, отсутствие родительницы и наличие пьяненько посапывавшего Глеба Геннадьевича сегодня играло на руку самому Зябкину.

Тамарка, хоть и ущербная, но, как-никак, девица поди. Сам Роман не проверял, брезговал – упаси его от подобной чести, но надеялся на то, что хоть и безмозглая, зато с сохранившимся девичеством, тупая девка-инвалидка сгодится для жертвоприношения.

Засунет Зябкин старые кости в странную домовину, да и Тамарку – туда же. Пусть этот чернокнижник сам разбирается – жить ему, али гнить дальше. Как подозревал вампир, чернокнижник давно очухался, но сил не набрался. Они, колдуны, живучие, страсть, особенно те, которых в подобных гробах в землю закапывают. Никто не мог угадать того, что гроб свинцовый земля из себя исторгнуть попытается, а Зябкин мимо проходить будет.

Надеялся молодой вурдалак на то, что мумия чернокнижника быстро со своей жертвой управится, не то, проснувшись на рассвете, терзаемый бадуном Глеб Геннадьевич такой шум учинит, что всему дому тошно станет, коли он дочурку свою недоделанную на обычном месте не обнаружит.

Тамарка и не мрыкнула, стоило лишь вампирской слюне попасть на ее кожу – носом сопела, всхрапывала и вонючими газами воздух портила. Была девка дебела, весом тяжела и обрюзгла. Но, зато, целка, а это, по нынешним временам, в тридцать пять лет, не чудо даже, а диво-дивное.

В саркофаг пока ее впихивал, Зябкин упарился, а затем и кости древние сверху навалил и крышку захлопнул – нехай там, внутрях, сами меж собой разбираются.

Предварительно, правда, заботливый упырь на коже жертвы надрезы легкие сделал, вроде царапин, для того, чтобы, значится, девка кровью пахла, а не только тем, что из использованных памперсов вываливается.

С четверть часа ничего не происходило. Вообще ничего – ни странного, ни понятного. Потом, зашелестело, саркофаг вздрогнул и из глубин его раздался первый звук – стонала Тамарка, всхрапывала и поскуливала, словно битая палкой дворовая сука, лишившаяся своих щенят. Потом и вовсе потеха пошла – саркофаг затрясся весь, едва не затанцевав на продавленном линолеуме, крышка подпрыгнула пару раз, шмякнулась на пол с глухим звуком, да там, в углу и осталась, а из свинцового ящика выползло.. Нечто.

Зябкин поостерегся бы назвать это «нечто» человеком. На человека оно мало походило, пусть даже и на узника концлагеря – голый череп остался голым и блестящим, кости-костями, а рванина-рваниной. Но неопрятная груда больше не лежала тихой кучей, а пыталась передвигаться, сползая с Тамарки куда-то вниз. На пол.

Зябкин покинул свою кровать, широко зевнул и с любопытством заглянул в ящик.

Темные боги и чернокнижник жертву приняли.

Тамарка больше не лыбилась и не агукала. Дебёлая тетка в железном ящике, странно иссохнув, напоминала тень самой себя – рот раззявлен в страшном крике, руки растопырены, а ноги вывернуты под неестественным углом. И платье выше носа.

Зябкин хмыкнул, подол опустил и, ухватив соседку, перекинул иссохшую тушку через плечо – покойся с миром, несостоявшаяся сестричка! Зябкин тебя не забудет.

Вернув дочь отцу – утром пусть сами разбираются в том, что послужило причиной безвременной кончины инвалидки, Зябкин прокрался к себе и продолжил с интересом наблюдать за тем, как старые кости, собравшись в кучу, медленно начинают обрастать плотью.

Под серо-желтой пергаментной кожей наросла тонкая мясная прослойка. Похищенная жизненная сила заиграла в венах, наполнив их, почти настоящей кровью, глава мумии влажно заблестели, челюсти с лязгом захлопнулись.

Чернокнижник медленно оживал. Для верности и ускорения процесса, Зябкин подсунул под руку мертвеца разодранный пакет с кровью и с интересом взглянул в лицо своей нечаянной находке.

Ну и рожа!

Наблюдать за небыстрым процессом возрождения колдуна, упырю очень скоро надоело и он, отвернувшись, включил телевизор, поставив какой-то новостной канал.

Страна вела боестолкновение с западным соседом и новостей хватало – плохих и очень плохих. Люди сетовали на бомбежки, голод, лишения, а Зябкин продолжал потягиваться, зевать и ждать. Ждать восстановления своего будущего могущественного союзника, готового стать для него Золотой рыбкой.

Ждать молодому упырю пришлось довольно долго – утро заглянув в окно, обнаружило Зябкина, все так же, валяющегося на диване и странное существо, сидящее в кресле и напоминающее собой узника концлагеря.

Кровь из пакетика колдун употребил по назначению. Сожрал, стало быть, урод Ромкину пайку. Сожрал и «спасибо» сказать не удосужился, полутруп неблагодарный.

Между тем, квартира начала просыпаться – хлопали двери, звучали голоса соседей, которые, шаркая, сновали по коридору, пробираясь в общий туалет.

Благо, с некоторых пор, Роман не нуждался в оправлении естественных надобностей, хотя, старался не выделяться, делал вид, что он, такой же, как и все и периодически заглядывал в санузел.

Стиркой одежды парень занимался сам, не доверяя столь ответственное занятие матери. С нее станется – старая пьянь вполне может забыться и загнать сыновьи шмотки за чекушку беленькой.

– Убили! – внезапный крик перекрыл приглушенное бормотание телевизора. – Убили! Как есть, убили! Тамара! Тамарочка!

Зябкин криво ухмыльнулся, покосился на мумию в кресле и широко зевнул – несостоявшийся «папуля» обладал завидными легкими и звучным басом. Голосил он знатно, как по покойнику.

– Почему, как? – пожал плечами Зябкин, которого мало трогали вопли несчастного отца. – Тамарка, она и есть – покойница. Самая настоящая.

Шум поднялся мощный, словно не инвалидка нищая померла, а депутат городской – туда-сюда сновали незнакомые люди, притащились менты, приехала «Скорая». Измученная ночной сменой фельдшерица, позевывая, заполняла бумажки, фиксируя факт смерти, озабоченные стражи правопорядка что-то объясняли Глебу Геннадьевичу, продолжавшему твердить об убийстве. Мать Зябкина крутилась вокруг предполагаемого жениха, но тот потерял к женщине всяческий интерес. Связь с Зябкиной ему стала ненужной – Тамарка-то, тю-тю, значит, нужда в бесплатной сиделке отпала.

Осознав, что кавалер не обращает на нее никакого внимания и, что поход в загс, как и семейная жизнь, откладывается на неопределенный срок, мамаша Зябкина озлилась и сгоняла за горячительной жидкостью.

Употреблять сей продукт она начала сразу же после того, как из квартиры убрались менты, а хорошенько приложившись к бутылке, начала ломиться к сыну в комнату.

– Открой, открой гаденыш! – вопила Зябкина, долбя кулаками по хлипкой фанере. – Чего закрылся от матери? Открыыы-вай, кому сказано!

Роман отвернул кресло мумией к стене, набросил на всю эту икебану, старенькое, потертое покрывало и почесывая лохматую голову, распахнул двери – все равно ведь не отвяжется, пьянь старая.

– Чего надо? – этим утром сын не был расположен к любезностям.

Мутным взором хмельная мамаша обвела всю комнату, как обычно скривилась, взглянув на темно-серые обои и картинки, изображающие всевозможных монстров, гордо развешанные Зябкиным по стенам и сфокусировала внимание на парне.

– Ты-ыы… – протянула она, тыча пальцем в впалую грудь Романа. – Все, ты-ыы…

– Я, я.. – нетерпеливо произнес Роман, наблюдая за тем, как из-под покрывала на свет выползает серокожая рука с неестественно длинными, когтистыми пальцами. – Уже семнадцать лет, как я. Чего приползла, спрашиваю?

– Эт-тт, кто? – запинаясь и трезвея на глазах, прохрипела мать, таращась куда-то за спину сына. – Ты кого приволок в наш дом, паршивец?

Зябкин оглянулся – так и есть.

Мумия колдуна полностью пришла в себя и больше не желала спокойно сидеть в кресле. Серокожий полутруп, как был, голиком, покачиваясь на странных, суставчатых конечностях, пытался делать первые шаги, отпустив спинку кресла.

Ну, конечности, Бог с ними – морда у колдуна оказалась страшенная. Голый череп скалился злобной ухмылкой, глаза напоминали горящие угольки, зубы клацали, тонкие губы шевелились. Приснится ночью такая образина – заикой на всю жизнь остаться можно.

– Так, – неопределенно махнул рукой Зябкин. – знакомый один. Перекантоваться у меня решил, кости бросить. – и, хмыкнул – вот уж, точно, сказал.

– Этот? – округлила глаза женщина – Перекантоваться? Приятель?

Женщина словам сына не поверила. Лицо ее исказила страшная догадка.

– Так это он.. Оно.. Тамарку-то? – набрав полные легкие воздуха, Зябкина приготовилась кричать. Допустить огласки и дать посторонним рассмотреть свою находку в подробностях, Роман не мог. Его и без того считают не совсем нормальным, а уж если мумию разглядят и обратно ментов вызовут, то.. Хлопот, короче, не оберешься.

Женщина, по всей видимости, что-то почувствовала. Она переменилась в лице, заметив странный взгляд сына и медленно попятилась, надеясь выскользнуть в приоткрытую дверь, но, не тут-то было.

Взгляд парня стал хищным и даже жестоким.

– Не так быстро, дорогая мамуля. – прошептал Роман, оскалив немалых размеров, клыки. – Тебе больше некуда торопиться.

– Ты – не мой сын. – прошептала перепуганная женщина, мгновенно протрезвевшая и узревшая перед собой вместо сына неведомую, опасную тварь. – Ты – не мой Рома..

– Ты права, мамочка. – Роман оттолкнулся и прыгну, выпростав вперед неестественно длинные руки. – Я больше не твой Рома.

*

К тому времени, как молодой вампир закончил возиться с матерью, выкопанный в парке колдун, почти что оклемался после долгого пребывания в свинцовом саркофаге.

Разумеется, обзывать металлический ящик, с округлыми углами, саркофагом, было слишком напыщенно, но Зябкину нравилось. Звучит, куда лучше, чем банальное «гроб» или, «домовина». Да и свинцовая фиговина на гроб походила мало – скорее, на камеру одиночного заключения, закопанную в землю.

К тому моменту, как Роман, оттащив сомлевшую женщину в комнату и уложив ту на кровать, вернулся к себе, колдун, набросив на плечи, все то же, потертое покрывало, тупо пялился в настенный календарь, что-то бормоча себе под нос.

– Смотрю, тебе лучше, приятель? – ухмыльнулся Зябкин, пытаясь проявить любезность.

Звук голоса заставил чернокнижника медленно развернуться. Тяжелый взгляд колдуна давил, вынудив упыря попятиться.

– Эко он! – обеспокоился Зябкин, ощутив чувство тревоги. В своем доме, а уж тем более, в собственной квартире, упырь не боялся никого и ничего. Это там, за дверями подъезда, по улицам города, бродят твари гораздо опаснее и могущественнее молодого кровососа, но в местном аквариуме, он – самая страшная рыба.

Был.

Ощущение того, что власть переменилась и что он, Зябкин, неосмотрительно выпустил в мир что-то страшное, темное и жестокое, ввергло вурдалака в легкую панику.

Огненный взгляд колдуна, казалось, прожигал насквозь щуплого вампира.

Зябкин попятился, совсем так же, как это делала недавно его мать.

– Низший? – голос колдуна в покрывале прозвучал глухо, но у вампиров прекрасный слух. Зябкин услышал и оскалился.

– Слуга? – словно бы размышляя вслух, продолжал бубнить чернокнижник. – Упырь? Кровосос? Отлично! – и выпростал вперед длинную руку.

Зябкина точно под дых ударили. Сильнейший удар повалил парня на пол, невидимые руки схватили молодого кровососа за шею и потащили вперед, к колдуну.

Сил сопротивляться не было.

– Сожрет! – запаниковал Роман. – Совсем сожрет, все соки выпьет. – и попытался сопротивляться, вцепившись когтями в драный линолеум. Не помогло – его продолжало подтаскивать к колдуну, а по линолеуму расползлись длинные царапины, уродуя затертое покрытие еще больше.

– Встань, слуга. – приказал чернокнижник и Зябкин, перестав сопротивляться, опомнившись, отодрал руки от пола.

«Слуга? – озадачился молодой кровосос, осознав, что, по всей видимости, вредить ему, в данный момент, никто не собирается. – Ну, и ладно. Пусть – слуга. Хорошо, что не обед и не ужин.»

– Господин? – осторожно обратился упырь к чернокнижнику, которого, едва не принял за Золотую рыбку. Как же – Золотая рыбка обернулась хищной чудой-юдой и едва не сожрала своего спасителя. – Чего прикажите?

– Какой нынче год? – голос колдуна, по- прежнему звучал отрывисто и глухо. – Война еще идет?

– Война? – несказанно удивился Зябкин. – Какая, война? В нашем мире всегда, где-нибудь, да идет война.

Колдун злобно фыркнул, несколько мгновений тяжело давил Зябкина сердитым взглядом.

– Та самая. – голосом, далеким от доброжелательного, пояснил он. – С Германией.

– Война с Германией? – тупо моргнул Зябкин, шевеля извилинами и вспоминая школьную программу по истории. – Так это, когда ж, было-то?

В глазах колдуна мелькнула ярость – небось, сетовал на то, что слуга ему достался на редкость несообразительный.

– Это – точный календарь? – требовательно тыкнул пальцем в картинку на стене, чернокнижник.

Календарь на стену повесила мать Романа, желая слегка разбавить темные тона в комнате единственного сына чем-то светлым и жизнерадостным. Получилось, по мнению Зябкина, убого – на фоне темно-серых обоев, алые капли маков смотрелись жутковато.

– Точный. – послушно кивнул Зябкин.

– Год? – продолжал настаивать колдун.

– 2022. – торопливо ответил парень, начиная понимать причину беспокойства, выкопанного из могилы, колдуна. – Что, много лет прошло с тех пор, как упокоили?

Чернокнижник медленно поднял взгляд на молодого упыря и поморщился – наверно, его задел несколько вызывающий тон слуги. Но, колдун не спешил с замечаниями по этому поводу. Серое лицо недавнего, почти что, покойника, выражало злость и досаду.

– Восемьдесят лет… – злобно прошипел чернокнижник, хрустя суставами кистей рук. – Восемьдесят лет без сил.. В забвении. Кто-то должен ответить за это.

«Ого! – не удержавшись, присвистнул упырь. – Не мало так, в земле ты, дядя, провалялся. И дольше бы лежал, коли б не я.»

По всей видимости, мысль о том же, посетила лысый череп колдуна. Морщины на лбу чернокнижника заиграли, глаза сузились, тонкие губы скривились.

– Меня ты выкопал, слуга? – небрежно свалившись обратно в продавленное кресло, спросил колдун. – Случайно аль, подсказал кто?

Зябкин понял, что врать не стоит. Не в этот раз.

– Случайно. – упырь передернул плечами. – Смотрю, из земли что-то торчит, вот я и заинтересовался.

– Упырь. – фыркнул чернокнижник, насмешливо рассматривая, неожиданно заробевшего кровососа. – Вампир обыкновенный, новообращенный. Что ж, будем работать с тем, что есть. Девку, небось, затащил в укромный уголок? – глаза колдуна проникали в самое черное нутро чернокнижника. – Крови захотел, вурдалак?

– И, крови. – спокойно выдержал тяжелый взгляд недобрых глаз Зябкин. Он не смутился ни разу – да, он – кровосос. Не по своей воле, но, как доходчиво объяснили ему подручные главы клана, внятно объяснили, при помощи ног и дубинок – навсегда. Обратного пути нет – если не кровь сосать, то, в могилу – червей кормить. Приходится с этим жить.

Зябкину нравилось. Не все, но придется терпеть.

– Дерзкий упыреныш. – широко усмехнулся колдун и у Зябкино отлегло. Говорят, нет души у вампиров. Брешут, поди. Отлегло ощутимо, откуда- то. Не от желудка же?

– 2022. – чернокнижник натянул покрывало на голые колени, торчащие вперед под острым углом. – Хороший год для того, чтобы отомстить. – и, улыбнулся снова. Жутко. Предвкушая.

Зябкину стало страшно, и он внезапно подумал о том, что жадность и любопытство – плохие советчики. Не доведут они до добра молодого и перспективного вампира. Кто знает, может быть, всем было бы лучше, если бы свинцовый саркофаг с останками древнего колдуна, остался в рыхлой земле городского парка.

– Называй меня – Чуран, слуга. – продолжал гнусно ухмыляться колдун и глаза его запылали особо яростным пламенем. – Не бойся меня, служи верно – ты получишь свою награду, обретешь то, чего желаешь. Чуран, слуга Чернобога, вознаградит тебя за спасение своей жизни.

*

Так началась новая жизнь молодого упыря. Нельзя сказать, что чернокнижник, сиднем сидевший в старом кресле, слишком давил на неживого подручного.

Нет, вовсе нет.

Колдун постоянно торчал в комнате Романа, не показываясь посторонним. Да, разумеется, чернокнижника приходилось кормить. Едой. Человеческой.