Паучиха. Книга II. Надя

Глава 1. Былинск

Август 1954 года

Вещи уместились в трёх чемоданах. Везли с собой только одежду. Ничего из пропахшего подвальной сыростью Вера в новую жизнь брать не хотела.

После четырёх часов тряски в раскалённом от жары автобусе вышли в прохладу тенистых улиц Былинска. Вера успела побывать здесь дважды. В первый приезд подала заявление о приёме на работу в поликлинику, а через неделю уже спешила за ордером на комнату.

– Вот и добрались, Надюша. Нравится тебе здесь?

Надя, разморённая дорогой, равнодушно пожала плечами. Вера опустила чемодан и вытерла испарину с лица. За последний год дочь вытянулась, повзрослела и стала будто чужой. Ничего, отстранённость пройдёт, как только они начнут жить вместе.

– Привыкнешь. Осталось на городском автобусе немного проехать – и будем дома. Сегодня на матрасах поспим. Так даже лучше, не жарко. Завтра пойдём по магазинам новую мебель выбирать. У меня ещё три дня до работы. Успеем в школу тебя собрать. А письменный стол я уже купила, ждёт тебя в комнате.

От автостанции автобус свернул на деревенскую улицу. Вера показала на деревянные домишки:

– Надюша, смотри, совсем как в Новом Бору. А вон козы идут. Помнишь нашу козу?

Надя покачала головой. В глазах не промелькнуло узнавания.

«Неужели забыла? Ещё три года назад лучший дом с печкой рисовала».

Деревню сменили новые городские дома, за ними снова показались бревенчатые. Былинск строился, камень вытеснял дерево.

Просторный двор четырёхэтажного дома, заселённого семьями медицинских работников, звенел детскими голосами. Надя впервые за время пути улыбнулась. Вера открыла перед ней тяжёлую дверь подъезда. Дочь, не раздумывая, стала спускаться в подвал.

– Надюша, ты куда? Нам на третий этаж.

Надя посмотрела удивлённо.

Пустая светлая комната в коммуналке после ленинградской каморки казалась огромной. Вся обстановка – свёрнутые в рулоны матрасы и письменный стол. Надя тут же принялась раскладывать свои альбомы и краски. Выдвинув один из ящиков, воскликнула:

– Мама, ты купила стол с денежками!

Вера подскочила к ней. В дальнем углу виднелась небольшая стопка купюр. Обычная сумма, которую демон платил за охоту.

«Исгар, что я должна делать? Разве долг не закрыт?»

Молчание.

«Отвечай! Иначе выброшу твою подачку к чёртовой матери!»

«Ничего. Будь с дочерью и не ищи ночных подработок».

С тревогой обернулась к Наде. Почувствовала ли? Нет, занята своими делами. Неужели смогла перекрыть в себе связь с Ирием?

– Это мне аванс на работе дали, – пояснила Вера появление денег. Надя кивнула. Никаких признаков страха или беспокойства. Вера не увидела среди альбомов картонной папки: – Надюша, а где твой дневник?

– Он мне больше не нужен. Не понимаю, как я могла рисовать такую мазню.

Вера тихо выдохнула. Оно и к лучшему.

– Пойдём-ка в магазин, а то у нас ни продуктов, ни посуды. Заодно город посмотрим.

Сразу за домом зеленел сквер с молодыми липами и клёнами вдоль аллей. В глубине блестело озеро.

– Видишь, Надюша, как хорошо здесь! А за сквером – школа, в которой ты будешь учиться.

– Так близко? Ты каждый день ко мне приходить сможешь?

Вера остановилась, наклонилась к дочери.

– Надя, в школе не живут. Утром ты будешь уходить на уроки, а в обед возвращаться домой. Поняла?

Надя быстро кивнула.

«Ничего она не поняла. Думает, я забрала её на время, пока не определю в очередное заведение». Вера выпрямилась и осмотрелась.

– Где же тут можно кастрюлю с тарелками купить?

Проходящая мимо тётка с бидоном махнула рукой в обратном направлении:

– За посудой вам в Кудесатово надо, хозмаг там.

Через квартал за городскими постройками открылась безлюдная деревенская улица с копошащимися в траве курами. Через три двора показался дощатый магазин с покосившимся крыльцом и облупившейся вывеской «Хлеб-молоко». На скамейке перед ним рабочие в касках ели батон и запивали молоком из бутылок.

– Это и есть Кудесатово? – крикнула им Вера.

– Оно самое, последние дни доживает, – ответили они и показали на стрелки подъёмных кранов за улицей. – Скоро тут проспект построим, как в Москве. Конец деревне пришёл, останется только исторический центр, как памятник зодчим.

«Всё правильно, жизнь продолжается. На руинах прошлого нового не построишь. Только от памятников нигде не спрятаться».

– Хозмаг не снесли ещё? Как к нему пройти? – спросила она.

Строители замахали руками, закричали вразнобой:

– Цел пока. В конец улицы идите.

Домой возвращались с огромными авоськами. Во дворе Надя замедлила шаг и с тоской посмотрела на резвящихся детей.

– Хочешь погулять? – спросила Вера.

Надя опустила глаза и мотнула головой.

– Надюша, я же вижу, что хочешь. Давай так – ты поможешь мне донести покупки и пойдёшь знакомиться с ребятами, а я тем временем приготовлю обед.

Надя просияла и вприпрыжку побежала к подъезду.

Помимо Горюновых в квартире проживали две семьи. В общей кухне Вера заняла свободный стол и принялась чистить овощи для супа, то и дело поглядывая в окно за дочерью. Надя тут же включилась в игру, будто всю жизнь провела среди местных детей.

Когда обед был готов, Вера позвала её. Наденька вернулась запыхавшаяся, в мокром платье.

– Ты где воду нашла?

– Нас Степаныч из шланга окатил, чтобы не перегрелись.

– Степаныч?

– Дворник. Он добрый.

Вера улыбнулась:

– Нашла друзей?

– Много-много!

– Как их зовут?

– Не знаю.

– Как же так? Это же друзья, а ты даже их имён не знаешь.

Надя насупилась. Вера погладила её по влажным растрёпанным волосам.

– Завтра обязательно спроси, как их зовут. Так будет хорошо.

– Нет, – пробормотала Надя. – Когда дружишь по-настоящему, а их потом забирают или переводят, хорошо не бывает.

Вера развела руками. Как объяснить, что теперь всё по-настоящему, и семья, и друзья? Слишком уж привыкла Надюша к казённой жизни. Да и стоит ли что-то говорить? Со временем сама поймёт и поверит.

Поверила Надя или нет, но о разлуке больше не заговаривала. К осени знала по именам всех соседей и в школе быстро освоилась, домой возвращалась в компании подружек и выглядела вполне счастливой.

Сама же Вера не спешила сблизиться с новыми коллегами. Положение изгоя в институтские годы научило осторожности. Как молодого специалиста, её назначили участковым деревенской окраины. Приходилось преодолевать километры бездорожья, чтобы обойти больных. С приходом дождей дороги размыло. Вера пробиралась от дома к дому в резиновых сапогах, по колено в грязи и под остервенелый лай цепных псов.

Вера надеялась, что дочь унаследовала талант к танцам и сможет добиться успехов в балете. Она обошла все хореографические кружки Былинска, подбирая лучший. Однако Надя приходила с занятий бледная, тяжело дыша. Вера забеспокоилась и, не сильно доверяя своему опыту в педиатрии, повела дочь в поликлинику.

Надюшу осматривал участковый педиатр Валентин Фролович, старик с седой бородкой, похожий на доброго Айболита. Он напряжённо вслушивался в биение детского сердечка.

– Верочка, послушайте сами. На свои уши я уже не полагаюсь, но сдаётся, что тоны глухие.

Вера встревожилась, взяла фонендоскоп и приложила к груди дочери.

– Действительно глухо. И, кажется, тахикардия.

– Значит, не ошибся. Мне уже не следовало бы вести приём, но на покой так сразу не отпускают. Надлежит поработать ещё три месяца.

– Валентин Фролович, так что с сердцем?

– Голубушка, не волнуйтесь так. Причин множество. Не нужно предполагать худшее. Давайте поступим следующим образом: я договорюсь, чтобы вас приняла Матецкая. Алла Владимировна блестящий специалист и изумительная женщина. Моей преемнице она не откажет.

– О чём вы? Я месяц только проработала. Должно чудо свершиться, чтобы меня назначили на один из лучших участков.

– Помяните моё слово. Прозорливость с возрастом становится только острее, чего не скажешь о других органах чувств.

Кардиолог Матецкая представлялась Вере ровесницей Валентина Фроловича, а оказалась немногим старше её самой. Алла Владимировна, статная, с высветленными добела волосами в замысловатой причёске и влажными восточными глазами, встретила их в просторном кабинете. Пролистывая карту, задержалась на титульном листе, затем осмотрела Наденьку:

– Не вижу причин для беспокойства. Ребёнок здоров. Слабые тоны от недостатка физической нагрузки в период развития. Рекомендую занятия спортом.

– Она ходит в кружок хореографии.

Алла нахмурилась:

– Не советовала бы. Нечего девочке, перенёсшей туберкулёз, дышать пылью в душном зале. Только свежий воздух. У нас в школе замечательная лыжная секция. Кстати, мы с вами соседки, и наши дочери учатся в одном классе.

Вера удивилась. Она бы запомнила такую яркую женщину, присутствуй та на родительском собрании.

Матецкая продолжила:

– Вы вдова? И в городе недавно?

– Да.

– От меня тоже ушёл муж. Нет-нет, он жив и здоров. Не буду ходить вокруг да около, скажу прямо. Вся моя жизнь в работе. С таким графиком совершенно не остаётся времени на ребёнка. Даже в школу собрать её не успеваю. Приходится поручать заботу о Марго знакомым. Она слишком мала, чтобы оставаться одной ночью. У меня к вам предложение: вы возьмёте под опеку мою дочь, а я в долгу не останусь.

Что имелось ввиду под опекой, Вера поняла, когда вечером Алла появилась в сопровождении двоих мужчин, несущих раскладушку и коробки с дефицитными продуктами.

– Верочка, только умоляю, ешьте, не берегите на праздники. Поставлять буду регулярно.

Матецкая с сопровождающими ушла. В комнате, словно забытая вещь, осталась темноволосая девочка со взглядом оленёнка.

Глава 2. Алла

Вера прежде не интересовалась сплетнями, ходившим между коллегами. После знакомства с Аллой слух стали цеплять обрывки фраз. В коллективе большая часть разговоров вертелась вокруг Матецкой. Постепенно становилось понятно, что возбуждало интерес к ней. За Аллой закрепилась репутация горячей женщины, часто меняющей поклонников. И это при муже-доценте, любившем её без памяти. Он долго пребывал в счастливом неведении о цепочке романов жены, пока та не вступила в мимолётную интрижку с молодым специалистом. Слухи дошли до супруги обманщика. Та, поймав мужа на измене, немедленно подала на развод и сбежала на комсомольскую стройку. Но, прежде чем покинуть Былинск, уничтожила благополучную семейную жизнь блистательного кардиолога, предъявив доверчивому доценту доказательства неверности любимой. Тот собрал вещи и в ту же ночь покинул жену и дочку.

Рита тяжело переживала развод родителей. Она не рассказывала о своей трагедии, только свечение источало постоянную тревогу. Однажды Вера, устав наблюдать вспышки страха, спросила, чего она так боится. Рита напряглась, замотала головой и безотчётно отправила ведьме мучительное воспоминание.

Риту разбудил шум. Она выглянула за дверь своей комнаты. В спальне родителей бледный и взъерошенный отец пытался закрыть объёмный чемодан.

– Папа?..

– А-а, Ритуля… Я ухожу. Мама вернётся с дежурства и всё тебе объяснит.

Отец закинул на плечи рюкзак, взял в обе руки чемоданы и стопки книг. Направившись к выходу, остановился напротив дочери. Наверное, хотел обнять на прощание, но не отважился выпустить из рук с таким трудом собранные вещи. Вместо этого сказал:

– Открой мне дверь. И… Прости!

Рита до звенящей тишины вслушивалась, как затихает эхо отцовских шагов в подъезде. Она поняла только, что маленький мир их семьи рухнул. И что нельзя спать. Надо сидеть в прихожей и ждать маму. Так она не даст рассыпаться осколкам привычной жизни. Риту трясло не то от холода, не то от страха. Она сбегала за пледом и устроилась на полу против входной двери.

Божеством в семье была мама. Отец свято верил в её абсолютное совершенство и в этой вере воспитывал дочь. Каждые вздох, слово и действие посвящались маме, харизматичной красавице и талантливому врачу.

Забрав Риту из сада, отец открывал перед ней планы служения Божеству:

– Сейчас зайдём в магазин, потом наведём порядок, постираем и приготовим ужин. Мама вернётся уставшая, а у нас – уют и чистота.

Когда дочь разбивала коленку или теряла варежку, первая мысль опять же была о Божестве:

– Маме об этом не скажем, не будем расстраивать.

Однако Рита была не в силах расстроить Аллочку. Коленки и варежки та просто не замечала. Да и общалась с дочерью лишь через посредника-папу.

И вот теперь Божество должно объяснить Рите то страшное, что произошло с их семьёй.

Вернувшись утром, Аллочка, не разуваясь, пробежала в спальню. Увидев пустые книжные полки и открытые шкафы, привалилась к стене:

– Вот так, значит…

Тут она заметила дочь на полу:

– Рита?! – В вопросе звучало изумление, будто Алла столкнулась не с собственным ребёнком, а с досадной неожиданностью.

Оказалось, что Божество не способно давать объяснение. Оно могло лишь повелевать:

– Что ты тут разлеглась? Быстро собирайся! У меня приём в девять, а ещё тебя в сад вести.

Понятия «дом» и «семья» ушли в прошлое. Мама была так загружена работой, что к заботе о дочери пришлось привлекать посторонних. Незнакомые люди забирали Риту из сада, вели к себе и укладывали спать в чужую постель. А осенью началась школа и самостоятельность. Рита вставала по будильнику, завтракала молоком с бутербродом и долго мучилась, собирая в хвостик длинные пушистые волосы. Часто опаздывала, отчего чуть не каждый день учительница передавала Аллочке записки. Прочитав очередное послание, Божество впадало в гнев:

– Опять растрёпой пришла? И почему у тебя воротничок оторван? Ты мне сказать не могла?

Рита чувствовала себя виноватой. Опустив глаза, молча выслушивала недовольство матери.

Аллочка не была бы совершенством, если бы не нашла выход из положения. Однажды она заявилась домой с раскладушкой и объявила, что теперь Рита будет ночевать у одноклассницы, Нади Горюновой, живущей в соседнем подъезде, а её мама, тётя Вера, позаботится о том, чтобы девочки ходили в школу опрятными. Рита согласилась бы ночевать и в песочнице, лишь бы мама не огорчалась.

В доме Горюновых Рита поняла, что можно жить без груза вечного служения. И что мать и дочь могут непринуждённо болтать о пустяках, произошедших с ними за день. Даже смеяться. У Риты появилась робкая надежда, что когда-нибудь она так же легко поговорит с Божеством. Но Аллочка опять общалась с ней через посредника, которым стала тётя Вера.

В ноябре Матецкая обратилась с просьбой:

– Верочка, я в воскресенье праздную день рождения. Не поможешь накрыть стол? Разумеется, ты приглашена.

Квартира Аллы оказалась под стать хозяйке: строгая, обставленная со вкусом. Детали тёмного дерева контрастировали со светлыми стенами, кремовой обивкой мягкой мебели и коврами тех же оттенков. В сервировке блюд Матецкая была столь же тщательна: всё, что не вписывалось в цветовую гамму, посыпалось тёртым сыром или заливалось сливочным соусом, а сверху украшалось маслинами.

Вера натирала полотенцем белые тарелки из тонкого фарфора, расправляла складки ажурной скатерти. Прикосновения к изящным предметам нежданно оживили детские воспоминания, будто они затаились в кончиках пальцев, развернули картины вечерних чаепитий на Ялтинской даче или праздничных застолий в квартире на Мойке.

Доставая бокалы из серванта, Вера не удержалась и погладила его округлую полированную поверхность.

– Как сменишь свою комнату на квартиру, познакомлю тебя с мастером-краснодеревщиком. – Алла заметила её восторг. – Изумительные вещи творит. Восстанавливает антиквариат и по его образцам мебель делает.

– Своя квартира, скажешь тоже! – Вера восприняла слова Матецкой как шутку. – Мне комната после подвала за счастье.

– А ты не скромничай, будь смелее в желаниях. Не чудо загадываешь.

За час до прихода гостей Вера побежала домой приводить себя в порядок. Освежилась под душем и надела платье в горошек, купленное ещё до рождения Нади. Наскоро заколола волосы. Подошла к зеркалу: вид скромный, но вполне приличный. Представила себя в этом тёмном наряде среди кремовых тонов квартиры Аллы. Да, для бедной родственницы, которую позвали помочь обслужить гостей, выглядит она неплохо.

Бабушка никогда бы не позволила себе даже перед близкими показаться небрежно одетой, не говоря уже о том, чтобы гости спутали её с прислугой.

Вера достала из глубин шкафа чехлы с нарядами, что дарил Исгар и шила портниха Анетты. После расставания с демоном Вера считала, что больше не имеет права быть красивой. Ни к чему изображать благополучие в этой сиротской жизни.

«Кому и что я пытаюсь доказать? Ему нет и не было до меня дела».

В первом чехле оказалось шёлковое платье с расцветкой павлиньего хвоста, которое Вера надевала в Ялтинский ресторан. Она поскорее запаковала его: один вид вызывал боль.

В следующем, золотисто-коричневом, тоже из подаренных Исгаром, так и не довелось нигде показаться – оно не тянуло за собой воспоминания.

Вера тщательно причесалась и подкрасилась. В итоге явилась, когда гости уже расселись за столом.

Алла не сразу узнала соседку в стоящей на пороге моднице.

– Ты умеешь удивить! – Снисхождение в свечении Матецкой сменялось уважением. Матецкая признала в няньке дочери равную себе.

Мужская половина гостей оживилась при появлении эффектной незнакомки. Вера отметила, что никого не смутила её хромота: на лицах не отразилась жалость или разочарование.

В доме Матецкой не говорили ни о работе, ни о планах пятилетки, ни о строительстве коммунизма. Вместо этого читали стихи, пели романсы и рассказывали забавные и остроумные истории. Поднимали бокалы за красоту, обаяние и таланты хозяйки. Пили в меру и только вино, что отнюдь не мешало непринуждённому веселью. Если бы Вера могла забыть, в какой стране и в какое время она живёт, то поверила бы, что оказалась в бабушкином мире, каким бы он был, не случись революции.

«Я ведь сама грезила в юности, в казахской колонии, о красивом доме, о большой семье, о приёме гостей. Может, и выдержала испытания только благодаря этому стремлению. Когда я забыла о той мечте? В войну, когда выживание стало единственной целью? После ранения в госпитале я уже понимала, что моих родных больше нет. Тогда я хваталась за любую возможность, чтобы вернуться на фронт, а не сгинуть в захолустье тыла. С Павлом я была готова жить и в деревне, но Исгар всё разрушил».

После ухода гостей Вера осталась помочь с уборкой. Когда покончили с мытьём посуды, Алла достала вино и два бокала.

– Восстановим силы. Люблю приёмы, хотя они меня и выматывают.

Вера вытерла руки, достала из лифа платья обручальное кольцо и надела на палец. Матецкая наблюдала.

– Сколько уже вдовеешь?

– Скоро семь лет. Но это другое. Надя не знает о втором муже. Она тогда по больницам и детсадам длительного пребывания жила.

– Я и не скажу. И что с ним?

– Оставил. Почти три года назад. Сама виновата.

– Хм, не удивила. Всегда женщина виновата. Вернуть не пыталась?

– Пыталась. Даже в ногах валялась.

– Неубедительно, значит, валялась.

– Ну, тебя при этом не было. Сама-то что мужа не вернёшь?

– Не хочу. Надоело под его обожающим взглядом сволочью себя чувствовать. Не переводи разговор. Три года, говоришь, прошло? Так плюнь и разотри. Что теперь, до седин скорбеть? Вон как на тебя сегодня заглядывались. Заметь, не последние люди в городе. Одно ласковое слово – и устроила бы свою судьбу.

– Да не могу я. Пыталась. Только пустота и разочарование. Будто тебя летать научили, а потом крылья отобрали и ползать заставили.

– Ого, да ты метафорами заговорила. Даже интересно, что же за мужик так тебя околдовал.

– Демон.

– А-а, все они демоны, когда тебя добиваются. Не успеешь оглянуться, а рядом уже боров.

Вера не стала спорить.

Глава 3. Преемница

В середине декабря Валентина Фроловича провожали на заслуженный отдых. На смену ему прочили молоденькую Валю Пищулову. Она всего год назад устроилась в поликлинику, но уже успела заиметь покровителя из руководства. Не брезгующие подхалимажем даже шутили, что сам Бог велел заменить Валентина на Валентину. Оставалась самая малость – утвердить кандидатуру Пищуловой на совещании у главврача, что представлялось чистой формальностью. До тех пор, пока в зал заседаний не вошла Матецкая. Она не имела отношения к делам детской поликлиники, однако Аллочка была представителем профсоюза, что давало ей право вмешиваться в административные процессы.

После объявления о вакансии слово взял замглавврача по лечебной части Вербицкий Виктор Викторович, мужчина энергичный, моложавый, хотя ни для кого не было секретом, что ему минуло пятьдесят.

– Товарищи, в этом месяце мы прощаемся с ветераном нашей поликлиники Кричевским Валентином Фроловичем. Не буду перечислять заслуги уважаемого коллеги, но сейчас мы должны решить, кто придёт ему на смену. Четвёртый участок – непростой объект. Здесь живут наши медицинские работники, которые вынуждены порой сутками нести дежурство. Я долго думал, кому мы можем смело доверить здоровье наших детей. И пришёл к выводу – уверен, что выражу сейчас мнение подавляющего большинства – участок Валентина Фроловича следует передать Пищуловой Валентине Тихоновне. Она проработала в нашем учреждении год с небольшим и за этот срок показала себя блестящим специалистом…

– И бездарным диагностом. – Матецкая поднялась со своего места, помахивая папкой. – Здесь история болезни Плотникова Вани девяти лет. Все помнят недавнее разбирательство? Пищулова отправила ребёнка на госпитализацию в кардиологию с предварительным диагнозом врождённый порок сердца, не проведя при этом всестороннего обследования. За потерянное блестящим специалистом время мальчик едва не поплатился гипогликемической комой. Объясните мне, как рекомендуемый вами врач мог не распознать диабет, да ещё и спутать его с пороком сердца?

– Алла Владимировна, вы преувеличиваете. – остановил её главврач. – Никто не застрахован от ошибок при смазанных симптомах.

– Смазанными они стали после оперативного вмешательства Вербицкого. У Пищуловой ошибки случаются слишком уж часто. История Плотникова – далеко не единственный пример халатности. Я, как и многие из присутствующих, проживаю в доме четвёртого участка. И у меня есть малолетняя дочь, которая рискует оказаться в руках безграмотной недоучки. Зато у Виктора Викторовича сыновья давно вышли из детского возраста, благодаря чему он надеется, что супруга останется в неведении по поводу его протеже.

Матецкая подошла вплотную к председательскому столу.

– Алла, что ты себе позволяешь?! Да я тебя… – Голос Вербицкого дрожал от ярости.

– Виктор Викторович, вы мне угрожаете? Серьёзно? Вы надеетесь, что коллектив простит вам безнравственность из страха поссориться с замом?

– Ха, кто бы говорил о нравственности, – раздался ехидный шепоток за спиной.

Алла резко обернулась. Высказаться ей в лицо желающих не нашлось. Матецкая выдержала паузу и продолжила:

– Товарищи, меня удивило, что ваш выбор пал на Пищулову, в то время как с вами работает ветеран и инвалид войны, человек с богатейшим опытом, полученным во фронтовом госпитале, в районе Крайнего севера и Ленинградской детской травматологии. Я говорю о Горюновой Вере Алексеевне. Эта самоотверженная женщина, вдова с ребёнком, вынуждена с искалеченной ногой обходить больных по бездорожью. Это же вопиющее безобразие!

Главврач постучал карандашом по столу, обращая внимание Матецкой на себя.

– Алла Владимировна, я не против Горюновой, но она пришла к нам всего четыре месяца назад. И потом, надо согласовать её кандидатуру…

– Не говорите ерунды. Вы знаете порядок: вносите в протокол и ставьте на голосование.

Под пронзительным взглядом Матецкой присутствующие в единогласном порыве взметнули руки «за». Ссориться с представителем профсоюза никто не рискнул.

Алла перехватила Веру перед началом приёма.

– Тебя поставят на участок Кричевского. Только что утвердили. Вера, будь осторожна. Не исключаю, что Вербицкий не побрезгует кознями.

Глаза Матецкой ещё блестели возбуждением борьбы, щёки раскраснелись. Свечение же переливалось фиолетовыми искрами. Для Аллы противостояние было игрой.

– Твоими стараниями назначили?

– Я обещала, что в долгу не останусь. Слово держать умею.

Алла ушла, не дожидаясь благодарности, а Вера потянулась к Вербицкому. Свечение пронизывали ниточки тревоги. Они вели к застарелому страху, уже ставшему привычным монотонным фоном. Вербицкий не чист на руку? Да, его беспокойство связано с работой. Зам оказался ещё и талантливым снабженцем. Вспомнилось, как каким-то непостижимым образом он раздобыл дефицитные медикаменты. И недавние восхищённые перешёптывания о том, как ловко Виктор Викторович решил проблему с нехваткой радиаторов в отделении физиотерапии, выменяв выделенные стройматериалы для неактуального косметического ремонта на дополнительные секции батарей, которые на протяжении нескольких лет не могли предоставить поликлинике. Но наряду с благими делами, Вере вспомнился недавний эпизод в гардеробе. Валентина сняла пальто, кто-то из женщин восторженно ахнул, увидев на её груди золотую брошь в виде букетика. Пищулова смутилась, даже прикрыла украшение рукой, но тут же фальшиво рассмеялась и заверила всех, что это дешёвая бижутерия. Ещё была яркая сумочка – якобы подарок родителей на день рождения. И воротник из чернобурки – купила за бесценок у подруги, которая сменила пальто на шубку.