Ночь над водой

С щемящим сердцем вернулась домой. Смешно, говорила себе Диана. Она видела его меньше минуты, слова ему не сказала. Однако ей казалось, что он воплощает все, чего недоставало в ее жизни. Но если она снова встретит его, то несомненно обнаружит, что это грубый, нездоровый, вонючий мужлан, а может, и того хуже…

Диана сошла с поезда и двинулась, как всегда, по улице, застроенной большими пригородными виллами, в одной из которых она жила. Приближаясь к дому, Диана чуть в обморок не упала, увидев, что он идет ей навстречу, с видом праздного любопытства разглядывая ее дом.

Сердце Дианы застучало, лицо залил яркий румянец. Он же был явно удивлен. Остановился. Но она продолжала идти и, проходя мимо него, сказала:

– Жду вас завтра утром в Центральной библиотеке.

Диана не рассчитывала, что он ей ответит, но – как она выяснила позже – у него были острая реакция и хорошее чувство юмора. Он немедленно спросил:

– В каком отделе?

Это была крупная библиотека, но все же не настолько большая, чтобы два человека могли в ней не найти друг друга; Диана, слегка растерявшись, назвала тот отдел, что первым пришел в голову:

– Биологии.

Он засмеялся.

Она вошла в дом с этим смехом в ушах, теплым, раскованным, радостным. Это был смех мужчины, влюбленного в жизнь и получавшего от нее удовольствие.

Дом оказался пуст. Миссис Роллинс, выполнявшая домашнюю работу, уже ушла, Мервин еще не вернулся. Диана сидела в современной, сияющей чистотой кухне, и в ее голове бродили старые, как мир, не слишком невинные помыслы, и, конечно, о смешливом американском стихотворце.

На следующее утро она увидела его за столиком под надписью «ТИШИНА». Когда Диана поздоровалась, он поднес палец к губам, дал ей знак присесть рядом и написал записку.

Она прочитала: Мне нравится ваша шляпка.

На ней была маленькая шляпка в форме перевернутого цветочного горшка с лентой, и Диана носила ее слегка набок, почти закрывая левый глаз: так было модно, хотя не многим манчестерским дамам хватало на это смелости.

Она достала из сумочки авторучку и написала под его строчкой свою: Вам она не будет к лицу.

Но моя герань смотрелась бы в ней лучше некуда, – написал он.

Она рассмеялась и услышала в ответ: «Ш-ш-ш!»

Интересно, он сумасшедший или просто очень забавный? – подумала она и написала: Мне понравились ваши стихи.

На что он ответил: Я вас люблю.

Сумасшедший, подумала она, но почувствовала, что у нее мокрые от слез глаза.

Я даже не знаю, как вас зовут, – написала Диана.

Он протянул ей свою визитку. Марк Элдер, Лос-Анджелес.

Калифорния!

Они устроили себе ранний обед в ресторане ОЯМ – Овощи, Яйца, Молоко, – Диана была уверена, что не наткнется тут на мужа: в вегетарианский ресторан он мог прийти только под страхом смерти. Потом, поскольку то был вторник, они пошли на дневной концерт в «Гулдворт-холл» на улице Динсгейт: играл знаменитый в городе оркестр, которым дирижировал его новый руководитель Малколм Сарджент. Диана была горда тем, что ее город мог оказать приезжим такой культурный прием.

За этот день она выяснила, что Марк пишет сценарии для радиоспектаклей, главным образом комедии. Диана никогда не слышала об актерах, для которых он пишет, но Марк сказал, что это знаменитости – Джек Бенни, Фред Аллен, Эмос и Энди. И еще у него своя радиостанция. А также он носит кашемировый блейзер. У него затянулся отпуск, Марк здесь в поисках своих корней, его семья родом из Ливерпуля, портового города в нескольких милях от Манчестера. Он невысок, почти одного с ней роста, да и возраста тоже, у него карие глаза и веснушчатое лицо.

Вообще от него исходят одни положительные эмоции.

Умен, весел, остроумен. Приятные манеры, ногти ухоженные, костюмы отутюженные. Любит Моцарта, но неравнодушен и к Луи Армстронгу. Но сильнее всего обожает ее, Диану.

Забавная вещь, думала она, как мало мужчин действительно любят женщин. Те, которых она знала, заискивали, норовили ущипнуть, за спиной Мервина назначить свидание, а иногда, слезливые от хмеля, объяснялись в любви; но на самом деле они вовсе Диану не любили, несли какую-то чушь, ее вообще не слушали и ничего о ней не знали. Марк оказался совсем другой, она выяснила это в ближайшие дни и недели.

На другой день после встречи в библиотеке он арендовал машину, и они прокатились до берега моря, где на продуваемом ветрами пляже перекусили сандвичами и целовались, укрывшись за дюнами.

Марк снимал номер в отеле «Мидленд», но встречаться там было немыслимо, потому что Диану хорошо знали в городе: если бы увидели, что она после ленча заходит к кому-то в гостиничные апартаменты, весть об этом разлетелась бы повсюду еще до ближайшего чаепития. Но изобретательный Марк нашел решение. Они стали ездить в приморский городок Литхэм Сент-Эннс, прихватывая с собой чемодан, и останавливались в гостинице как мистер и миссис Элдер. Завтракали, а потом ложились в постель.

Занятия любовью с Марком приносили такую радость!

В первый раз он устроил нечто вроде пантомимы, раздеваясь в полной тишине, и Диана так развеселилась, что не успела почувствовать какую-либо неловкость, раздеваясь сама. Ее не беспокоило, нравится ли она ему: его глаза все время светились обожанием. Диана вообще ни о чем не переживала, потому что находиться рядом с ним было приятно.

Они чуть ли не целый день провели в постели, а затем выписались, сказав, что у них изменились планы. Марк заплатил за целые сутки – поэтому администратор не проявил никакого недовольства, – довез ее на машине на станцию в одной остановке от Элтринчэма, и она доехала на поезде до своего городка, как если бы провела день в Манчестере.

Так продолжалось все это благословенное лето.

Марк должен был вернуться в Штаты в начале августа, потому что его ждала работа над новым спектаклем, но он остался, написал несколько пьесок об американце, проводящем отпуск в Англии, и посылал их еженедельно через новую почтовую службу компании «Пан-Американ».

Несмотря на ясное понимание того, что их время истекает, Диана старалась не думать о будущем. Конечно, Марк однажды уедет домой, но ведь завтра он еще будет здесь, с ней, а заглядывать дальше она не решалась. Это как война: все знали, что она будет ужасной, но никто не мог сказать, когда бойня начнется, и потому оставалось жить по-прежнему и стараться получать от бытия как можно больше удовольствия.

На следующий день после начала войны он сказал ей, что уезжает.

Диана сидела в постели, натянув простыню, но оставляя грудь открытой: Марку это очень нравилось. От ее груди он просто сходил с ума, хотя самой Диане она казалась чересчур пышной.

Разговор был серьезный. Англия объявила войну Германии, и даже счастливые любовники не могли избежать этой темы. Диана весь год следила за грязной агрессией японцев в Китае, и мысль о войне в Европе вселяла в нее ужас. Подобно фашистам в Испании, японцы безжалостно сбрасывали бомбы на женщин и детей, и приходили кошмарные вести о многочисленных жертвах в Чунцине и Ичане.

Она задала Марку вопрос, который был у всех на устах:

– Что же нас ждет?

На этот раз у него не нашлось ответа, который бы ее утешил.

– Я думаю, что война будет ужасная, – сказал он мрачно. – От Европы останутся одни развалины. Может быть, Англия и уцелеет: остров все-таки. Я лишь на это и надеюсь.

– Ох! – только и смогла вымолвить Диана. Она почувствовала страх. Англичане так не говорили. Газеты были полны рассуждений о войне, но не слишком мрачных, да и Мервин смотрел на ее исход довольно оптимистично. Но Марк – иностранец, посторонний, и его суждения, высказанные таким уверенным американским голосом, казались куда ближе к истине, и это пугало. Неужели будут бомбить и Манчестер?

Она вспомнила слова, как-то брошенные Мервином, и повторила их:

– Америке рано или поздно придется вступить в войну.

Ответ Марка ее шокировал:

– Господи Иисусе! Надеюсь, что нет. Это – европейская грызня, и она не имеет к нам никакого отношения. Я почти понимаю, почему Британия объявила войну Германии, но убей меня Бог, если я знаю, почему американцы должны умирать, защищая гребаную Польшу.

При ней он никогда не позволял себе сквернословия. Иногда Марк шептал ей на ухо непристойности во время соития, и это возбуждало, но теперь это прозвучало совсем иначе. В его словах слышался гнев. Быть может, он немного напуган, подумала Диана. Она знала, что мысль о войне пугала Мервина, но находила выход в отчаянном оптимизме. Страх Марка вылился в ругательства и чисто американский изоляционизм, желание держаться подальше от дрязг старой Европы.

Это ее огорчило, хотя она могла понять его логику: с какой стати американцы должны сражаться за Польшу или даже за Европу?

– А как же я? – спросила она. Ей хотелось сказать что-нибудь легкомысленное и этим снять напряжение. – Тебе же не понравится, если меня изнасилует белокурый нацист в надраенных сапогах? – Вышло совсем не смешно, и она сразу же пожалела о сказанном.

Именно в этот момент он достал из саквояжа конверт и протянул ей.

Она извлекла из него билет.

– Ты уезжаешь! – Из глаз ее хлынули слезы. Это был конец.

– Ты не посмотрела как следует. Там два билета, – сказал он тихим, серьезным голосом.

Ей казалось, что ее сердце сейчас остановится.

– Два билета, – повторила она бессмысленно. Диана плохо понимала, о чем он толкует.

Марк сел рядом с ней и взял ее за руку. Она уже почувствовала, что он сейчас скажет, и была одновременно в возбуждении и в ужасе.

– Поедем вместе, Диана, – сказал он. – Ты полетишь со мной в Нью-Йорк. Оттуда мы отправимся в Рино, и ты получишь развод. Затем – в Калифорнию и там поженимся. Я люблю тебя.

Полететь на самолете. Неужели она полетит над Атлантическим океаном? Такое могло только присниться.

В Нью-Йорк. Это сон про небоскребы и ночные клубы, про гангстеров и миллионеров, про модных и богатых женщинах и большие автомобили.

Развестись. Стать свободной от Мервина!

Потом поедем в Калифорнию. Туда, где снимается кино, где на деревьях растут апельсины и каждый день светит солнце.

Поженимся. И Марк все время будет рядом, каждый день, каждую ночь.

Она потеряла дар речи.

– Мы могли бы завести детей, – сказал Марк.

Она готова была разрыдаться.

– Попроси меня еще раз, – прошептала она.

– Я люблю тебя, ты выйдешь за меня замуж и родишь мне детей?

– О Боже, да, – произнесла Диана, и ей казалось, что она уже летит над Атлантикой. – Да, да, да!

Сегодня вечером ей придется все сказать Мервину.

Сегодня понедельник. Во вторник она поедет с Марком в Саутхемптон. «Клипер» вылетает в среду в два часа дня.

Она точно по воздуху прилетела вечером в понедельник домой, но, войдя в дом, почувствовала, что вся ее решимость куда-то испарилась.

Каким образом она это ему скажет?

Дом был прекрасный, большая новая вилла под красной черепичной крышей. Четыре спальни, тремя из них почти не пользовались. Замечательная ванная и кухня с самым современным оборудованием. Теперь, решившись уехать, она смотрела на все ностальгически: в течение пяти лет это был ее дом.

Она сама готовила Мервину еду. Миссис Роллинс убирала в доме и стирала, и если бы Диана не готовила, то ей уж совсем нечего было бы делать. Кроме всего прочего, Мервин в душе оставался простым рабочим парнем и любил, чтобы жена подавала на стол, когда он возвращался домой. Вечернюю еду он называл «чаем» и, конечно, пил чай, хотя она всегда готовила что-нибудь существенное – сосиски, бифштекс или мясной пирог. «Обед» в понимании Мервина подают в отелях. Дома пьют чай.

Как она ему все скажет?

Сегодня у них холодное мясо – ростбиф, оставшийся с воскресенья. Диана нацепила фартук и начала чистить картофель. Когда она представила себе взбешенного Мервина, у нее затряслись руки и она порезала палец картофелечисткой.

Держа палец под струей холодной воды, она попыталась взять себя в руки, вытерла ранку насухо и завязала ее бинтом. «Чего я боюсь? – спросила Диана себя. – Он меня не убьет. Он не сможет меня остановить: я взрослый человек, и мы живем в свободной стране».

Но от этой мысли легче не стало.

Она накрыла на стол и вымыла салат. Хотя Мервин работал очень много, домой он почти всегда приходил в одно и то же время. Он говорил: «Какой толк быть боссом, если я должен прекращать работу, когда все расходятся по домам?» Он инженер, у него фабрика по производству вращающихся лопастей – от мелких вентиляторов для систем охлаждения до громадных винтов океанских лайнеров. Мервин отлично преуспевал – он был хорошим бизнесменом, – но выиграл главный приз, начав производство пропеллеров для самолетов. Полеты – его хобби, у него есть маленький самолет «Тайгермот», который стоит на аэродроме неподалеку от города. Когда правительство два-три года назад приступило к строительству военно-воздушных сил, было очень мало людей, способных производить искривленные пропеллеры с математической точностью, и Мервин оказался одним из этих немногих. С тех пор его бизнес растет как на дрожжах.

Диана была его второй женой. Первая сбежала от него с другим мужчиной семь лет назад, прихватив с собой двоих детей. Мервин постарался побыстрее оформить с ней развод и сразу же сделал предложение Диане. Ей было тогда двадцать восемь, а ему тридцать восемь. Он был привлекателен, мужественен и состоятелен и просто боготворил ее. На свадьбу он преподнес ей бриллиантовое ожерелье.

Несколько недель назад, на пятилетие свадьбы, Мервин подарил ей швейную машинку.

Оглядываясь назад, она поняла, что швейная машина была последней соломинкой. Она хотела получить собственный автомобиль: водить она умела, и Мервин вполне мог себе такое позволить. Увидев швейную машину, она поняла, что их брачным узам наступает конец. Они прожили вместе пять лет, а он так и не заметил, что шить Диана не умеет.

Она знала, что Мервин ее любит, но как бы в упор не видит. Просто в его представлении есть человек, именуемый «женой». Она хорошенькая, славно выполняет светские обязанности, подает ему еду на стол, всегда готова к ласкам в постели: чего еще можно требовать от жены? Он никогда ни о чем с ней не советовался. Поскольку она не инженер и не бизнесмен, ему даже в голову не приходило, что у нее могут быть мозги. С мужчинами на фабрике он вел интеллектуальные разговоры, но не с женой. В его мире мужчины хотели иметь автомобили, а женщины – швейные машины.

Но при всем том это был умный человек. Сын токаря, он окончил среднюю школу и физический факультет Манчестерского университета. У него имелась возможность продолжить образование в Кембридже и получить там степень, но академические занятия были ему не по душе, и он предпочел место в отделе проектирования крупной инженерной фирмы. Мервин следил за новейшими достижениями физики и без конца говорил с отцом – и никогда, разумеется, с Дианой – об атомах, радиации и ядерной реакции.

Но, так или иначе, в физике Диана все равно ничего не понимала. Зато хорошо знала музыку и литературу и немножко историю, но Мервина культура мало интересовала, хотя он любил кино и танцевальную музыку.

Все могло бы сложиться по-иному, будь у них дети. Но Мервин уже имел двоих детей от первой жены и больше заводить не хотел. Диана была готова постараться их полюбить, но ей даже не дали возможности попробовать: мать настроила их против Дианы, выдумав, будто именно Диана явилась причиной ее развода с Мервином. Дианина сестра в Ливерпуле растила двойняшек с острым умишком и косичками, и Диана изливала на них все свои нерастраченные материнские чувства.

Вот по двойняшкам она будет скучать.

Мервин любил активную светскую жизнь в обществе ведущих местных промышленников и политиков, и какое-то время Диане доставляло удовольствие принимать гостей. Она любила и умела хорошо одеваться. Но ведь в жизни должно быть что-то еще.

Одно время она была этаким нонконформистом манчестерского общества – покуривала сигары, экстравагантно одевалась, рассуждала о свободной любви и даже коммунизме. Ей нравилось шокировать светских матрон, но Манчестер не отличался особой консервативностью, Мервин и его друзья являлись либералами, и ее поведение если и осуждали, то не слишком сильно.

Диана чувствовала неудовлетворенность жизнью, но не была уверена, имеет ли она на это право. Большинство женщин думали, что она счастлива: непьющий, надежный, щедрый муж, приятный дом, куча друзей. Она и сама убеждала себя, что счастлива. Но была несчастна – и тут появился Марк.

Она услышала, как к дому подъехала машина Мервина. Это был такой знакомый звук, но сегодня он показался зловещим, как вой опасного хищника.

Дрожащей рукой она поставила на плиту сковородку.

Мервин вошел в кухню.

Он был на редкость красив. В темных волосах появилась проседь, но она придавала ему какую-то изысканность. Он был высок ростом и строен – в отличие от большинства его коллег. Тщеславие не было свойством его натуры, но Диана приучила его к хорошо сшитым костюмам, дорогим белым рубашкам, потому что хотела, чтобы его внешность говорила о том, что ему во всем сопутствует успех.

Она пришла в ужас при мысли, что он увидит виноватое выражение на ее лице и потребует объяснений.

Он поцеловал ее в губы. Стыдясь, она ответила ему поцелуем. Иногда при встрече он прижимал ее к себе, крепко ухватив за ягодицы, и бывало так, что они, почувствовав прилив страсти, спешили в спальню, оставляя еду подгорать на сковородке, но в последнее время такое случалось все реже, и сегодня, слава Богу, тоже не произошло. Он еще раз рассеянно поцеловал ее и отвернулся.

Мервин снял пиджак, жилетку, развязал галстук и расстегнул воротник, закатал рукава рубашки и ополоснул лицо и руки над кухонной раковиной. У него были широкие плечи и крепкие руки.

Мервин не почувствовал ничего необычного. Но ведь он и не смотрел на нее, просто она была здесь, как, например, кухонный стол. Ей нечего было волноваться. Он ничего и не почувствует, пока Диана ему не скажет…

«Сейчас ничего говорить не буду», – решила она.

Пока жарилась картошка, она намазала маслом хлеб и заварила чай. Ее слегка трясло, и она всеми силами старалась унять дрожь. Мервин читал «Манчестер ивнинг ньюс», не поднимая глаз от газеты.

– У меня на работе один тип ставит мне палки в колеса, – сказал Мервин, когда она поставила перед ним тарелку.

«Вот уж это меня вовсе не касается, – подумала Диана, чувствовавшая себя на грани истерики. – Теперь не касается», – мысленно уточнила она.

Зачем тогда она заваривает ему чай?

– Он из Лондона, район Бэттерси. Мне кажется, что он – коммунист. Требует повысить ему зарплату за работу на новом расточном станке. Это не лишено оснований, говоря по правде, но я установил расценки по старой тарифной сетке, и ему придется с этим смириться.

– Я должна тебе кое-что сказать, – сжав нервы в комок, выдавила Диана. И тут же ей захотелось, чтобы эти слова так и остались не произнесенными, но было уже поздно.

– Что такое с твоим пальцем? – спросил он, заметив повязку.

Этот простой вопрос выбил ее из колеи.

– Ничего страшного, – сказала Диана, тяжело опустившись на стул. – Порезала, когда чистила картошку. – Она взяла вилку и нож.

Мервин ел с аппетитом.

– Мне следует с большей осторожностью подбирать людей, которых я принимаю на работу, но беда в том, что хороших инструментальщиков сегодня нелегко найти.

Когда он говорил о своей фирме, не предполагалось, что Диана должна что-то отвечать. Если она вылезала с тем или иным предложением, он раздражался, точно Диана его перебила. Ей надлежало слушать.

Пока он говорил о новом расточном станке и о коммунисте из Бэттерси, она вспомнила день их свадьбы. Тогда была еще жива ее мать. Они поженились в Манчестере, прием был устроен в отеле «Мидленд». Мервин в домашнем халате казался ей самым красивым мужчиной в Англии. Диана думала, что так будет всегда. Мысль о том, что их брак может оказаться недолговечным, даже не приходила ей в голову. До Мервина она не сталкивалась с разведенными мужчинами. Вспоминая, что она тогда чувствовала, Диана готова была разрыдаться.

Она понимала, что Мервин будет потрясен ее уходом. Он представления не имел о том, чем заняты ее мысли. Тот факт, что подобным же образом от него ушла первая жена, только усугубляет ситуацию. Он просто будет потрясен. Но прежде всего – взбешен.

Он покончил с мясом и налил себе чаю.

– Ты почти ничего не ела, – заметил он. Диана действительно даже не притронулась к тарелке.

– Я хорошо перекусила в городе, – сказала она.

– Где ты была?

Этот невинный вопрос поверг ее в панику. Она перекусила бутербродами в постели вместе с Марком, в номере отеля в Блэкпуле, и спасительная ложь не шла в голову. Названия главных ресторанов Манчестера были на кончике языка, но не исключено, что Мервин побывал на ленче в одном из них. После мучительной паузы она сказала:

– В кафе «Уолдорф».

В городе имелось несколько кафе с таким названием – это была сеть недорогих ресторанчиков, где за шиллинг и девять пенсов давали бифштекс с картофельными чипсами.

Мервин не спросил, в каком именно.

Она собрала тарелки и встала. У нее была такая слабость в коленках, что Диана боялась упасть, но кое-как добралась до раковины.

– Хочешь чего-нибудь сладкого? – спросила она.

– Да, с удовольствием.

Она подошла к буфету, достала банку консервированных груш и сгущенное молоко.

Диана смотрела, как он ест груши, и ее охватывал все больший ужас перед тем, что она замыслила. Это казалось неоправданно разрушительным. Как грядущая война, задуманный ею шаг уничтожит все. Жизнь, которую они вместе с Мервином сложили в этом доме, безвозвратно рухнет.

Вдруг она поняла, что не в состоянии разрушить созданного.

Мервин отложил ложку и посмотрел на карманные часы.

– Половина восьмого – давай послушаем новости.

– Я не могу, – сказала Диана вслух.

– Что?

– Я не могу этого сделать, – снова сказала она. Диана все отменит. Она прямо сейчас пойдет к Марку и скажет, что переменила решение и не сбежит с ним.

– Почему ты не можешь послушать радио? – недоуменно спросил Мервин.

Диана посмотрела на мужа. Ее подмывало сказать ему всю правду, но у нее не хватило решимости.

– Мне нужно выйти, – сказала она. Диана судорожно подыскивала объяснение. – Дорис Уильямс попала в больницу, и мне нужно ее навестить.

– Кто это еще такая – Дорис Уильямс?

Такой особы не существовало.

– Тебя с ней знакомили, – импровизировала она на ходу. – Ей пришлось лечь на операцию.

– Не помню, – сказал Мервин без тени подозрений: на случайные знакомства у него была плохая память.

– Хочешь пойти со мной? – вдохновенно предложила Диана.

– Ради Бога, нет! – ответил он именно так, как она и рассчитывала.

– Я съезжу сама.

– Ты слишком не гони, в городе затемнение. – Он встал и направился в гостиную, где стоял приемник.

Некоторое время Диана смотрела ему вслед. Мервин никогда не узнает, как близка она была к решению уйти от него, подумала Диана печально.

Она надела шляпку и вышла, перекинув пальто через руку. Машина, слава Богу, завелась сразу. Диана развернулась и поехала в сторону города.

Поездка была сплошным кошмаром. Она отчаянно спешила, но пришлось двигаться ползком, потому что фары закрывала светомаскировка и видимость была всего несколько ярдов, да еще из-за слез все впереди расплывалось как в тумане. Если бы не знакомая до мельчайших подробностей дорога, она наверняка бы разбила машину.

До города было всего миль десять, но добиралась она больше часа.

Остановившись наконец у отеля «Мидленд», она почувствовала, что выбилась из сил. Некоторое время она сидела в машине, стараясь унять слезы. Достала сумочку и напудрила лицо.

Марк, конечно, будет ошеломлен, но Диана не могла поступить иначе. Пройдет не так уж много времени, и она будет вспоминать обо всем этом, как о мимолетном романе. Будет не так жестоко сразу положить конец короткой страстной связи, нежели разрушить пятилетний брак. И она, и Марк всегда будут нежно вспоминать лето 1939 года…

Она снова расплакалась.

Больше сидеть и думать не было никакого смысла, решила она. Надо выйти из машины и со всем этим покончить. Она снова напудрилась и открыла дверцу.

Она вошла в холл и направилась к лестнице, не остановившись у конторки администратора. Она знала, в каком номере живет Марк. Это, конечно, скандальная ситуация – женщина одна поднимается в номер неженатого мужчины, но она решила, что сейчас ей не до правил приличия. Можно было встретиться с Марком в холле или в баре, но сказать ему то, что она решила, на публике казалось еще более немыслимым. Она шла, не оглядываясь и не глядя по сторонам, и не знала, увидел ли ее кто-нибудь из знакомых.