Книга Черное солнце - читать онлайн бесплатно, автор Анна Шнейдер. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Черное солнце
Черное солнце
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Черное солнце


– Он рассчитывает, что ты станешь своеобразной приманкой для того круга, в котором нам предстоит вращаться. Прости, но ты должна это знать.


– Он думает, что я стану…?



Элисон не закончила фразу и перевела взгляд на центральную фигуру памятника, правая рука которой изящно и печально указывала в небо.


– Я не знаю, что он думает. Но предполагаю. Именно поэтому я прошу тебя доверять мне. Баве здесь нет, и он никогда не окажется в таком переплете, как мы с тобой, Агна. Никто из центра точно не знает, что сейчас происходит в Берлине, поэтому они и отправляют нас туда. И мы должны все сделать правильно.


Элисон закрыла глаза, чтобы Эдвард не заметил как ей страшно. Но даже из-под закрытых век слезы быстро сбежали вниз по лицу и западали вниз. Он стер несколько капель с ее щек, и, наклонившись, нежно поцеловал в губы.


– Нет… не надо.


Элисон осторожно провела рукой по отворотам пальто Эда, и пошла в сторону гостиницы.


1.5.

Брюгге, Гент и Антверпен легли одной сплошной полосой, по которой иногда, – в общем, довольно часто, – я гнал все сто восемьдесят километров. На шоссе между городами мы редко встречали попутчиков. Скорость охлаждала разум, и мне становилось легче. Как ко всему относилась Эл? Не знаю. Мы не разговаривали. Настолько, насколько это было возможно между двумя людьми, которые день за днем, на протяжении нескольких недель, находятся рядом с друг другом.


Наш Grosser Mercedes – «большой «Мерседес», как его называли в Берлине, – был великолепной машиной. Черный, элегантный, с отточенными линиями, блестящий на солнце. Я думаю, этот автомобиль нравился Эл, хотя она ни разу об этом не сказала, упрямо сохраняя молчание на протяжении всего пути, который нам оставалось преодолеть до Германии.


Уставая от дороги, она перебиралась на большое заднее сидение, где можно было неплохо выспаться. Так мы проезжали день за днем, следуя извилистыми поворотами загородных шоссе. Те дни были на удивление солнечными, и, если позволяла погода, мы опускали крышу «Мерседеса», который, превратившись в кабриолет, был больше похож на воздушный грозный корабль, спустившийся с неба, чем на машину, способную ездить по земле. Конечно, мы не могли постоянно находиться в дороге, и, по примеру Кале, останавливались в мелких гостиницах, где, самое большее, проводили сутки, а потом снова отправлялись в путь.


Я очень хотел поговорить с Эл. Но после Кале эта идея казалась еще более странной, чем прежде. Мне хотелось узнать новости о ее брате, Стиве, с которым я какое-то время общался, в годы нашей учебы в Итоне. Но как бы я ни старался, все мои вопросы о нем Элис настойчиво игнорировала: пожимала плечом и отворачивалась к окну.


После остановки в Кале она вела себя так, что я не мог ее понять. Конечно, было бы лестно думать, что так на нее подействовал мой поцелуй, – то, о чем я хотел бы пожалеть, но никогда не жалел, потому что с первого дня нашей встречи в кабинете Баве, и позже, наблюдая за ней, когда она с удивлением рассматривала маску в чалме над памятником королевы Анны, я хотел этого, хотел ее поцеловать; но я уверен, что не эта моя «вольность» была причиной ее переменчивого настроения.


Она смеялась и грустила, впадала в задумчивость или часами сидела почти неподвижно, накручивая на указательный палец длинную прядь волнистых волос.


Может быть, так проявлялось ее волнение перед тем, с чем ей предстояло встретиться в Германии, а может, это было совсем не так. Иногда мне казалось, что я слишком много думаю, и что можно было бы, хотя бы на некоторое время, разрешить себе быть таким же свободным, как Эл. А она выглядела именно такой, – свободной и легкой, несмотря на все тревоги, раздирающие ее изнутри. И я завидовал ее свободе и наивности. Я забыл, что такое бывает. Но так было, действительно было. И если когда-нибудь кто-то вспомнит о нас, о тех, кто выжил или погиб в это беспокойное время, мне хотелось бы, чтобы они знали, – мы часто были счастливыми во время войны: даже Баве, получивший тяжелую контузию на полях Первой войны, и поражение газом, от которого он лишился половины лица, и потому был вынужден носить лицевой протез, и даже я, почти не помнивший себя прежним, вольным мальчишкой, который творит всякие глупости, чему форма Итона нисколько не мешала. Несмотря на все, что происходило с нами и вокруг нас, мы оставались людьми, желавшими любви и жизни.


Один день, – это было в Ганновере, почти в финале нашего автомобильного одинокого ралли, – Эл была особенно веселой. Мы остановились на обочине шоссе, и уже по привычке убрав крышу «Мерседеса», наслаждались солнцем, берлинером и горячим глювайном. Время словно остановилось, мы щурились от солнечных лучей, и Эл, наконец-то разговорившись, запрещала мне поднимать крышу автомобиля, со смехом отталкивая мою руку, если я хотел нажать на кнопку, чтобы закрыть машину. Убрав остатки еды в дорожную корзину, она устроилась на переднем сиденье и смотрела в небо. Между нами была та тишина, которая, возникнув, перерастает в доверие. Признаюсь, тогда я позволил настоящей минуте увлечь себя и просто сидел за рулем, ни о чем не думая. Как вдруг Эл вскрикнула и перегнулась через дверь «Мерседеса».


– Ты видел?!


Помню, я нахмурился и отрицательно покачал головой: я ничего не видел, мне было слишком хорошо в ту минуту, впервые за последние девять «взрослых» лет, что я провел в разведке. Эл выгнулась снова, указывая пальцем вверх, в небо, но все, что видел я – это ее счастливая улыбка, блеск глаз и плавные линии стройного тела.


– Это был черный стриж!


Она повернулась ко мне, и вдруг заметила, как ее стопы упираются в мое бедро. Прозвучало быстрое «прости!», и Эл, волнуясь, поправила юбку, «правильно» усаживаясь на сидении. С той минуты веселье кончилось. Впереди нас ждал Брауншвайг, а за ним – Берлин, в канцелярии которого мы перестанем быть «женихом и невестой», и окончательно превратимся в Харри и Агну Кельнер, – богатых немцев, которым нужно узнать, как пройти «наверх», в логово самого Грубера.


***

Эл скрылась за дверью ателье на Унтер-дер-линден два часа назад, а я остался ждать ее в машине. Это было пятнадцатого февраля, с момента начала власти Грубера прошло почти две недели, и за это время Берлин успел сильно измениться. Флаги со свастикой, где кровавый круг обрамлял белый, приковывая внимание к черным крючьям в центре, трепал холодный ветер. Несмотря на холод, на улицах было очень многолюдно, правда, как мне казалось, движения прохожих были резкими и хаотичными, – как у марионеток, еще не привыкших к ниткам, незримо связавшим их по рукам и ногам.


Дверной колокольчик мягко прозвенел, дверь открылась и пропустила Элис. На ней было свадебное платье и белая шляпка с вуалью, которая наполовину скрывала лицо. Она улыбнулась мне, и села рядом, говоря, что теперь мы можем ехать на Александерплатц. Помню, что при взгляде на нее, еще более красивую, чем прежде, и очень взволнованную, – может быть, виной тому была обстановка всех последних дней, – я не знал, что сказать.

Я застыл, как немой соляной столб, и только молча смотрел на нее, пораженный ее красотой и сиянием. Элис улыбнулась мне, – весело, открыто и чуть нервно, с дрожащим в улыбке уголком полных губ, – и явно ожидая от меня каких-нибудь слов. Но я, как это часто со мной бывает, молчал, не находя подходящих слов, которые могли бывыразить… я схватился за руль, момент прошел, и Элис перевела взгляд на дорогу, молча рассматривая прохожих.


Согласно заданию, свадьба Харри и Агны Кельнер должна была быть скромной, но со свидетелями. Не найдя никого из проходивших мимо людей на эти почетные должности, мы решили, что возле канцелярии, на самой оживленной берлинской улице, свидетелей будет более, чем достаточно.


Церемония прошла быстро и точно, четко уложившись в пятнадцать минут, которые были отведены на регистрацию каждой пары. Мы уже подходили к «Мерседесу», когда дорогу нам перешел высокий, толстый мужчина. Он остановился перед нами и ждал, пока мы поравняемся с ним. При необходимости, я еще мог выстрелить в него из вальтера, но что было бы потом, когда меня схватили бы и обвинили в покушении, – или даже убийстве, – самого Херманна Гиринга? А передо мной и Эл стоял именно он, рейхсминистр авиации Третьего рейха. Я не успел подумать о том, догадалась ли Элис, кто он, – искусственная улыбка раздвинула его губы, когда мы остановились рядом с ним. После обмена приветствиями Гиринг захотел узнать наши имена, и, оглянувшись на «Мерседес», улыбнулся еще шире.


Каково же было его удивление, когда я протянул ему паспорта Харри и Агны Кельнер и свидетельство о браке, заключенном только что. Казалось, что и истории про наш «Мерседес», сделанный по специальному заказу, он вполне поверил. В начале его смутило, что мы приехали на «машине фюрера», – так он выразился, потому что правом ездить на таких автомобилях обладали только высшие чины нынешней Германии.


Сказав «ну раз уж вы немцы!», Гиринг захохотал, поправил козырек серой фуражки, и вернул мне документы, пристально рассматривая Эл. Я почувствовал, как она вздрогнула и сжала мою руку. Потом, сделав легкое движение вперед, Элис очаровательно улыбнулась Гирингу и наклонила голову в знак благодарности. А он, звонко хлопнул в ладоши, посмотрел на нас долгим взглядом, и ответил, что не оставит нас, пока не увидит поцелуй молодоженов. Фраза была произнесена вполне благодушно, но за этим покровом был явно различим приказ. Эл и я посмотрели на друг друга, и когда я наклонился к ней для поцелуя, она быстро закрыла глаза, чуть приподняв голову вверх. Ее губы были сухими, – совсем не такими, как я помнил их с момента поцелуя в Кале. Дыхание Элис прервалось, она хотела сделать вдох и не могла. Весь поцелуй вышел неловким и странным. Гиринг, снова рассмеявшись, махнул рукой, словно завершая свое выступление, и говоря, что мы – «настоящие молодожены, если целуемся так неуклюже». Прощаясь с нами, он выразил пожелание о новой встрече, которая должна была состояться этим же вечером, назвал адрес, подмигнул Элис и исчез в плотной толпе прохожих.





1.6.

Гиринг давно растворился в толпе, но Элис все так же стояла на тротуаре, пытаясь разглядеть его среди прохожих. Холодный ветер играл вуалью ее белой шляпки, и она застыла на месте, словно в гуле уличной толпы ей одной было слышно то, что осталось тайной для всех остальных.


– Агна, пойдем, – наклонившись, сказал Харри.


Она скользнула рассеянным взглядом по лицу Эдварда, и снова начала рассматривать прохожих. Неужели она думала, что снова увидит Гиринга?


Вздохнув, Эдвард встал позади Элис, и, закрывая ее от колючего холода, взял за локоть.


– Но… где он?


Эл, словно очнувшись ото сна, с тревогой смотрела по сторонам.


– Пойдем, нам пора.


– Но куда он ушел? Это же…


– Я знаю, Агна.


Не желая идти, Элисон упиралась изо всех сил, и Эдварду пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуть ее с места, и притом не быть грубым. Может быть, это он не рассчитал силу, а может быть Элис, забывшись, слишком сильно вывернулась из его рук, но сходя с тротуара, она неловко повернулась и вскрикнула от боли в плече.


– Ты в порядке?


В голосе Милна послышалась тревога.


Они остановились у машины и посмотрели на друг друга, а затем Эл, взявшись поврежденной рукой за ручку автомобильной дверцы, рванула ее на себя. Новая волна боли пробила руку Эл током, – от кончиков пальцев до самого плеча, – но девушка, упрямо храня молчание, села в машину, спрятавшись в самом дальнем от водительского места углу. Убежище было смехотворным. Тем более, что у Эдварда не было никакого намерения говорить с Элисон. Но, если подобрав под себя ноги и свернувшись в комок она чувствовала себя лучше, что ж, пусть. Развернув «запрещенный» автомобиль, Харри помчался в фешенебельный район Груневальд, где у новоиспеченной четы Кельнер был шикарный дом.


На часах было без четверти девять, когда Элис, одетая в темно-зеленое длинное платье, вышла из своей спальни, и с решительным видом направилась к радиоприемнику. Она долго искала нужную волну, но когда нашла, не услышала ничего, кроме музыки Вагнера.


– Опять!


Девушка с такой злостью раскрутила ручку приемника, что гостиная наполнилась звуками радиопомех, извещая всех, кто только мог быть в доме, что на данной частоте эфиры отсутствуют.


– Иди к черту!


Ударив по крышке приемника правой рукой, Эл поморщилась от боли. Когда она уже запомнит, что утром повредила именно эту руку? Словно отвечая на шум, вторая дверь, ведущая из гостиной в другую спальню, открылась, и на пороге показался Эдвард. Застегнув запонку, он осмотрел гостиную, в которой Элис воевала с радио.


– Агна?


Эл оглянулась на Эдварда. Ей хотелось сказать, что она никакая не Агна, но вовремя спохватилась.


– Эфир закончился.


– Да, только что. Я послушал музыку.


– И что же?


– Я не стану тебе отвечать, когда ты так злишься. Кроме того, нам пора.


– Ты все время говоришь одно и то же: «нам пора», «нам надо идти», «пойдем»… мне это надоело!


Выражение лица Милна не изменилось, не считая того, что одна бровь немного приподнялась, напоминая крышу домика с детского рисунка. И если бы Элис знала Эдварда лучше, она бы поняла, что это забавное изменение в его лице – ничто иное, как предупреждение. Но фрау Кельнер была слишком увлечена собой, чтобы заметить в этот момент что-то еще.


Ступая бесшумно, Милн подошел к бару, спрятанному в большом глобусе, отвел крышку назад и уставился на графины и бутылки со спиртным разных видов и сортов.


– Сегодня важный вечер, Агна. Вполне вероятно, от того, как он пройдет, будет зависеть очень многое. Поэтому, если ты и дальше намерена вести себя как маленькая, капризная девочка, то тебе лучше остаться дома.


– Я не хочу быть фрау Кельнер, – с горечью произнесла Элисон.


– Что ж… хотя бы в этом мы согласны с друг другом.



1.7.

– Я могу помочь.


Элис остановилась за спиной Эдварда, наблюдая за тем, как он готовит машину к поездке.


– Я почти закончил.


Милн наклонился над пассажирским сидением, в котором обычно сидела Эл, и поднял с коврового покрытия крохотную, мятую ромашку. Выпрямившись, он покрутил цветок в руке, и аккуратно положил его между двумя камнями.


– Можешь садиться в машину, Агна.


Дверца приятно щелкнула, закрываясь за девушкой, и она принялась расправлять вечернее платье. Прошло уже несколько минут, и Элис подумала, что Эдвард ждет, пока она закончит возиться с нарядом, но он молчал, задумавшись о чем-то своем.


– Харри, что случилось?


Эл коснулась локтя Милна, но он резко отдернул руку в сторону. Послышался глубокий, медленный вдох.


– Сегодня утром, возле мэрии, мы с тобой видели Херманна Гиринга, «министра без портфеля», рейхсминистра авиации, или, что еще проще, – того, кто входит в ближайший круг Грубера. Сейчас мы едем в дом другого приближенного…


– Министра пропаганды, который тоже входит в этот круг, – в тон Эдварду продолжила Элисон. – Зачем ты говоришь мне все это?


– Я хочу быть уверен, Агна Кельнер, что вы в полной мере понимаете, куда именно мы сейчас отправимся.


Милн так пристально посмотрел на Элисон, что она не выдержала его взгляда и отвела глаза в сторону.


– Ты все помнишь?


– Да. Я – Агна Кельнер, твоя жена. Сегодня утром мы поженились в мэрии, а в конце церемонии купили это.


Элис ткнула пальцем в книгу с заголовком «Mein Kampf» и угодила прямо в глаз Груберу. – Ты – Харри Кельнер, сотрудник…


– Где твое кольцо? – резко спросил Милн, прерывая Элисон.


Послышалось тихое «merde!», и зеленое платье исчезло в темноте. Элисон вернулась очень быстро. Вытянув вперед левую руку, она продемонстрировала Эдварду массивное обручальное кольцо, закрывшее всю фалангу ее безымянного пальца. Оно было сделано в форме ромба. Острые вершины расходились вверх и вниз, а центр кольца, где соединялись грани, выполненные из золота и серебра, украшало множество бриллиантов.


Милн коротко кивнул и поднес руку к замку зажигания, когда Элисон спросила:


– Как мне себя вести?


– Просто хорошо сыграй свою роль. И притворись, что любишь меня.


***

Особняк на Рейсхканцлер-платц светился огнями, когда Харри и Агна Кельнер шли к широкой мраморной лестнице. Харри подал руку, и Агна, улыбаясь, сжала его ладонь.


– Я была влюблена в тебя. То Рождество, помнишь? И потом, долго после него.


Черные, блестящие ботинки Кельнера застыли на месте.


– Я хотела, чтобы…


Громадная входная дверь особняка медленно отъехала в сторону, и слова Элис, сказанные шепотом по-французски, исчезли в темноте. Служанка с дежурной улыбкой смотрела на то, как они медленно приближаются к дому ее хозяина, Йозефа Гиббельса.


Фрау Кельнер любезно улыбнулась девушке, а Харри, сняв с плеч своей супруги накидку, расшитую золотой нитью по темно-зеленому бархату, застыл на месте, уставившись на спину Агны. На обнаженную красивым вырезом платья спину Агны.


Почти соприкасаясь с краями выреза, по спине девушки спускалась вниз тонкая золотая цепочка. Харри пробежал взглядом по спине Агны, удивляясь тому, как точно все грани цепочки образуют идеальный золотой треугольник, и, посмотрев на его перевернутую вершину, увидел ответ: внизу, в той точке, где сходились грани, раскачивался маленький бриллиант. Сверкая разноцветными огнями, он едва касался ложбинки на спине фрау Кельнер, и снова уходил назад, создавая эффект драгоценного маятника, к которому неизменно возвращался взгляд стороннего наблюдателя.


Тихо выругавшись, Кельнер прикрыл глаза. А открыв их, увидел как Агна, улыбаясь, идет навстречу Гирингу, который уже заметил и ждал ее. Левая ладонь министра скользнула по спине девушки и вернулась обратно, вытягиваясь вдоль толстого тела своего хозяина. Харри быстрым шагом прошел по гостиной, остановился рядом со своей женой и обнял ее за талию.


– А вот и он!


Министр, страдая манерами устаревшей театральности, широко улыбнулся Кельнеру, и, изучив его лицо за пару секунд, энергично выбросил вперед правую руку для приветствия. – А я подумал, вы не придете.


– Мы не могли оставить без внимания такое приглашение, – ответила Агна.


Ее голос прозвучал так близко, что Харри почувствовал дыхание девушки. Фрау Кельнер перевела взгляд на мужа, и чудесно улыбнулась ему.


– Рад это слышать, фрау Кельнер. Такой случайностью нельзя пренебрегать, тем более в день свадьбы.


Оркестр заиграл «Ich Steh mit Ruth gut», и последние слова Гиринг прокричал, наклонившись вплотную к Агне. Затем он отошел к большой группе гостей и Харри пригласил жену на танец.


Незатейливая песня звучала в точности как рождественские мелодии, и Агна очень старалась танцевать как можно лучше, хотя все время, что длился танец, ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Музыка еще звучала, когда Гиббельс кривой, медленной походкой подошел к Кельнерам, и остановил их танец. Не утруждая себя приветствием или хорошими манерами, он остановился в двух шагах от Агны, подробно рассмотрел ее фигуру мертвым взглядом темных глаз, и сказал так громко, чтобы его слышало как можно больше гостей:


– Кто вы?


Повернувшись к Гиббельсу, и едва успев посмотреть на Харри, Агна ответила:


– Здравствуйте, министр. Я Агна Кельнер, а это мой супруг, Харри.


Восхищенный взгляд первого карлика третьего рейха остановился на темно-рыжих волосах Агны.


– Я знаю, что вы приехали в Берлин только сегодня утром. Для чего?


– Я назначен на должность в одном из филиалов фармацевтической компании «Байер», министр, – учтиво ответил Харри, переводя внимание министра пропаганды и просвещения на себя.


– Супруга сопровождает меня в поездке. К тому же, мы не могли отказать себе в удовольствии пожениться в таком прекрасном городе, как Берлин.


Пепельно-черный взгляд Гиббельса обратился к Кельнеру, и в эту минуту к ним присоединился Гиринг.


– В самом деле, Йозеф! Я могу сам рассказать тебе о них буквально все!


Грузный министр рассмеялся собственной фразе, проверяя взглядом наличие улыбок на лицах Кельнеров. Их лица действительно улыбались, а большим пальцем левой руки, которую она завела за спину, Агна не переставая трогала обруч своего кольца.


Министры заговорили, и медленным шагом ушли в противоположный угол зала. Отвечая своему коллеге, Гиббельс вдруг оглянулся на Агну, и вновь остановил на ней свой выжженный взгляд. Кольцо на безымянном пальце фрау Кельнер снова сдвинулось в сторону.


***

Элисон забежала в свою комнату, на ходу закрывая перед Милном дверь. Но это не помогло: стеклянная дверная ручка, ударившись о стену, разбилась на мелкие осколки.


– Ответь мне!


– Нет, я не стану с тобой говорить, когда ты так злишься.


Элис вернула Милну его же слова, сказанные им несколько часов назад, и теперь смотрела на него в ожидании ответной реакции.


– Как ты могла надеть такое платье?! Это безумие!


– Неужели? А, по-моему, всем оно очень понравилось!


Девушка попыталась пройти мимо Эдварда, но он преградил ей путь.


– Что ты сказал перед тем, как мы поехали туда? «Сегодня важный вечер, Агна. От того, как он пройдет, будет зависеть очень многое».


Элисон так точно изобразила голос Эдварда, что он забыл о своем гневе, и в удивлении посмотрел на нее.


– И вечер прошел так, как было нужно, Харри Кельнер. Спроси у Гиринга.


– Лучше у Гиббельса.


Лицо Милна скривилось в отвращении.


– Он не отстанет от тебя, Эл. И может случиться так, что никто не сможет тебя от него защитить.


Эдвард почувствовал рядом с собой движение, мгновенно проснулся, выхватил из-под подушки нож, и со свистом рассек им ночную темноту. Нож разрезал воздух, но не встретил никакой преграды. Спрятав лезвие, Милн поднялся с кровати. Элис стояла перед ним в длинной белой сорочке, застегнутой под самым горлом. Ее правая рука заметно дрожала.


– Ты… они убьют нас, да? Убьют, Эд?


В глазах Элис блестели слезы, и у нее никак не получалось сфокусировать взгляд на фигуре Эдварда: вместо того, чтобы быть высокой и четкой, она расплывалась и распадалась на светлое и темное пятно. Девушка почувствовала, как Эдвард обнял ее, и заплакала еще сильнее. И если бы он не обнимал ее так тепло, и так крепко, кто знает, сколько бы еще она мучилась от того жуткого страха, что не давал ей заснуть, напоминая о том, что Милн, конечно, оказался прав: ей не стоило надевать то зеленое платье.


Спокойный, глубокий стук его сердца, и слова, которые Эдвард шептал ей на ухо, постепенно успокоили Эл, вытаскивая ее из омутов бесконечного страха. Обняв Милна, она вдруг почувствовала, как сильно устала, и, глубоко вздохнув, уткнулась носом в грудь Эдварда, который, подхватив Элисон на руки, отнес девушку в ее спальню.

1.8.

Паркет под ногой скрипнул, и Элис вздрогнула от собственного движения. Опустившись в кресло, она медленно осматривала гостиную своего нового дома. Камин с черной решеткой, зеркало в тяжелой золотой раме над ним… взгляд девушки задержался на картинах с изображением лесных пейзажей и сцен охоты, а потом снова вернулся к Эдварду. Он спал, положив голову на спинку дивана. На коленях Милна лежал новый номер Volkischer Beobachter, а простой карандаш, которым он, очевидно, делал какие-то заметки, по-прежнему был зажат в правой руке.


Во сне Эдвард выглядел не таким суровым, и светлая прядь волос, упавшая на лоб, придавала его лицу еще больше мягкости, отчего он казался почти ровесником Эл.


Рассматривая его лицо, девушка улыбнулась. Ей вдруг захотелось прикоснуться к этой пряди волос.


Она поднялась из кресла и уже сделала шаг вперед, протягивая руку к лицу Эдварда, как он открыл глаза, с удивлением рассматривая ее туманным ото сна взглядом. Эл неловко улыбнулась и отошла назад.


Полы ее шелкового халата едва слышно прошелестели, когда она, по своей привычке устраивалась в кресле, подогнув под себя ноги. У нее оказалось еще несколько секунд, пока Эдвард приходил в себя, окончательно просыпаясь, и Элисон, может быть впервые с момента их встречи в Лондоне, открыто посмотрела на Милна.


– Если будешь и дальше на меня так смотреть, я спрошу у тебя то же, что спросил Рочестер у Джейн Эйр.


Эдвард наклонился вперед, к Элисон, и, подражая ей, начал рассматривать лицо девушки.