Любой ценой. Том III

В своем неуправляемом стремлении любой ценой улететь в Гвинею я не боялась в буквальном смысле переть напролом, и всем своим видом демонстрировала, что если в данной клинике мне откажут, я без колебаний поеду далее по списку, и уж где-нибудь мне обязательно должно повезти. В моем кошельке маняще шелестели доллары, не успевшие пригодиться мне в Америке, и я не скрывала, что нужно лишь пожелать, и «наши деньги станут вашими». Прежде чем мне наконец повезло, наслушаться я успела всякого. Как меня только не запугивали, чем меня только не стращали, но я гораздо больше боялась потерять Яна, чем расстаться с жизнью в африканских джунглях, и даже красочные описания симптомов желтой лихорадки не заставили меня передумать. Если бы существовала легальная возможность собственноручно подписать бумагу, снимающую с врачей ответственность, я бы с радостью пошла на этот шаг, но, увы и ах, в отечественном законодательстве подобной лазейки не обнаружилось, и обе стороны автоматически попадали в категорию преступников. Но даже в сытой, благополучной и, как правило, не бедствующей Столице иностранная валюта не утратила своих магических свойств, и после череды неудач Фортуна повернулась ко мне лицом. Несмотря на то, что подтасовавший даты доктор попрощался со мной похоронным тоном и мысленно уже помянул меня мензуркой подотчетного медицинского этанола, я покидала клинику в эйфорическом состоянии и едва ли не подпрыгивала от радости. Идущие, говорите, на смерть приветствуют тебя? Ну, значит, так тому и быть.

Пока я с разной степенью успешности занималась подкупом должностных лиц, день незаметно перевалил за середину, а я еще так и не добралась до агентства недвижимости. В клинике меня гостеприимно угостили кофе с печеньками, да и аппетита как такового у меня не было, но для нормального функционирования организма в целом и мозга в частности безусловно требовалось топливо. Рассиживаться в кафешках и меланхолично потягивать горячий шоколад я себе позволить не могла, поэтому заехала в первый встречный фаст-фуд и взяла еду на вынос. Перекусывать на ходу было не очень удобно, и я прилагала массу усилий, чтобы с ног до головы не измазаться в кетчупе. Здоровым питанием здесь и не пахло, зато вся машина насквозь пропиталась ароматом жареной курятины, и хотя на улице было весьма прохладно, ехать мне пришлось с открытыми окнами. Сверившись с навигатором, я подрулила к нужному зданию, спустилась в подземный паркинг, заглушила двигатель и на миг плотно смежила веки. Напряженная мыслительная активность всё утро держала меня в тонусе, но к обеду на меня внезапно накатила усталость, и если бы мне не надо было идти на рандеву с риелтором, я бы с удовольствием погрузилась в сладкую дрему. Вскоре мне стало ясно, что такими темпами я неминуемо усну на водительском сиденье, и чтобы не поддаваться соблазну еще немного помедитировать в тишине, я поспешила выйти из машины. В районе затылка что-то противно щелкнуло, черепную коробку стиснул раскаленный обруч, и я запоздало сообразила, что таблетка обезболивающего мне бы ох как не повредила.

ГЛАВА XXVII

В последнее время мне регулярно везло на помпезные офисы, но в отличие от приснопамятного «Жилсервиса» агентство недвижимости с вычурным названием «Империал» располагалось в очень престижной локации. Аренда помещения в столичном даун-тауне обходилась в огромную сумму, и компании обычно шли на столь внушительные расходы в двух случаях: солидные организации, деятельность которых была ориентировала на состоятельных клиентов, старались всячески подчеркнуть свой элитный статус, а разного рода фирмы-однодневки, промышляющие мошенническими схемами, небезосновательно рассчитывали пустить пыль в глаза потенциальным жертвам тщательно спланированных афер. Таким образом на одном этаже сверкающего небоскреба запросто могли соседствовать компания с мировым именем и безупречной репутацией в деловых кругах и никому доселе не известная конторка, якобы только начавшая раскручивать перспективный бренд, причем, подобное соседство играло опытным проходимцам только на руку – можно было смело вешать доверчивым гражданам лапшу на уши и вдохновенно рассказывать, что мы, мол, «С Пушкиным на дружеской ноге». В большинстве своем людям было свойственно полагаться на первое впечатление, а не впечатлиться витражными окнами, скоростными лифтами, панорамными видами, натуральными отделочными материалами в интерьере и прозрачной крышей в фойе неподготовленному человеку было достаточно сложно. Что касается лично меня, то пик моего культурного шока уже давно остался позади – за долгие годы работы в туризме я объездила немалое количество крупных городов, изобилующих стеклянными высотками, а после посещения Сингапура, Дубая и особенно запавшего мне в душу Франкфурта-на-Майне я окончательно перестала впадать в щенячий восторг на фоне очередной семидесятиэтажной новостройки, неожиданно выросшей на месте отправленного под снос здания.

Я равнодушна прошла через холл и вскоре взмыла ввысь на зеркальном лифте, достойном составить конкуренцию своим собратьям из лучших западных бизнес-центров. Четкого понимания возложенной на меня Интарсом миссии я по-прежнему не имела, однако, в свете происходящих событий я постепенно свыкалась с мыслью, что мне не стоит и пытаться упорядочить первозданный хаос, незаметно заполнивший собой окружающее пространство. Мне нужно было научиться сосуществованию с этими новыми реалиями, и мое мировоззрение было обязано претерпеть радикальные трансформации, чтобы смело встречать в лицо вызовы судьбы, подстерегающие меня едва ли ни на каждом шагу. Я могла сколько угодно цепляться за прошлое и убеждать себя, что в моей жизни ничего не поменялось, но я всегда была ярым противником самообмана – однажды я уже сбросила старую кожу, и вероятно, теперь настал момент повторить успех. Марина превратилась в Доминику, а Доминика, конечно, попробует не растерять собственного «Я», но если для достижения поставленной цели от меня потребуется гибкость ума, я буду пластична, как глина, и без колебаний приму любое необходимое обличье.

Любовь Алексашину я в офисе не застала – она уехала на показ квартиры и, по информации от секретаря, должна была вернуться ближе к вечеру. Такой расклад меня в корне не устраивал, и я не мудрствуя лукаво позвонила Алексашиной на мобильный и настоятельно посоветовала бросать все текущие дела и галопом мчаться в офис, пока у нее еще есть шанс удачно расторговаться с Интарсом Радзивиллом и получить свой процент от продажи коммуналки на Суворовском Бульваре. Надо сказать, что мой посыл Алексашина уловила практически мгновенно и без лишних уточнений попросила никуда не уходить в течение минут сорока. Выбора у меня особо не было, и я милостиво соизволила посидеть на кожаном диванчике, прихлебывая горячий кофеек из чашки с фирменным логотипом «Империала». Кофе мне, кстати, подали просто божественный и, по всем признакам, рассчитанный на искушенный вкус любителей дорогой недвижимости. К кофе предлагались нежнейшие бельгийские вафли, несколько сортов изысканно упакованного шоколада и восхитительный малиновый джем в стильной дизайнерской розетке – уплетать все это великолепие за обе щёки я, естественно, не собиралась, но кое-что с удовольствием продегустировала. Агентство явно специализировалось на обслуживании премиального сегмента, а мне по чистому стечению обстоятельств выпала возможность приобщиться к сильным мира сего, и честно говоря, я ничуть не возражала против такого приятного сюрприза. Видимо, Алексашина предупредила секретаршу, что ко мне надлежит относиться с пиететом и ни при каких условиях не допускать, чтобы я покинула офис, поэтому мне был незамедлительно обеспечен сервис по высшему разряду.

Я изо всех сил пыталась не разомлеть в приемной и не растечься по дивану, но получалось это у меня весьма посредственно. Так как заснуть в аккурат перед важной встречей было для меня неприемлемым исходом, я достала из сумки телефон, глянула на часы и написала Сэму Броуди короткое сообщение в мессенджер. Габриэлу я беспокоить не осмелилась, хотя штатный сотрудник госпиталя наверняка обладал гораздо более развернутыми сведениями о состоянии «Хитмена», и девушка-администратор являлась поистине идеальным кандидатом на роль инсайдера. Но я вовсе не хотела, чтобы из-за меня Габриэла потеряла работу, и мне откровенно претило подставлять хорошего человека, проникшегося ко мне искренним сочувствием. Но и томиться в неведении я больше не могла – пресса изощрялась в домыслах и вымыслах, родственники Яна с журналистами принципиально не контактировали, а верить анонимным источникам и неподтвержденным слухам было простительно разве что махровым обывателям, не утруждающим себя критическим анализом.

У меня не хватало злости на распространяемую в сети галиматью, и я передергивалась от омерзения, читая выводы так называемых экспертов – одни сомнительные авторитеты приписывали Агапову употребление запрещенных препаратов, другие диагностировали инсульт, а третьи доказывали, что причиной трагедии стал роковой удар, нанесенный сопернику Томашем Дворжаком. Том Гарсия, Майк Спенсер, спортивный врач из команды «Хитмена» – все они благоразумно хранили молчание и не бежали направо и налево раздавать интервью, хотя если кто и мог частично пролить свет на подоплеку жутких событий на ринге, так это члены тренерского штаба. Но…говорящий не знает, а знающий не говорит, и меня трясло от раздражения, когда я наталкивалась на свежую порцию больных фантазий, мастерски выдаваемых за правду. Мое имя репортеры тоже полоскали напропалую, причем, грешили этим не американцы, а наши соотечественники. Не зря же я не успевала блокировать номера одолевающих меня газетчиков и телевизионщиков – вся эта многочисленная шатия-братия спала и видела, как бы вытащить меня на вечернее ток-шоу, чтобы заполонивший студию сброд наперебой обсуждал наш с Агаповым роман. Мне даже пришлось ограничить доступ к рабочей страничке в популярной соцсети, потому что я устала удалять пачками сыплющиеся в дайрект предложения о появлении в передаче для скучающих домохозяек. Между прочим, за эксклюзив мне сулили недурственные гонорары, и окажись на моем месте какая-нибудь ушлая особа, она бы уже давно гребла деньги лопатой. Пока волна интереса к «Хитмену» не пошла на спад, СМИ готовы были щедро оплачивать мое участие в отвратительных профанациях, а уж если бы я озвучила парочку жареных фактов, за право лицезреть меня в прямом эфире непременно развернулась бы настоящая война. Я сбежала из Штатов, чтобы не попасть в поле зрения прессы, а сейчас вынуждена была отбиваться от журналистских атак в родной стране, и мне страшно было даже вообразить, каково приходилось Тае. Постоянные стрессы были строго противопоказаны при беременности, тогда как бедняга перенесла сразу несколько потрясений. Сначала ей сообщили, что Яна увезли с ринга на Скорой, потом она застала в палате любовницу мужа, а дальше наступила хроническая неопределенность, плохо способствующая душевному равновесию. Я надеялась, что Тая выстоит под градом обрушившихся на нее ударов, и мне было невыносимо больно сознавать, что по моей вине пострадал не только «Хитмен», сам, в сущности и заваривший эту неудобоваримую кашу, но и его жена, не имеющая равным счетом никакого отношения к шаманскому амулету и его губительному влиянию на организм носителя.

Броуди пока мне не ответил, а в новостной ленте не нашлось ничего нового, и чтобы не тратить понапрасну драгоценные временные ресурсы, я вбила в поисковую строку загадочное слово «борфима» и открыла первую попавшуюся статью. В итоге я так глубоко погрузилась в увлекательное чтиво, что не заметила прихода Алексашиной, и та вынуждена была дважды окликнуть меня по имени, а когда и это не принесло результата, осторожно потеребить за плечо.

ГЛАВА XXVIII

Если бы чертов Интарс изначально называл вещи своими именами, а не пользовался эвфемизмами вроде «снадобья», «амулета» и иже с ними, я бы еще в тот же вечер прошерстила интернет и в подробностях выяснила, что за приобретение совершил при моем посредничестве Агапов, благо, информации о борфиме в сети было предостаточно. Всё рассказанное Интарсом, в принципе, подтверждалось – в Африке действительно испокон веков существовал зловещий культ Людей-леопардов, помимо ритуальных убийств, практикующих также и каннибализм, однако, последний официально зафиксированный инцидент с участием Аниото датировался шестидесятыми годами прошлого века, и с тех пор о тайном обществе ничего слышно не было. Возможно, прояви я чуть больше рвения и пытливости, мне бы удалось докопаться до истины «методом научного тыка», притом, круг поисков был ограничен одним континентом. При определенной доле везения я была рано или поздно вышла на борфиму, сопоставила бы факты и поняла, что Интарс продал мне не безобидный предмет декоративно-прикладного искусства народов Западной Африки, а настоящее воплощение самых жутких кошмаров белого человека. Впрочем, даже если бы я выяснила, что в кожаном мешочке зашиты фрагменты чьего-то растерзанного тела, эти шокирующие данные скорее всего вызвали бы у меня лишь приступ брезгливого отвращения, но вряд ли заставили бы поверить в древнюю магию, пока я лично не столкнулась бы с проявлениями потусторонних сил. Да, мне нужно было пуститься в изыскания сразу после показательного боя с Морисом Дюруа, но я, будучи рациональной до мозга костей, упорно склонялась к версии о токсичных компонентах амулета, проникающих в кровь через кожу, и мне даже в голову не приходило, что основная причина стремительного ухудшения психологического состояния «Хитмен» кроется совсем в другом. Я умоляла доктора Беннета взять амулет на анализ и затем искренне недоумевала, почему развернутые лабораторные тесты не выявили наличия опасных веществ, но мне было невдомек, что отчаянно рыть носом землю мне надлежит в ином направлении. Зашоренность мышления не позволила мне расширить рамки сознания, я зациклилась на самом простой и логичной теории, забыв о том, что «есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам». Однобокое, примитивное восприятие реальности оказало мне медвежью услугу, и я пала жертвой своих ошибочных представлений об устройстве окружающего мира, хотя стоило мне на миг отбросить привычный скепсис, как передо мной тут же окрылись бы бездонные бездны. Напрасно я мнила себя приверженцем широких взглядов, и для меня стало крайне неприятной новостью внезапно обнаружить, насколько узколобо я смотрю на жизнь. Честно говоря, разум и теперь продолжал активно сопротивляться любым намекам на мистику, все чаще проскальзывающим в моих рассуждениях, но отныне для меня не существовало ничего невозможного, и я резко изменила критерии оценки происходящих событий. Там, где без предупреждения отключался мозг, меня не раз спасала интуиция, особенно заметно обострившаяся после трагедии в Лас-Вегасе, и я не видела оснований не прислушиваться к внутреннему голосу. Я непростительно долго запрещала себя верить в сверхъестественную природу амулета, но сейчас я не сомневалась, что тошнотворно жуткая «начинка» борфимы – ничто без сопровождающего изготовление кожаного мешочка обряда, и у меня волосы вставали дыбом, стоило мне лишь вообразить, какое могущественное колдовство процветало в глубине африканских джунглей. Ради Яна я была готова спуститься в преисподнюю, но иногда у меня возникало чувство парализующего ужаса, и я боялась, что в самый ответственный момент я не совладаю с трясущимися поджилками и в панике отступлю назад. Чем дольше я читала о зверствах Аниото, тем отчетливее становилось пугающее ощущение собственной беспомощности –наверное, Интарс был прав, предупреждая меня о фактическом отсутствии шансов на успех, и я была неминуемо обречена на сокрушительный провал в неравном противостоянии с неведомым врагом. Но вот вопрос, могла ли я выбросить белый флаг, если от моей смелости всецело зависело будущее «Хитмена», и найду ли я покой, оставив Агапова умирать на больничной койке? Я обязана была выиграть эту войну, и меня мало волновало, что я могу и не услышать, как трубят победные фанфары – пусть мне было предначертано не вернуться из Африки, оплакивать меня все равно никто не будет, но я не хотела уходить к праотцам, не выполнив свою главную и единственную задачу. И если на сегодняшнем этапе от меня требовалось умаслить Интарса, чтобы в качестве благодарности за оказанную услугу он уберег мою шкуру от подстерегающих на каждом шагу угроз, я непременно сделаю это в наилучшем виде.

Судя по всему, Любовь Алексашина примерно приходилась мне ровесницей, и навскидку ей можно было дать немного за тридцать, но принимая во внимание современный уровень развития косметологии, назвать точный возраст риелтора я бы не рискнула. Грамотно подобный комплекс омолаживающих процедур, легкий, ненавязчивый макияж в нюдовых тонах, стильное удлиненное каре, безукоризненно скроенный деловой костюм в нейтральной цветовой гамме, элегантная классическая обувь на устойчивом каблуке, дорогие, но при это мне неброские аксессуары – регулярные инвестиции во внешность в сочетании с хорошим вкусом творили чудеса, а у Алексашиной, похоже, не было проблем ни с первым, ни со вторым. Девичья стройность и холеная, сияющая кожа служили для меня своеобразным маркером регулярной заботы о себе, и хотя Алексашина не была канонической красавицей, по большому счету в ее облике было не к чему придраться. По идее сотруднице элитного агентства недвижимости именно так и полагалось выглядеть – сдержанно, но эффектно, и я была уверена, что в тех кругах, где преимущественно вращалась риелтор, также не возникало претензий ни к ее отточенным манерам, ни к профессионально поставленной речи.

Алексашина занимала отдельный кабинет, и на контрасте с перегруженной интерьерными деталями вотчиной Тагалдызина, светлое, просторное помещение смотрелось оплотом минимализма, лаская взор четкостью линий, пастельными оттенками и продуманным функционалом. Глаза буквально отдыхали от гнутых ножек, полированных столешниц и ступенчатых потолков с гипсовой лепниной, но я давала зуб, что поразивший меня тагалдызинский кич обошелся в разы дешевле этой утонченной скромности. На рабочем столе у Алексашиной тоже не было ничего лишнего – ноутбук, органайзер для бумаг и канцелярские принадлежности от известного бренда, чья продукция очень высоко котировалась среди преуспевающих бизнесменов. В целом впечатление об «Империале» у меня пока складывалось сугубо положительное, да и моя визави негатива не внушала, но я по обыкновению настраивалась на худшее. Меня ждал очередной поединок, и я подозревала, что подводных камней в якобы плевом дельце хватает с переизбытком.

–Как я могу к вам обращаться? – спросила Алексашина, удобно расположившись в кресле.

–Обойдемся без формальностей, зовите меня Доминика, – кончиками губ улыбнулась я и снова замолчала. Пусть Алексашина сама начнет беседу, тогда и будет ясно, от чего мне отталкиваться в дальнейшем.

–Очень рада знакомству, Доминика! – тепло улыбнулась в ответ риелтор. По-моему, у нее все-таки стояли виниры, слишком уж идеально выглядел зубной ряд, но, к чести стоматолога, «унитазного санфаянса», которым грешили даже эстрадные звезды, во рту у Алексашиной не наблюдалось.

–Взаимно, – кивнула я, но на вопросительный взгляд риелтора никак не отреагировала, и та вынуждена была взять инициативу на себя.

–По телефону вы сказали, что представляете интересы господина Радзивилла, – напомнила Алексашина, – насколько я понимаю, разговор пойдет о его доле в квартире на Суворовском Бульваре. Вчера господин Радзивилл отправил мне сообщение и попросил все вопросы касательно принадлежащей ему недвижимости решать через вас. Конечно, это не очень удобно, но учитывая, что господин Радзивилл находится за границей и не имеет возможно приехать в Столицу, более приемлемого варианта у нас, к сожалению, нет. Думаю, господин Радзивилл полностью ввел вас в курс дела, и у меня нет необходимости вкратце обрисовывать ситуацию, или вы желаете уточнить какие- то аспекты?

–Спасибо, но это ни к чему, – отрицательно помотала головой я, – не буду отнимать ни ваше, ни свое время, а сразу озвучу условия продажи комнаты. Но предварительно я хотела бы подчеркнуть, что сумма сделки не обсуждается, и уступать в цене Интарс не намерен.

ГЛАВА XXIX

Я прекрасно понимала, что озвученная мною цифра не только выбивается за рамки текущей конъюнктуры на столичном рынке недвижимости, но и в корне противоречит элементарному здравому смыслу, ибо просить подобные деньги за полностью выгоревшее помещение размером с собачью конуру в моем преставлении было верхом наглости, но с другой стороны Алексашина владела ситуацией гораздо лучше моего и не могла не сознавать всю шаткость своего нынешнего положения. Если сделка в очередной раз сорвется, щедрых комиссионных риелтору было не видать, как своих ушей, но в случае удачной продажи многострадальной коммуналки Алексашина могла смело рассчитывать на солидное вознаграждение от благодарного клиента. Я не сомневалась, что у нее получится достаточно оперативно утрясти все скользкие вопросы с наследниками погорельцев, а вот Интарс и его комнатушка запросто могли затормозить процесс на неопределенный срок, и откупиться от неуступчивого собственника ставших камнем преткновения квадратов будет куда легче, чем искать лазейки в отечественном законодательстве, воспользовавшись которыми, можно было бы легально оттяпать у Интарса его долю в общем имуществе. Алексашина вовсе не выглядела дурой, да и не задерживались дуры в серьезном бизнесе, чего уж тут… В бьюти–индустрии при наличии толкового администратора глупенькие содержанки богатых «папиков» еще с горем пополам выживали и порой даже весьма неплохо раскручивали свои ногтевые студии и центры лазерной эпиляции, но риелторская деятельность помимо смазливой мордашки требовала также недюжинного ума и превосходной деловой хватки, а у подавляющего большинства гламурных кис вышеупомянутые качества включались исключительно для того, чтобы раскрутить своего благоверного на новую брендовую сумочку. В риелторы шли в основном те, кто с самого начала был готов ежедневно терять немалое количество нервных клеток, а значимых профессиональных высот достигали лишь сильные духом личности с великолепной стрессоустойчивостью, и я догадывалась, что Любовь Алексашина принадлежала именно к этой категории, и вышибить ее из седла было довольно сложно.

–Вам не кажется, что господин Радзивилл несколько переоценивает свою недвижимость? – задумчиво поинтересовалась моим мнением риелтор.

–Скорее это вы недооцениваете всю важность доли Интарса, – заметила я, – у вас и так хватает проблем с долей Макушевской, неужели вы хотите, чтобы к уже имеющимся затруднениям добавились новые, тем более, когда я предлагаю вам реальную возможность решить всё одним махом?

–Я вижу, вы неплохо осведомлены, – констатировала Алексашина, – вы правы, доля госпожи Макушевской по-прежнему является поводом для беспокойства. Я не уполномочена посвящать вас в детали, однако, могу уверенно сказать, что работы для юристов там непочатый край. Я слышала, что госпожа Макушевская всегда выделяла господина Радзивилла из остальных соседей и относилась к нему с особой симпатией. Нет ли связи между этим обстоятельством и нежеланием господина Радзивилла расставаться со своей комнатой?

–Помилуйте, о каком нежелании вы говорите? – театрально возмутилась я, – Интарс мечтает побыстрее избавиться от этой коморки еще с того момента, как получил ее в наследство от родителей, но вам должно быть отлично известно, что из-за упрямства покойной Марианны Андреевны, расселение коммуналки затянулось на долгие годы. Если мы достигнем соглашения по стоимости комнаты, то оформить куплю-продажу можно будет сразу по возращению Интарса в Столицу. Естественно, ему будет необходимы гарантии, что сделка не сорвется, но этот момент мы с вами обсудим дополнительно.

–Когда господин Радзивилл ожидает ответа? – уточнила риелтор, – я передам его предложение моему клиенту, но тому понадобится время, чтобы тщательно взвесить все за и против.

– Я вынуждена вас поторопить, потому что Интарс ждет моего звонка не позднее сегодняшнего вечера, – озадачила Алексашину я, – если решение о выкупе его доли не будет принято до конца дня, Интарс с большой степенью вероятности пересмотрит свои планы и вообще откажется продавать комнату. Собственная жилплощадь в историческом здании еще никому не помешали… Интарс вложится в косметический ремонт, устранит последствия пожара и будет, как раньше, останавливаться в доме на Суворовском Бульваре, изредка приезжая на родину. Чтобы комната зря не простаивала, на период своего отсутствия Интарс пустит квартирантов – может, ему попадутся приличные люди, а может, арендаторы окажутся не без грешка и в продолжение славных традиций советских коммунальных квартир начнут регулярно терроризировать соседей. И не забывайте о местах общего пользования – наряду с комнатой Интарсу принадлежат часть кухни и санузла…

–Можете дальше не развивать тему – с полуслова уловила направление моих мыслей риелтор, – даже самый терпеливый покупатель, буквально одержимый покупкой огромной квартиры с видом на главную площадь, неизбежно спасует перед таким количеством препятствий. Мой клиент не против потерпеть полгода, пока наследники погибших не вступят в свои права, но если с долей госпожи Макушевской всё относительно ясно, то господин Радзивилл внезапно преподнес нам неприятный сюрприз. Я уже лет десять занимаюсь расселением бывших коммуналок, и мне неоднократно доводилось сталкиваться с самыми разными людьми. Мне встречались и совершенно недоговороспособные персонажи наподобие покойной госпожи Макушевской, и откровенные маргиналы, по которым давно плачет наркологический, а то и психиатрический диспансер, и патологически жадные квартировладельцы, выдвигающие невыполнимые финансовые требования, поэтому господин Радзивилл меня ничуть не удивил. Он всего лишь держит нос по ветру и практически мгновенно реагирует на изменения в обстановке. К счастью, на всю коммуналку он единственный сообразил, как извлечь выгоду из пожара, и по большому счету мне не за что его осуждать. Но существует риск, что мой клиент побоится создавать опасный прецедент для собственников остальных долей…