Тепло любимых рук

Ошибся номером

У меня зазвонил телефон. Звонил близкий друг, с которым мы давно не разговаривали. Когда я ответил, возникла неловкая пауза, а затем голос в трубке неуверенно спросил, как дела. «Ошибся номером? – засмеялся я. – Бывает!» Но трубку не положил, потому что слышать лучшего друга, даже когда он звонит и не тебе, все равно приятно. Мы начали говорить обо всем, о чем говорят близкие люди, когда долго не встречались, а потом вдруг случайно столкнулись на улице и, позабыв обо всем на свете, очнулись через два часа за столиком в кафе.

Моего друга зовут Георгий, и он живет в Тюмени. Мы познакомились, когда поступали в Тюменский госуниверситет на филологический факультет, возле доски со списком поступивших на отделение журналистики. Подходит ко мне парень с ярко выраженной кавказской внешностью и спрашивает: «Тебя Бесо зовут?» Бесики – это мое грузинское имя, которым меня называют мои грузинские родственники и друзья. В моей родной школе в Камышлове такие вопросы мне задавали исключительно любители подраться. Смотрю в его карие глаза и тихо спрашиваю: «Есть проблемы?» А он вдруг улыбнулся во весь рот и руку протягивает: «А я Георгий! Тоже грузин! Давай дружить!»

Когда мы ездили всем курсом убирать картошку, в обед я тихонько уходил в ближайший лесок и там гулял, пока все не закончат есть. Я был иногородним и бедным, и если бы что-нибудь купил на обед, то остался бы без ужина. А этого допустить было никак нельзя, иначе голодным не заснуть. Как-то раз я, как обычно, пошел глядеть на березки, вдруг слышу, кто-то меня догоняет. Оборачиваюсь, а это Георгий. «Бесики, мне тут мама целый пакет еды разной наготовила, давай вместе съедим!»

О том, что он мастер спорта по карате и чемпион СССР, я узнал случайно, когда на Центральном стадионе, где мы сдавали зачеты по физкультуре, к нашему старосте Паше пристали хулиганы. Мы с Георгием пошли разбираться, и, пока я собирался с духом, мой друг за пару минут быстро и красиво уложил пятерых хулиганов на землю. Те даже испугаться не успели. На мой удивленный взгляд он просто пожал плечами и сказал, что это у него от страха: «Знаешь, как я перепугался! Совсем голову потерял». И смеется. Я с пятого класса ходил на секцию дзюдо и занимался боксом, поэтому просто пожал плечами и сказал, что, если бы он всю жизнь играл на скрипке, я бы уважал его не меньше.

Но он играл не на скрипке, а на фортепиано. Занятия музыкой были обязательным условием, поставленным мамой, Галиной Васильевной, если он хочет заниматься карате. Когда он прибежал радостный и выпалил, что записался на секцию, она пожала плечами и сказала: «Без фортепиано – никакого карате!» Спорить с мамой было бесполезно, поэтому ему пришлось окончить музыкальную школу с золотой медалью.

Чем больше мы общались, тем больше между нами было общего. Наши отцы были грузинами, а матери – русскими. Его отец борец, а мой боксер. Его отца посадили за то, что он был цеховиком, организовавшим подпольный завод, где рабочие получали почти по тысяче рублей в месяц, по советским временам деньги невиданные, а моего посадили за то, что он сломал нос сынку какого-то советского начальника, на глазах моего отца обидевшему девушку. В наследство от пап мы получили обостренное чувство справедливости, любовь к широким жестам, свойственную грузинским мужчинам, и полную житейскую непрактичность. Как мой отец-студент, ухаживая за мамой, мог заработать денег, по ночам разгружая вагоны, а потом прийти с ней в ресторан и купить на каждый столик букет роз, так и я, вместо того чтобы снять квартиру, ехал на рынок и покупал своей избраннице букет из ста сорока роз, специально привезенных для меня из Голландии.

В девушек мы влюблялись сразу, не раздумывая и без остатка. Первым от любви потерял голову мой друг. И как в классической комедии про близких друзей, от девушки из моей группы, с которой мы победили на конкурсе поцелуев. Как-то раз мои сокурсницы позвали меня в аудиторию, усадили на стул, а потом по очереди усаживались ко мне на колени и по очереди целовались на время. Вы бы отказались? И я нет, хотя переживал страшно! С будущей женой моего друга мы установили рекорд – семнадцать с половиной минут. Когда я рассказал о конкурсе своему другу, вместо того чтобы порадоваться, он помрачнел как туча. Спрашиваю: в чем дело? И вдруг он говорит, что влюбился в эту девушку с первого дня нашей учебы в университете! Да так, что не мог рассказать об этом никому, даже лучшему другу! Я обнял его и говорю: «Ну ты и балбес! Подумаешь, целовались! Так я со всей группой целовался! А у тебя любовь! Настоящая! Надо понимать разницу, глупая грузинская голова! Немедленно идем к ней, и ты во всем признаешься!» Когда девушка выслушала двух сумасшедших грузин, ее большие голубые глаза стали просто огромными. Они поженились, и у них родилась дочь – конечно же, я стал ее крестным.

О том, что друзей связывают не просто приятельские отношения, но и самые настоящие сердечные узы, я узнал после одной истории, случившейся со мной в университетском общежитии. Однажды после пар мы с Георгием зашли ко мне выпить чаю с пирожными, потом он побежал на тренировку в «Динамо», а я остался заниматься. Минут через десять в дверь постучали. На пороге стоял молодой кавказец с широкой грудью и словарным запасом из трех слов, два из которых ругательные. В 1990 году в нашем студенческом общежитии их жило около пятидесяти человек, возрастом от двадцати до шестидесяти. Никакого отношения к университету они не имели. Их земляк жил с комендантшей, дамой бальзаковского возраста и необъятных размеров, которая заселила общежитие всеми его многочисленными родственниками и друзьями. Они резали баранов прямо у входа в общагу, стреляли по голубям из боевого оружия, били студентов и насиловали студенток. Милиционеры, которые должны были нас охранять, бегали для них за водкой, а когда южные братья не на шутку расходились, закрывались от них на проходной. Как-то раз один горячий джигит у меня на глазах стал хватать какую-то девушку. Она плакала и просила ее отпустить, а он ее тащил и грязно ругался. А меня так родители воспитали, что девушка – это святое, а обезьянам место в зоопарке. Я как мог популярно ему объяснил, что с девушками так себя вести нельзя, он затаил злобу и стал ждать удобного случая, чтобы отомстить.

А теперь он стоял у меня в дверях и куда-то звал. Мы зашли на кухню в конце коридора. Как только я переступил порог, откуда-то сбоку мне брызнули в глаза слезоточивым газом и начали впятером бить. Я ничего не видел от боли в глазах и старался прижаться к стене, чтобы не упасть. И прыгать из окна не хотелось – кухня на четвертом этаже. Вдруг слышу шум и голос моего друга. Как вихрь он ворвался на кухню, раскидал моих обидчиков, подсечкой сбил с ног их главного, засунул ему палец в рот и стал орать, что, если они не успокоятся, их главарь будет улыбаться, как Джокер из фильма про Бэтмена.

Не ожидавшие такого поворота джигиты мигом успокоились, потому что одно дело – избивать толпой беззащитного студента, и совсем другое – драться насмерть с теми, кто отступать не собирается. Они сразу вспомнили, что все мы с Кавказа, все – братья и повели к своему авторитету, седому аксакалу, который сидел в папахе на шкурах из баранов в одной из комнат и перебирал четки. Тот сказал, что произошло какое-то недоразумение, и приказал накрыть стол в одном из лучших ресторанов города. Полночи мы сидели рядом с ним, а потом слушали тосты о вечной дружбе и нерушимом кавказском братстве.

По дороге домой я спросил у Георгия, почему он вернулся, когда опаздывал на тренировку, а он пожал плечами и сказал: «Сам удивляюсь. Представляешь, квартала три прошел, и вдруг ноги сами встали. Думаю, ты в беде. Прямо как нож в сердце! Так за тебя тревожно стало, что я бегом обратно. Смотрю, а вы тут общаетесь!»

Все клятвы «кавказских братьев» оказались черным лукавством. В одну темную ночь, когда меня в общежитии по случайности не оказалось, они в масках ворвались ко мне в комнату и избили моих друзей-однокурсников.

После этого мой друг покачал головой и сказал: «В общежитии тебе больше жить нельзя, могут покалечить, давай собирай вещи и поедем ко мне». Дома он просто поставил родителей в известность: «Это мой друг Бесики, и он будет жить у нас!» Родители ничего не ответили, а потом мама постелила мне у Георгия в комнате на диване. И следующие полтора года мы жили вместе. Зимой, когда я простывал, Галина Васильевна варила целебные отвары, поила с ложечки и не отходила от меня ни на шаг. Когда мы сдавали экзамены, кормила нас «бомбой» – смесью грецких орехов с лимоном, медом и курагой, от которой сил прибавлялось как от всех современных энергетиков вместе взятых, поила натуральным отваром из шиповника с травами и лимоном. Варила мне настоящий кофе, знала все тонкости грузинской кухни и готовила изумительные хинкали, невероятные купаты, сациви и настоящую грузинскую солянку.

Когда у моего друга появилась семья, я приезжал к ним в гости и жил иногда неделями, что, конечно же, было неправильно. Но лучшие друзья тем и отличаются от остальных, что с ними можно забыть о приличиях, потому что любовь выше приличий, а меня в этом доме любили. До сих пор помню, как ранним утром, пока все спали, в моей комнате тихонько открывалась дверь, на пороге появлялась голубоглазая крестница Настя в пижамке с медведями, поднимала руки вверх и радостно кричала: «Бо-о-о-о!», а потом залезала ко мне на кровать, и я расчесывал ее золотые волосы большим деревянным гребнем. До сих пор помню, как она просится ко мне на руки, а потом, делая большие хитрые глаза, спрашивает: «Дядя Бесики, хочешь, покажу тебе ежика?» Конечно же, я хотел, она радостно смеялась, морщила свой маленький носик и сопела, как ежики из ее любимого мультфильма. Или брала мой диктофон, обнимала за шею и, делая серьезные глаза, говорила: «Сделай со мной интер-р-р-рвью! Сделай!» Мы могли говорить с ней обо всем на свете, и иногда она поражала меня глубиной и ясностью своих суждений. Например, я спрашивал, чем отличаются злые люди от добрых. И пятилетняя девочка, ни секунды не раздумывая, отвечала: «Это же так просто, дядя Бесики! Злые люди – они жадные! Кушают, например, колбаску где-нибудь в углу, подальше от людей, чтобы кто-нибудь у них случайно не попросил, жадничают и ни с кем не здороваются. Ты подходишь и просишь: “Дай, пожалуйста, вкусной колбаски!” А они отвечают: “Это моя колбаска, поэтому я никому ее не дам!” Никто с ними не играет, и они в конце концов становятся злыми и всем завидуют!» Сейчас моя крестница уже чемпионка Европы по бальным танцам и учится в одном из тюменских вузов.

Когда мой друг закончил спортивную карьеру, то набрал ребятишек и стал их тренировать. В Тюмени девяностых одним из самых неблагополучных и запущенных районов был «Мыс». Когда-то здесь работал большой судостроительный завод, который в девяностых закрыли. Георгий пришел в местную школу, повесил там объявление о наборе в секцию карате и набрал самых обычных школьников, из которых потом воспитал элиту российского спорта. Впоследствии двенадцать его учеников стали мастерами международного класса, членами сборной России по карате и победителями самых престижных соревнований высшего порядка, а мой друг в тридцать четыре года – самым молодым в истории советского и российского спорта заслуженным тренером России. Когда я уже был православным журналистом и редактором, то приезжал к ним на сборы, где команда России готовилась к чемпионату мира, и вечером у костра рассказывал именитым спортсменам о Дмитрии Донском, Александре Невском, Сергии Радонежском и Суворове. Спортсмены хлопали меня по плечу и говорили: «Денис Теймуразович! Вы не переживайте! Мы Родину не подведем!»

До сих пор не забуду чемпионат Европы, проходивший в Москве 9 мая, где выступали команды из сорока одной страны. На трибунах в «Олимпийском» на почетных местах сидели наши ветераны, герои Великой Отечественной войны, и смотрели, как выступала наша сборная. Надо было видеть глаза наших ребят, когда они выходили на ковер! Страшно даже подумать, какая это ответственность! Сборная России – далеко не лидер мирового карате – тогда одержала волевую победу, выиграв около десяти золотых медалей. Все плакали от счастья, гордились своей великой Родиной и целовались. После соревнований мы с главным тренером сборной поехали к президенту Федерации карате России Василию Юрьевичу Крайниковскому, легенде российского спорта, который когда-то возглавлял штурмовой отряд группы «Альфа». Во время одной из спецопераций он первым бросился освобождать заложников и был тяжело ранен, стал инвалидом и еле выжил. Хотя в его доме есть настоящий японский зал для единоборств – будокан и старинные японские мечи на стенах, главное место в нем занимают православные иконы. И сам президент Федерации карате России, и его жена, и двое сыновей – прихожане одного подмосковного храма, постоянно исповедуются и причащаются. Когда я спросил у хозяина, как могут сочетаться православие и восточные единоборства, он засмеялся, а потом серьезно сказал, что карате – это его увлечение, а православная вера – это главное в жизни.

Хотя мы с Георгием бывали на службах в Храме Христа Спасителя и Исаакиевском соборе, в Покровском монастыре у матушки Матроны и у преподобного Пафнутия в Боровске, когда я предлагал другу поговеть, почитать молитвы и каноны, а потом причаститься, он вежливо отказывался. Но Господь всегда находит путь к сердцу человека и никому не желает погибели. В жизни моего друга случилась трагедия, после которой он оказался в тюрьме. Кого-то тюрьма ломает, кого-то делает сильнее, а он встретил там Бога.

Ему на Пасху даже куриные яйца давали очищенными от скорлупы, чтобы он никого этой скорлупой не зарезал. Первое время водили в храм только под усиленной охраной. Не передавали молитвословы и Евангелие, присланные из дома, – боялись, что в них находятся зашифрованные послания с планом побега. С Божьей помощью все эти злоключения он пережил, регулярно исповедовался и причащался, и когда освободился, стал добрым прихожанином одного из тюменских храмов.

Его вторая красавица-жена и маленькая дочь ходят в храм вместе с папой, а девятилетняя Ариша, в крещении Ирина, вообще учится в лучшей в Тюмени православной гимназии, где мальчики и девочки, как и полагается, занимаются в разных классах. Георгий с женой строят в деревне большой дом и мечтают жить своим хозяйством. В этом году завели нескольких коз и купили большой трактор, чтобы землю пахать. Как-то позвонил другу, он что-то мастерил и говорил со мной по громкой связи. В это время подошла дочь и стала о чем-то у него спрашивать. Папа ей говорит: «Ариша, ты сама знаешь, что где лежит. Сейчас я поеду к маме на работу, а ты, пожалуйста, приготовь обед, а потом садись за уроки. Ты же у нас уже взрослая!» «Взрослая» Ариша учится на одни пятерки, сама будит папу, чтобы вместе утреннее правило читать, занимается спортом и может самостоятельно сделать уборку в доме и сварить обед. Хозяюшка!

Гимназии, храмы, посты – все это, конечно же, хорошо, но гораздо важнее, что с сердцем человека происходит. Там жизнь настоящая, и там совершается встреча человека с Богом.

Как-то раз разговариваем с Георгием по телефону, о чем-то спорим, горячимся, а поскольку оба грузины, никто уступать не собирается. И когда уже разошлись не на шутку, неожиданно мой друг говорит: «Что-то мы совсем уже того, ругаться начали! А ведь пост идет, и вообще, неправильно это – ругаться! Ты прости меня, брат, хорошо?» Растрогал меня этим своим «прости» прямо до слез. Брат во Христе.

Первая учительница

Ее звали Татьяна, и она была моей первой учительницей. Мы встретились в эту субботу на вечерне в родном Покровском соборе. Когда я ее увидел, сразу стало хорошо на сердце. И не потому, что встретились в храме, хотя и это важно, а просто я всегда рад ее видеть. Просто она моя первая учительница и всегда улыбается при встрече. Уже больше тридцати лет прошло, как она меня учила сидеть за партой, а глаза у нее все такие же добрые.

Она всегда спрашивает, когда я женюсь, а я спрашиваю, как здоровье ее мужа, доброго и улыбчивого Сергея, которого тридцать лет назад мы звали дядя Сережа. Когда он за ней ухаживал и украдкой приходил к нам на уроки, чтобы, стесняясь, дарить ей цветы, мы, мальчишки, ее ревновали, а девчонки говорили, что мы полные дураки и ничего в жизни не понимаем. Но мы очень даже хорошо все понимали, хотя виду не показывали.

Татьяна Николаевна была нашей самой первой в жизни учительницей, а мы были ее первым в жизни классом. Она пришла к нам сразу после института, и это была наша большая первая любовь, которая поразила в самое сердце и осталась на всю жизнь. А любовь на троих не делится. И за нее надо бороться. А попробуй поборись, когда он вон какой, большой и сильный, и еще с усами. И самое главное, она его любит. Мы видели, что, когда он приходил, она очень радовалась, хотя и не подавала виду, а, наоборот, делала строгие глаза и указывала на дверь. И он покорно ждал ее в коридоре. А потом они уходили, улыбаясь и взявшись за руки. А мы шли играть в футбол на школьном дворе.

Когда он сделал ей предложение, мы все очень обрадовались и поздравляли ее. Девчонки даже открытки нарисовали с какими-то слезливыми стишками: сю-сю-сю, си-си-си… А мы ничего не подарили, но всем своим видом дали жениху понять: если что, пощады не будет, отомстим. Но он ее носил буквально на руках, и нам оставалось только завидовать.

Когда она ходила беременной, с большим круглым животом, в клетчатом сарафане, девчонки сказали нам, что теперь все, нервировать ее нельзя – иначе ребенок родится нервным, и тогда нам не поздоровится. Дядя Сережа нам так накостыляет, что мало не покажется. И нужно всю домашку хорошо делать и на уроках себя тихо вести. Вот спрашивается, мы что, глупее вас, чтобы такие простые вещи не понимать? Но это же девочки. Пока хорошенько им не накостыляешь, ни за что не отстанут. Главное, к ней же потом и бегут жаловаться. Ну что с них взять? Одним словом, девочки.

А сейчас мы встретились в храме. Татьяна Николаевна пришла сюда не просто так, на фрески поглазеть и свечку поставить, а по серьезному делу: она собиралась первый раз в жизни исповедоваться. Всякий, кто исповедовался, знает, как это непросто в первый раз. Она очень волновалась и все время боялась сделать что-то не так. Даже сумку боялась поставить на пол, а вдруг помешает? «Не помешает!» – заверил я Татьяну Николаевну и поставил сумку рядом с собой. Она спрашивала меня о разном, и то, что она спрашивала, касалось самых важных в жизни человека вещей. Наверное, впервые в жизни я мог чем-то помочь своей первой учительнице. Это было удивительно и чудесно: учишь ты кого-то, учишь, бьешься над ним, ночей не спишь, вдалбливаешь что-то в его непослушную головушку, и вот проходит каких-то лет тридцать с небольшим, и уже он тебе объясняет хорошее и нужное, а ты слушаешь, боясь пропустить хоть одно слово. И пусть ты немного смущаешься, все равно ему веришь, потому что знаешь его как облупленного еще с тех самых пор, когда он пешком под стол ходил. Дивны дела Твои, Господи!

Хотя исповедь назначена на утро, служивший отец Далмат, узнав, что ей предстоит сидеть с маленьким внуком, сразу же согласился принять ее прямо после службы.

Принял бы раньше, но из священников он был в храме один, и это оказалось для Татьяны Николаевны благом. Будь здесь еще один батюшка, она бы быстро исповедалась и убежала. А так, неожиданно для себя, моя первая учительница отстояла первую в своей жизни вечерню. Подошла на помазание. И, может быть, первый раз в жизни спокойно помолилась. Она была покорной и смиренной. Видя ее терпение, отец Далмат допустил ее к первому в жизни причастию, а это уже серьезно. Потому что когда Христос соединяется с человеком в Страшном и Великом Таинстве, человек преображается. Тем более такой, который уже сейчас находит в своем сердце место не только для любимого внука, но и для Бога.

Светлым воскресеньем, в день святой великомученицы Параскевы, называемой Пятницей, мы с первой учительницей причастились. Когда я увидел ее счастливые глаза, просто поклонился и ничего не сказал. Теперь ей было с Кем поговорить, на Кого переложить все свои радости и заботы. Мне, впрочем, тоже.

Крестик

Свой первый нательный крестик я нашел у бабушки в коробке для пуговиц, когда еще не был крещен. Он был простой, самодельный, без всяких украшений, выпилен из расплющенного гвоздя. Крестик с первого взгляда мне понравился, я его сразу надел и решил, что никогда не сниму. Потому что, как только надел, стало так покойно и радостно, что словами не передать.

Хотя я был и некрещеный, но молитвы из старенького катехизиса читал каждое утро, а потом вообще купил маленькие календарики с иконами и сделал из них складень.

Когда мой дядя-ученый, занимавшийся изучением тяжелых металлов в каком-то большом институте, увидел на мне крест, он начал смеяться: «О, да у тебя крест поповский! А знаешь ли ты, ослиная твоя голова, что поклоняешься орудию пытки? Это в наше-то время верить в церковные сказки!» Дядя был интеллигентом старой советской закалки, сам сделал аппарат для производства живой и мертвой воды, обливался по Иванову, увлекался голоданием и уринотерапией. Я с ужасом его слушал и был готов разреветься от обиды. Он – известный ученый, а я глупый мальчик, который считает крестик на груди своим самым дорогим сокровищем и не знает, что ответить… Но в эту секунду всем своим существом, до самой последней косточки, я вдруг ясно понял, что нет ничего прекраснее на свете, чем быть христианином. Спасибо дяде!

А спустя много лет он бросил институт и тяжелые металлы, уехал в деревню, построил дом, занялся хозяйством, крестился в ближайшем монастыре с именем Рафаил и умер глубоко верующим человеком.

Про духовного отца

Будущий духовник Пафнутьева Боровского монастыря схиархимандрит Власий (Перегонцев) родился, когда его матери было пятьдесят шесть лет. Она родила семерых, но все они, не дожив до года, умерли. Восьмой была девочка, которая их пережила. И думали, что все уже обойдется, но не обошлось. Когда малышке исполнилось два года, бабки взяли ее на улицу, где она играла, там паслась лошадь. Девочка подошла к ней. Лошадь ее лягнула по головке…

Он родился в подполе, куда его мать полезла за картошкой. Она думала картошки набрать, а раз – и родился сынок. Вся его жизнь прошла в подполье: большую часть долгой монашеской жизни его гнали и преследовали за веру. И дома он был нелюбимым ребенком. После того как отец умер, мать снова вышла замуж, отчим пасынка люто невзлюбил, называя «попенком» и «монашком». Ведь до четвертого класса его воспитывала бабушка-монахиня.