– Гриша вчера приезжал ко мне, – начала та без обиняков. – И рассказал о приказе государыни. Почему вы решили идти так, напрямик, а не подали челобитную князю Черкасову?
Настя тяжело вздохнула.
– Я не знала, что так заведено, – призналась девушка. – Мать Мария, она у нас в монастыре казначеей[1], сказала, что надо испросить аудиенции и броситься императрице в ноги, авось она сжалиться, вот я и поехала…
– Мать Мария?
– Из Волынских она. В миру Ксения.
– Ксения Волынская? – Софья даже подскочила. – Она… жива?
– Да… – Настя с изумлением посмотрела на собеседницу.
– Она подругой моей была! – торопливо пояснила та. – Наши дома в Питерсбурхе стояли по соседству. Мы часто виделись в детстве… да в юности, пока… семью их не арестовали…
Софья вздохнула:
– Как я понимаю, вашего отца постигла та же участь?
– Да, – глухо отозвалась Настя. – Он лишку выпил, когда в карты играл…
Девушка прикусила губу, вдруг вспомнив, что Софья – сестра Григория Белова. Впрочем, той наверняка не составило бы труда узнать правду о Платоне Збышеве.
– У вас есть еще кто-нибудь из родных? – продолжала допытываться собеседница.
– Нет, – покачала головой Настя. – Никого.
Она настороженно следила за сестрой Григория, которая в задумчивом молчании то складывала, то раскладывала веер.
– Вы во всем вините меня? – не выдержала девушка.
– Если бы винила, то не стала бы разговаривать с вами, – задумчиво заметила та. – Гриша прав, приказ государыни отменить невозможно… Хотя…
Она легонько постучала пальцами по скамейке. Ветер вновь налетел, принося холод залива. Софья, казалось, не заметила этого, а Настя поежилась и обхватила себя руками, пытаясь согреться. Из-за фонтанов в парке было очень сыро, и девушка озябла. Это не укрылось от её спутницы.
– Я вас совсем заморозила, – воскликнула она, вставая. – Пойдемте же скорее, я и позабыла, что вы только приехали и еще не привыкли к нашим суровым ветрам!
Софья проводила девушку до дворца. Дальше Настя настояла, что пойдет сама: ей хотелось побыть одной, чтобы поразмыслить обо всем. Её спутница попыталась возразить, но столкнулась с решительным отпором и вынуждена была отступить, со скрытым уважением посматривая на гостью.
Вежливо распрощавшись, Настя достаточно быстрым шагом направилась к воротам парка, мечтая как можно быстрее оказаться в сырой комнатушке, которую уже считала своим пристанищем.
Визит Софьи вызвал достаточно смешанные чувства: с одной стороны, сестра Григория девушке нравилась, с другой…
С другой – госпожа Горбунова одним своим присутствием ясно дала понять, что она полностью на стороне брата и будет оберегать его до последнего.
С этими размышлениями Настя вышла из парка и уже подошла к крыльцу своего обиталища, когда ее за талию вдруг ухватили крепкие мужские руки.
– Куда же вы, прелестница?
Девушка развернулась и поморщилась. В лицо ударил запах перегара. Незнакомый офицер в небрежно застегнутом красно-зеленом мундире и съехавшем на ухо вместе с треуголкой парике склонился над девушкой. Несколько его товарищей стояли чуть поодаль и с интересом наблюдали за происходящим.
– Куда вы так спешите, прекраснейшее из созданий?
– Пустите, – тихо, но твердо сказала Настя, чувствуя, как в ее груди закипает злость.
Она ненавидела пьяных, особенно, когда они в какой-то момент решали, что им все позволено. У себя в имении девушка строго наказывала мужиков, что не знали меры, но здесь был офицер, дворянин, и Настя растерялась.
– Охотно, милая, если подарите мне поцелуй!
– Нет, – она уперлась руками в грудь, пытаясь оттолкнуть пьянчугу, но тот крепко удерживал свою жертву.
– Какие мы скромные, – захихикал он, перехватывая руки девушки так, чтобы она не могла сопротивляться.
– Отпусти, – процедила Настя сквозь зубы, чувствуя, как в ней разгорается ведьмовская сила.
Конечно, разумнее было бы поднять шум или изобразить обморок, но накопившаяся злость требовала выхода. Серые глаза девушки полыхнули ярким огнем, она приготовилась ударить магией, когда обидчик вдруг отлетел от девушки.
– Лыков, не балуй! – раздался рядом знакомый голос.
– Белов? Гришка? Ты чего? – обижено проблеял тот, хватаясь за челюсть, по которой только что проехался кулак преображенца.
– Ничего, – Григорий развернулся так, чтобы загородить Настю. – Иди-ка ты проспись в казармах! Тебе на пост заступать ночью!
– Так то ночью! – отмахнулся пьяный. – Там я как стек… как стеклышко буду! Ты ж меня знаешь!
– Знаю. Поэтому и говорю – ступай отсюда, пока тебя Долгорукий не встретил, я его недавно видел около ворот. Поверь, он с тобой церемониться не будет, на гауптвахту сразу загремишь! – Белов выразительно посмотрел на друзей Лыкова, все еще стоявших на своем месте.
Те подошли к приятелю и начали уговаривать уйти. Лыков мотал головой и отнекивался. В конце концов он демонстративно сел на землю и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что не тронется с места.
Белов на это смотреть не стал.
– Пойдем отсюда, – он взял Настю за руку и повел к домику, точно дитя малое.
– Отпусти! Я сама! – она сердито выдернула руку.
От неожиданности преображенец даже остановился.
– Ты чего? – слегка обиженно спросил он.
– А ничего! – взвилась Настя, окончательно издерганная событиями последних дней. – Вот откуда ты на мою голову взялся, а?
– Я взялся? – фыркнул Григорий. – Да ты сама на меня налетела!
– Я налетела? Это ты бежал! К Головиной своей, али к еще к кому?
– Тебе-то какое дело, – огрызнулся Белов, окончательно разозлившись.
Вчера в казармах приятели полночи угощали его шипучим французским вином, введенным в моду франкийским послом. Вино оказалось очень коварным, сперва легкое, оно валило с ног, и теперь поутру у преображенца ломило виски.
Впрочем, остальные участники возлияний были в худшем состоянии, и это слегка утешало. Поминая, что после такой попойки лучше всего прогуляться на свежем воздухе, Григорий вышел из казарм, и ноги сами почему-то понесли его к фрейлинским корпусам, где он и увидел Лыкова, обнимающего Анастасию.
И вот теперь вместо слов благодарности, эта тощая девица обрушилась на него с градом упреков, и зачем-то еще приплела бывшую полюбовницу Головину.
– А никакого, – тем временем продолжала Настя, словно радуясь, что хоть на ком-то может сорвать злость. – Вот и тебе до меня не должно быть! Ты зачем сестре все сказал?
– Софье? Откуда ты знаешь? – Белов не стал оправдываться или отрицать, лишь нахмурился. – Она что, здесь была?
– Была.
– Что делала?
– Самсона мне показывала!
– И как? – по-глупому спросил окончательно опешивший Григорий.
У него в голове не укладывалось, что сестра бросила свое хозяйство ради того, чтобы в очередной раз взглянуть на огромную золоченую статую, которого иначе, как «голозадым мужиком», и не называла.
– Красиво, – злость прошла так же быстро, как и появилась, и Настя уже жалела, что обмолвилась о встрече с Софьей.
Белов хмыкнул.
– Пойдем, поговорим все-таки? – он мотнул головой в сторону вчерашнего дуба, – Вроде и на виду, а вроде и укромно.
– Пойдем, – обреченно кивнула девушка.
Гвардеец взял ее за руку и охнул.
– Да у тебя пальцы ледяные! – он быстро скинул с себя мундир и накинул девушке на плечи. – Вот, грейся!
От ткани шло приятное тепло.
– А ты как же? – Настя с опаской посмотрела на серое небо, словно давившее на крыши.
– А я привычный, чай не первое лето в Питерсбурхе! – усмехнулся преображенец. – Совсем плохо станет – в волка перекинусь!
Он искренне рассмеялся, видя ошарашенное выражение лица девушки.
– Да не бойся, не сахарный я, не растаю! – он потянул ее за дерево, надежно укрывая от чужих взглядов. – Ну, невестушка, давай знакомиться! Белов я, Григорий. Можно просто Гриша.
Настя недоверчиво смотрела на него.
– Ты что на меня совсем не сердишься?
– Сержусь! Что это ты удумала, одна по улицам ходить! Хорошо я вовремя подоспел!
– Ты про что? – опешила девушка.
– Про Лыкова, конечно! Про что ж еще! – рассмеялся Гриша. – А ты про что?
– Про вчерашнее… – Настя пристыженно опустила голову. – И про обман мой…
– Какой же тут обман? – Григорий как можно более равнодушно пожал плечами. – Сам я виноват, надо было тебя сперва про цель визита поспрошать.
Девушка горько усмехнулась:
– Думаешь, я бы тебе о ней сказала?
– Неужто не сказала бы?
– Конечно, нет! Ты бы меня как блаженную сразу от ворот спровадил…
– Может, и спровадил бы, – нехотя признал преображенец.
– Вот видишь! – грустно усмехнулась Настя, – Нет, Гриша, моя это вина, что государыня осерчала. Мне и ответ держать!
– И как же ты его держать собираешься? – Белов смотрел на невесту с возрастающим интересом.
Тоненькая, хрупкая, она почти утонула в его мундире. Глазищи огромные. И лицо такое… располагающее, что ли. Фрейлины обычно губы надувают и глазами хлопают, что совы днем. А эта…
Настя выдохнула и решительно посмотрела на гвардейца, плечом прислонившегося к дереву.
– Кора мокрая. Ты рубаху запачкаешь! – заметила она.
– Тьфу ты! – Белов отпрыгнул и попытался отряхнуть рукав. – Ну вот, Васька теперь весь вечер ворчать будет!
– Ты грязь не размазывай, – посоветовала Настя. – Подсохнуть дай. И вот…
Она попыталась снять мундир и вернуть его владельцу, но Григорий замотал головой.
– Даже и не думай! – предупредил он. – Здесь воздух плохой, чахоточный. Все, кто приезжают – в миг болеют. А ты вон бледная, даже кровь не пустить!
– Простуду не кровопусканиями лечить надо, а баней и травяными настоями! – возразила Настя, но в мундир вновь закуталась. Слишком уж он был теплый… родной какой-то. – Гриш, ты не думай, я тебя неволить не буду. Как только папеньку из острога выпустят, я с ним уеду, да у себя постриг приму…
К ее удивлению, гвардеец возмущенно фыркнул, точно зверь.
– Ты что это удумала? А я потом всю жизнь слушать буду, как молодую жену со свету сжил да в монастырь упек? – ужаснулся он. – Нет уж, Настасья Платоновна, хочешь ты аль нет – мы с тобой теперь на всю жизнь связаны!
Девушка лишь опустила голову и подозрительно захлопала ресницами.
– Так… еще этого нам не хватало! – Гриша, моментально почуяв неладное, вытащил и протянул ей свой платок. – Ну-ка слезы вытри! Потом в комнате порыдаешь!
– Умный какой, – Настя шмыгнула носом, но платок взяла. – И где только научился? Небось, когда по фрейлинам бегал?
– Фрейлины меня не слезами встречали, а поцелуями! – Белов вдруг понял, что хорохорится, словно мальчишка. Поморщился и добавил. – Сестры у меня. Семеро…
– С-с-сколько? – ахнула девушка, моментально позабыв о слезах.
Она с ужасом представила, как её будут выгуливать в парке, передавая с рук на руки.
– Семеро, – Белов вновь усмехнулся, разгадав мысли невесты. – Да ты не переживай, они почти все замужем, свои семьи у них. Окромя Софьи никто не побеспокоит!
– А ей-то чего? – пробурчала Настя.
– Она меня, почитай и вырастила, – Григорий в миг стал серьезным. – Тяжело я родителям дался. Матушка после родов совсем слаба была, думали преставиться. Вот Софья со мной и нянькалась. А потом уже…
Гвардеец махнул рукой. Никому не стоило знать, что, когда Белов уже служа в полку в очередной раз увидел на лице у сестры следы побоев. Не выдержав, Гриша и обернулся волком, подкараулил мужа сестры и достаточно толково и быстро объяснил ему, что будет, если Горбунов еще раз тронет Софью.
Преображенец понимал, что за такое его вполне могли сослать на каторгу, но командир полка, Александр Борисович Бутурлин, вникнув в дело, вступился за своего офицера, хотя потом и сам потрепал Гришку изрядно, заставив месяц ежедневно сражаться с ним самим в звериной обличие.
Впрочем, Белов был лишь рад этому. Бутурлин слыл одним из самых опытных воинов и в схватке ему не было равных.
Софья же еще долго удивлялась, что муж внезапно предложил разъехаться, безропотно уступив и городской дом, и дачу в Питерсхоффе.
– В общем, на сестру мою не серчай, не враг она! – подытожил свое молчание Григорий. все еще зло сверкая глазами от некстати охвативших его воспоминаний.
Настя лишь повела плечами.
– Ты поговорить хотел, – напомнила она гвардейцу.
– Хотел, – подтвердил тот. – Я вот что думаю: приказ государыня не отменит, но про него еще никто не прознал, Марфа слишком злая ходила, да и надеется она, что я выкручусь.
– И что? – девушка с надеждой посмотрела на преображенца, неужели он знает, как и свадьбы избежать, и государыню не разозлить.
– А то, что, надобно нам с тобой изобразить, что мы по любви венчаться будем.
– Что?! – Настя даже взвизгнула, такой абсурдной показалась ей эта мысль. – То есть…
– То и есть! – не выдержав, передразнил Григорий, как вечно дразнил непонятливых сестер. – Я супротив императорской воли не пойду! Я государыне на верность присягал и любые ея приказы исполнять должен!
– Вот и исполняй, только меня в это не втягивай! – Настя почти швырнула вдруг ставший тяжелым мундир на траву, развернулась и направилась к фрейлинскому дому.
– Дура!! – крикнул ей вслед Белов. – Себя не жалеешь, так хоть об отце подумай!
Настя на мгновение замерла, а потом решительно поднялась по ступеням дома. В сердцах хлопнула дверью.
– Вот ведь! Одно слово – баба! – проворчал Григорий, поднимая с земли и отряхивая свой мундир. – Хорошо, хоть топтать не начала, с нее станется!
Он критически оглядел зеленое сукно, особо тщательно проверил красные обшлага, чтоб на них не было комьев земли. После чего надел мундир, достал из кармана парик, нахлобучил его на голову и направился во дворец, превращать свой план в жизнь. Настя еще одумается, пожалеет, что так говорила.
Глава 6
Дворец встретил Белова бестолковой суетой. Всюду ходили придворные, в двух малых залах на втором, парадном этаже играли в карты. Зеркала на стенах, поставленные друг напротив друга отражали эту пеструю, точно цыганскую толпу. Правда, вместо мелодичных напевов кочевников здесь был лишь гул голосов, напоминающий жужжание мух над вареньем.
Григорий огляделся, выискивая того, кто мог бы проводить его к императрице. За одним из столиков игра шла по-крупному: на зеленом сукне уже переливались драгоценные камни украшений, с некоторых пор используемых для ставок вместо денег.
Банк держал сам Рассумовский. Дородный, с простоватым лицом, бывший певчий, а ныне фаворит и сподвижник императрицы, «ночной император», как прозвали его в народе, Алексей Григорьевич одинаково добродушно реагировал и на выигрыши, и на проигрыши.
Поговаривали, что Елисавета Петровна давно тайно венчалась со своим полюбовником, но доподлинно было никому не известно. Во всяком случае, сам Рассумовский к власти не рвался, в дела государственные не лез, а то, что на приемах государственных по его настоянию борщ подавали, так оно и к лучшему – пусть послы иностранные русскую кухню опробуют, глядишь и у себя моду на русское введут.
При виде фаворита Белов воспрял духом. В его голове сразу же сложился иной план, более надежный, чем аудиенция у императрицы. Преображенец нарочно шагнул вперед и кашлянул, привлекая к себе внимание.
– Гришка! – заметив гвардейца, Рассумовский призывно помахал рукой.
Пришлось подойти и поклониться, согласно уставу: Алексей Григорьевич был почетным капитан-поручиком лейб-гвардии Преображенского полка.
– Ну что, волчара, – добродушно приветствовал гвардейца Рассумовский, относившийся к оборотням с большим пиететом. – Наслышан о твоих злоключениях! Елисавета Петровна мне за завтраком рассказала.
Белов скривился, понимая, что сплетни уже могли разойтись по дворцу.
– Ох, Гришка, Гришка, – продолжал Алексей Григорьевич, опрокидывая в себя очередной бокал с золотистым вином. – Мало тебя батюшка в детстве порол!
– Так вы исправьте, Алексей Григорьевич! – смело предложил преображенец. – Вы же капитан, вот приказ и отдайте!
– Ишь ты! Приказ… – протянул тот. – Вот возьму и выпорю за дерзость твою!
Григорий лишь усмехнулся. Он видел, что Рассумовский уже успел опьянеть, и не будет вставать, чтобы выполнить свою угрозу. К тому же лютовал Алексей Григорьевич лишь на охоте, входя в азарт, отчего его егеря, как правило, были биты. Но на охоте Белов предпочитал на глаза фавориту государыни не попадаться.
– Ладно, чего во дворец пожаловал? – Рассумовский, убедившись, что ему не будут перечить, обрел прежнее добродушие.
– Милости у ея величества испросить хочу, – преображенец оглянулся, заметив, что вокруг все навострили уши.
Стало быть, сплетня о том, что любимец женщин Белов попался в силки еще не облетела дворец. Скорее всего, Алексей Григорьевич, услышав занимательный анекдот за завтраком, позабыл об этой шутке и вспомнил, лишь когда увидел самого Григория.
– Мало тебе вчера было? – хмыкнул фаворит. – Ты учти, Елисавета Петровна про тебя решительно настроена. Перечить будешь, в сердцах и в Сибирь послать может!
– На все воля Божья и государыни нашей! – отозвался Белов. И чуть подался вперед, наклоняясь к Рассумовскому. – Алексей Григорьевич, на деле просьба у меня к вам. Наедине бы…
Тот вздохнул и тяжелым взглядом обвел комнату. От него не укрылись пристальные взгляды присутствующих. Ночной император почмокал губами, подыскивая нужные слова.
– А ну пшли вон! – наконец негромко приказал он.
Все засуетились, замельтешили, торопясь выйти сквозь золоченые двери.
– Вставать лень, – пояснил Рассумовский гвардейцу, весьма довольный собой. – Говори, что у тебя?
Григорий на секунду заколебался, а потом решительно сказал:
– Окажите мне милость: не говорите никому о приказе Елисаветы Петровны.
– А что так? – бывший церковный певчий с интересом посмотрел на преображенца. – Никак от свадьбы уйти хочешь?
– Хочу, – Белов не стал отрицать. – Только не дано это. Сами знаете, коли Елисавета Петровна решила что, отступать не будет!
– Верно, тогда пошто тайну хранить?
– Да вы сами подумайте! Как девки наши узнают, что невеста моя в фрейлинах ходит, они ж тогда ее со свету сживут! По углам все шушукаться будут, да пальцем тыкать! – Григорий покачал головой. – А я службу оставлять не намерен, вот и придется…
– Ты что, тайно венчаться решил? Ох, Гришка, после такого курицы наши точно жену твою заклюют!
– Мыслей о тайном венчании у меня и в помине не было, но… хочу представить, что по любви мы сошлись. Оно всем спокойнее будет.
– По любви-и-и, – протянул Алексей Григорьевич. – На обман, стало быть, пойдешь?
– Пойду, коль женщину защитить надо.
– А невеста твоя что, сама за себя не постоит?
– Постоит… – в памяти сразу же всплыло, как гневно сверкали огромные серые глаза, когда Настасья бросила мундир в траву. – Я больше яду боюсь.
– Да кто тебя травить-то будет?
– Меня вроде некому, а вот Настасью… Мало ли кто что решит… – Преображенец опустил голову, старательно рассматривая лежащие на столе карты. – Ей много не надо – худенькая, маленькая… вот и подумал: может, вы Елисавете Петровне все изложите?
Рассумовский как-то странно посмотрел на гвардейца, потом хмыкнул и, тяжело опираясь на стол, поднялся, едва не опрокинув мебель на себя.
– Ладно, Гришка, – он сделал несколько неуверенных шагов. – Попрошу за тебя у государыни нашей. Помоги до дверей дойти!
Белов мгновенно подставил плечо. Тяжело ступая по наборному паркету, они прошли несколько комнат.
– Жди здесь! – приказал Рассумовский, самолично распахивая дверь под любопытными взглядами лакеев. – Душа моя, Елисавета Петровна, услышал я интереснейшую новость!
Двери захлопнулись.
Заложив руки за спину, Григорий прошелся по комнате, хмуро посматривая на свои множественные отражения в зеркалах. От нечего делать он остановился перед одним из них и начал считать. Насчитал двенадцать и сбился. Заново считать Белов не стал, подошел к окну и отодвинул портьеру. Внизу в парке вокруг ковша фонтана фрейлины и те из статс-дам, кто помоложе, играли в салочки.
Гриша сразу же углядел Головину. Она кружилась с завязанными глазами, юбка небесно-голубого с золотым шитьем платья качалась в такт шагам. Какой-то хлыщ подскочил к ней и обнял. Смеясь, Головина сорвала с глаз повязку, оказавшуюся офицерским шарфом, и горячо поцеловала мужчину.
Белов в раздражении отошел от окна. Его уязвило то, как быстро ему отыскали замену. Впрочем, что еще ожидать от искушенной дворцовой жизнью бывшей фрейлины.
Двери, наконец, распахнулись. Рассумовский вышел, слегка посмеиваясь.
– Гриша, – ласково позвал он преображенца. – Зайди! Государыня кликать изволит!
Привычно одернув мундир, Белов шагнул за порог и оказался в дубовом кабинете, принадлежавшим еще самому Петру Великому. Щелкнув каблуками, гвардеец почтительно замер, стараясь не обращать внимания ни на царивший на столе беспорядок, ни на ворох бумаг, рассыпавшихся по полу.
– Ну, подойди что ли, Белов, – императрица расправила смятые кружева на груди и лукаво посмотрела на незадачливого преображенца. Губы Елисаветы Петровны слегка припухли, а глаза особенно сверкали. – Вижу, уже заступника себе нашел?
– Так Алексей Григорьевич сами изволили… – понимая, что государыня в благостном расположении духа, преображенец дерзко улыбнулся.
– То, что Алексей Григорьевич изволил, я-то знаю, – императрица рассмеялась собственной шутке, потом с почти томной нежностью взглянула на молодого офицера. – Эх, Белов, Белов! Вот ведь дурная голова, что ногам покоя не дает! Сам все придумал? Али подсказал кто?
– Сам, матушка! Кто ж такое подсказывать будет…
– Ладно, так и быть, просьбу твою уважу… и с Марфой сама поговорю, чтоб язык за зубами держала…
– Спасибо, – совершенно не по уставу сердечно поблагодарил Белов.
Императрица снисходительно улыбнулась.
– Благодарить потом будешь, после свадьбы! А к невесте своей присмотрись. Девка правильная! Ладно, ступай уже и более меня по этому делу не беспокой! Месяц тебе даю! И меня на свадьбу чтоб позвал! Страсть как свадьбы люблю!
Григорий лишь вздохнул в ответ и, поклонившись, вышел. Он не стал возвращаться через все залы, а быстро юркнул на боковую лестницу для слуг, огибая горничных, недовольных явным пренебрежением со стороны статного офицера, спустился на первый этаж и направился к казармам.
Деревянные срубы, выкрашенные в полковые цвета, были окружены палатками, в которых жили солдаты. Сейчас те из них, кто не стоял в караулах, расположились на траве вокруг, играя в кости.
Несколько кашеваров помешивали еду в огромных котлах, с завистью посматривая на товарищей. Белов прошел в конюшню, по обыкновению громко выкрикивая имя своего денщика.
– Васька, шельмец, где ты?
– Нету его, барин, – Петр выглянул из стойла, где начищал коня Григория. – Убёг. Сказывал, что на рынок.
– Он же вчера туда ходил?
– И завтра пойдет… – Петр криво усмехнулся.
– Что он там забыл?
– Да так… – мужик махнул рукой и вновь принялся чистить коня. – Вы ж мою Глашку видели? Её и забыл.
– Так Васька что, к ней бегает?
– А куда ж еще! То дрова принести в комнату Настасьи Платоновны, то еще чего помочь! Вот за вареньем да ягодами отправились…
Григорий только присвистнул.
– А ты что? – спросил он у Настасьиного мужика, вдруг вспомнив, что Глаша приходится тому племянницей.
– А я ничего. Дело-то молодое! Васька ваш к девке с уважением, ну и мне спокойно! – Мужик утер рукавом пот, выступивший на лбу, и продолжил чистить коня. – Так что, почитай, я у вас за денщика покамест буду, коли вы не возражаете…
Григорий пристально взглянул на неожиданного слугу:
– Петр, верно?
– Он самый…
– Пойди сюда!
– Барин? – Петр вышел из стойла, делая вид, что отряхивает щетки. Григорий слегка помедлил.
– Племянница твоя тебе на денщика моего жаловалась? – спросил он.
– Чего ей жаловаться? Васька ваш получше многих наших будет! Так что, коли сладится у них все – лишь рад буду. Токма вы б разрешение жениться дали.
– Я-то дам. – Григорий слегка обрадовался такому повороту разговора, – А вот хозяйка твоя…
– Настасья Платоновна против Глашкиного счастья возражать не будет! – уверенно заявил Петр.
– Ты ее так хорошо знаешь?
– Так барыня, почитай, на моих руках и выросла. Сестра моя сперва ее кормилицей, а потом и няней была.
– А с матерью ее что приключилось? – Белов решил не упускать момента и расспросить слугу о невесте.
Тот вздохнул и перекрестился.
– Преставилась она. Роды тяжелые. Ни она, ни ребенок не выжили… Настасье нашей тогда всего семь лет было.
– И что, её отец так и не женился?
– Платон Сергеич? Нет. Ему вся это суета ни к чему была, – Петр вновь вздохнул. – Так и остался вдовствовать, а дочь, как подросла, на хозяйстве.