Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

Глава двадцать пятая

В Европе, по крайней мере там, где мы приземлились, погода была получше. Выйдя из суборбитального челнока, тупорылого и приземистого, без иллюминаторов, опустившегося на взлётно-посадочную полосу из расплавленного стекла, мы направились к зданию аэровокзала под ослепительно яркими лучами солнца. Казалось, лучи физически давят на тело даже сквозь куртку. Небо до горизонта сияло бескомпромиссной синевой, воздух был сухим и жёстким. Если верить заявлению пилота, по местному времени ещё не наступил полдень. Я тряхнул плечами, освобождаясь от куртки.

– Нас должен ждать лимузин, – бросила через плечо Трепп.

Мы без лишних формальностей вошли в здание аэровокзала и оказались в зоне микроклимата, где пальмы и другие не так хорошо узнаваемые тропические растения стремились к высокому стеклянному потолку. В проходах между деревьями шумно веселились дети, а рядом – почти немыслимое соседство – на кованых чугунных скамьях дремали старики. Промежуточные поколения толпились кучками у стоек кафе, оживлённо жестикулируя – такого я не видел в Бей-Сити, – и похоже, находясь в блаженном неведении относительно времени и расписаний, господствующих в большинстве вокзалов.

Я повесил куртку на плечо, стараясь как можно лучше скрыть оружие, и последовал за Трепп в тропические заросли. Однако я действовал недостаточно быстро, чтобы скрыться от взглядов двух охранников, стоявших неподалёку под пальмой, и маленькой девочки, которая шла навстречу по проходу. Охранники насторожились, но Трепп подала им знак, и они, кивнув, снова приняли расслабленные позы. Очевидно, нас ждали. Откупиться от девочки оказалось не так просто. Она стояла, разглядывая меня широко раскрытыми глазами. Пришлось сложить пистолет из пальцев и «застрелить» её, издав губами громкий звук. Обнажив зубы в широкой улыбке, девочка спряталась за соседней скамьёй. Идя по проходу, я слышал, как она «палит» вслед.

Когда мы снова очутились на улице, Трепп провела меня мимо столпотворения такси к ничем не примечательному чёрному лимузину, стоящему с работающим двигателем под запрещающим знаком. Забравшись в созданную кондиционерами прохладу, мы устроились на бледно-серых автоподстраивающихся креслах.

– Десять минут, – заверила Трепп, когда мы поднялись в воздух. – Что вы думаете по поводу микроклимата?

– Очень мило.

– В аэропорту такие зоны повсюду. На выходные люди приезжают сюда из центра, просто чтобы провести время. Странно, вы не находите?

Проворчав что-то невнятное, я отвернулся к окну и уставился на расширяющийся кольцами рисунок старинного крупного города. Вдалеке почти до самого горизонта болезненной синевы неба уходила пыльная равнина. Слева я различил тёмную линию гор.

Судя по всему, Трепп обрадовалась моему нежеланию поддерживать разговор, поэтому вставила под ухо с серьгой телефонный разъём. Ещё одна вживленная микросхема. Закрыв глаза, Трепп вошла в связь, а я остался со странным ощущением одиночества, которое охватывает человека, когда рядом с ним кто-то пользуется подобными приспособлениями.

Но я ничего не имел против одиночества.

Сказать по правде, всю дорогу я был для Трепп плохим попутчиком. Несмотря на неприкрытый интерес Трепп к моему прошлому, в кабине суборбитального челнока я упрямо молчал. В конце концов, не дождавшись рассказов про Харлан и Корпус посланников, она попыталась научить меня какой-то игре в карты. Повинуясь остаткам вежливости, я согласился, но двое – не лучшее число для карточной игры. К тому же ни у меня, ни у Трепп к этому занятию не лежала душа. Мы приземлились в Европе молча, погружённые каждый в свою область базы данных, предоставленной челноком. Несмотря на кажущееся безразличие Трепп к этой теме, мне никак не удавалось выбросить из головы обстоятельства нашей предыдущей поездки.

Плоскость равнины под нами уступила место зелёным холмам, среди которых раскинулась долина, окружённая заросшими лесом скалами. Посреди долины возвышалось нечто, похожее на творение рук человеческих. Мы начали заходить на посадку, и Трепп отстегнула ремни, едва заметно дёрнув веками. Это говорило о том, что она не потрудилась предварительно отсоединить микросхему от нервных окончаний – что категорически запрещается большинством производителей, – но Трепп, возможно, хотелось порисоваться. Я не обратил на неё никакого внимания. Меня всецело занимало то, рядом с чем мы должны были приземлиться.

Это был огромный каменный крест, превосходящий размерами всё, что я когда-либо видел, источенный временем и непогодой. Лимузин спустился к его основанию и дальше, и я понял, что здание задумали и построили так, чтобы придать ему вид гигантского меча, воткнутого в землю каким-то удалившимся на покой воином-небожителем. Величиной крест соответствовал окружающим горам. Казалось, человеческая рука не могла поместить его в таком месте. Каменные террасы и постройки вокруг, сами внушительных размеров, превращались в ничто по соседству с этим впечатляющим сооружением.

Трепп внимательно наблюдала за мной.

Воздушный транспорт приземлился на одну из каменных площадок, и я вышел из машины, щурясь и разглядывая крест.

– Это место принадлежит католикам? – спросил я.

– Принадлежало. – Трепп направилась к массивным стальным воротам в скале. – Как только было построено. Сейчас это частная собственность.

– И как это произошло?

– Рей вам расскажет, если спросите.

Теперь, похоже, Трепп не была заинтересована в разговоре. Казалось, это грандиозное сооружение затронуло потаённые струны у неё в душе, завладело ею. Она направилась к воротам, словно притянутая магнитом.

Когда мы подошли к воротам, они медленно раскрылись под глухой скрежет петель и остановились, оставив проход между створками шириной метра два. Я подал знак Трепп, и та, пожав плечами, переступила через порог. В полумраке от обеих стен оторвалось что-то большое, паукообразное. Я протянул руку к рукоятке «Немекса», сознавая, что это бесполезно. Теперь мы находились в стране гигантов.

На высоте человеческого торса из темноты появились многоствольные автоматические артиллерийские установки; тем временем нас принялись обыскивать два робота охранной системы. Прикинув, что калибром пушки не уступают хендриксовским, я отнял руку от кобуры. Протрещав что-то, автоматы для убийства убрались к стенам и поднялись на насесты. У основания углублений, в которых прятались пушки, я разглядел двух массивных чугунных ангелов с мечами.

– Пойдемте. – Голос Трепп прозвучал неестественно громко в соборной тишине. – Вы полагаете, что если бы мы хотели вас убить, то стали бы везти в такую даль?

Я прошёл следом за ней по каменной лестнице и оказался в главном помещении. Это была огромная базилика, судя по всему, занимающая всё пространство каменной глыбы под крестом. Сводчатый потолок терялся в полумраке высоко над головой. Впереди и наверху находилась вторая лестница, ведущая на узкое возвышение, где освещение было ярче. Когда мы подошли к лестнице, я увидел, что под сводами крыши стоят каменные изваяния часовых в рясах, опирающихся на широкие двуручные мечи. Они презрительно усмехались под опущенными на лица капюшонами.

Я поймал себя на том, что и мои губы едва заметно скривились в ответной улыбке; мысли же превратились в смертоносную взрывчатку.

В дальнем конце базилики в воздухе висели серые силуэты. Какое-то мгновение мне казалось, что я вижу обтёсанные каменные монолиты, удерживаемые искусственным силовым полем. Затем один из силуэтов чуть повернулся в случайном потоке прохладного воздуха, и я внезапно понял, что это такое.

– Вы поражены, Такеси-сан?

Голос, обратившийся на вежливом японском, поразил, словно цианид. Нахлынувшие чувства на мгновение лишили меня возможности дышать, и я ощутил резкий ответный всплеск активности нейрохимической системы. Я медленно обернулся на голос. Где-то под глазом задёргалась жилка от с трудом сдерживаемого желания причинить насилие.

– Рей, – произнес я на амеранглике. – Твою мать, я должен был догадаться об этом ещё в аэропорту.

Шагнув в дверь из небольшой круглой комнаты, которой оканчивалась базилика, Рейлина Кавахара отвесила мне насмешливый поклон. Следуя моему примеру, она перешла на безукоризненный амеранглик.

– Да, наверное, вы должны были что-то заподозрить, – задумчиво протянула Кавахара. – Но если мне в вас что-то и нравится, Ковач, так это ваша неизбывная способность удивляться. Под внешней оболочкой закалённого ветерана многочисленных войн вы остаётесь невинным ребёнком, а в настоящее время сделать это совсем непросто. Как вам это удается?

– Секрет фирмы. Для того чтобы это понять, надо быть человеческим существом.

Оскорбление прошло незамеченным. Кавахара уставилась на мраморный пол, словно пытаясь отыскать чьи-то следы.

– Что ж, по-моему, мы уже говорили об этом.

Мои мысли вернулись к Новому Пекину и раковым опухолям на власти, которые были созданы на планете во имя интересов Кавахары, к нестройным крикам замученных, которые я привык ассоциировать с её именем. Подойдя к одному из серых чехлов, я хлопнул по нему рукой. Грубая поверхность поддалась, проминаясь под ладонью, и весь огромный кокон качнулся на тросах. Внутри зашевелилось что-то бесформенное.

– Оболочка пуленепробиваемая, да?

– Мм… – Кавахара склонила голову набок. – Смотря какой калибр использовать. Но противоударная – точно.

Мне удалось издать смешок.

– Пуленепробиваемая оболочка зародышевого мешка! До такого могли дойти только вы, Кавахара. Только вам могло понадобиться помещать свои клоны в пуленепробиваемые мешки, а затем прятать их под горой.

Наконец она шагнула в полосу света, и ненависть, вскипевшая во мне при её виде, ударила в солнечное сплетение. Рейлина Кавахара утверждала, что выросла в заражённых трущобах Городка Ядерщиков в Западной Австралии, но если это и было правдой, она давно растеряла внешние признаки происхождения. Стоящая передо мной женщина обладала осанкой танцовщицы, уравновешенным телом, утонченно привлекательным, но в то же время не вызывающим немедленной реакции гормонов, и лицом, умным и по-детски открытым. Сейчас Рейлина Кавахара была в той самой оболочке, которую носила на Новом Пекине, индивидуально настроенной и не испорченной какими-либо имплантированными устройствами. Чистая органика, доведённая до искусства. Кавахара одела оболочку в чёрную юбку до середины лодыжек, расходящуюся книзу жёсткими лепестками тюльпана, и мягкую шёлковую блузку, облившую торс тёмной водой. На её ногах были туфли, сделанные на манер тапочек для хождения по палубе космического корабля, но имевшие скромный каблучок, а короткие золотисто-каштановые волосы, откинутые назад, открывали правильное лицо. В целом Кавахара производила впечатление модели с рекламы инвестиционного фонда.

– Силу и могущество всегда стремятся спрятать под землю, – заметила она. – Вспомните бункеры Протектората на Харлане. Или те пещеры, в которых вас прятал Корпус чрезвычайных посланников, пока подгонял по своим меркам. Суть власти в том, чтобы быть скрытой от глаз. Разве не так?

– Если судить по тому, как меня водили на поводке всю прошлую неделю, я, пожалуй, соглашусь. Ну а теперь вы не хотите наконец рассеять этот туман?

– Я сама хотела вам это предложить.

Кавахара мельком взглянула на Трепп. Та послушно отступила в полумрак и, вывернув шею, принялась разглядывать потолок, словно туристка. Я оглянулся вокруг, ища, куда бы присесть, но не нашёл ничего подходящего.

– Не сомневаюсь, вам известно, что это я рекомендовала вас Лоренсу Банкрофту, – продолжала Кавахара.

– Он упоминал об этом.

– Да, и если бы ваш отель не повёл себя как полный психопат, неприятностей было бы куда меньше, чем сейчас. Этот разговор состоялся бы ещё неделю назад, и всем было бы лучше. Я не просила Кадмина делать вам больно. Он должен был доставить вас ко мне живым и невредимым.

– В программе произошло изменение, – сказал я, прохаживаясь вдоль полукруглой стены. – Кадмин больше не выполняет полученные от вас инструкции. Сегодня утром он пытался меня убить.

Кавахара раздражённо махнула рукой.

– Знаю. Именно поэтому вас и доставили сюда.

– Это вы его вытащили?

– Да, разумеется.

– Он собирался наехать на вас?

– Кадмин сказал Кийту Резерфорду, что нахождение на хранении в полиции не способствует полному раскрытию его возможностей. Что ему в таком состоянии будет трудно выполнить условия договора со мной.

– Очень изящный подход.

– Согласна. Я никогда не могла устоять перед такими изощренными доводами. На мой взгляд, Кадмин заслужил того, чтобы ему помочь.

– Значит, вы через вживленный в меня маячок выудили Кадмина, а затем переправили его Карнажу, чтобы тот загрузил его в оболочку, так? – Ощупав карманы, я нашел сигареты Ортеги. В мрачном полумраке базилики знакомая пачка стала чем-то вроде посылки из другого мира. – Неудивительно, что когда мы заглянули на ринг «Розы Панамы», второго борца в резервуаре не оказалось. Наверное, Карнаж как раз успел к нашему приходу загрузить Кадмина в новую оболочку. Этот ублюдок ушёл с ринга Мучеником десницы Господа.

– Загрузка завершилась в тот самый момент, когда вы появились на судне, – подтвердила Кавахара. – Больше того, насколько я поняла, Кадмин выдал себя за прислугу, и вы прошли мимо, едва удостоив его взглядом. Я была бы вам очень признательна, если бы вы здесь не курили.

– Кавахара, а я был бы вам очень признателен, если бы вы умерли от внутреннего кровоизлияния. Но, полагаю, вы вряд ли меня уважите.

Я прикоснулся кончиком сигареты к зажигательной полоске и стал рыться в памяти. Медленно прокрутил воспоминания назад. Человек, опустившийся на четвереньки в центре ринга. В трюме корабля, превращённого в арену для поединков. Человек стоял на коленях, уткнувшись лицом в выведенные на полу узоры. Когда мы проходили мимо, он поднял лицо. Да, он даже ухмыльнулся. При этом воспоминании я поморщился.

– Вы ведёте себя совсем не так учтиво, как полагалось бы человеку, попавшему в ваше положение.

Мне показалось, что под холодным спокойствием я расслышал в голосе Кавахары раздражение. Несмотря на умение держать себя в руках, которым она так кичилась, Рейлина Кавахара относилась к отсутствию должного почтения ничуть не более терпимо, чем Банкрофт, генерал Макинтайр или любая другая властная шишка из тех, с кем мне доводилось иметь дело.

– Ваша жизнь в опасности, а я человек, который может вам помочь, – продолжала она.

– Моя жизнь и прежде не раз бывала в опасности, – возразил я. – Как правило, это бывало следствием того, что какой-нибудь кусок дерьма вроде вас принимал масштабные решения относительно того, как надо бы устроить мир. Вы уже и так позволили Кадмину подойти слишком близко, чтобы я перестал чувствовать себя комфортно. Более того, он находил меня, пользуясь вашим треклятым локатором.

– Я послала Кадмина для того, чтобы он доставил вас ко мне, – проскрежетала зубами Кавахара. – Повторяю, он вышел из повиновения.

– Неужели? – Я непроизвольно потёр ссадину на плече. – Так почему я должен вам верить, что в следующий раз все будет по-другому?

– Потому что вы знаете, что я умею держать своё слово. – Кавахара вышла из центра, пригибаясь, чтобы не задеть головой серые кожистые мешки с клонами, и встала поперек моего пути вдоль стены. Её лицо исказилось от гнева. – Я – одна из семи самых могущественных людей Солнечной системы. Я имею доступ к таким рычагам власти, за обладание которыми Главнокомандующий войсками ООН пошёл бы на убийство.

– Рейлина, это мрачное сооружение плохо воздействует на ваш разум. Вы даже меня не смогли бы найти, если бы не следили за Салливаном. Так скажите мне, мать вашу, как вы собираетесь искать Кадмина?

– Эх, Ковач, Ковач! – В её смехе прозвучала неприкрытая дрожь, словно Кавахара боролась с непреодолимым желанием вонзить пальцы мне в глаза. – Вы можете себе представить, что начнется на улицах какого-либо города на Земле, если я начну искать? Вы хоть понимаете, как просто было бы вас найти, если бы я этого захотела?

Глубоко затянувшись, я выпустил на неё дым.

– Как меньше десяти минут назад сказала ваша верная прислужница Трепп, разве стоило тащить меня в такую даль только для того, чтобы просто облить помоями? Вам от меня что-то нужно. Не тяните, что именно?

Кавахара шумно выдохнула носом. По её лицу разлилось спокойствие, и она отступила на пару шагов назад, уходя от противостояния.

– Вы правы, Ковач. Вы мне нужны живым. Если вы сейчас исчезнете, Банкрофт истолкует это превратно.

– А может быть, наоборот, так, как нужно. – Я рассеянно провел ногой по высеченным на каменном полу буквам. – Это вы спалили ему голову?

– Нет. – Казалось, мой вопрос развеселил Кавахару. – Он покончил с собой.

– Ну да, конечно.

– Верите вы в это или нет, Ковач, для меня не имеет абсолютно никакого значения. От вас нужно только то, чтобы вы завершили расследование. Я хочу аккуратный, красивый конец.

– И как вы предлагаете получить такой результат?

– Меня это не интересует. Придумайте что-нибудь. В конце концов, вы же чрезвычайный посланник. Убедите Банкрофта. Скажите ему, что полиция вынесла правильное заключение. Или, если хотите, подыщите виновного. – Тонкая усмешка. – Себя я к этой категории не отношу.

– Если вы его не убивали, если он сам спалил себе голову, какое вам дело до того, что произойдет? Каков ваш интерес?

– Я не собираюсь это обсуждать.

Я кивнул.

– И что я получу в награду за аккуратный, красивый конец?

– Помимо ста тысяч долларов? – Кавахара вопросительно склонила голову набок. – Ну, насколько я понимаю, вы получили очень щедрое предложение и от других заинтересованных сторон. Что касается меня, то я сниму с ваших плеч Кадмина, чего бы это ни стоило.

Я уставился на буквы под ногами, тщательно обдумывая.

– Франциско Франко, – сказала Кавахара, ошибочно истолковав мой пристальный взгляд как проявление интереса. – Мелкий тиран из далёкого прошлого. Это он построил всё вокруг.

– Трепп сказала, это место принадлежало католикам.

Кавахара пожала плечами.

– Мелкий тиран, помешанный на религии. Католики всегда находили общий язык с тиранией. Это у них в крови.

Я огляделся вокруг, изображая праздное любопытство, но на самом деле ища глазами автоматическую охранную систему.

– Да, похоже на то. Ладно, давайте разложим всё по полочкам. Вы хотите, чтобы я навешал Банкрофту на уши лапшу, обещая взамен отозвать Кадмина, которого сами же на меня и натравили. Вот сделка, которую вы предлагаете?

– Как вы правильно выразились, вот сделка, которую я предлагаю.

Вдохнув дым, я с наслаждением подержал его в лёгких и медленно выпустил.

– Кавахара, можешь отправляться к чёртовой матери. – Бросив окурок на резной каменный пол, я растоптал его каблуком. – С Кадминым я как-нибудь сам разберусь, а Банкрофту скажу, что убила его скорее всего ты. Ну как, теперь ты не передумала, стоит ли оставлять мне жизнь?

Мои опущенные по швам руки чесались от желания ощутить грубую шершавую поверхность рукояток пистолетов. Я собирался всадить три пули «Немекса» Кавахаре в горло, на уровне памяти больших полушарий, после чего засунуть дуло пистолета себе в рот и разнести ко всем чертям собственную корковую память. У Кавахары наверняка есть резервная копия памяти, но, чёрт побери, надо же когда-нибудь остановиться и выпрямиться во весь рост. Нельзя вечно жить в страхе за собственную шкуру.

Могло бы быть и хуже. Это мог бы быть Инненин. Кавахара с сожалением покачала головой. У неё на лице появилась улыбка.

– Вы нисколько не изменились, Ковач. Много шума и праведного гнева, но на самом деле ничего, кроме пустого сотрясания воздуха. Романтический нигилизм. Неужели вы так ничему и не научились на Новом Пекине?

– «Некоторые области жизни испорчены настолько, что единственной возможностью сохранить внутреннюю чистоту является нигилизм».

– О, это Куэлл, не так ли? Лично я предпочитаю Шекспира, но, полагаю, колониальная культура не заглядывает столь далеко в прошлое?

Кавахара продолжала улыбаться, застыв в позе гимнастки из театра полного владения собственным телом, собирающейся выйти на сцену. На мгновение я почти проникся бредовой уверенностью в том, что она вот-вот начнёт танец, подчиняясь монотонному ритму, зазвучавшему из громкоговорителей, скрытых в куполе у нас над головой.

– Такеси, откуда у тебя эта вера в то, что всё можно решить подобной примитивной грубостью? Уж конечно же, не из Корпуса. Наследие уличных банд Ньюпеста? Или плоды порок, которые задавал тебе в детстве отец? Ты действительно полагаешь, что меня можно спровоцировать на крайние меры? Неужели ты действительно полагаешь, что я села за стол переговоров с пустыми руками? Подумай хорошенько. Ты же ведь меня знаешь. Неужели ты думаешь, что всё настолько просто?