Маленькие женщины. Хорошие жены
– Теперь вы будете стоять на помосте до перемены, – сказал мистер Дэвис, решив довести дело до конца, раз уж он его начал.
Это было ужасно. Ей было бы достаточно тяжело даже вернуться на своё место и видеть сочувствующие лица своих подруг или довольные физиономии её немногочисленных врагов, но стоять на виду перед всей школой, только что перенеся такой позор, казалось просто невыносимым, и на секунду ей показалось, что она упадёт и расплачется, разбив своё сердце. Горькое чувство несправедливости и мысль о Дженни Сноу помогли ей это вынести, и, заняв позорное место на помосте, она, не мигая, смотрела на дымоход, который возвышался над тем, что теперь казалось морем лиц, и стояла там, такая бледная и неподвижная, что девочкам было трудно заниматься, видя перед собой эту жалкую фигуру.
В течение следующих пятнадцати минут гордая и чувствительная девочка испытывала стыд и боль, о которых помнила всю жизнь. Другим это могло показаться смешным или банальным, но для неё это был тяжёлый опыт, потому что все двенадцать лет жизни её окружала только любовь и никогда прежде она не исытывала подобные удары. Ноющая рука и щемящее сердце отступили на второй план при мысли: «Мне придётся рассказать об этом дома, и все будут так разочарованы во мне!»
Пятнадцать минут показались ей целым часом, но наконец они подошли к концу, и слово «перемена!» никогда ещё не казалось ей таким приятным.
– Вы можете идти, мисс Марч, – сказал мистер Дэвис с чувством неловкости. Он не скоро забыл укоризненный взгляд, брошенный на него Эми, когда она, молча прошествовала прямо в переднюю, схватила свои вещи и покинула это место «навсегда», как она в сердцах заявила себе. Она была расстроена, придя домой, и, когда через некоторое время старшие девочки вернулись, тут же состоялся совет возмущённой семьи. Миссис Марч говорила мало, но выглядела встревоженной и нежно утешала свою несчастную маленькую дочь. Мэг обработала пострадавшую руку глицерином и омыла её своими слезами, Бет почувствовала, что даже её любимые котята не смогут исцелить такое горе, Джо гневно предложила немедленно арестовать мистера Дэвиса, а Ханна погрозила «злодею» кулаком и толкла картошку к обеду с такой яростью, как будто под пестом у неё был учитель.
Никто не обратил внимания на бегство Эми с уроков, кроме её подружек, но проницательные девицы заметили, что мистер Дэвис к концу дня стал весьма снисходительным, но при этом необычайно нервным. Перед самым закрытием школы Джо с мрачным выражением лица и гордым видом подошла к столу учителя, вручила ему письмо от матери, затем забрала вещи Эми и ушла, тщательно очищая грязь с ботинок о коврик у двери, словно стряхивая с ног прах этого места.
– Да, ты можешь устроить себе каникулы, но я хочу, чтобы ты всё-таки каждый день немного занималась с Бет, – сказала миссис Марч в тот вечер. – Я не одобряю телесных наказаний, особенно для девочек. Мне не нравится, как преподаёт мистер Дэвис, и я не считаю, что общение с такими девочками идёт тебе на пользу, поэтому я посоветусь с отцом, прежде чем отправить тебя в какую-нибудь другую школу.
– Как здорово! Вот бы все девочки ушли, как я, и старая школа Дэвиса закрылась. Я просто схожу с ума при мысли об этих прелестных лаймах, – вздохнула Эми с видом мученицы.
– Мне не жаль, что ты их лишилась, потому что ты нарушила правила и заслужила наказание за непослушание. – Эти суровые слова несколько разочаровали юную леди, которая не ожидала ничего, кроме сочувствия.
– Вы хотите сказать, что рады, что меня опозорили перед всей школой? – воскликнула Эми.
– Я бы выбрала другой способ исправления недостатков, – ответила мама, – но я не уверена, что он будет для тебя полезнее, чем более жестокий метод. Ты становишься довольно тщеславной, моя дорогая, и тебе уже пора исправлять это. У тебя много способностей и хороших качеств, но нет нужды выставлять их напоказ, ибо самодовольство портит даже прекраснейший дар. Не беда, если истинный талант или добродетель надолго остаются незамеченными, даже если это так, человеку должно быть достаточно осознавать, что он отмечен им и правильно его использует, а скромность – поистине великое очарование любой силы.
– Так и есть! – воскликнул Лори, который играл в шахматы в углу с Джо. – Я был знаком с одной девочкой, у неё был действительно замечательный талант к музыке, но она не осознавала этого, даже не догадывалась, как милы были вещицы, которые она сочиняла в одиночестве, и никогда бы не поверила, если бы кто-нибудь об этом ей сказал.
– Как я хотела бы познакомиться с этой милой девочкой. Может быть, она помогла бы мне, ведь я такая глупая, – сказала Бет, которая стояла рядом с ним, жадно слушая.
– Ты её знаешь, и она помогает тебе больше, чем кто-либо другой, – ответил Лори, многозначительно глядя на неё с таким озорством в весёлых чёрных глазах, что Бет вдруг сильно покраснела и спрятала лицо в диванную подушку, совершенно потрясённая таким неожиданным открытием.
Джо позволила Лори выиграть партию, чтобы отплатить ему за эту похвалу своей Бет, которую после этого комплимента нельзя было уговорить поиграть для них. Поэтому за пианино сел Лори и старался изо всех сил и восхитительно пел, пребывая в особенно оживлённом настроении, ибо у Марчей он редко проявлял угрюмую сторону своего характера. Когда он ушёл, Эми, весь вечер пребывавшая в задумчивости, вдруг спросила, словно ей в голову пришла новая мысль:
– А Лори способный мальчик?
– Да, он прекрасно образован и обладает большими способностями. Он вырастет хорошим человеком, если его не испортит чрезмерная опека, – ответила мама.
– И он совсем не тщеславный, правда? – спросила Эми.
– Никоим образом. Поэтому он такой обаятельный и всем нам так нравится.
– Понимаю. Приятно быть воспитанным и элегантным, но не выпендриваться и не задирать нос, – задумчиво сказала Эми.
– Хорошие манеры всегда заметны и чувствуются в поведении и разговоре, если человек скромно ими пользуется, но не нужно выставлять их напоказ, – сказала миссис Марч.
– Это так же нелепо, как надевать на себя сразу все свои шляпки, платья и ленты, чтобы люди знали, что они у тебя есть, – добавила Джо, и наставление закончилось смехом.
Глава 8
Джо встречается с Аполлионом
– Девочки, вы куда-то собираетесь? – спросила Эми, войдя в их комнату одним субботним днём и обнаружив, что они с таинственным видом готовятся к выходу, что возбудило её любопытство.
– Не важно. Маленькие девочки не должны задавать много вопросов, – резко ответила Джо.
Если и есть что-то унижающее наши чувства, когда мы молоды, так это то, что нам нередко напоминают о нашем возрасте и говорят: «А теперь беги, дорогая». Эми пришла в негодование от подобного оскорбления и решила, что узнает тайну, даже если будет расспрашивать об этом целый час. Обращаясь к Мэг, которая никогда долго ей не противилась, она вкрадчиво сказала:
– Ну скажи! Я думаю, вы могли бы и меня взять с собой, потому что Бет возится со своим пианино, а мне нечего делать и очень одиноко.
– Я не могу, дорогая, потому что ты не приглашена, – начала было Мэг, но Джо нетерпеливо перебила её:
– Ты не можешь пойти с нами, Эми, так что не веди себя как ребёнок и не ной.
– Вы куда-то идёте с Лори, я знаю. Вчера вечером вы шептались и смеялись на диване, а когда я вошла, перестали. Разве вы не с ним куда-то идёте?
– Да, это так. А теперь успокойся и перестань нам докучать.
Эми придержала язык, но решила понаблюдать и увидела, как Мэг незаметно сунула в карман веер.
– Я знаю! Я знаю! Вы идёте в театр смотреть «Семь замков»!» – воскликнула она и решительно добавила: – И я пойду, потому что мама разрешила мне посмотреть этот спектакль, и у меня есть свои бумажные деньги, и было подло с вашей стороны не предупредить меня заранее.
– Послушай меня минутку и будь хорошей девочкой, – успокаивающе сказала Мэг. – Мама не хочет, чтобы ты выезжала на этой неделе, потому что твои глаза ещё недостаточно здоровы, чтобы выдержать яркий свет этой пьесы. На следующей неделе ты можешь поехать с Бет и Ханной и хорошо провести время.
– Это понравится мне вдвое меньше, чем если я пойду с вами и Лори. Пожалуйста, позволь мне пойти. Я так долго болела этой простудой и сидела взаперти, я умираю от желания повеселиться. Разреши мне, Мэг! Я буду очень хорошо себя вести, – умоляла Эми, стараясь выглядеть как можно более достойной жалости.
– А что, если мы возьмём её с нами. Я думаю, мама не будет возражать, если мы её хорошенько укутаем, – начала Мэг.
– Если она поедет, тогда я не поеду, и в таком случае Лори это не понравится, и будет очень невежливо тащить туда Эми, после того как он пригласил только нас. Я думаю, и ей не понравится соваться туда, куда её не просят, – сердито сказала Джо, которой не хотелось нянчиться с непоседливым ребёнком, потому что она хотела развлечься.
Её тон и поведение рассердили Эми, и она начала надевать ботинки, сказав самым раздражающим тоном:
– Мэг говорит, что я могу пойти с вами, и если я сама за себя заплачу, то Лори тут ни при чём.
– Ты не сможешь сесть с нами, потому что наши места зарезервированы, и тебе нельзя сидеть одной, поэтому Лори уступит тебе своё место, и это испортит нам всё удовольствие. Или он найдет для тебя другое место, а это неприлично, если тебя не приглашали. Ты не сделаешь больше ни шагу, так что оставайся дома, – проворчала с ещё большим раздражением Джо, только что в спешке уколов себе палец булавкой.
Сидя на полу в одном ботинке, Эми начала плакать, а Мэг пыталась её урезонить, как вдруг Лори позвал их снизу, и обе девочки поспешили спуститься, оставив сестру рыдать. Время от времени она забывала о своих взрослых привычках и вела себя как избалованный ребёнок. Как раз в тот момент, когда все поспешили к началу вечеринки, Эми угрожающе крикнула, перегнувшись через перила:
– Ты ещё пожалеешь об этом, Джо Марч, вот увидишь!
– Ерунда! – отозвалась Джо, хлопнув дверью.
Они чудесно провели время, потому что пьеса «Семь замков Алмазного озера» была настолько чудесна, что лучше и не пожелаешь. Но, несмотря на смешных красных демонов, сверкающих эльфов и великолепных принцев и принцесс, в удовольствии Джо была капля горечи. Жёлтые кудри королевы фей напомнили ей об Эми, и в перерывах между выступлениями она развлекалась, гадая, что же сделает сестра, чтобы заставить её «пожалеть об этом». За свою жизнь они с Эми пережили немало бурных стычек, так как обе отличались вспыльчивостью и склонностью к насилию, если были вне себя. Эми дразнила Джо, а Джо растравляла Эми, и между ними происходили нередкие ссоры, которых обе потом очень стыдились. Хотя Джо была старше, она куда хуже владела собой и с трудом могла обуздать свой вспыльчивый нрав, постоянно доставлявший ей неприятности. Её гнев никогда не длился долго, и, смиренно признав свою вину, она искренне раскаивалась, стараясь всё исправить. Её сестры часто говорили, что им нравится доводить Джо до бешенства, потому что после этого она всегда становилась сущим ангелом. Бедная Джо отчаянно пыталась себя вести хорошо, но её закадычный враг всегда был готов вспыхнуть и одержать верх, и ей потребовались годы терпеливых усилий, чтобы его подавить.
Вернувшись домой, они застали Эми за чтением в гостиной. Когда они вошли, она приняла оскорблённый вид, не отрывая глаз от книги и не задав ни единого вопроса. Возможно, любопытство победило бы её негодование, если бы не расспросы Бет, восторгавшейся их рассказами о спектакле. Поднявшись наверх, чтобы убрать свою лучшую шляпку на место, Джо первым делом посмотрела на письменный стол, потому что во время их последней ссоры Эми успокоила свои чувства, перевернув на пол верхний ящик Джо вверх дном. Однако в этот раз всё было как прежде, и, быстро проверив различные шкафы, сумки и коробки, Джо решила, что Эми простила её и забыла свои обиды.
Но Джо ошиблась, ибо на следующий день она сделала открытие, которое вызвало бурю эмоций. Ближе к вечеру Мэг, Бет и Эми сидели вместе, когда в комнату ворвалась взволнованная и задыхающаяся Джо:
– Кто-нибудь брал мою книгу?
– Нет, – сразу ответили Мэг и Бет, и вид у них был удивлённый. Эми потушила огонь и ничего не сказала. Джо увидела, как она покраснела, и мгновенно набросилась на неё.
– Эми, она у тебя!
– Нет, не у меня.
– Значит, ты знаешь, где она!
– Нет, не знаю.
– Неправда! – воскликнула Джо, схватив её за плечи и глядя на неё так свирепо, что испугался бы даже кто-то куда храбрее Эми.
– Это не так. У меня её нет, я не знаю, где она сейчас, и мне всё равно.
– Ты что-то знаешь об этом, и тебе лучше рассказать всё немедленно или я тебя заставлю.
– Ругайся сколько хочешь, всё равно ты никогда больше не увидишь свою дурацкую старую книжку, – воскликнула Эми, в свою очередь тоже распаляясь.
– Почему же?
– Я её сожгла.
– Что?! Мою книжку, которую я так любила, над которой работала и собиралась закончить до возвращения отца? Ты действительно сожгла её? – спросила Джо, сильно побледнев, в то время как её глаза загорелись, а руки нервно сжали плечи Эми.
– Да, сожгла! Я же говорила, что заставлю тебя заплатить за то, что ты вчера была такой противной, и я так и сделала, так что…
Эми не смогла продолжить, потому что горячий нрав Джо взял верх, и, плача от горя и гнева, она затрясла Эми так, что у той застучали зубы…
– Ты злобная, дрянная девчонка! Я никогда не смогу написать всё это снова, и я никогда не прощу тебя, пока я жива.
Мэг ринулась спасать Эми, а Бет – успокаивать Джо, но та была вне себя, и, напоследок ударив сестру в ухо, она бросилась из комнаты к старому дивану на чердаке и закончила борьбу со своим гневом в одиночестве.
Буря внизу утихла, потому что миссис Марч вернулась домой и, услышав эту историю, вскоре заставила Эми осознать, что она поступила подло с сестрой. Джо неподдельно гордилась своей книгой, и её семья видела в ней росток литературного таланта, подающий большие надежды. Книга содержала всего с полдюжины маленьких сказок, но Джо усердно работала над ними, вкладывая в них всю душу и надеясь написать что-нибудь достойное быть опубликованным. Она недавно очень тщательно переписала свои сказки и уничтожила старый черновик, так что разведённый Эми костёр поглотил драгоценный труд нескольких лет. Другим это казалось незначительной потерей, но для Джо это было ужасным бедствием, и она чувствовала, что никогда не сможет с этим примириться. Бет скорбела, как по умершему котёнку, а Мэг отказалась защищать свою любимицу. Миссис Марч выглядела серьёзной и опечаленной, и Эми чувствовала, что никто не будет любить её так, как прежде, пока она не попросит прощения за свой поступок, о котором теперь сожалела больше всех.
Когда раздался звонок к чаю, появилась Джо, выглядевшая такой мрачной и неприступной, что Эми потребовалось всё её мужество, чтобы сказать кротко:
– Пожалуйста, прости меня, Джо. Мне очень, очень жаль.
– Я никогда тебя не прощу, – сурово ответила Джо и с этого момента не обращала никакого внимания на Эми.
Никто не говорил о случившейся великой беде, даже миссис Марч, ибо все по опыту знали, что, пока Джо в таком настроении, слова пропадут даром и самое мудрое – подождать, пока какая-нибудь маленькая случайность или её собственная великодушная натура не смягчат негодование Джо и не положат конец размолвке. Это был не самый веселый вечер, потому что, хотя они, как обычно, шили, а мать читала вслух Бремера, Скотта или Эджворта, чего-то не хватало, и милый домашний покой был нарушен. Острее всего они ощутили это, когда пришло время петь, потому что Бет могла только играть на пианино, Джо стояла онемевшая, как рыба, а Эми была совершенно разбита, так что Мэг и мама пели одни. Но, несмотря на все их усилия казаться весёлыми, как жаворонки, их голоса, похожие на звуки флейты, казалось, звучали не так хорошо, как обычно, и все чувствовали себя не в своей тарелке. Миссис Марч тихо шепнула, целуя Джо на ночь:
– Дорогая, не держи зла слишком долго. Простите друг друга, помогите друг другу и начните следующий день с чистого листа.
Джо хотелось прильнуть к материнской груди и выплакать всё своё горе и гнев, но слёзы были слабостью, не подобающей мужчине, и рана, нанесённая ей, была столь глубока, что она ещё не могла простить сестру до конца. Поэтому она с усилием сморгнула слёзы, покачала головой и сказала хрипло, потому что Эми подслушивала:
– Это было отвратительно с её стороны, и она не заслуживает прощения.
Сказав это, она демонстративно пошла спать, и в тот вечер не было ни веселья, ни доверительных бесед.
Эми была чрезвычайно оскорблена тем, что все её попытки помириться были отвергнуты, и начала жалеть, что так унижалась, почувствовав себя более униженной, чем когда-либо, и стала выпячивать свою высокомерную добродетель самым раздражающим образом. Джо по-прежнему напоминала грозовую тучу, и весь день всё шло наперекосяк. Утром было очень холодно, она уронила свой драгоценный пирожок в канаву, у тёти Марч случился нервный срыв, Мэг была особенно раздражительной, Бет выглядела печальной и задумчивой, а Эми продолжала делать замечания о некоторых людях, которые постоянно говорят о том, как важно быть добродетельными, но даже не пытаются следовать достойному примеру других.
– Вы все такие противные, приглашу-ка я Лори покататься на коньках. Он всегда такой добрый и радостный, и он меня точно развеселит, – сказала Джо, ни к кому не обращаясь, и вышла вон.
Эми услышала звон коньков и выглянула в окно, воскликнув с раздражением:
– Вот! Она обещала, что я смогу пойти с ней кататься в следующий раз, потому что это последний лёд в этом году. Но нет смысла просить такую злючку взять меня с собой.
– Не говори так. Ты вела себя очень гадко, и ей трудно простить потерю своей драгоценной книжечки, но я думаю, что теперь она могла бы это сделать, и мне кажется, что она так и поступит, если ты попробуешь попросить у неё прощения в нужный момент, – сказала Мэг. – Иди за ними. Не говори ничего, пока Джо не подобреет, пообщавшись с Лори, и просто поцелуй её или сделай что-нибудь хорошее, и я уверена, что она искренне захочет помириться с тобой.
– Я постараюсь, – сказала Эми, потому что этот совет её устроил, и, поспешно собравшись, побежала за друзьями, которые вот-вот готовы были скрыться за холмом.
До реки было недалеко, но оба успели надеть коньки, прежде чем Эми добралась до них. Джо заметила её приближение и повернулась к ней спиной. Лори ничего не видел, так как осторожно катался вдоль берега, пробуя лёд на прочность, потому что перед недавним похолоданием была оттепель.
– Я доеду до первой излучины и проверю, всё ли в порядке, прежде чем мы начнем гонку, – услышала Эми слова Лори, когда он умчался, похожий на русского парня в своём отороченном мехом пальто и шапке.
Джо слышала, как запыхавшаяся Эми топает ногами и дует на пальцы, пытаясь надеть коньки, но так и не обернулась, медленно покатившись зигзагами вниз по реке, испытывая горькое, невесёлое удовлетворение от того, как непросто было её сестре. Она лелеяла свой гнев до тех пор, пока он не окреп и не овладел ею, как злые мысли и чувства обычно берут верх над людьми, если их сразу не прогнать. Когда Лори свернул за поворот, он крикнул, обернувшись назад:
– Держись поближе к берегу. На середине небезопасно.
Джо услышала это, а до Эми, с трудом державшейся на ногах, не донеслось ни слова. Джо оглянулась, и затаившийся в ней дьяволёнок шепнул ей на ухо: «Не важно, услышала она или нет, пусть сама о себе позаботится».
Лори миновал излучину, Джо приближалась к нему, а далеко позади Эми пыталась выбраться на середину, где лед был ровнее. Джо вдруг застыла – ею овладело какое-то странное предчувствие, потом снова решила ехать дальше, но что-то удержало её, и она обернулась в тот самый миг, когда Эми, взмахнув руками, рухнула, затем внезапно раздался треск подтаявшего льда, всплеск воды и крик, сковавший страхом сердце Джо. Она хотела позвать Лори, но у неё пропал голос. Она попыталась броситься вперед, но ноги, казалось, не держали её, и секунду-другую она не могла двинуться с места, с ужасом глядя на маленький синий капор над чёрной водой. Что-то стремительно промчалось мимо неё, и раздался крик Лори:
– Принеси жердь. Быстрее, быстрее!
Как ей это удалось, она так никогда и не вспомнила, но следующие несколько минут она действовала как одержимая, слепо повинуясь Лори, который был совершенно спокоен и, лежа ничком, держал Эми за руку, другой протягивая ей хоккейную клюшку, пока Джо не выдернула жердь из забора и вместе они не вытащили её из воды – невредимую, но очень испуганную.
– А теперь мы должны как можно скорее отвести её домой. Набрось на неё наши вещи, а я пока сниму с себя эти проклятые коньки, – крикнул Лори, закутывая Эми в пальто и дёргая за ремни, которые никогда ещё не казались так замысловато застёгнутыми.
Они привели дрожащую, мокрую и плачущую Эми домой, и, когда улеглась суматоха, она уснула, завернувшись в несколько одеял перед жарким огнём камина. Во время этой суеты Джо почти не разговаривала, но летала вокруг, бледная и растрёпанная, полураздетая, в разорванном платье, с руками в ссадинах и ушибах из-за льда, жерди и непослушных застёжек коньков. Пока Эми спокойно спала, в доме воцарилась тишина, а миссис Марч сидела у кровати; она позвала Джо и начала перевязывать её израненные руки.
– Вы уверены, что ей ничего не угрожает? – прошептала Джо, с раскаянием глядя на золотую голову, которую она могла больше не увидеть, так как она навсегда бы исчезла под коварным льдом.
– Теперь она в полной безопасности, дорогая. Она невредима и, думаю, даже не простудится, ведь вы были так благоразумны, укрыв её своими вещами и быстро отведя домой, – бодро ответила мама.
– Это всё благодаря Лори. Я просто отвернулась от неё. Мама, если она умрёт, это будет моя вина. – И Джо, заливаясь слезами раскаяния, упала на пол рядом с кроватью, рассказывая обо всём, что случилось, горько осуждая своё жестокосердие и всхлипывая от благодарности за то, что она избавлена от ужасной кары, которая могла бы постигнуть её. – Всему виной мой скверный нрав! Я пытаюсь исправиться, думаю, что все позади, как вдруг становлюсь несносней, чем когда-либо. Ах, мама, что же мне делать? Что же мне делать? – в отчаянии воскликнула бедная Джо.
– Бодрствуй и молись [26], дорогая, никогда не оставляй попыток победить свои недостатки и никогда не думай, что это невозможно, – сказала миссис Марч, притягивая к плечу растрёпанную голову и целуя мокрую от слёз щёку так нежно, что Джо расплакалась ещё сильнее.
– Вы не знаете, вы даже не догадываетесь, как всё плохо! Кажется, я могу сделать всё что угодно, когда я в ярости. Я становлюсь такой неуправляемой, что могу причинить боль любому человеку и наслаждаться этим. Я боюсь, что когда-нибудь сделаю что-то ужасное, испорчу себе жизнь и заставлю всех меня ненавидеть. Мамочка, помоги мне, сделай что-нибудь, помоги мне!
– Обязательно, дитя моё, обязательно. Не плачь так горько, но запомни этот день и всей душой прими решение, что другого такого дня больше никогда не будет. Джо, дорогая, у всех нас есть свои искушения, некоторые из которых гораздо сильнее твоих, и часто нам не хватает и всей жизни, чтобы преодолеть себя. Ты считаешь, что у тебя самый плохой характер на свете, но у меня ведь такой же.
– У тебя, мама? Но ведь ты никогда не сердишься! – И на мгновение Джо от удивления забыла о жалости к себе.
– Вот уже сорок лет, как я борюсь с собой, и мне удалось лишь научиться держать себя в руках. Я злюсь почти каждый день своей жизни, Джо, но я научилась не показывать этого, и я всё ещё надеюсь научиться не чувствовать этого, хотя такие старания могут занять ещё сорок лет.
Рассудительные слова и кроткое выражение лица, которое она так любила, были для Джо лучшим уроком, чем самое мудрое наставление, самый резкий упрёк. Она сразу же ощутила, что ей сочувствуют и верят, и ей немедля полегчало. Осознание того, что у её матери был такой же недостаток, как и у неё, и она тоже пыталась исправить его, облегчало её страдания и укрепляло её решимость исправиться, хотя пятнадцатилетней девочке казалось, что сорок лет – это довольно долгий период, чтобы только бодрствовать и молиться.
– Мама, вы иногда поджимаете губы и выходите из комнаты, если тётя Марч ругается или когда другие люди вам докучают. Именно в эти моменты вы сердитесь? – спросила Джо, чувствуя себя ближе к матери, чем когда-либо.
– Да, я научилась сдерживать резкие слова, которые готовы сорваться с губ, и, когда я чувствую, что вот-вот сболтну лишнее, я просто ухожу на минуту и немного встряхиваю себя за то, что была такой слабой и злой, – ответила миссис Марч со вздохом и улыбкой, приглаживая и поправляя растрёпанные волосы Джо.
– Как ты научилась сдерживать этот поток слов? Вот что меня беспокоит, ведь грубости вылетают прежде, чем я могу осознать то, о чём говорю, и чем больше я говорю, тем хуже становлюсь, пока не получу удовольствие от того, что задеваю чувства людей и говорю им ужасные вещи. Скажи мне, как тебе это удается, дорогая мамочка.