Забытые: Тени на снегу

– И самая обычная отрава? – я задумчиво покивала. Глаза, значит, не показал… – Есть что-нибудь острое?

Зим сжал кулак и легко сотворил ледяной кинжал. Протянул мне, но я мотнула головой и попросила:

– Уколи. Хочу на кровь посмотреть, – эх, не будь здесь столько лишних глаз и ушей…

– Зачем? – Зим небрежно всадил кинжал в мёртвую ладонь. И во все стороны брызнули мелкие льдинки.

Крови не было. Вместо неё – лёд. Зим не поверил своим глазам и распорол руку убитого до локтя. И опять – лёд.

– Учиться тебе и учиться, – я осуждающе цокнула языком. – Глаза просто так не убегают. И, спорю, на его теле, на шее, ближе к голове, есть небольшой символ. След от чар.

Я пошевелила пальцами и нарисовала в воздухе – кольцо, вокруг него – второе, третье…

– «Воронка». Поищи.

– И откуда ты всё знаешь? – заворчал Зим, переворачивая труп.

– На то мы и знающие, – я улыбнулась.

Под отросшими грязными волосами действительно нашлась «воронка». Льдисто поблескивающая сердцевина и частично стёртый второй круг. Вот почему нам с Вёрткой его кровь показалась ледяным сквозняком…

– Должно быть четыре круга, – я устало ссутулилась, сунув руки в карманы. – Чары уходят в тело, закрывая глаза и вымораживая кровь. Иногда их наносят на мёртвое тело, но чаще на живое. Парень дал себя отравить и пометить чарами – значит, хорошо знал убийцу. К утру от «воронки» и следа бы не осталось, разве что небольшой синяк. Чары не сегодня запустили в работу, Зим. Один круг исчезает дня за два, – я отвернулась, признавая очевидное: – Их применили в ночь первого снега. А потом заморозили тело, чтобы не воняло, хоть в той же бочке. Парень-то некрупный. А ты его прихватил, как и всё, годное для статуй, обтесал и встроил в общий ряд. Мы здесь вряд ли кого-то найдём.

– Зачем кровь-то выстужать? – Зим тщательно протёр руки снегом. – На кой ляд?

– Чтобы тот, кто умеет слышать её даже мёртвую, кто умеет задавать ей вопросы и получать ответы, ничего не узнал, – я натянула на лицо капюшон.

Следующий вопрос поразил – и простодушием, и откровенной безграмотностью:

– А что, кто-то умеет?

– Искрящие умели, – я пожала плечами. – Среди людей этих ребят со старой кровью ещё называют помнящими.

– Но они же вымерли!

Я тихо хмыкнула, пряча улыбку:

– Видимо, нет. Видимо, они по-прежнему присматривают за Шамиром. Несчастный, кажется, знал много интересного. Но нам он уже ничего не расскажет. Увы.

Хотя – одна ниточка есть. Кто-то должен был покинуть город. Или – наоборот, остаться и схорониться под «местным» обличьем. Следы первого найду и я, а второго учует Вёртка.

Я развернулась и направилась к старосте. Тот давно распрощался с лекаршей и что-то тихо объяснял людям у костров. Завидя меня, все замолчали.

– В первый день зимы из города кто-нибудь уезжал?

Люди переглянулись и закачали головами: мол, нет.

– А накануне? – подошедший Зим «подхватил» моё подозрение. – Днём или вечером? Или ночью?

Люди снова переглянулись, староста опять нервно отёр усы, но ответил не он. Высокий старик огладил бороду и подтвердил:

– Уехала. Чалка одна, с Солнцедивного. Пришлая по виду. Была туточа по делам, по гостевым. С четверть осени жила, вроде как у родичей. Всё какие-то травы ночные собирать уходила на закате – вродь как для супов своих. Сами-то они с прошлой осени мертвяков воющих боятся, запираются, никого в ночь за ворота не пускают. А травки суповые, вот, важные. Нужные.

Я опустила глаза. И круг замкнулся… То-то посмертная тень Тихны дёргается и рвётся, показать что-то хочет… Наверняка это их с Гордой делишки. Надо найти спокойное место и как следует покопаться в памяти Тихны через её посмертную тень. Пока, к сожалению, у меня не было возможности сосредоточиться и изучить память даже поверхностно. Мама бы смогла… а я всё ещё расту.

– Где живут эти родичи? – спросила я резковато.

– Третья улица, восьмой дом, – нервно припомнил староста.

– Благодарю, – я повернулась к Зиму, но сказать ничего не успела.

– Плохо, Ось, – его глаза побелели и смотрели мимо меня. – Всё вокруг… плохо. Зима беспокойная. Злится, что её рано разбудили. Тревожится из-за чего-то. Нельзя нам тут застревать. К утру выезжаем… иначе даже я не вытащу. Бураном закроет. И стужей. И это будет только начало. Я слышу её голос вдали – голодным волком в степи воет. Надо выбираться из долины как можно быстрее. Там работают другие зимники, и даже если стужа развернётся, вместе мы справимся.

Тропа поглоти этих дурней, играющих с чужой силой… Забытые не только природу сезонов перекроили. Они много дряни разной оставили – спящей, потаённой… забытой. И если из-за сдвига излома она проснётся… В пути нам несдобровать.

– Так, – Зим тряхнул головой и серьёзно посмотрел на меня. – Я договорюсь с духом и помогу городу – сниму его чары, уберу наледь и добавлю защиты. А ты беги к тем родичам. Встречаемся у первых ворот. И во весь опор отсюда на ближайшем же псе.

Я кивнула и молча скользнула мимо людей в проулок.

Давно сгустилась ночь, небо и луну снова закрыли тяжёлые снежные тучи, но и город по-прежнему горел, и наледь отражала огонь. И я видела всё лучше. Мир и во тьме не терял красок – ночь казалась ранними сумерками: чёткие предметы, отличные друг от друга цвета. А к концу первой зимней четверти ночей для меня не будет до следующей осени.

Читая старые сказки, люди верили, что в искрящих горит огонь – костёр. И ошибались – в нас, как в озёрах, отражается солнце Шамира, и его лучи, искря, разогревают кровь, разгоняют окружающую тьму и наполняют силой.

Рядом с указанным домом тоже горел костёр, а подле него грелась немолодая семейная пара. И вертелась моя спутница. Когда я остановилась, Вёртка выбралась из сугроба и вернулась на своё место. И передала короткой мыслью одно: «Очаг».

– Вечера доброго, чалиры. Кто у вас гостил несколько дней назад? – начала я сходу.

– Жена брата моего младшего, – после удивлённого перегляда с женой ответил мужчина. – Зарна. Она постоянно за травками приезжала. Леса у нас богатые, да и близко.

– Одна?

Дружный кивок.

– С кем она общалась из местных? Чаще других? – у меня не шла из головы случайная мысль о пропадающем в чужих погребах торговце – любителя хмеля. Или всё же неслучайная.

– С Виденом. По торговым делам, – женщина смотрела на меня с любопытством. – А тебе зачем это, чали?

– Извини, чалира, не могу сказать, – вежливо улыбнулась я и продолжила: – Виден местный? Или приезжий?

– Как сказать… – мужчина снова переглянулся с женой. – Дом унаследовал от деда лет пять назад, но жил там редко. Всё туда-сюда сновал с торгом. Но… – и осёкся.

– Но? – подбодрила я, глядя на него в упор.

– Нынче в конце лета как вернулся – так и осел. Почти не выезжал. Запил с чего-то. Как Зарна наведалась – чуток очухался, а потом…

– Пропал? – догадалась я.

– Так он, чали, вечно… по погребам по чужим, – скривилась женщина. – То и дело вот так вот… пропадал. Мы его и не видали почти.

То есть люди не поняли, что среди них поселился знающий… А беглянки прибыли в Солнечную долину, по слухам, прошлым летом… Кто они такие, мы знали. А вот кто этот парень, ещё предстоит понять. О том, что они путешествовали втроём, мы понятия не имели. Их всегда видели вдвоём – Тихну и Горду. Где они парня подобрали, чем совратили, за что убили?..

И, кстати, он действительно мог быть Виденом и торговцем – в прошлой жизни. Община не одобряла тех, кто хоть иногда жил прошлой жизнью, но и не запрещала, если дела знающих не забрасывались. И запить он мог, как Зим, из-за того, что умер – почти, но не совсем. А тут и ушлая девица с травками «нужными» подвернулась…

Любопытно, зачем он понадобился?..

– Как он выглядел? Где жил?

Мне описали обычную, непримечательную внешность – среднего роста, бородатый, востроглазый – и указали на соседнюю улицу, на дом наискось. Вёртка неохотно покинула своё убежище и снова отправилась разведывать. А я осторожно предупредила:

– Зарна в вашем доме кое-что оставила, и мне нужно это найти. Прошу, не ходите за мной, – и ещё осторожнее: – Ваш брат вам всё расскажет. Напишите. А у меня – время.

– Конечно, чали, – хозяин махнул на проём без двери.

А сам зашушукался с женой, и краем уха я услышала сердитое: «А я тебе говорила… Эт всё травки, из-за них поди…»

Обстановка дома была очень простой. Крохотный коридорчик – сапоги снять да тулуп встряхнуть, две небольшие смежные комнаты – кухня и спальня за занавесью. Рядом с очагом – бочка с водой с одной стороны, деревянная лестница на второй этаж – с другой, напротив – стол со стульями. А в очаге за обережным кругом крупных камней мирно потрескивало волшебное пламя – неопасное для прикосновения и случайных вещей, негаснущее, дающее тем больше тепла, чем холодней на улице. Знающие зарабатывали не только необычностями.

Я убедилась, что никто не подслушивает и не подсматривает, присела перед очагом и парой шлепков погасила пламя. И тщательно ощупала грязную кладку пола. Один из камней скрипнул и легко покинул гнездо. Я на всякий случай, подозревая гадость, опутала ладонь защитой из искр и осторожно сунула руку в дыру.

Но – ничего.

Ничего не случилось. А пальцы нащупали деревянный брусок. Вынув его из тайника, я изучила каждый сучок, каждое ребро, каждый угол – и опять ничего. Обычный кусок дерева – обычный кусок доски с мою ладонь. Искры пробежались по неровной поверхности и разочарованно сиганули в очаг – разжигать новый домашний костерок. А я вернула камень на место и встала. Однако что-то в деревяшке есть, раз Тихна спрятала брусок именно здесь, а не «дома». Хотя от него не тянуло ничем, вообще. Дерево и дерево.

Я обернулась, сделала пару шагов и увидела на стене посмертную тень.

– Это? – спросила негромко, показав ей брусок. – За этим ты привела меня сюда?

Тень кивнула.

– На твоём постоялом дворе что-нибудь полезное осталось? – уточнила я. – Есть смысл туда возвращаться? – или Вёртку отправлять.

Тень качнула головой: нет, мол. А врать хозяевам они не умеют. Говорить, к сожалению, тоже. Только чувствовать, передавать обрывки ощущений и вести к нужному месту. И показывать своё прошлое, но для этого нужен небольшой ритуал, много времени и место, где меня не потревожат.

– Зачем оно нужно? – я подбросила брусок. – Для чего?

Тень надулась, заметалась, но быстро сникла. Потом выпрямилась и подняла руки, закачалась, явно изображая дерево.

– Важно не «что», а откуда? – я не сводила с неё глаз. – Что за порода? И где растёт?

Она лишь молча кивнула. Я сунула брусок в сумку. Позже разберусь. А пока… Не просто же так Тихна сделала тайник именно в очаге. Дереву или волшба нужна… или огонь. Тень снова закивала. Или – или? Или всё вместе? Я на ходу запустила в сумку пару искорок и накинула капюшон. Да, позже.

На улице, отвлекая, что-то тренькнуло. Я вышла на крыльцо и обернулась. Наледь засияла и тихо, мелодично зазвенела от напряжения, готовая лопнуть. Я кинула быстрый взгляд на дом торговца Видена и сбежала с крыльца.

Он единственный не сиял и не звенел, оставаясь прежним.

Точка раннего излома? Вероятный исток внезапной зимы? И Вёртка где-то затерялась…

– Не волнуйтесь, чалиры, так надо, – объяснила я скороговоркой, пробегая мимо семейной пары. – Дух снимает чары. Спрячьтесь за костёр. Ничего не бойтесь. И с вашим домом всё в порядке. Доброй ночи.

Рядом с домом Видена я не заметила костров – он стоял пустым и казался заброшенным, а окружавшая его каменная оградка была гораздо выше соседских. Я прислушалась к далёким голосам, осмотрелась, не приметила любопытных взглядов и перемахнула через оградку. Быстро пересекла задний двор и остановилась у скользкого крыльца. Толстый слой наледи, тёмные окна, угрожающе сосульки под крышей. Дверь плотно запечатана ледяной коркой. Дом и пустой… и нет.

В доме что-то было.

В душе заворочалось радостное предвкушение. Хорошая заварушка – то, чего мне давно не хватало. Чтобы вспомнить себя-искрящую. Почувствовать былую силу. Понять, удалось ли обуздать её за пару скучных прошлых лет. И удалось ли вырасти. И просто, спали всё солнце, размяться – без чужих глаз и ушей, без страха разоблачения.

Когда я уходила к знающим, мама просила меня быть очень осторожной. Потому что по меркам искрящих я всё ещё ребёнок – неуравновешенный, драчливый, любопытный, рисковый. Я обещала. И старалась держать слово. И постоянно напоминала себе, что именно из-за любви к риску, опасностям и опытам я и оказалась сначала на Гиблой тропе, а потом – среди знающих. Но без риска старую кровь не обуздать. А если я не научусь этому – не нащупаю тот предел, когда сила становится одинаково губительной и для врага, и для меня, – то никогда не уйду дальше чтения чужой крови и памяти. А обстоятельства нынче складываются так, что…

Я буду очень осторожной, правда-правда, честно-честно…

Но здесь и сейчас я срежу «кожуру» с тайны этого дома, разломаю мякоть на дольки и разберусь, что это за «фрукт».

Вёртка, ощутив моё присутствие, вынырнула из-за крыльца с видом замёрзшим и несчастным. Жалобно заискрив, она скользнула в штанину, забралась по моей ноге и затаилась в привычном тепле. Я прислушалась к её лепету и нахмурилась. Дом её к себе не подпустил, и взломать его защиту не получилось. Ни одной щели, наледью плотно запечатано всё, от фундамента до крыши.

Посмотрим, крепко ли.

Я скинула капюшон, закрыла глаза и задержала дыхание. Холодная людская кровь, похожая на стылый сквозняк, гуляла далеко от меня, и ещё дальше ощущался Зим. Он до сих пор торчал около острога, а люди сгрудились у своих домов, наблюдая за волшбой. И немного времени и свободы у меня есть, и внезапное сияние никого не смутит. Вон как соседские дома светятся.

Подозрительно, если Виденово жилище будет не как все.

Вдох-выдох, и меня плащом окутало солнечное мерцание. Искры затрещали на одежде, взобрались по шее, спустились к земле, обтянули ладони перчатками. Храните… Поднявшись по ступеням, я нащупала скользкий бугорок ручки и, помня об особенностях местных домов, резко дёрнула дверь на себя. Наледь затрещала, но выдержала. Я дёрнула сильнее. Наледь хрустнула, и по двери пошли трещины. То, что надо.

Искры, сбегая с моей руки, проникали в трещины и пробирались под ледяную корку, разогревая дерево и камень. Дом слабо засветился. Наледь с двери осыпалась. И я сразу же почувствовала холод. Дом дохнул такой стужей… Но, на наше с Шамиром счастье, пока лишь стужей – дыханием смертоносного холода. Ибо Стужа – это уже, не к ночи будь помянутый, один из Забытых.

Я добавила искристости, открыла дверь и мягко шагнула в ледяную тьму. На холоде кровь едва не вскипала, и от меня волнами расходился жар – прогревая камень, растапливая лёд на полу и стенах. А искры закрутились живым вихрем, озаряя помещение – совершенно пустое, без мебели и межкомнатных перегородок. Прикрыв дверь, я осторожно отступила к стене.

Оно где-то здесь…

Старый дом хранил загадочную тишину. Я прислушивалась до звона в ушах, всматривалась в темноту до боли в глазах, но нечто не подавало признаков существования. Боялось, вдруг заметила Вёртка, шевельнувшись, боялось… огня, тепла и света. И, вдохнув-выдохнув, я решилась. Впитала искры-хранители, «остыла» и затаилась у стены. И начала считать: раз, два, три…

Оно ударило на тридцатом счёте. И появилось… отовсюду. Как ветер проникает в щели, порождая мелкие сквозняки, так и дыхание Стужи десятками тонких игл выскользнуло из стен и пола, острыми сосульками упало с потолка. Я едва успела вспыхнуть, защищаясь. Искры в мгновение ока соткались в плотный кокон, и холод сразу отступил, скрывшись в камне.

И вновь тишина. Звенящая, насторожённая, подобравшаяся, как зверь перед прыжком. Дыхание ждало моей ошибки, а я напряжённо думала. Это не живое существо, нет. Это просто сгусток силы. Ледяная кровь – так её называли мои предки. Верный спутник Забытого, преданный и послушный пёс Стужи. Здесь, на привязи, он неопасен для людей – если они не сунутся в дом. Не будь поводка, давно бы сбежал. И подумалось: вот почему когда-то Зной, уничтожив часть города, не тронул остальное. Почуял, что Солнцеясный… занят.

Неужто приснопамятная троица беглых знающих как-то смогла пробудить тварь от спячки?

Но как они узнали, где она спрятана? Даже мы до сих пор не знаем всех тайников Забытых. Мы помним всю историю, мы – хранители памяти Шамира, от момента нашего создания до… Но лишь Забытые нами упущены. Кем они были прежде, кем созданы, откуда взялись, куда внезапно исчезли – ничего этого в памяти моего народа нет. Мы смутно видели, как они шли по миру, уничтожая. И знали о тех, кто находился рядом с ними – и кто оставался сторожить завоёванные земли. Мы предполагали, что в уцелевших городах до сих пор находятся капканы на старую кровь, поэтому наведывались к людям редко и в основном по большим праздникам.

Предполагали, ощущали опасность – но понятия не имели, что капканы… такие. Шамир, как же мне не хватает знаний и доступа к древней памяти искрящих…

Дыхание Стужи осторожно, но зло напомнило о себе, взвившись вихрем и едва не сбив меня с ног, а пол стал очень скользким. Я крутанулась, с трудом удержалась от падения, вывалившись в центр помещения, и так же зло ударила в ответ солнечным ветром. Искры вмиг облетели дом и закрутились вокруг меня широкими кольцами, топя лёд и испаряя воду.

Ладно…

– Ты боишься тепла и света, – я прищурилась в ледяную тьму. – Боишься нападать, потому что не чувствуешь поддержки всемогущего хозяина. Но выбора у тебя нет. Ты на привязи, а те, кто мог бы тебя освободить, мертвы. Выходи. Не то буду выковыривать по капле из каждого камня, и плевать, сколько на это уйдёт времени. Выходи.

Раздвинув искрящуюся защиту, в мой круг шагнул мёртвый парень-знающий. Я опознала его сразу – всё то же сведённое судорогой неподвижное лицо, те же закатившиеся глаза, то же грязное тряпьё. И распоротая Зимом рука. Кровь вместо льда, вспомнила я.

И – ледяная кровь… Как же я сразу-то не поняла…

– Что дальше, искра? – безжизненный голос. – Ты не знаешь, что делать с такими, как я, кроме как испуганно сиять. А я связан и не смогу дать тебе отпор. Что дальше?

Я мучительно пыталась вспомнить, но понимала, что он прав: я не знаю, что с ними делать. Кроме как защитно искрить и угрожать. И что он такое – просто сгусток силы, укравший чужую внешность, или ещё и тело – то самое, замёрзшее и найденное не без странной помощи Зима?.. У Забытых были разные помощники. Одни имели свои тела, другие вселялись в чужие, а третьи просто выглядели телом. И соответственно разнились их способности.

– Что ты такое? – я попыталась протянуть время, надеясь, что память зацепится за слово-образ и даст подсказку. – Кто тебя создал? Кто и как спрятал? И как разбудил?

На мёртвом лице появилась странная усмешка, скрюченные руки дёрнулись.

– Хозяин оставил сторожа, – глаза под прикрытыми веками страшно крутанулись. – Живого. Из своих, преданных. Род сторожей. Чтобы пробудили в нужный момент и поделились телом. Они умирали, но всегда кто-то один оставался. Держал. Этот смертный – сторож. Был. Жаль, не последний. Кто-то в его роду уцелел, раз дом не отпускает на волю. Но не это важно, искра. Важно, что хозяин возвращается.

У меня кровь застыла в жилах.

Стужа…

– Никто больше не мог рассказать им обо мне. Никто не ведал, где я. Никто не знал, как принести в жертву сторожа, чтобы пробудить меня. Никто. А я ему нужен – чтобы быстро находить таких, как ты. Я вас издали чую.

Да, никто не знал, даже мы… А вот две беглые знающие разведали. И нашли, и втёрлись в доверие (или всё же подкупили), и принесли жертву, и пробудили. И, вероятно, это дыхание Стужи, очнувшись от забытья, выплеснуло в мир силу для преждевременной зимы. Но, на наше счастье, кто-то из семьи убитого летника уцелел и удержал тварь от побега. Случайно или нарочно – не суть важно. Важно иное.

Что делать с проклятым сгустком?

Что?..

– Да ничего, – мёртво ухмыльнулось дыхание Стужи. – Ты можешь уничтожить меня, искра. Но побоишься. Знаешь, что если разгоришься, побеждённых будет двое – мы оба. Ты сгоришь вместе со мной. Заживо. В своём же огне.

Верно. Но…

Я развела руки в стороны, и из моих ладоней брызнули новые искры, уплотняя кольцо.

– Я всё же попробую, – решила хрипло.

Была не была… И, Шамир, если я ещё нужна в этой истории – если я тебе ещё пригожусь… как-нибудь дай мне знать, когда хватит.

Комната наполнилась жаром, светом и паром – лёд испарялся, не успевая таять. Дыхание Стужи стояло смирно, по-прежнему нелепо кособочась и безразлично ухмыляясь. Ему было всё равно, а меня трясло. С некоторых пор я не проверяю себя и не рискую… так. Опасаюсь. Но, судя по словам сгустка, времени на страх у нас нет. Совсем.

– Я не первый, искра, – на синюшной коже заплясали подвижные закатные тени, – и я не последний. Не первый уходящий. И не последний пришедший. Может, правильнее и тебе уйти – со мной, сейчас? Пока старая кровь ещё способна решать и выбирать? Пока ей это позволяют?

Может быть.

Но у меня даже тени желания не возникло.

Искры взметнулись к потолку, пропитали камень и рухнули вниз раскалёнными слепящими лучами. Сгусток не шевельнулся и не издал ни звука, а вот мне стало нехорошо. Жарко – до желания сорвать и одежду… и кожу, душно – до коротких и частых жадных вдохов, ярко – до боли в глазах. Но я не опускала рук, насыщая кольцо новыми искрами, и губительное солнце лилось с потолка, превращая промозглую зиму в жаркое лето, испаряя, иссушая, сжигая, испепеляя.

Время остановилось. Глаза жгло. Грудь рвало сухим кашлем. И знать бы, что со сгустком… но я не знала. У старой крови странная сила – рвётся наружу стремительной горной рекой, сметает всё на своём пути, обрушивается убийственным водопадом… А убил ли он, смёл ли, унёс ли прочь опасность, ты узнаёшь потом, когда или сила кончится… или ты.

Вёртка запищала внезапно, завозилась тревожно. Поколебавшись, я приняла это за вожделенный знак (хватит!) и опустила руки, свела ладони вместе, перекрывая поток. Протяжно вдохнула, впитывая силу, задержала дыхание, усваивая, выдохнула, успокаиваясь. И снова вдохнула. И снова. Пока не ощутила кожей, как через щели потянуло зимой. Открыла глаза и снова выдохнула – от облегчения.

Получилось…

От сгустка осталась лишь горстка седого пепла. И я – спасибо, Шамир! – по-прежнему была жива. А Вёртка, снова завозившись, сообщила: к дому кто-то идёт.

Я быстро сдула пепел и оправила одежду, накинув на голову капюшон. Шагнула к стене и прижалась к прохладному камню, стараясь остыть. Снова оглядела помещение, но не заметила ничего необычного. Кроме подозрительной себя. Сказать-то мне нечего.

– Ось? – на пороге предсказуемо возник Зим. – А ты что здесь делаешь?

– А ты? – я сделала вид, что ощупываю стену в поисках некоего тайника.

– Труп исчез, оставив ключ от дома, – мрачно поведал знающий. – А староста опознал, чью дверь ключ отпирает.

– А всё без толку, – лицемерно посетовала я. – Дом пуст. Мне на него эти… родичи указали. Что у них, что здесь – ничего интересного.

Дураком Зим не был и последние мозги пока не пропил.

– Да ну? – не поверил.

– Изучай, – разрешила я, отлипнув от стены. – Подожду.

Оставив знающего в доме, я вышла и села на крыльцо. И насладиться бы благословенным холодом… но мне было страшно, как никогда прежде.

«Я не первый, искра, – пронеслось в памяти ледяным ветром, – и я не последний».

Так сколько же вас, спрятанных? Сколько?.. И где? И только ли в городах, «чудом», как мы всерьёз полагали, уцелевших во времена Забытых? А ведь есть ещё и уничтоженные, на чьих руинах протянулись горы с пещерами, глубокие озёра или выросли одинокие хуторки и крошечные острожки…

Сколько?.. Хотя бы сгустков?

Я нервно зарылась пальцами в растрёпанные волосы. Меня одной не хватит, а мой народ покинет убежище лишь в самом крайнем случае. Мы очень не любим людей и не умеем нормально с ними общаться. И спрятались так, что никаким Забытым не найти. А если они вернутся… Имеем ли мы право рисковать собой, когда точно знаем, что (вернее, кто) нужно Забытым? И это отнюдь не люди. Которые, не владея никакой магией, уцелели тогда и имеют все шансы выжить снова. В отличие от старой крови.

Пустить всё на самотёк или вспомнить, что, кроме прочего, я – знающая? И обязана служить Шамиру, отрабатывая долг второй жизни? Не говоря уж о том, что, да, мы слишком хорошо помним прошлое и не хотим его повторения, а беду лучше задавить в зародыше?

Тьма, свет и все гиблые затмения…

– Ты чего-то недоговариваешь, – заметил с порога Зим. – Где труп?