11 звезд Таганки

«Легенды, мифы и правда о Высоцком

«Нет, всё-таки прав был Андрюша Вознесенский: какого златоустого блатаря мы потеряли!» (Случайно услышанная фраза после демонстрации фильма «Высоцкий. Спасибо, что живой»).

Кто помнит стихотворение Вознесенского, знает, что есть в нём и такие строки: «Спи, шансонье Всея Руси», «Шёл популярней, чем Пеле», «Носил гитару на плече, Как пару нимбов», «Спи, русской песни крепостной» – очень впечатляющие, доложу, поэтические тропы. Но на слуху у всех только эти: «О златоустом блатаре рыдай, Россия!/ Какое время на дворе – таков мессия». Чего, собственно, автор добивался. Из-за неосознанной (хотя, может, и осознанной!) зависти к сумасшедшим популярности и славе Высоцкого. Кто-то заметит: какая дичь, вздор, нелепость! А не спешите с выводами.

Эти же чувства разделял и Евг. Евтушенко. Из его предисловия к фантастически бездарной пьесе Э.Володраского «Мне есть что спеть…»: «Высоцкий, по-моему мнению, не был ни большим поэтом, ни гениальным певцом, ни тем более композитором. Но всё-таки вместе компоненты его жизни слагаются в крупную поэтическую фигуру».

И вот перед вами первый, едва ли не главный миф о Высоцком. Никакой он не поэт вовсе, а так – немножко пишущий, немножко играющий, немного поющий. Вдобавок ещё и пьющий, и колющийся (в смысле балующийся наркотой), и чрезвычайно вздорный человек. Именно таким Владимир Семёнович изображён в упоминаемой, откровенно маразматической пьесе. Что жирным росчерком-предисловием и подтверждает Евг. Евтушенко – в Росси даже больше, чем поэт. И рядом с ним, настоящим поэтом, Высоцкому, стало быть, и не место. Других, более мелких «отрицателей» перечислять не стану – много чести. А – правда?

Сделанное Высоцким в театре, уйдёт со временем в небытие. Фильмы с его участием проживут долго, но, в конце концов, тоже забудутся. И даже песни растворятся в туманной дымке будущего. Без всяких оговорок останутся лишь стихи Высоцкого. Как всякая настоящая поэзия они будут жить, сколько существовать будет русский язык. Почитайте. Нынешний юбилей поэта – прекрасный повод вернуться к его стихам.

К сожалению, дурная советская власть запрещала их публиковать, и Высоцкий при жизни своей так и не увидел ни строчки из собственных сочинений.

Вот вам и вторая совершенно вздорная легенда. Хотя бы потому, что восемнадцать своих стихотворений Владимир Семёнович напечатанными всё-таки видел. Только не в них дело.

Если бы Владимир Семёнович по-настоящему, с присущей ему целеустремленностью и хваткой взялся когда-нибудь за издание своих стихов – несомненно, добился бы своего. Но, во-первых, как он сам не раз утверждал: «Не люблю быть просителем, обивать пороги редакций». А, во-вторых, он не хотел ни при каких обстоятельствах идти на компромиссы с редакторами, издательствами, редакциям газет, журналов. Притом, что даже в те застойные времена находились удалые, смелые люди, которые хотя бы ради принципа могли пробить в печать то или иное стихотворение Высоцкого. Ведь маленькая, хрупкая, далеко не деловая Белла Ахмадулина сумела напечатать в альманахе «День поэзии» сочинение Владимира Семёновича. А Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, Окуджава, Самойлов и ещё многие, многие другие поэты, считавшиеся друзьями Высоцкого, – выходит, не могли помочь в публикации хотя бы по одному стихотворению каждый? Или Высоцкого постоянно преследовал злой рок? Но почему же тот рок дрогнул перед тщедушной Ахмадулиной?

Кстати, читатель, небось, подумал, что Владимир Семёнович горячо и сердечно поблагодарил поэтессу за участие в публикации его стихотворения? Как бы не так. «Когда-то давно уже, я поздравляла читателей «Литературной газеты» с Новым годом, с чудесами ему сопутствующими, в том числе, с пластинкой «Алиса в стране чудес», украшенной именем и голосом Высоцкого, вспоминает Ахмадулина. – А Высоцкий потом горько спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» Я-то знала – зачем. Добрые и доблестные люди, ещё раз подарившие нам чудную сказку, уже терпели чье-то нарекание, нуждались хоть в какой-нибудь поддержке и защите печати. И ещё один раз Высоцкий так же горько и устало спросил меня: «Зачем ты это делаешь?» – когда в альманахе «День поэзии» было напечатано одно его стихотворение, сокращённое и искажённое. Мне довелось принять на себя жгучие оскорбления за отношение к нему как к независимому литератору. Я знаю, как была уязвлена столь высокая, столь опрятная его гордость».

Да, Высоцкий был горд, порою – слишком. Но только этим объяснять его строптивую несговорчивость со всеми печатными органами и организациями (а она была, была!) – не упрощенно ли? Получается, что все остальные поэты, печатавшиеся в застойные времена, были напрочь лишены этой самой гордости? Что-то тут не стыкуется, явно не вписывается в ставшие уже дежурными утверждения: Высоцкий так хотел увидеть напечатанными свои произведения, но литературные чиновники всячески препятствовали этому.

Точно не способствовали. А скажите, к чему хорошему, здоровому, критически задорному, неординарному, нестандартному, вырывающемуся за узкие «параграфные» рамки, – к чему в те годы чиновники благоволили? Какого оригинально мыслящего и творящего художника они не затирали, не крутили в бараний рог? Почему же мы все задним числом так упорно сетуем на них за неблагосклонность именно к Высоцкому? Ведь даже гипотетически нельзя предположить нечто противоположное, а мы упорно долбим одно и то же, как заведенные, сладострастно раздирая уже давно зажитые исторические раны.

Правда же заключается в то, что всерьёз, по большому счёту публикацией своих сочинений Высоцкий сам никогда не занимался. Более того: это не лежало в русле основных его тогдашних творческих устремлений. Бард ориентировался исключительно на слушание, а не чтение. Именно поэтому выпуска своих пластинок он как раз добивался с упорством неслыханным, подключая к этому процессу порой многих своих влиятельных знакомых. И, как мы знаем, выходили они гигантскими тиражами. Здесь он шёл на любые компромиссы. Первые диски совсем не удовлетворяли его, если не сказать – огорчали. Тогдашние чиновники из фирмы «Мелодия» были ничуть не прогрессивнее своих собратьев из литературного цеха. И каждая песня, прежде чем попасть на пластинку, «обкатывалась» в стольких инстанциях, что даже у очень пробивных людей, бывало, опускались руки. Однако Высоцкий с упорством и настойчивостью искал и находил с бюрократами от песни общий язык. Даже гитаре ради этого изменял, чего не сделал ни на одном из своих многотысячных (более тысячи) концертов! А как он стремился со своими песнями (и прорывался-таки!) в кино, в театр!

«Иногда я на очень высоком уровне получаю согласие, а потом оно, вдруг, как в вату уплывает. Прямо не знаешь, кого брать за горло, кого конкретно надо душить. (Подчеркнуто – М.З.). Потом я смотрю, «Мелодия» вместе с болгарами издает пластинку, в которой есть ещё несколько вещей из этих дисков, а у нас они так и не случились. Когда спрашиваешь отвечающего за это человека о причине, он говорит: «Ну, вы знаете, там не все песни «бесспорные». Я говорю: «Так давайте спорить!»

«Высоцкий яростно боролся против партии, власти, идеологии. Он был «совестью народа», «не солгал ни одной своей строкой» и потому числился вечным изгоем тогдашнего общества. Его везде и всюду запрещали, не пускали». Так или примерно так до сих полагают многие на Западе да и в нашей стране тоже. Такие непоколебимо уверены, что система постоянно травила певца и, в конце концов, свела его со света. Большей ерундой выглядит только утверждение о том, что «ГКБ зорко следило за каждым шагом опального поэта», к чему мы ещё вернёмся!

Меж тем, главная трагедия Высоцкого-творца заключалась вовсе не в его «борьбе со своими врагами» внутренними или внешними. Таковых, по существу, у него никогда и не наблюдалось. (Как не было им сочинено ни единого текста, который был бы официально кем-то запрещен! Буквально – ни строчки!) Это мелкие творческие сошки, задиравшиеся с мелкими же сошками во властных структурах обижались, оскорблялись, озлоблялись и убегали за бугор, нещадно потом понося и поливая дерьмом и помоями оттуда всех и вся. И выдавали эту жалкую ублюдочную возню за борьбу с системой. Высоцкий никогда на мелочи не разменивался и всегда оставался прагматиком, нонконформистом до мозга костей. Вослед Сергею Михалкову он мог с полным правом утверждать: против пороков социализма не надо бороться. Их надо умело использовать в своих интересах. И он использовал их по полной форме. Смею утверждать, что как умный человек он никогда даже теоретически не рассматривал перед собой комичной цели сражаться с властью, тем более «наносить удары по системе». Он грамотно, умно и хладнокровно воевал за свою личную свободу и добился на этом поприще успехов невиданных. Даже самые правоверные, ушлые, но ортодоксальные слуги социалистической идеологи, тогдашней власти, типа Е.Евтушенко, Г.Маркова, А.Софронова и «несть им числа» выглядели перед Высоцким пацанами, желторотиками. Ибо все они жили, творили и кормились с рук власть предержащих, находясь в ошейниках и на куцых поводках. Скажем, любую поездку за границу того же Евтушенко всегда могла отменить группа коммунистов-старпёров при рядовом райкоме партии. Высоцкий же никогда и ни перед какой комиссией не отчитывался, когда желал ехать за рубеж. Бард из Таганки вообще, сколько хотел, столько и общался со своим народом. Напрямую и в живую. Степень его свободы по-своему верно воспринималась даже его недругами.

«Мне кажется, что те, кто изо всех сил раздувает «пузырь Высоцкого», сами осознают ущербность своих усилий. Поэтому в ход пошли байки о каких-то преследованиях хрипуна с гитарой, о его страданиях. А этот хрипун является махровым цветком периода застоя. Именно в те годы он имел в своем распоряжении целый театр, в любой день мог без всяких помех полететь в любой конец земного шара – подумать только, он, пожалуй, единственный из советских людей, кто отдыхал на Таити! Запойный пьяница и наркоман, он жил и хрипел свои сочинения под постоянным объективом кинокамер. Его еще в те времена, еще живого, уже готовили на недосягаемо высокий пьедестал. Шутка сказать, отснятый киноматериал исчисляется многими километрами. И когда наркотики все же сказали свое слово, у подъезда его дома моментально оказались все машины специфической скорой помои, которыми в то время располагала Москва. Так что какие уж там гонения!» («Молодая гвардия», № 8, 1989 г.).

Когда у Высоцкого действительно возникали какие-то сложности и проблемы, он писал (и не раз!) в Министерство культуры, в ЦК КПСС. И ТАМ ненавистные «гонители» всегда (!) шли ему навстречу!

«…Песни мои, в конечном счете, жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. (Выделено – М.З.). Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. (Выделено – М.З.). Странно, что об этом забочусь я один. Это не простая проблема, но верно ли решать ее, пытаясь заткнуть мне рот или придумывая для меня публичные унижения?

Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество.

…После моего обращения в ЦК КПСС и беседы с товарищем Яковлевым (да, да, тот самый Александр Николаевич, знаменитый «архитектор перестройки» в то время первый заместитель отдела ЦК КПСС – М.З.), который выразил уверенность в том, что я напишу еще много хороших и нужных песен и принесу пользу этими песнями, в «Литературной газете» появилась небольшая заметка (В.Левашов, «Критиковать значит, доказывать», 31 июля 1968 года – М.З.), осуждавшая тон статьи в «Советской России» («О чем поет Высоцкий?» – М.З.).

Итог этих обращений. В феврале 1978 года приказом № 103 Министерства культуры СССР Высоцкому выдали удостоверение артиста за № 17114 с присвоением высшей категории вокалиста-солиста эстрады, и его разовая ставка увеличивалась до 19 рублей. (Для сравнения: народный артист СССР, выступая на той же эстраде, мог получать 25 рублей – М.З.).

На фоне нынешнего разгула вседозволенности и безбрежной гласности, кто-то и в данной способности-«приспособляемости» Высоцкого усмотрит ущербность. Мы же мастера мнить себя стратегами, даже не видя боя со стороны, а только читая старые боевые сводки. А поэту, меж тем, приходилось, и жить с волками, и выть по-волчьи. И альтернатив на сей счёт для него не существовало. Мы же в своих рассуждениях о прошлом постоянно данным обстоятельством пренебрегаем.

Конечно, если сравнивать былую успешность Высоцкого с нынешними продвинутыми деятелями шоу-бизнеса, хотя бы с тем же голосистым Киркоровым, то Владимир Семёнович не мог себе позволить иметь собственный самолет, которым располагает Филипп Бедросович. Но если мы будем ставить поэта и артиста рядом с тогдашними настоящими деятелями культуры, обязательно удивимся: какая же завидная ему выпала доля! И не надо тут изобретать всевозможные глупые идеологические фигуры, если правда такова, что Высоцкому при его даже очень короткой жизни досталась невиданная слава, огромные деньги, опека многих очень влиятельных и сильных друзей, покровительство и высочайший блат в самых верхах власти, твёрдо проторенная дорога за границу. Большего в те годы нельзя было добиться никому! (Как-то неудобно вспоминать в этой связи Пушкина, которого царь так и не пустил за границу. А уж на фоне многих отечественных страдальцев ушедшего века Высоцкий, простите, просто баловень судьбы. Каковым по существу и являлся).

Вот сухой остаток всего вышесказанного. За 42 года жизни Высоцкий снялся более чем в 30 фильмах, выпустил несколько пластинок многомиллионными тиражами, 16 лет проработал в популярнейшем столичном театре, где сыграл несколько десятков интересных и различных ролей. С 1965 года выступал в самых престижных залах страны, да что там залах – он пел свои песни на многотысячных стадионах. Я уже не говорю о том, что он объездил полмира. Кто ещё в отечественной культуре за такие годы столько сделал? И разве всё это можно называть «подавлением»?

Высоцкий – всего лишь малограмотный, но задиристый и нахальный самоучка. В начале 90-х в журнале «Континент» он даже был назван «Недоучкой 60-х».

А на самом деле? Владимир Семёнович окончил Школу-студию МХАТА – высшее, пожалуй, что и самое уважаемое театральное училище в стране. В разное время здесь преподавали М.Кедров, В.Станицын, А.Тарасова, В.Топорков, И.Раевский, В.Орлов, А.Карев, Г.Герасимов, Б.Вершилов, А.Грибов, А.Степанова, П.Массальский, О.Ефремов, Е.Морес, В.Марков, С.Пилявская, Е.Евстигнеев, В.Шверубович (Качалов), профессора В.Радомысленский, А.Зись, В.Виленкин. Можно говорить и писать всё, что угодно о фундаментальной, базовой подготовке Высоцкого. Нельзя лишь отрицать того бесспорного факта, что его учил, формировал его мировоззрение цвет советской театральной культуры. Да, он был от природы наделён недюжинным талантом, необыкновенными и разносторонними способностями. Но именно в школе-студии этот природный алмаз бриллиантом сделали творцы, всем народом признанные. (На всякий случай напомню, что литературу Володе преподавал Андрей Донатович Синявский. Тот самый, который писал под псевдонимом Абрам Терц и который был в 1966 году осужден вместе Юрием Даниэлем). В обширной поэзии Высоцкого мы встречаем прямые или косвенные аллюзии, параллели и реминисценции из Библии, из многих восточных учений, из античной мифологии, из «старинных скетчей», из Пушкина, Гоголя, Булгакова, Зощенко, из целой плеяды погибших поэтов-фронтовиков, из Д.Самойлова, Е.Евтушенко, А.Вознесенского, Б.Ахмадулиной, которую очень высоко ценил и называл «своим любимым поэтом». В личной библиотеки Высоцкого, которую он совершенно точно начал собирать ещё со студенческой скамьи, мы опять-таки находим не только полные собрания Есенина и Маяковского, но и тома А.Ахматовой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, О.Мандельштама, И.Северянина. Высоко ценил Владимир Семёнович Николая Клюева. Часто употреблял крылатое клюевское «избяная Русь». Николая Лескова и Павла Мельникова-Печерского тоже не раз цитировал. А, казалось бы, куда уж самобытные и «не раскрученные» писатели, о которых многие и не слышали. Помимо Куинджи, Высоцкий высоко ставил творчество И.Босха и С.Дали. Очень глубоко и серьезно знал Владимир Семенович мировую, особенно современную драматургию и демонстрировал просто-таки завидные познания в мировом кинематографе, в чём автор этих строк имел возможность многажды убеждаться лично.

Вот записанное за Высоцким в разное время сугубо на литературную тему: «А если поэзия не песенна, то это и не поэзия вовсе». «Вообще-то должен вам, братцы, заметить, что дядюшка Джо – так Сталина величал Черчилль – писал очень даже недурственные стихи». «Слушать эпоху! Какая глупость несусветная! Слушать всегда надо человека». «У Шота Руставели витязь на самом деле – в барсовой шкуре. В крайнем случае – в леопардовой, но уж никак не в тигровой, как нам со школьной скамьи талдычат». «Поэзия не любит натуральных величин». «Если Бога нет, то все позволено» – именно такой мысли, братцы, и нет у Достоевского. Это уже потом ушлые толкователи ее вывели из всего написанного Федором Михайловичем. И я не уверен, что правильно сделали…». «Есть поэзия салютов, а есть поэзия зарниц». «Ну и что? Вон у Лермонтова «знакомый труп» лежал в долине, а стихи-то настоящие!» «Жить лучше в мире «созданном вторично». И здесь я солидарен с Гамлетом и Пастернаком». «Тут права на все сто Цветаева, сказавшая, что нельзя быть поэтом в душе, как нельзя быть боксером в душе. Умеешь драться – выходи на ринг и дерись, а не скули и не хныкай». «Поймите, ребята, времена были такие, когда великодушие во всех проявлениях считалось слабостью, а беспощадность во всех вариантах – силой. Нам поэтому многое из тех времен не понять. Мы то время меряем нынешним и возмущаемся непонятливостью своих предшественников. А непонятливы-то мы».

Уже треть столетия прошло после смерти поэта, а до сих пор оттуда, «из-за бугра» бесчисленные теоретики и «почитатели» барда из кожи вон лезут, чтобы доказать нам: Высоцкий-де, всегда стоял в оппозиции к бывшему советскому народу и социалистическому общественному строю. Его, певца индивидуализма, ничего, мол, кроме факта рождения не связывало с «коммунистическими советами»; если бы ещё немного он пожил, то непременно сбежал бы на обетованный Запад. То есть, он просто каким-то чудом не пополнил ряды диссидентов. Для таких признание поэта: «Я смеюсь, умирая со смеха./ Как поверили этому бреду?/ Не волнуйтесь, я не уехал,/ И не надейтесь – я не уеду!» ничего не значит, потому что было написано «под давлением». Ложь все это и корыстолюбивая клевета!