– Ты слышала? – задыхаясь, спросила Гюро. – Это была ворона, да?
– Ну да, ворона, – сказала мама. – Теперь весь лес уже знает, что мы тут гуляем.
– Да-а? – удивилась Гюро и огляделась вокруг.
– Ну и что в этом плохого! Может быть, под тем корнем сидит, притаившись, маленькая мышка и думает: «Хорошо, что ворона меня предупредила и я не выбегу прямо под ноги людям, которые тут ходят».
– Ворона плохая! Тюлинька говорит, что она таскает у птичек яички. Гадкая ворона, обижает маленьких птичек!
– Да, в этом действительно нет ничего хорошего. Наверное, так уж она создана и не может их не таскать. Она много чего ещё таскает, для природы она вроде мусорщика. От всех растений и животных есть какая-нибудь польза, а птички ловят комаров и мух. И знаешь, что интересно в воронах? Они иногда слетаются, как на собрание. Да-да, настоящее собрание! Это называется «вороний совет». На нём они обсуждают, куда им лететь и много чего другого, о чём мы и не догадываемся.
– Тсс! Вот она опять сказала, что мы тут.
– Нет. По-моему, она ещё кого-то увидала и рассказывает про других людей. Смотри, сейчас вроде бы уже стало посветлее. Ты видишь – вон там на макушке ёлки всё черно от ворон.
Наверное, вороны как раз проводили вороний совет, потому что они вдруг дружно поднялись и полетели все в одном направлении. Гюро показалось, что всё вокруг наполнилось шумом и хлопаньем крыльев, и она увидела в небе воронью стаю, потому что уже рассвело и её можно было хорошо разглядеть. Задрав голову, она провожала глазами летящую высоко в небе стаю. Гюро дивилась, как это вороны сумели договориться, чтобы всем вместе взлететь, и кто-то из них сказал, куда им отправиться.
– Вон, смотри – одна приотстала, – сказала Эрле. – Это тоже особенность ворон. Когда видишь стаю ворон, можно быть уверенной в том, что одна непременно запаздывает и летит позади всех.
– Может быть, она как Лилле-Бьёрн, – сказала Гюро, – с утра немножко сонная.
– Угу. И знаешь, что мне рассказала одна женщина: она жила на хуторе и держала там кур. Знаешь, чего она там боялась?
– Нет, – сказала Гюро. – Она боялась ворон. Нет, лисицы!
– Немножко не так. Она боялась, что лисица заберётся в курятник и передавит ей кур. Но эта женщина очень дружила с одной вороной. Она её часто прикармливала, и ворона стала следить и предупреждать её, как только приближалась лисица. Так что, видишь, с воронами то же, что с нами, с людьми, – есть в них и что-то хорошее, и что-то плохое.
– А разве мы не всегда бываем хорошими? – спросила Гюро.
– В нас есть и то и другое, – сказала Эрле, – а в отношении природы мы поступаем не очень хорошо. Мы считаем, что вороны плохие, потому что они таскают птичьи яйца. Ну а сами-то мы что? Мы травим воздух и так замусорили землю, что от этого болеют растения и животные. Нет, знаешь ли, не нам ругать ворон!
– Я только немножко их поругала и только один раз назвала гадкими за то, что они таскают яйца у птичек. Я же напугалась, когда она каркнула.
– Не переживай, Гюрочка, – сказала Эрле. – Ничего ужасного не случилось. Зато теперь ты узнала о них что-то, чего не знала раньше.
Они прошли ещё немного по дороге, и тут вдруг откуда ни возьмись что-то светлое как выскочит им навстречу!
– Караул, это же Индивид! – воскликнула Эрле. – Встань потвёрже и приготовься встречать!
И верно – к ним действительно радостно мчался выведенный на прогулку Индивид, он был страшно рад встретить знакомых. Потом подоспели его хозяева, которых Тюлинька называла «мамочкой» и «папочкой» Индивида.
– А вот и вы! – сказали они. – Всё-таки вышли на прогулку. Мы уж гадали, не забросите ли вы после переезда утренние пробежки. Последнее время мы с вами не встречались, потому что мы позволяли себе поваляться подольше в постели и выходили на прогулку не раньше восьми. Осенью почему-то гораздо труднее встаётся. Но сегодня мы справились с ленью. Ну как, Гюро, нравится тебе в новом доме?
– Угу, – кивнула Гюро.
– А мы как раз обсуждали один вопрос, с которым не знаем, как быть, – сказала мамочка Индивида. – Понимаете, мы переезжаем отсюда на запад, в Вестланн, но ещё не предупредили об этом Тюлиньку. А тут ещё такое дело, что завтра мы едем смотреть дом, который там продаётся. Объявление появилось в газете несколько дней тому назад, так что ехать надо скорее, но нам не хочется тащить с собой Индивида в дальнюю поездку, ведь через три дня надо уже вернуться. Вот мы и подумали, как было бы хорошо, если бы Тюлинька и Андерсен присмотрели за ним в наше отсутствие. Больше мы не будем обращаться к ним с такими просьбами, потому что мы уедем отсюда, как только всё решится с покупкой дома.
– По-моему, вы вполне можете их попросить, – сказала Эрле. – Тюлинька наверняка согласится, хотя, конечно, расстроится, когда узнает, что вы отсюда уезжаете. Если хотите, я могу передать ей вашу просьбу.
– Это было бы очень хорошо! Потому что мы с ней до вечера не увидимся. Когда она зайдёт за Индивидом в двенадцать часов, нас уже не будет дома. Так что даже лучше, если Тюлинька успеет подумать над нашей просьбой, прежде чем я спрошу её об этом вечером.
Эрле и Гюро повернули снова в лес, вышли на тропинку, ведущую к школе, и вернулись домой как раз вовремя. У Бьёрна к их приходу уже готова была овсяная каша и жареная картошка с пореем.
По секрету о грустном
В дворницком домике завтракали. Эрле и Бьёрн говорили за столом о разных вещах, которые им сегодня нужно было сделать. Лилле-Бьёрн рассказывал, сколько у него сегодня в школе всяких уроков, а Гюро почти ничего не говорила и молча ела, и ей было хорошо, оттого что все дома и у всех хорошее настроение. Но потом Эрле и Бьёрн ушли, им было пора на работу. Лилле-Бьёрн доделал задание, которое вчера забыл выполнить, и тоже ушёл, а Гюро осталась одна. В такое время дом становился другим. В нём было пусто, немного неуютно и тихо, как будто всё замерло в ожидании. Гюро подошла к окну и стала смотреть на детей, которые приходили в школу к самому первому уроку. Некоторым не нужно было спешить, они шли через школьный двор спокойным шагом. Одни шли стайками, другие поодиночке. Перед самым звонком быстро пробежали четверо школьников, а когда прозвенел звонок и все дети уже вошли в школу, рысью пробежал ещё один мальчик в расстёгнутой куртке. Развевающийся от ветра шарф хлопал его по щекам, а рюкзачок за спиной болтался, как будто мальчик не успел его как следует надеть. Он висел косо и колотил своего хозяина по спине. Мальчик опрометью промчался через двор и тоже скрылся за дверью. Гюро даже задержала дыхание, такое это было захватывающее зрелище. Примерно так бывает, когда взрослые опаздывают на трамвай и еле успевают вскочить в вагон после того, как трамвай уже тронулся. Смотреть больше было не на что, и Гюро, как обычно, пошла в подвал. На самом деле это был не совсем подвал, наполовину он возвышался над землёй. В подвале была большая комната. В ней нашлось место для верстака, который Бьёрну и Эрле подарили на свадьбу, и маленького раскладного диванчика, на котором когда-то спала Гюро. Гюро была очень довольна, что он тут стоит. Когда она оставалась одна или когда приходил Сократ, можно было на нём поиграть, а когда она упражнялась на скрипке, на диванчик можно было усадить Вальдемара и Кристину. Этим Гюро и собиралась сейчас заняться. Скрипка и нотный пюпитр теперь так и жили в подвале.
Она принялась выполнять упражнения так, как учил её Аллан: начала с того, что поводила смычком по струнам – по той, что принадлежала дедушке Андерсену, по Эрлиной и по струне Сократа. Но это ещё не всё: надо было упражнять левую руку и учиться прижимать пальцами струны, причём сразу двумя – мизинцем и указательным. Сначала мизинец совсем не слушался и никак не хотел дотягиваться до струны, но Гюро уговаривала его, чтобы он как следует тянулся, и со временем он сделался более гибким и стал гораздо послушнее, а теперь, дотянувшись до струны, учился на ней держаться. «Сначала тебе покажется скучно повторять эти упражнения, – сказал Аллан, – но они очень нужны. Зато после них ты станешь играть гораздо лучше. Наберись терпения – и сама в этом убедишься». Гюро не скучала от упражнений: во-первых, в этом был свой порядок, а главное, от них была польза, Гюро сама это замечала. Иногда ей случалось перестараться с упражнениями, и тогда мизинчик обижался. И не только мизинчик, а и все остальные пальцы. Рука деревенела и начинала болеть. Тогда Аллан объяснил ей, что давать отдых руке – это тоже очень важно. Поэтому она время от времени делала перерыв и потряхивала расслабленными руками, как ей показал Аллан. Сейчас Гюро сделала перерыв и поводила плечами. На всякий случай она ещё и поприседала, чтобы подвигать ногами. Но затем она снова взяла в руку скрипку, встала к пюпитру и взяла новую ноту.
Но не успела она провести смычком по струне, как вдруг обратила внимание на Вальдемара и Кристину.
– Это у меня ещё не совсем получается, – сказала она. – И вам лучше не слушать. Давайте-ка я отправлю вас к стиральной машине Эсмеральде и закрою дверь, чтобы вам было не так слышно.
Немного поиграв, она пошла к двери и отворила её.
– Я передумала, вы можете послушать, – сказала она. – Вы же понимаете, что мне нужно много-много упражняться, для того чтобы научиться. А пока сыграю-ка я вам лучше пьесу, но после мне придётся уйти от вас. Мне нужно поговорить кое о чём с Тюлинькой по секрету, секрет немного печальный.
Сыграв пьесу, она спрятала скрипку в футляр и не забыла ослабить струну на смычке. Затем она поднялась наверх и надела куртку-дутик. И тут пришла мама. Она заглянула домой, чтобы проведать, как там Гюро.
– Идёшь поиграть во дворе? – спросила она.
– Я к Тюлиньке. Хочу рассказать ей то, что надо было передать, – сказала Гюро.
– Ещё нет десяти. Ты же знаешь, что Тюлинька и Андерсен любят начинать утро потихоньку-полегоньку.
– Тогда я сначала схожу к Сократу.
Тут снова зазвонил школьный звонок, он звал детей на перемену, и Гюро скорей вернулась к окну.
Из школы толпой высыпали ребята. На улице стало светлее, и Гюро могла их теперь хорошо рассмотреть. Некоторых она уже знала, потому что среди школьников были дети из корпуса «Ц» и корпуса «Ю», был там и Мортен из лесного домика, он вышел на двор вместе с Лилле-Бьёрном. Было видно: Лилле-Бьёрн рад, что рядом есть Мортен. Кроме знакомых ребят было ещё много других, которых Гюро по-настоящему не знала, но уже помнила в лицо, потому что много раз видела их из окна. Некоторые ребята бегали друг за другом, некоторые боролись, но не всерьёз, а только понарошку, но были и такие, которые боролись не понарошку, а дрались по-настоящему, были и большие ребята – эти просто стояли и разговаривали.
– Если ты не собираешься выходить из дома, то сними куртку, – сказала Эрле. – А то, смотри, как бы не перегреться.
– Хорошо, мама. Пока!
– Пока, всего хорошего!
По дороге Гюро то и дело попадались навстречу школьники. Это были дети, у которых уроки начинались без пяти девять. Самый первый урок почему-то назывался не первым, а нулевым. Гюро это казалось очень странным: сначала в школе был нулевой урок и только после него первый.
У некоторых детей лица были заспанные, хотя им и не пришлось вставать к нулевому уроку. Некоторые мирно и спокойно шли поодиночке, другие – целыми стайками, занимая всю ширину тротуара, так что Гюро с трудом мимо них проходила. Кажется, никто кроме Гюро не шёл в её сторону. Поднявшись на пригорок, она посмотрела на дома впереди. Потом, дойдя до корпуса «Ц», посмотрела на окна дворницкой квартиры. Там уже висели другие занавески. В квартире жил теперь Кнут. Занавески ему сшили его мама и девушка, которую звали Грю, так сказала Тюлинька. Гюро не собиралась туда заходить, потому что Кнута сейчас всё равно нет дома. Он собирает мусор из мусоропровода или работает в котельной. Как-то странно было войти в парадное и даже не заглянуть в квартиру, где она раньше жила! Немножко непривычно и странно. Она вошла в лифт, но поднялась не на тринадцатый этаж, где жили Тюлинька и Андерсен, а только на девятый. Выйдя из лифта, она сначала пошла по коридору к той квартире, где жил Сократ. Остановившись перед нужной квартирой, она услышала, что за дверью на чём-то играют. Наверное, это Сократ упражняется на скрипке.
Гюро постояла и послушала, а Сократ об этом даже не догадывался. Жаль, что она больше не живёт в корпусе «Ц»! Раньше Сократ всегда приходил к ней и они упражнялись вместе. Он приходил задолго до Тюлиньки. А теперь не приходит.
Какие же у него получаются низкие звуки! Струна дедушки Андерсена звучала низким голосом, но всё же не настолько. «Ага, вот в чём дело!» – догадалась Гюро. Она была почти уверена, что не ошиблась. Гюро нажала звонок. Дверь отворил Сократ.
– Аврора упражняется, – сказал он шёпотом. – Сначала упражнялся я, а после меня Аврора. Нам приходится играть по очереди. Но сейчас ей пора идти в школу, и тогда буду играть я.
– Она упражняется так же, как мы, – делает длинные штрихи и всё такое? – спросила Гюро.
– Ага. А иногда она тоже дурачится и играет как попало, а иногда играет пьесы. Иногда мы играем с ней вдвоём. Хочешь послушать?
– Хочу.
Сократ убежал в комнату:
– Аврора! Гюро пришла. Давай поиграем вдвоём. Один разочек!
– Ладно. Но скоро мне пора уходить. Мне сегодня ко второму уроку, а ещё надо собрать физкультурную форму и найти книжки, я их куда-то задевала, так что упражняться всё равно уже некогда. Что будем играть? Ту пьесу, которую ты разучил?
– Да.
Лицо у него стало очень радостное. Он достал скрипку и встал рядом с Авророй. Аврора сидела на стуле и держала виолончель между колен. Виолончель упиралась в пол и была такая большущая, что доставала Авроре до макушки и заслоняла её почти целиком.
– Я пока ещё не много умею, – сказала она, – но каждый день упражняюсь, так что кое-чему уже научилась. Папа сказал, что в Тириллтопене у нас будет новый оркестр и меня туда возьмут, и вас тоже. Ну, Сократ, начали!
– Здорово! – сказала Гюро. – Вот бы и мой брат умел играть на виолончели! Но он не играет, ему это неинтересно.
– Может быть, он захочет играть на чём-то ещё, – сказала Аврора. – А может быть, он вообще ни на чём не хочет играть – не всем же это интересно. Может быть, ему интереснее мастерить или ещё чем-то другим заниматься.
– Ага, – согласилась Гюро. – Кажется, он любит ходить в туристские походы, а ещё он рисует и столярничает, ещё он читает газеты и даже книги, а ещё он пишет письма своей маме, она у него плавает на корабле. Корабль однажды попал в шторм, а она даже не заболела морской болезнью, но была очень рада, когда шторм кончился. Лилле-Бьёрн много раз читал мне вслух её письмо, я запомнила всё почти наизусть.
– Вы останетесь тут, Гюро, или пойдёте к тебе?
– Сначала мы к Тюлиньке по важному делу, а потом, может быть, пойдём ко мне.
– Тогда выйдем вместе и я запру дверь. Ты не забудешь свои бутерброды, Сократ?
– Не забуду. А ты?
– Я тоже.
– Ты возьмёшь с собой скрипку, Сократ? – спросила Гюро. – У меня ты можешь упражняться сколько захочешь, а потом мы поиграли бы вместе. Или, может быть, ты теперь играешь только с Авророй?
Гюро задала этот вопрос немножко недовольным голосом, и Сократ поспешил её успокоить:
– Нет, что ты! Я возьму с собой скрипку.
Сократ заторопился: столько дел сразу – и скрипку надо уложить в футляр, и самому надеть куртку.
Аврора вышла в другую комнату за школьными принадлежностями. Наконец все трое собрались. Аврора заперла дверь на ключ и сказала:
– Бывай, Сократ! Папа сказал, что придёт рано и приготовит обед, а мама сегодня задержится на работе, так что обедать будем втроём.
Она бегом припустила по коридору, и, хотя времени у неё было с запасом, школьный рюкзак так и запрыгал у неё за спиной, а мешок с физкультурной формой закачался как маятник. Она вскочила в лифт и уехала вниз, а Гюро и Сократ зашагали по лестнице на тринадцатый этаж.
– Мама сказала, чтобы я не огорошивала Тюлиньку и не выпаливала всё прямо с порога, – сказала Гюро. – Так что надо начать с чего-нибудь другого.
– Хорошо.
Он не знал, чем таким они могут огорошить Тюлиньку, и, подумав, спросил:
– А какое это важное дело?
– Это секрет. В нём есть немного печального и немного радостного, а Тюлинька ещё ничего не знает.
– И я тоже не знаю.
Они уже остановились перед дверью квартиры, где жили Тюлинька и Андерсен.
И Гюро прошептала Сократу в самое ухо:
– Это про то, что Индивид уезжает от нас. Это печальная часть, а радостная – это то, что сперва он ещё может пожить несколько дней у Тюлиньки, но она ещё об этом не знает, так что ты, Сократ, смотри, ничего ей не говори!
– Я не скажу, – сказал Сократ, и Гюро нажала звонок.
Индивид становится школьником
Тюлинька и Андерсен любили начинать утро потихоньку-полегоньку. Но Гюро решила, что уже достаточно подождала, а дело, о котором она хотела рассказать Тюлиньке, было очень важным. Сократ шёпотом сказал:
– Я ничего не буду говорить, честное слово.
– Когда мы начнём об этом, можешь спокойно говорить. Только так, чтобы не сразу.
Тюлинька конечно же удивилась, когда увидела в дверях Гюро и Сократа.
– Это вы? – спросила она. – Или вы соскучились и не могли дождаться? Надеюсь, Гюро, дома ничего не случилось?
– Да нет. У меня дома ничего не случилось, и у Сократа дома ничего не случилось. А где дедушка Андерсен?
– Он в ванной, бреется.
– А как он бреется – с кисточкой или электрической бритвой?
– Ну что ты! У Андерсена безопасная бритва и кисточка-помазок. Он не признаёт этих новомодных штучек.
– Здорово! – сказала Гюро. – Папа тоже так брился, а у Бьёрна электробритва, ему так больше нравится, только на это неинтересно смотреть. А можно мне поглядеть, как бреется Андерсен?
– Сейчас спрошу у него, – сказала Тюлинька. – Андерсен! Можно, Гюро поглядит, как ты бреешься?
– И я тоже! – крикнул Сократ.
– Пожалуйста, заходите, если хотите, – сказал Андерсен.
Они открыли дверь ванной, но Андерсен не стоял перед зеркалом – он сидел. Он сидел на табуретке перед раковиной, опустив ноги в таз с водой. Под рукой у него был столик, на столике лежали газета и трубка, но сейчас у него всё лицо было в белой пене, он уже намылился.
– Каждое утро он по часу сидит в ванной, – сказала Тюлинька. – Это он от радости, что у нас собственная ванная. Помнишь, Гюро, в пансионате-то ванная была общая, одна на всех, и надо было заранее договариваться и записываться в очередь, когда хочешь её занять. Ну а теперь Андерсен договаривается со мной. Он говорит: «Ничего, если я займу сейчас ванную?» – и я уже знаю, что это значит на час, я к этому подготовлена и говорю: «Хорошо».
Сейчас Андерсен почти не мог разговаривать, потому что у него всё лицо было в мыльной пене и даже рот был ею покрыт, но он отвечал кивками и даже пробовал немного улыбаться. Отложив помазок, он взял в руки станок с безопасной бритвой. Гюро и Сократ смотрели, как на лице Андерсена среди мыльной пены начали появляться дорожки – сначала появлялась дорожка, потом целиком очищалась вся щека, сначала с одной стороны, потом с другой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги