Руки оторву!

Тегирим и Таргол прыгнули одновременно за шаманом, но помешали друг другу и не смогли его поймать. Я взмыл вверх, через дыру в потолке, колдун только ногами задергал. Теперь я взял уверенный курс на русский лагерь. Кубайский чародей, кувыркаясь, продел веревку под мышками, и она перестала его душить. Наверное, он мог и вовсе от нее избавиться, но мы набрали немалую высоту. Мне было не особо уютно, но я как-то притерпелся, тем более что тугору дышать не нужно и боль в очередной раз просто обман восприятия.

Лагерь очень быстро приближался, и, чтобы вражеский служитель культа не расслаблялся, я резко спикировал вниз и шваркнул шамана башкой о телегу. Он упал безвольным кулем меха и потерял свой шлем-череп. Давление на горло сразу прекратилось. Как только я влетел в тело, сразу почувствовал свои затекшие руки-ноги, пересохшее горло. Я крикнул Гришке, чтобы воды принес, и аккуратно встал. Мой верный соратник подал мне ковш, и я сразу отправил его к Петру, передать весть о нападении кубаев. Сергию поручил, чтобы взял пару человек и вышел из лагеря забрать мой трофей – шамана.

Дворовые странно посмотрели на меня, но ничего не сказали, а бросились исполнять мои указания. Направив локти с косцами назад, я пошел к шатру главного конника. В лагере поднялась суета, обозные тащили припасы в середину круга, образованного телегами, которые они уже поставили на бок и засыпали их землей. Окапывали лагерь рвом. Кавалеристы седлали коней за импровизированным укреплением. Петр вышел из своего шатра в полном вооружении, гладкие сверкающие доспехи мерцали в свете костров. Его косцы угрожающе блестели отточенными лезвиями, на щите – изображение вздыбленного коня. Я невольно залюбовался этой машиной смерти, готовой к бою.

– Откуда про кубаев знаешь? – спросил Петр.

Я все ему рассказал, но соврал, что сделал вылазку. Про моего своевольного тугора Жеребцову знать незачем. Глава конников молча выслушал, пожурил меня за самоуправство и стал громко раздавать приказы:

– Обозным лагерь укрепить и за рвом схорониться. Полусотне Тимохи Гладкого коней отдать, в лагере остаться. Лучникам глядеть в оба, за припасы башкой отвечаете. Тве с сотней следовать за нами. Захар Кошка со своим десятком пусть за Тримайло глядит. Трегуз старшим среди большаков идет второй линией, тролли следом. Едем слева от лагеря в колоннах по десять человек, – и, уже тише, – ты, Василий, к Трегузу поспешай, Захар присмотрит. Мрассу я весточку отправил, они нашу атаку поддержат. Рыжий, которого ты видел, – Чичегул, самый опасный из Шести. Если встретишься, уклоняйся от боя, старайся прижаться к большакам, на него вдвоем, а то и втроем наседать надобно… Ну, с Богом!

Я унял дрожь в руках, от внутреннего напряжения пересохло во рту. Подъехал Тве, сунул оплетенную флягу, я машинально отхлебнул. Сладковатая жидкость приятно согрела горло перцем и пряностями – сбитень. Тве хлопнул меня по плечу со всей пролетарской дружелюбностью так, что, если бы не закрепленные намертво ноги, я мог вылететь из седла. Ассам фыркнул на бьернене тролля. Но Тве уже возвращался к своим, потрясая всеми четырьмя руками, оружием и щитом. Подъехал суровый кавалерист со шрамами на лице, представился:

– Я, Захар Кошка, приставлен ноги охранять.

– Не понял, – удивился я.

– В сече поймешь, ты, главное, вокруг поглядывай, своих не затопчи и в куче не застывай надолго, конный бой простор любит. Поехали, что ль, – тронул своего коня Захар, держась справа. Слева пристроился еще один всадник, остальные восемь плавно образовали колонну по два, следовали сзади. Такие же небольшие отряды двигались за всеми большаками. Недалеко рысил Трегуз, помахивая своим Дубасом[37]. Справа ехал незнакомый сын грома, он достал из ножен длинный прямой меч и положил его поперек седла. Команды и разговоры смолкли, и в предрассветных сумерках слышен был только топот копыт. Так мы двигались некоторое время, вглядываясь в туманную степь. Как вдруг к ставшему уже привычным мерному перестуку копыт добавился едва слышный шепот: «Слышь? Ссышь?»

Захар скомандовал:

– Щиты!!!

Среди конных рядов слово отозвалось эхом подхваченного приказа:

– Щит, щит, щит…

О мой панцирь разлетелась стрела, наконечник печально звякнул о броню Ассама и скатился на землю.

И прошипел залп лучников: «Зас-с-сышь!!!» Стрелы посыпались смертоносным дождем, застучали по плечам, по шлему, по доспехам коня.

Передние ряды во главе с Петром с гиканьем и посвистом бросились вперед. За нашими спинами показало свой край солнце, и я увидел темную лавину врагов, ринувшуюся навстречу нашим. Кубаев было гораздо больше, чем русских. Возглавляли их атаку шесть вождей в круглых черных полушлемах, с конскими хвостами на макушках, на огромных мохнатых лошадях. Их мощные руки сжимали кривые мечи и небольшие щиты в форме ромба.

Петр бросил коня в галоп и сделал резкий зигзаг, объехал поднявшего меч Тегирима и врезался в гущу вражеской конницы. Низко нагнувшись и опустив косцы, Тегирим с удивлением смотрел на кровавый пенек, который торчал вместо его левой руки. Сама конечность валялась поодаль, все еще сжимая щит.

Кубайские всадники оглушительно визжали, бросаясь на русских. Но наши передние ряды боя не приняли и стали разъезжаться влево и вправо, осыпая врага градом копий, сулиц и стрел.

Там, где мчался Петр, ковыль становился красным. Кубаи разлетались в разные стороны, целиком и частями. Руки, ноги, головы подлетали над неприятельской лавиной, словно повинуясь умелым рукам циркового жонглера. Я видел, как правый косец вонзился в пах визжащего кубая, отделив ногу и часть туловища. Я не к месту подумал, вот оно как, «серпом по яйцам».

Но тут мне стало не до наблюдений: шестеро вождей ринулись вперед. Даже Тегирим, несмотря на страшное увечье, поднял свой меч и, заливая кровью из культи своего коня, понесся прямо на Трегуза. Княжий гридень увернулся. Охранявший его десяток брызнул врассыпную. Трегуз небрежно отмахнулся назад и размозжил кубаю затылок Дубасом. Смятый шлем отлетел в сторону, а огромное тело Тегирима с грохотом рухнуло на землю.

– Не спи, Тримайло! – заорал Захар.

На меня рысью ехал Таргол, направляя острие меча прямо в лицо. Ассам резко принял в сторону, избегая удара, и тут же снова прянул в сторону жеребца Таргола, позволив мне по достоинству оценить мое снаряжение и полученные от Петра уроки. Закрепленные ноги не позволили мне упасть, а правый серп скрежетнул по броне на крупе кубайского коня. Животное не было ранено, но этот тычок изменил направление движения коня, и ответный удар Таргола лишь скользнул по моей спине. Но при этом, к моему изумлению, отсек хвост из пластин, закрепленный на стальном ошейнике, оставив глубокую зарубку на панцире. Я поневоле приник к гриве коня.

– Не разворачивайся, только вперед! – закричал Захар, возвращаясь на свое место, остальные всадники его десятка тоже восстановили строй. – Сейчас давай в намет. И наезжай на кубаев, по левому краю. Тока глубоко не суйся!

Многие бойцы кубаев полегли от сулиц, копий и стрел, поэтому вражеская лавина стала объезжать павших и разделилась на два потока, теряя скорость. Я ворвался в смешавшиеся ряды противника, низко опустив косцы. Я легко разрезал кожаные и даже стальные панцири, отсекал конечности, калечил людей и лошадей. Кубаи метали арканы, петли захлестывали шею, руки. Но Захар сотоварищи рубили веревки. Убивали и ранили всадников, которые пытались объединиться и сдернуть меня с коня. Некоторые кубаи спешивались и бросались на ноги Ассама. Я не мог дотянуться так низко, и снова меня выручала десятка Захара Кошки.

Вскоре мы вырвались из вражеского строя на простор. Кубаи покатились дальше, прямо на троллей, но тут зазвучал хриплый вопль боевого рога. Трубил Бырьэке. Степняки развернулись и вскачь понеслись в открытую степь.

Захар заорал:

– Правь на троллей, затопчут!

Мы старались быстро убраться из-под копыт вражеской конницы, при необходимости вступая в короткие победоносные стычки. Мои соратники умело завязывали схватки, быстро подводя своих противников под мой меч или серп. Мы снова вырвались на открытое место, оставив за собой кровавый след из мертвых и раненых. И тут на меня наехал с визгом Чичегул. Его мощный мохнатый жеребец хотел толкнуть грудью Ассама, но мой конь развернулся и не допустил столкновения. Чичегул оказался сзади и ударил мечом по моему железному воротнику, а когда обогнал меня, то и спереди. Два стальных полукольца со звоном отлетели в траву. Чичегул развернул коня и снова атаковал: его меч, словно размытый мазок, грозил то слева, то справа, оставляя глубокие зарубки на моих щите и броне. Я опомнился и стал активно использовать косцы, резко выбросил вперед руку со щитом и попал рыжему кубаю по колену кованым краем. Чичегул закусил губу, но продолжил быстрые выпады, стараясь прорубить мою порядком потрепанную броню. Двужильный степняк бил так сильно, что у меня перехватывало дыхание. Но и ему пришлось сделать паузу, перевести дух. Воспользовавшись передышкой, я вернул ему все сторицей: щит, серпы и сабля превратились в сверкающую карусель. На боках и руках Чичегула появились кровавые пятна, правая щека распухла от удара щитом.

Но кубай не сдавался. Неожиданно он отшвырнул свой щит и схватил меч двумя руками, рубанул сверху. Ассам чудом увернулся, меч Чичегула чуть не развалил ему голову надвое. Но, как говорят бильярдисты, хороший удар зря не пропадает. Кривое лезвие отсекло мой левый серп и часть щита. От удара я и Ассам завертелись на месте. Я тут же отставил уцелевший правый серп как можно дальше, и мы превратились в смертельный вертолет. Кубай не стал приближаться, но медленно двигался по кругу, удерживая меч в вертикальном положении, положив его тупой стороной на лоб. Чичегул приближался по спирали. Он старался подъехать по ходу моего движения и напасть сзади.

Я позволил ему оказаться за спиной и резко рубанул саблей назад, целясь в меч. Мой замысел удался! Тыльная сторона клинка неглубоко вошла в плоть противника, навсегда разделяя его лоб на две части. Но Чичегул, стряхивая кровь с глаз, поднялся на деревянных ступеньках своего седла и размахнулся во всю свою мощь.

В этот момент Захар Кошка с налета проткнул пикой голень кубая, пригвоздив его к броне коня. Древко сломалось, причиняя Чичегулу немалые страдания, разбрызгивая вокруг кровь и мелкие частички кожи и мышц. Смертоносный удар его кривого меча застыл на полпути. Рыжий гигант посмотрел на нас черными глазами, полными боли и ярости. Но пришпорил коня и быстро скрылся за горизонтом, расталкивая убегающих кубаев. За ними мчались мрассу, наставив в спины врагов длинные копья.

Ко мне подъехал Петр, залепленный бурой жижей, больше не похожий на стальную статую, а скорее на человека с содранной кожей. Прямо на груди торчало чье-то ухо с куском скальпа. Заметив мой взгляд, Петр смахнул неприятный фрагмент небрежным жестом, как обитатель высоких кабинетов сбрасывает пушинку с пиджака Каналли или Валентино.

– Поехали в лагерь, Василий. Гнать кубаев по их же земле – занятие глупое и опасное, – сказал командир конников, отдавая жестами приказ отступать, – скоро мрассу это почувствуют на своей шкуре.

– Надо предупредить Азамата… – начал было я.

Но Петр резко прервал меня:

– Бесполезно! Ему гонец от меня про это был, но мрассу ждали вторую колонну с другой стороны лагеря, а кубаи оттуда так и не пришли. Битву Аман сотоварищи, выходит, простояли в стороне и теперь хотят показать свою полезность. За сечей они остались, только кубаи откуда-то знали, что ты все разведал, и не стали силы дробить. А ты неплохо справился: Захар с парнями хорошо отзываются. Но приказ ты нарушил, с Чичегулом в одиночку схватился. Кабы не Кошка, могли бы тебя недосчитаться. Не своевольничай больше, а то до Жории не доедешь. Теперь по-быстрому в лагерь, отдыхаем, завтра – в путь-дорогу!

– А мрассу? – поинтересовался я.

– Долбаный тавазский глаз, не зря тебя Сивуха мрассолюбцем называет, сдались тебе эти вонючки степные. Что голова у них, что жопа: погнали коней в степь. Кубаи щас по оврагам попрячутся, а союзнички наши коней подзагонят и шагом обратно. От тут и узнают, зачем кубаю загогулина, – доходчиво объяснил Петр, – доспехи у тебя негодящие, надо бы небесным железом разжиться… Но чтобы такое добыть, на Север ехать надо… А ну, тихо, всем стоять!

Со стороны лагеря слышался звон оружия и крики, но происходящее было скрыто от глаз невысоким холмом. Я тронул пятками Ассама, но Петр подхватил моего коня под уздцы и негромко, но веско сказал:

– Ни с места, Васька, помнишь, что я тебе про своеволие говорил. Всем в строй, как давеча, и по местам стоять, обходить холм, как прикажу, посолонь[38]. Захар, Стефан – на разведку, осмотреться и обратно. Чирикан – в дозор!

Трое всадников спешились, достали из переметных сумок длинные кожаные чулки и надели их на ноги лошадей. Уже почти беззвучно они поскакали к холму. Захар и Стефан обогнули холм слева и справа. А Чирикан поднялся на вершину, постоял там с минуту и развернул коня обратно, галопом подлетел к Петру и доложил, довольно скалясь:

– Сугаки там, сотни четыре. Было больше, но наши их вокруг лагеря сложили немало. Холм энтот с той стороны пологий, прямо у подножия – лучники, навесом бьют, ошую[39], стадо наше пастухи сугакские гуртуют, а конники их толпятся возле вала, со всех сторон лагеря, того гляди перелезут.

Петр тоже заулыбался:

– Славная добыча! Да в начале похода! То добрый знак! Строй по-другому сложим. Трегуз с большаками прямо через холм на лукарей наедут. Тве! Своих надвое раздели, с двух сторон холма пойдешь. Остальные – со мной, стадо отобьем. И смотрите, чтобы пастуха хоть одного, но живого, поймали. Как со скотом управлюсь – сразу к вам возвращусь. Большакам, слышь, Трегуз, на вершине дождаться, как тролли холм обогнут, и тогда разом в атаку! Рубить теридаксов[40] так, чтобы сок до Славена добрызнул.

Когда я поднялся на холм, моему взгляду открылось поле брани. Сугаки в меховых безрукавках и мохнатых малахаях кружили вокруг небольшого вала из телег и земли, осыпая защитников лагеря стрелами, простыми и зажигательными. Наши схоронились за невысоким укреплением и закрылись большими красными щитами и невесть откуда взявшимся плетеным навесом из ивняка.

Вокруг лагеря валялось на земле немало убитых и раненых сугаков. Кое-где куча тел сравнялась по высоте с краем вала. Пропела визгливая дудка, и степняки соскочили с лошадей и бросились по телам соплеменников, размахивая копьями и кривыми саблями. Из-за красных щитов, с вершины вала, полетели стрелы и сулицы, разя врагов, сметая их с вала.

Как только поредевшие шеренги все-таки влезли наверх, в дело пошли тонкие и длинные пики, зловеще засверкали в зыбком свете костров и пожаров смертоносные наконечники. Защитники лагеря били наискосок. Прямо в правый, неприкрытый щитом бок атакующих степняков. Передний ряд сугаков рухнул, как подкошенный. Тела убитых и раненых покатились вниз, сшибая замешкавшихся кочевников, пытающихся влезть на вал.

– Тримайло! – Зычный голос Трегуза заставил меня вздрогнуть. – Заснул, что ли! Давай за мной!

Я осмотрелся: тролли на своих шестилапых бьернене двумя неторопливыми лавами появились из-за холма. Петр со своими всадниками уже скрылся из виду, а первые большаки уже достигли лучников, которые все еще стояли к ним спиной, увлеченные стрельбой. Некоторые сугакские стрелки, лежа на земле, натягивали ногами большие луки и стреляли навесом, по лагерю, их метательные снаряды были размером с небольшое копье.

Большаки протоптали копытами коней кровавые дорожки. Трегуз страшным ударом Дубаса подкинул сугака-лучника с земли до уровня своих глаз и, как заправский бейсболист, отправил бедолагу прямо в командира стрелков, степняка на мохнатой лошаденке. Люди и конь рухнули бездыханными.

Я до лежащих на земле стрелков не дотягивался ни серпом, ни саблей: глубоко наклониться не давали закрепленные ноги и стальная юбка, поэтому пришлось просто пустить Ассама прямо. Конь хрустел костями врагов, иногда притопывая на месте.

Тролли почти сомкнули кольцо вокруг сугаков, но тут замысловато просвистела все та же визгливая дудка, и степняки рванули в оставшуюся пустоту между смыкающимися бурыми рядами бьернене.

Но сегодня был явно неудачный день для конников Дикого Поля. Строй замкнул подоспевший Петр со своими несгибаемыми стальными всадниками. Удар бронированной конницы был такой силы, что передние ряды сугаков подлетели в воздух, как брызги. А наши вонзились в боевые порядки противника, как раскаленный нож в масло.

Тролли набросились на сугаков, как волки на стадо овец, вышибая булавами степняков из седел, сдергивали их лишней парой рук и душили на весу. Их бьернене не отставали от хозяев, приподняв передние лапы, они напоминали обозленных тарантулов, хватали всадников и отрывали им головы, пробовали хлещущую кровь на вкус.

Очень скоро все было кончено. Невесть откуда взявшиеся тучи ворон нетерпеливо орали свое «как?», летая прямо над головами так низко, что иногда задевали крыльями шлемы.

Но пиршество крылатым вестникам смерти пришлось отложить.

Наши, к моему удивлению, деловито стаскивали трупы сугаков в одну кучу под присмотром десятников, которые вели учет количеству трупов.

Я спросил Петра:

– Зачем это?

– Э, да ты не знаешь! Сугаки – шакалы травы, они шастают скрытно по степи и грабят караваны и путников, тянут все, что плохо лежит. А все добро и рабов они меняют на золото. А друг другу не доверяют, вот и придумали: носить под одеждой кольчугу из монет, у одного она покороче, у другого подлиннее, это как удача улыбнется, но у каждого есть!

Когда сугаков стащили в неаппетитную кучу из меха и плоти, десятники намылили руки, надели длинные кожаные перчатки, посыпали их пеплом из костра и начали раздевать трупы и срывать с них монеты, которые бросали в бочонки с мыльной водой. Зрелище было не из приятных. Так что я по-быстрому удалился.

Палатки в лагере пестрели черными пятнами от зажженных стрел, повсюду сновали обозные и дружинники, приводили общими усилиями в порядок телеги, грузили на них кладь.

Наблюдая за муравейником лагеря, мне вспомнились мемуары Цезаря о галльских войнах. Каждый легионер обязан был тащить деревянный кол, который использовали для укрепления лагеря. Это гораздо удобнее, чем калечить телеги, а потом их восстанавливать. Я немедленно отправился к Петру, чтобы поделиться соображениями на этот счет, но когда его нашел, сразу понял, что с инновациями в области фортификации придется повременить. Петр восседал на деревянном кресле, положив ногу на бочонок, а перед ним стояли на коленях двое сильно избитых степняков.

– Кто ночью угнал чужой скот, повинен смерти, – рычал Жеребцов, посверкивая глазами, – так у русов, и так у всех народов степи; кто посягнул на жизнь, будет казнен. Ваши вонючие кишки в моей руке, чем можете продлить свои дни? Говорите или умрете!!!

Примечания