Хотелось бы отметить еще один важный момент в вышеприведенном отрывке – ощущение единства всей русской земли. XIII в. – время раздробленности, междоусобиц, распадения Древней Руси на отдельные княжества. А автор «Слова» как будто специально указывает границы «красно украшенной земли Русской», подчеркивает ее масштаб и мощь: «Отсюда до венгров, и до поляков, и до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев и до немцев, от немцев до корелы, от корелы до Устюга, где живут тоймичи поганые, и за Дышащим морем, от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы – то все покорил Бог народу христианскому поганые страны: великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю Киевскому, и деду его Владимиру Мономаху, которым половцы детей своих пугали в колыбели. А литва из болота на свет не показывалась. А венгры каменные города укрепляли железными воротами, чтобы на них великий Владимир не ходил войной. А немцы радовались, что они далеко за синим морем. Буртасы, черемисы, веда и мордва бортничали на князя великого Владимира. И сам господин Мануил Цареградский, страх имея, затем и великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьграда его не взял»53.
Размах русского государства не остался незамечен иностранцами. Среди наиболее устойчивых представлений о далекой стране встречаем постоянный набор из холода, варварства, тирании и бескрайних размеров, не имеющих четких границ. Итальянец Павел Йовий (1525): «Страна их весьма обширна, простирается от жертвенников Александра Великого, что находятся у истоков Танаиса, до самого края земель у Полуночного океана почти на самом севере»54 (т. е. Северного Ледовитого). Англичанин Джильс Флетчер (1591): «Вся страна занимает большое пространство в длину и ширину… Если бы все владения русского царя были обитаемы и заселены так, как заселены некоторые места, то едва ли бы мог он удержать их под своей властью, или же пересилил бы всех соседственных государей»55. Француз Астольф де Кюстин (1839): «В России – сплошь далекие расстояния: на этих голых равнинах, простирающихся покуда хватает глаз, нет ничего, кроме расстояний… Эти необъятные просторы – пустыни, лишенные живописных красот; почтовый тракт разрушает поэзию степей; остаются только бескрайние дали да унылая бесплодная земля»56.
Наконец, век XX, англичанин Колин Теброн (1983) едет на своем автомобиле в Москву. По дороге он останавливается и ложится на траву на обочине: «Я ощущал ошеломляющее чувство одиночества и опустошения, которым наполнены эти равнины. Я думаю, это меньше связано с их реальной бедностью – песчаные почвы, плохая дренажная система – сколько с неизъяснимой громадой, частью которой они являются. В отсутствии городов или холмов небо становится страшной пассивной силой. Стань, где хочешь, и три четверти всего пространства поглощаются им, что добавляет безжалостной беспредельности здешней земле»57.
Все возраставший век от века размер страны и удаленность ее различных частей друг от друга не уничтожали ощущение государственного единства России. Русский писатель И. А. Гончаров путешествовал по Сибири в середине XIX в. К этому моменту Российская империя уже широко раскинулась от моря до моря. Но ощущения отчужденности, недоступности разных сторон все равно не было. Гончаров сетовал: «“Свет мал, а Россия велика”, – говорит один из моих спутников, пришедший также кругом света в Сибирь. Правда. Между тем приезжайте из России в Берлин, вас сейчас произведут в путешественники: а здесь изъездите пространство втрое больше Европы, и вы все-таки будете только проезжий. В России нет путешественников, всё проезжие…»58 Представляется, однако, что дело не в неуважении к российским просторам, а в том, что понятие «путешествие» в данном случае определяется не географическим фактором, а культурным. Можно отъехать не так уж далеко от Москвы, пересечь границу и оказаться в другом мире, среди других народов, живущих по законам своей культуры. А в России можно проехать тысячи километров и все равно остаться в рамках своего, привычного мира.
При всем географическом и природном многообразии в России существовало и существует исключительное культурное единство. Вы можете взять билет на самолет в Петербурге и пролететь 9 часов. Или сесть в Москве на поезд и проехать 7 дней по знаменитому Транссибу – Транссибирской магистрали. Или отважиться на многодневное автомобильное путешествие по российскому бездорожью. И везде вас будет встречать мир, удивительно похожий на тот, который вы уже видели, – русский мир. Меняться будет фон: горы, море, гигантские кедры, тонкие березки, но жизнь людей будет удивительно единообразна: те же дома, тот же уровень жизни, те же особенности быта и традиции, а главное – сами люди.
Попробуйте, сравните небольшой городок где-нибудь под Москвой и в далекой Сибири, разделенные тысячами километров. Отличить их будет невозможно: магазин на центральной площади продает совершенно одинаковый набор товаров, в церкви напротив идет схожая служба, пожилые женщины на лавочке грызут семечки и с одинаковым выражением лиц разглядывают прохожих.
В самых разных уголках России люди садятся за праздничный стол и едят одни и те же блюда, пьют одинаковые напитки. Расслабившись, поют общие песни. Во всей России празднуют одни и те же праздники, причем соблюдая единые традиции. Все читают те же книги, получают в школах одинаковые знания. Но это все только внешние признаки. Сходство же наблюдается и во внутреннем мире, манере поведения, мировосприятии, взглядах, характере. Все это было бы неудивительно в рамках одной страны, если бы не огромные и разнообразные масштабы России.
Культурное многообразие России создают некоторые так называемые малые народы («малые» в плане численности, конечно), сохранившие свои этнические особенности: чукчи, эвенки, хакасы и другие. Но и их быт подвергся общерусскому влиянию, а традиции сохранились, прежде всего в вопросах веры и в виде красивых обрядов.
Россия страна многонациональная: согласно переписи 2002 г., в России проживает более 100 различных народов. Из них 4/5 составляют русские59. Более того, эта ситуация не нова, так было в самые разные исторические периоды. Еще летописец писал об объединении различных племен под эгидой общего правителя в едином государстве Русь. С тех пор число разных этнических общностей, входящих в состав России, только увеличивалось и разнообразилось.
Этническая принадлежность – вещь сложная вообще, а для России в особенности. Известный историк и мыслитель Л. Н. Гумилев отмечал при самоопределении важность времени, места и собеседника: карел из Калининской области в своей деревне карел, а в Ленинграде – русский. Татарин в Западной Европе – русский (ср. в Америке всех эмигрантов из бывшего СССР называют русскими), а в Новой Гвинее вообще будет просто европейцем60.
Единая связующая основа существует при сохранении культурной самобытности разных народов, проживающих в едином российском государстве. Великий французский писатель А. Дюма путешествовал по России в 1858 г. Во время пребывания в Астрахани он в первую очередь интересовался различными нерусскими народами, которые во множестве населяли этот южный город. Своеобразие их быта, образ жизни, традиции произвели на него большое впечатление. Увиденное он подытожил замечательной фразой: «Итак, фон русский, узор – армянский, персидский, татарский и калмыцкий»61.
Конечно, единство не означает единообразия. Оно отнюдь не исключает особенностей развития разных составляющих страны (на сегодняшний день Россия разделена на 89 регионов). У каждого региона свои природные и климатические условия, свой набор полезных ископаемых, свои соседи, с которыми надо поддерживать отношения, свои приоритеты. Нет здесь и политической идиллии – многие части не отказались бы от независимости, если бы такая возможность представилась.
Даже внутри русского этноса сложились своеобразные субэтносы. Сибиряки считают себя особым народом, чье своеобразие сформировалось под влиянием суровых климатических условий и борьбы за выживание. Также и поморы, чей образ жизни, в отличие от других жителей России, во многом определяет тесная связь с морем. Историко-политические условия отразились на своеобразии культуры и быта казачества.
Однако все это не меняет основы – на уровне культурном и бытовом, на уровне людей, их взглядов, отношения к жизни и миру, на уровне традиций и обрядов, это единство все равно существует. Речь идет именно о единстве в многообразии. К тому же процесс культурного взаимодействия и взаимообогащения не прекращается. Сибирские пельмени, которыми так гордились всегда сибиряки, давно стали достоянием всей России. Казачьи песни популярны в самых разных уголках страны. Поморские изделия из кости повсеместно украшают дома россиян.
Факторы, повлиявшие на сложившееся в России государственное единство при сохранении культурного многообразия, многочисленны и разнообразны. Это географическое единообразие, условия и особенности заселения территорий, и направленная политика государства в разные исторические периоды, особенности русского характера и культуры.
Географический фактор играет важную роль в формировании культурно-бытовых особенностей развития народов, влияет на складывание национального характера. Несмотря на внешнее разнообразие, которое должно вытекать из положения России в разных климатических и географических зонах, природа страны достаточно единообразна. Лес да поле, равнина, изредка перебиваемая холмами, – все это сопровождает русского человека, куда бы он ни поехал в своей стране. Те же березки, те же сероватые поля, реки, дающие жизнь деревням, поселкам и городам, пыльные дороги. Как пелось в популярной в советское время детской песне: «То березка, то рябина, / Куст ракиты над рекой… / Край родной, навек любимый, / Где найдешь еще такой!» Этот однообразный пейзаж действительно не наводит уныния на русского человека, он любим им и связан в душе с представлением о Родине.
Небольшая по размерам, относительно территории России, Европа сумела вместить удивительное природно-географическое разнообразие. Здесь и высокие Альпы, и пышная средиземноморская растительность, и озерные края Швейцарии и Финляндии, и засушливые, почти пустынные земли Центральной Испании. Видимо, не случайно, на этой небольшой территории сложилось более 40 государств, жители которых имеют свою культуру и характер.
Два классика русской исторической науки, В. О. Ключевский и С. М. Соловьев писали о географическом единообразии России и его влиянии на русский характер. Приведем их мнения.
В. О. Ключевский: «Однообразие – отличительная черта ее поверхности; одна форма господствует почти на всем ее протяжении: эта форма – равнина, волнообразная плоскость пространством около 90 тысяч квадратных миль (более 400 миллионов десятин), т. е. площадь, равняющаяся более чем девяти Франциям, и очень невысоко (вообще, саженей на 79–80) приподнятая над уровнем моря…
Теперь путник с Восточно-Европейской равнины, впервые проезжая по Западной Европе, поражается разнообразием видов, резкостью очертаний, к чему он не привык дома. Из Ломбардии, так напоминающей ему родину своим рельефом, он через несколько часов попадает в Швейцарию, где уже другая поверхность, совсем ему непривычная. Все, что он видит вокруг себя на Западе, настойчиво навязывает ему впечатление границы, предела, точной определенности, строгой отчетливости и ежеминутного, повсеместного присутствия человека с внушительными признаками его упорного и продолжительного труда. Внимание путника непрерывно занято, крайне возбуждено. Он припоминает однообразие родного тульского или орловского вида ранней весной: он видит ровные пустынные поля, которые как будто горбятся на горизонте, подобно морю, с редкими перелесками и черной дорогой по окраине – и эта картина провожает его с севера на юг из губернии в губернию, точно одно и то же место движется вместе с ним сотни верст. Все отличается мягкостью, неуловимостью очертаний, нечувствительностью переходов, скромностью, даже робостью тонов и красок, все оставляет неопределенное, спокойно-неясное впечатление. Жилья не видно на обширных пространствах, никакого звука не слышно кругом – и наблюдателем овладевает жуткое чувство невозмутимого покоя, беспробудного сна и пустынности, одиночества, располагающее к беспредметному унылому раздумью без ясной, отчетливой мысли»62.
С. М. Соловьев: «Однообразие природных форм исключает областные привязанности, ведет народонаселение к однообразным занятиям; однообразность занятий производит однообразие в обычаях, нравах, верованиях; одинаковость нравов, обычаев и верований исключает враждебные столкновения; одинакие потребности указывают одинакие средства к их удовлетворению; и равнина, как бы ни была обширна, как бы ни было вначале разноплеменно ее население, рано или поздно станет областью одного государства: отсюда понятна обширность Русской государственной области, однообразие частей и крепкая связь между ними…
Наконец, природа страны имеет важное значение в истории по тому влиянию, какое оказывает она на характер народный. Природа роскошная, с лихвою вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную. Пробужденный раз вспышкою страсти, он может оказать чудеса, особенно в подвигах силы физической, но такое напряжение сил не бывает продолжительно. Природа, более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит последнего всегда в возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна; постоянно работает он умом, неуклонно стремится к своей цели; понятно, что народонаселение с таким характером в высшей степени способно положить среди себя крепкие основы государственного быта, подчинить своему влиянию племена с характером противоположным. С другой стороны, роскошная, щедрая природа, богатая растительность, приятный климат развивают в народе чувство красоты, стремление к искусствам, поэзии, к общественным увеселениям, что могущественно действует на отношения двух полов: в народе, в котором развито чувство красоты, господствует стремление к искусству, общественным увеселениям, – в таком народе женщина не может быть исключена из сообщества мужчин. Но среди природы относительно небогатой, однообразной и потому невеселой, в климате, относительно суровом, среди народа, постоянно деятельного, занятого, практического, чувство изящного не может развиваться с успехом; при таких обстоятельствах характер народа является более суровым, склонным более к полезному, чем к приятному; стремление к искусству, к украшению жизни слабее, общественные удовольствия материальнее, а все это вместе, без других посторонних влияний, действует на исключение женщины из общества мужчин, что, разумеется, в свою очередь приводит еще к большей суровости нравов»63.
Даже Сибирь, расположенная за Уральским хребтом, в Азии, внешне не так сильно отличается от остальной России, как это принято считать. Начать с того, что разделение на Европу и Азию условно. Евразия единственный из шести мировых материков (или континентов), который делится на две части света: Европу и Азию. Подобного рода деления всегда были крайне относительны и менялись в разные исторические эпохи. Континент един и делится на две части достаточно невнятно.
Известный русский социолог и историк Н. Я. Данилевский в своем знаменитом труде «Россия и Европа» обратил внимание на эту условность границ между двумя частями света еще в XIX в. Об уральских горах он писал: «Хребет этот по вышине своей – один из ничтожнейших, по переходимости – один из удобнейших; в средней его части, около Екатеринбурга, переваливают через него, как через знаменитую Алаунскую плоскую возвышенность и Валдайские горы, спрашивая у ямщика: да где же, братец, горы? Если Урал отделяет две части света, то что же отделять после того Альпам, Кавказу или Гималаю? Ежели Урал обращает Европу в часть света, то почему же не считать за часть света Индию? Ведь и она с двух сторон окружена морем, а с третьей горами – не Уралу чета; да и всяких физических отличий (от сопредельной части Азии) в Индии гораздо больше, чем в Европе. Но хребет Уральский, по крайней мере, – нечто; далее же честь служить границей двух миров падает на реку Урал, которая уже совершенное ничто. Узенькая речка, при устье в четверть Невы шириной, с совершенно одинаковыми по ту и по другую сторону берегами. Особенно известно за ней только то, что она очень рыбна, но трудно понять, что общего в рыбности с честью разграничивать две части света»64.
Даже перевалив через эту условную границу и оказавшись в Азии, в Сибири, путешественник по-прежнему оказывался в знакомом ему мире. А. П. Чехов, описывая свое путешествие по Сибири (он ехал на остров Сахалин), обращал на это внимание своих читателей: «Если пейзаж в дороге для вас не последнее дело, то, едучи из России в Сибирь, вы проскучаете от Урала вплоть до самого Енисея. Холодная равнина, кривые березки, лужицы, кое-где озера, снег в мае да пустынные, унылые берега притоков Оби – вот и всё, что удается памяти сохранить от первых двух тысяч верст. Природа же, которую боготворят инородцы, уважают наши беглые и которая со временем будет служить неисчерпаемым золотым прииском для сибирских поэтов, природа оригинальная, величавая и прекрасная начинается только с Енисея». Но и здесь она оказывается знакомой и различие тоже в основном психологическое, ты знаешь, что кругом бескрайняя тайга и это рознит ее с привычным среднерусским лесом. «Скоро после Енисея начинается знаменитая тайга, – продолжает Чехов. – О ней много говорили и писали, а потому от нее ждешь не того, что она может дать. Вначале как будто немного разочаровываешься. По обе стороны дороги непрерывно тянутся обыкновенные леса из сосны, лиственницы, ели и березы. Нет ни деревьев в пять охватов, ни верхушек, при взгляде на которые кружится голова; деревья нисколько не крупнее тех, которые растут в московских Сокольниках. Сила и очарование тайги не в деревьях-гигантах и не в гробовой тишине, а в том, что разве одни только перелетные птицы знают, где она кончается. В первые сутки не обращаешь на нее внимания; во вторые и в третьи удивляешься, а в четвертые и пятые переживаешь такое настроение, как будто никогда не выберешься из этого зеленого чудовища. Взберешься на высокий холм, покрытый лесом, глянешь вперед на восток, по направлению дороги, и видишь внизу лес, дальше холм, кудрявый от леса, за ним другой холм, такой же кудрявый, за ним третий, и так без конца; через сутки опять взглянешь с холма вперед – и опять та же картина…»65
Другой великий русский писатель И. А. Гончаров описание Якутска прерывал мысленным возражением: «Да это и в Петербурге все есть, – скажет читатель, – и широкая река, снегу – вдоволь, сосен – сколько хочешь, церквей тоже у нас здесь не мало. А если заглянуть на Петербургскую или Выборгскую стороны, то, пожалуй, найдешь что-нибудь похожее и на юрты. О гордости и говорить уж нечего! Для полноты картины не хватает в Петербурге якутских морозов, а в Якутске – петербургских оттепелей»66. Безусловно, якутские зимы дольше и холоднее петербургских, с этим трудно поспорить. И это тоже создает многообразие России, не нарушая ее единства.
Конечно, сибирская природа прекрасна и величественна. Но не стоит преувеличивать ее отличие от среднерусской. Может быть, именно благодаря этому сходству Сибирь стала родной для русских, переселявшихся в нее, да и для всей России в целом. Популярная городская столичная песня начала XX в. «Чубчик» утверждала: «Но я Сибири, Сибири не боюся, / Сибирь ведь тоже – русская земля».
Унификация и единство страны – давняя традиция. Она имеет гораздо более глубокие корни, чем советский строй, которому ее часто приписывают. Советское государство просто переняло ее, как и многое другое, от того, старого, с которым оно так активно боролось.
Огромную роль сыграли особенности заселения территорий России. Именно в них, а не столько в географическом факторе в значительной мере заложены основы культурно-бытового единства страны. Ключевский писал о том, что история России есть история страны, которая колонизируется, подчеркивая таким образом важность этого процесса.
Освоение новых земель шло в России своим путем, не похожим на колонизационные процессы в других странах. Начать с того, что территории, примыкающие к историческим ядрам европейских государств, были заселены в глубокой древности. Тогда же были определены и границы. Споры и завоевания вокруг границ не прекращались, приграничные территории отходили то в одну, то в другую сторону, достаточно вспомнить, например, Эльзас и Лотарингию, раздираемые между Францией и Германией. Некоторые, подобно Великобритании, засели на изолированной территории и расширяться там, на месте, им уже было некуда (что не спасало, как в случае с теми же составными частями Великобритании, от внутренних дележек). В Европе с древнейших времен колонизировать уже было нечего, можно было только завоевывать.
Колонизация для европейских стран – это продвижение на другие континенты и освоение земель, никак не связанных с родной. Местное население можно было или покорить, поставить себе на службу, или вырезать, или, в лучшем и редком случае, игнорировать. Россию часто сравнивают с Соединенными Штатами, где процесс колонизации шел на своем континенте. Однако понятие «свой» – очень недавнее, покорители Дикого Запада все равно оставались пришлыми людьми из Европы, хотя они и сделали Америку своим домом. Их взаимоотношения с коренным населением строились по одному принципу – убрать то, что мешает. Печальная судьба американских индейцев хорошо известна: они были почти полностью истреблены.
Русские поселенцы продвигались по территориям, которые считали своими, они двигались на север, юг и, главное, восток, удаляясь от центра, но никогда не отрываясь от него. В любую точку страны можно было пройти по суше, не пересекая границ других государств. Это придавало целостность и единство расползавшемуся русскому государству. Речь шла не о создании далекой колонии или завоевании для себя чужого континента, а о расширении границ своего государства. В этих условиях коренные народы также включались в состав государства как составная часть его населения. Для русских переселенцев они становились в этом случае соседями. Конечно, в ходе русской истории было разное – и сопротивление местных жителей, и военные действия против них, и суровые конфликты между старыми и новыми жителями. Идиллии здесь не было, как не бывает постоянной идиллии и в отношениях между соседями, все люди разные, и это неизбежно рождает ссоры. Но общее отношение было именно такое – добрососедское, а не захватническое. В тех случаях, когда конфликтов можно было избежать, именно так и старались делать.
Показательный и забавный эпизод приводит в своих воспоминаниях С. Волконский, внук известного декабриста. Отец автора принимал активное участие в освоении Сибири. Вот что он рассказывал: «Припоминается мне еще любопытный случай, показывающий, насколько русский человек способен к колонизации. Во время своей поездки по Амуру Муравьев высадился посмотреть на одну бурятскую деревушку и пришел в негодование, увидав что население, через год после присоединения к России, по-русски не говорит. Он вспылил: “Поставить сотню казаков!” Через год отец, проезжая мимо, заехал, чтобы проверить успехи населения. Результат был неожиданный, – все казаки говорили по-бурятски»67.
Это, конечно, исторический курьез, но действительно было важно не растерять и свою самобытность. Новые условия, к которым надо подладиться, взаимодействие с народами, традиции которых сильно отличались от родных, часто новые виды деятельности, суровый климат, удаленность от родных и близких людей – все это ставило под угрозу собственные культурные и национальные основы. Однако русским переселенцам удавалось адаптироваться к новой жизни, сохранить самих себя и передать свои культурные основы не только детям и внукам, но и народам, среди которых им было суждено жить.
Вот как просто и безыскусно рисует процесс переселения на новое место старинная казачья песня (в оригинале каждая строчка повторяется дважды):
Полно вам, снежочки, на талой земле лежать,
Полно вам, казаченьки, горе горевать.
Оставим тоску-печаль во тёмном во лесу.
Будем привыкать к азиатской стороне.
Казаки-казаченьки, не бойтесь ничего.
Есть у вас, казаченьки, крупа и мука.
Кашицы наварим, мягких хлебов напечём.
Сложимся по денежке, пошлём за винцом.
Выпьем мы по рюмочке, позавтрекаем.
Выпьем по другой, разговор заведём.
Выпьем мы по третьей, – отца с матерью вспомянем.
Выпьем по четвертой, – с горя песню запоем.
Мы поем, поем про казачье житьё.
Казачье житьё право лучше всего.
В песне присутствуют все базовые элементы русской жизни, принесенные с собой в «азиатскую сторону»: хлеб да каша как основа существования (до прихода русских Сибирь не знала зерновых и хлеба), общение, беседа, разговор, родовая память, традиционная культура (песня). Начав «горе горевать», песня напоминает о том, что все самое главное есть с собой и традиционный уклад возможен на чужой земле, а заканчивает оптимистично, утверждая, что и в далекой стороне жизнь «лучше всего».