Любовь далекая и близкая
– Невысокая стройная брюнетка, волосы до пояса, и очень-очень красивая, очень.
– Ничего себе, нарисовал портрет. Да ты знаешь, сколько в Горьком таких брюнеток «с волосами до пояса»? Тысячи, десятки тысяч. Ну, все, беги на посадку. И дай тебе Бог хорошую жену. Если не эту Галю, то другую, но не хуже.
Они обнялись крепко, по-мужски. Александр-таксист, не стесняясь, вытер рукавом слезы.
– Когда надумаешь здесь появиться, позвони. Встречу, обмозгуем, где и как искать красавицу. И вот еще что. Сейчас развелось полно художников, которые рисуют портреты с живых людей. Пусть сделают ее портрет с твоих слов. Постарайся описать ее как можно точнее. Сфотографируй то, что они нарисуют, и пошли мне. Я размножу фотографию и дам задание своим друзьям таксистам, чтобы высматривали Галю. Ну, прощай!
В самолете Александр пытался сосредоточиться и обдумать предстоящий разговор с мамой, который – и он это прекрасно понимал – будет для обоих не просто нелегким, а по-настоящему тяжелым. Но «репетиция» разговора не получалась: мысли сбивались, появлялись какие-то совсем ненужные слова и выражения, будто оправдывающие его за неудачную поездку. Поэтому, сойдя с трапа самолета, он тут же из аэропорта позвонил Вере Ивановне, разговор с которой ему представлялся простым. Поздоровавшись, он справился о ее здоровье и сообщил о своих безрезультатных поисках. И когда заговорил о случайной встрече с Галей, вдруг услышал в трубке взволнованный голос молчавшей до этого Веры Ивановны:
– Саша, я знаю, что вы видели Галю.
Александру показалось, что он ослышался.
– Вера Ивановна, в аэропорту шумно. Пожалуйста, повторите, что вы только что сказали.
– Я сказала, что знаю о том, что вы встретились с Галей.
– Но этого не может быть, простите… Об этом знают только четверо: Галя, я, этот жених – или кто там сидел за рулем – и еще таксист, который подвез меня в горьковский аэропорт. Больше никто.
– Так вот, за рулем сидел, как вы выразились, «этот жених», то есть Игорь. Он позвонил мне час назад. И по-моему, с удовольствием рассказал о том, как сбил вас своей машиной. Я была поражена и страшно возмущена, хотела положить трубку, но сдержалась и спросила, кто дал ему номер моего телефона. Думая, что он узнал его от Варвары Яковлевны. Как-то нехорошо похихикивая, он ответил, что номер телефона ему сообщила Галя и что она уговорила его позвонить мне. И опять же, якобы Галя просила передать вам, чтобы вы больше не появлялись в Горьком. Я вышла из себя и почти закричала, что она не могла так сказать и так себя повести. Даже хотела бросить трубку, но он вдруг попросил меня дослушать его. Галя, сказал он, хорошо знает характер этого пермского дружка и уверена, что рано или поздно он все равно найдет вас и вы познакомитесь. И как бы между прочим добавил: «Я назначен представителем Горьковского пароходства, по заказу которого в Бойценбурге, в Германии, строится речное судно. Командировка продлится около года. Представитель обязательно должен быть женатым человеком. Поэтому в ЗАГСе нам пошли навстречу, зарегистрируют нас послезавтра. И на следующий день мы с Галей вылетаем в Бойценбург». Хорошо, сказала я, дайте трубку Гале, я хочу попрощаться с ней. Он растерялся, несколько секунд молчал и потом ответил, что звонит с рабочего телефона. С трудом сдерживаясь, я попросила назвать номер домашнего телефона. «Я сама ей позвоню», – сказала я. «Это исключено!» – вызывающе рявкнул он. И тут я окончательно убедилась в том, что все, что плел этот так называемый жених от имени Гали, – абсолютное вранье, чушь, придуманная и продуманная им. Он стал мне отвратителен, и я сказала: «Вы лжец, Игорь! Пройдет совсем немного времени – и вы поймете, какую страшную ошибку совершили, лишив Галю любви и счастья, принудив ее стать вашей женой. Галя не полюбит вас никогда, знайте это! Я презираю вас и запрещаю мне звонить! Прощайте навсегда».
Пересказывая свой разговор с Галиным женихом, Вера Ивановна разволновалась и говорила резко, будто вновь отчитывала горьковского лжеца.
– Извините, Саша, опять разгорячилась, «вошла в роль», – оправдываясь, вздохнула она позже и неожиданно спросила: – И что нам сейчас делать? Мне кажется, нужно подождать, пока страсти остынут… и тогда принимать решение. А как вы считаете? Я понимаю, вам сейчас очень тяжело. Тем более предстоит нелегкий разговор с мамой. Может, не стоит ей рассказывать все? Ну, хотя бы об этом отвратительном звонке Игоря? Чтобы не делать ей очень больно.
– Нет, Вера Ивановна. От мамы я ничего скрывать не буду. Она должна знать всю правду. Вы уж простите меня за такое упрямство.
– Ну что же… Пожалуй, вы правы. Знаете, мне очень хотелось бы хоть как-то поддержать вашу маму сейчас, когда ей особенно тяжело. А что если я напишу ей письмо? Мне есть что сказать ей, ведь я любила и продолжаю любить Галю. То есть то, что случилось, – наша общая беда. Дайте мне ваш адрес, если вы, конечно, не против.
– Спасибо, Вера Ивановна! Мама будет очень рада получить от вас письмо. Зовут ее Нина Михайловна, фамилия – Василенко, это папина фамилия. А девичья – Смирных. Записывайте адрес.
Сообщив адрес, Александр попрощался с Верой Ивановной, сел в автобус сто десятого маршрута и спустя полчаса подходил к своему домику в Верхних Муллах. Состояние, в котором он находился, было похоже на сумасшествие, он был просто оглушен сообщением Веры Ивановны. И как ни пытался заставить себя хоть немного успокоиться, чтобы трезво оценить создавшуюся ситуацию, у него ничего не получалось. Однако больше всего его волновала предстоящая встреча с мамой. Даже сейчас, находясь всего в нескольких шагах от дома, он не представлял, как скажет, как сообщит ей эту убийственную новость.
…У калитки дома Александр перекрестился и осторожно, стараясь не стучать, вошел во двор. Перед входной дверью немного задержался и, прошептав «С Богом!», вошел в избу. Мать была на кухне. Она стояла к нему спиной, но, услышав звук открывающейся двери, обернулась и, охнув, медленно опустилась на стул, не сводя с сына глаз. Он тоже смотрел на нее, состарившуюся, неузнаваемую, с темными кругами под воспаленными глазами.
– Господи, Сашенька… живой, невредимый! – после небольшой паузы тихо проговорила мать. Александр сжался, приготовившись услышать упреки за то, что заставил ее переживать, не удосужившись послать за три дня даже короткую, из двух слов – «жив, здоров» – телеграмму. Но мать молчала, то ли не в силах говорить от радости, то ли ждала, когда заговорит он. «Как же я мог забыть о ней? О своей матери! Довел ее до такого ужасного состояния», – пронеслось у него в голове. Александр шагнул к ней, опустился на колени и взял ее ладони в свои руки.
– Мама, родная, прости, если можешь! Запутался я с этими поисками. Ездил, ходил, умолял с утра до вечера – и все без толку. А встретил ее – и совсем потерял голову.
– Что ты сказал? Ты видел Галю? Сынок… неужели? Не молчи же, рассказывай, как это было? Ты сказал ей, что я ее все так же люблю? А что она передала мне? Ты это запомнил? – оживившись, мать забрасывала его вопросами. И когда он поднялся с колен, встала и заходила по кухне. – Вот и отец Михаил из Слудской церкви, у которого я была, сказал: будет у тебя в жизни просветление, правда, ненадолго. А вчера вдруг приходит баба Настя. Я, говорит, снова карты раскинула. Опять этот пиковый валет рядом с вашей красавицей. Сынок, выходит, врут ее карты?
– Подожди, мама, дай прийти в себя. Не могу собраться с мыслями. Понимаешь… нет у нас повода для радости. А отец Михаил прав: я действительно видел Галю. И карты бабы Насти нас не обманули: Галя живет у этого Игоря как в плену…
Вскоре мать знала все. Рассказ сына слушала как приговор, напряженно и молча, не перебивая. Только, слушая, менялась все время в лице. Оно то становилось белым, как лист бумаги, то покрывалось красными пятнами. Александр не скрыл ничего, подробно рассказав и о своих поисковых мытарствах, и о встрече с Галей, и о звонке Игоря Вере Ивановне. Правда, стараясь при этом выгораживать любимую. Мать заметила это и, когда он умолк, тихо, с трудом выговаривая каждое слово, спросила:
– Ты даже сейчас, после того, что случилось, продолжаешь ее оправдывать. Значит, веришь, что она по-прежнему тебя любит. Это так?
– Да, и не сомневаюсь в этом. А вот этому Игорю не верю, ни единому его слову. Он негодяй. И еще трус. Боится встречи со мной. Порядочные мужики так себя не ведут.
– В тебе говорит ревность. Остынь, прошу тебя! Успокойся!
– А твое спокойствие меня удивляет. Думал, расскажу – будут слезы, отчаяние. А ты даже не прослезилась, мама.
– Да выплакала я все свои слезы, сынок! Нет их у меня, все, кончились. За это время не спала ни минуты. Что только не передумала. На почту бегала, вдруг, думаю, твоя телеграмма затерялась. Но нет, ты как в воду канул.
– Прости, мама, еще раз прошу. Если можно, давай больше не будем об этом говорить.
– О чем ты, сынок? Да разве родная мать может не простить свое дитя? Вот будут у тебя свои сорванцы – вспомнишь мои слова. А за Веру Ивановну спасибо. Будешь звонить – поклонись от меня. И скажи, что жду от нее письма. И отвечу, если дашь ее адрес. Сейчас нам надо попытаться успокоиться и уж потом что-то решать. Хотя решай не решай, а Галю из Германии не вывезешь. Это тебе не город Горький. Сейчас отправляйся в баню, истопила ее на всякий случай. А потом спать, спать, спать! К утру будем нормальными людьми.
– Вы с Верой Ивановной и думаете одинаково. Надо же!
– А как ты думал? Мы взрослые женщины. Вначале думаем, потом делаем. Не как вы, молодежь: сперва делаете и только потом думаете. Я не о тебе, не думай. – И неожиданно подошла и прижалась к сыну. – Как же мы будем без нее, сынок? А она без нас как? Вот тебя успокаиваю, а у самой сердце от боли заходится.
– Ты очень переживаешь, мама. Постарайся хоть немного успокоиться. Все только начинается, а мы с тобой расклеились. – Александр поцеловал мать в щеку. – Нам потребуется еще много сил и нервов, чтобы выручить нашу любимицу. Знаешь, вот где-то здесь, – он приложил руки к сердцу и тут же постучал по лбу, – живет уверенность, что мы ее обязательно найдем. Какой пир закатим, мама!
– Ну, пировать, скорее всего, вы будете без меня. Я, конечно, надеюсь на Божью помощь. Но когда это произойдет и увижу ли я нашу Галю… Не знаю, сынок.
– Мама! Для меня ты всегда была образцом стойкости. Куда это делось? Все, больше никаких слез! Галя жива, и это главное. За все остальное будем бороться. Согласна на это?
– Разве можно с этим не согласиться? А ты молодец! И не стесняйся меня одергивать, если я вдруг ослабну. Для меня ты теперь главная опора. Ну, еще, может быть, Вера Ивановна. А за поддержку тебе спасибо. Теперь топай в баню, после нее будешь совсем другим человеком.
Впервые за последнее время Александр спал настоящим, крепким сном. Во сне он опять видел Галю. Она бежала ему навстречу по заросшему ромашками полю. Неожиданно запнувшись, упала, но тут же поднялась, добежала до него и прижалась к его груди, пахнущая собой и полевыми ромашками…
2
Утром, едва Александр появился на своем рабочем месте, его вызвал главный инженер института. После удачной поездки Александра с москвичом Володей на Елпачихинское месторождение Астафьев стал относиться к нему с большой симпатией, которой не скрывал. И все чаще с ним советовался, особенно в вопросах, касающихся объемного забойного двигателя.
«Интересно, зачем я ему понадобился? – подумал Александр, входя в кабинет шефа. – Кажется, совсем недавно встречались, обсудили все вопросы, что нужно было, согласовали… Что-то случилось?»
Обычно разговорчивый Астафьев в этот раз был непривычно сух и сдержан.
– Березняковские калийщики просят нас срочно отгрузить им десять объемных двигателей малого диаметра. Ну, тех, которыми мы бурим поисково-разведочные скважины. – Астафьев поднялся с кресла, в котором сидел, пожал Александру руку и снова сел. – Похоже, до них дошла информация об этих чудо-двигателях и они хотят использовать их при бурении своих «калийных» разведочных скважин, отказавшись от бурения их дедовским роторным способом. Три двигателя мы им уже отгрузили. Через неделю отправим остальные. Но… – главный, чуть прищурившись, посмотрел на сидящего за приставным столиком Александра, – но они понятия не имеют, как бурить такими двигателями. Поэтому слезно умоляют послать в Березники опытного «кадра», который знает технологию бурения этими двигателями и сможет обучить их такому искусству. Думаю, вы уже догадались, кому я хочу поручить это задание.
– Когда выезжать, Петр Илларионович? – с готовностью спросил Василенко.
– Хорошо, если бы выехали срочно, то есть завтра. Главный геолог объединения «Уралкалий» Борис Михайлович Голубев уже ждет вас. Командировка не из коротких, кого оставите на отдел вместо себя?
– Думаю, Николая Деркача.
– Ну что же… Деркач – опытный специалист, не сомневаюсь, справится. – Астафьев проводил Александра до двери, но не выпустил его, а неожиданно задержал. – Сегодня мы месяцами ходим за калийщиками, согласовывая с ними точки заложения скважин. А выполнив их просьбы, подружившись с ними, мы эти точки будем не просить, а требовать. Так что на вас, Александр Анатольевич, с надеждой смотрит не только наш институт, но и все нефтяники объединения «Пермнефть». – Астафьев крепко пожал Александру руку. – И звоните мне чаще, в любое время. Ни пуха!
В город Березники Александр приехал самым первым утренним автобусом и, устроившись в гостиницу, сразу позвонил своему другу Леониду Смольникову. С ним он близко сошелся еще в годы учебы в нефтяном техникуме. Позднее эти приятельские отношения переросли в крепкую мужскую дружбу. Правда, в отличие от Александра, Леонид убрал свой диплом техника по бурению скважин с глаз подальше и подался в снабженцы, проявив дремавший в нем недюжинный талант предпринимателя-снабженца. Да так, что вскоре стал одним из самых молодых начальников управлений снабжения объединения «Пермнефть», одно из которых находилось в Березниках и которое возглавлял Смольников. Выстроив на месте старых развалюх-складов современные, сверкающие чистотой и образцовым порядком ангары, он до крыши забил их всем, о чем можно было только мечтать. Там было все: от недоступных и недоставаемых зернистой икры и растворимого кофе до импортных дубленок, мебельных гарнитуров и легковых машин. Обеспечив своих работников квартирами, Смольников взялся за устройство своего быта, за год выстроив на берегу Камы в сосновом бору двухэтажный коттедж. Все ладилось у него и в семейной жизни. Жена, красавица Оксана, родила ему сына Петьку, а спустя два года – дочь Алену. Своих приятелей и друзей Смольников не забывал, спасая их в тяжелые годы от голодной смерти, когда в магазинах на продажу выставлялись только пустые полки с солью. Не боясь злых и завистливых языков, одевался он щегольски модно и дорого: мокасины, джинсы, кожаные крутки. Женщинам он нравился, а когда, случалось, увлекался сам, то вовремя останавливался, не допуская никаких близких отношений. О романе друга с красавицей Галей, которую он не видел, Смольников знал от него самого и как мог его поддерживал. Поэтому, услышав в трубке его голос, страшно обрадовался. И через полчаса уже был в номере Александра. Узнав о цели командировки друга, Леонид неожиданно оживился.
– Так, значит, предстоит встреча с Голубевым, говоришь? Знаю я этого голубя сизокрылого. В некотором долгу он у меня, так что как миленький сделает все, о чем мы его попросим. Дочь у него как-то собралась замуж. А приличного свадебного платья или подходящего материала, чтобы его сшить, ну нет нигде! Хоть в Америку за этим поезжай! Пришлось выручить, подобрали мы ему, вернее ей, очень даже подходящее платьице. С тех пор он со мной за версту здоровается. Этим мы и воспользуемся. Все, идем, садимся в машинку и едем к нему.
Смольников оказался прав. Увидев вошедших в кабинет Смольникова с незнакомым мужчиной, Голубев, средних лет, лысоватый, в поношенном костюме мужичок, долго жал, здороваясь, руку Леонида, потом также, знакомясь, старательно поздоровался с Василенко. Голубев оказался очень деятельным и энергичным человеком. Тут же вызвал нужных специалистов, поручив им к вечеру подготовить все документы, необходимые для организации и проведения семинара. Поинтересовался у Александра, есть ли у него какие-то особые требования или условия. И когда тот ответил, что не выдвигает никаких особых условий, заявил, что, если в ходе обучения такие условия вдруг появятся, он примет их без всяких обсуждений. И уже прощаясь, вдруг предложил «принять по рюмашке коньяка» за крепнущий союз нефтяников с калийщиками. Друзья, переглянувшись, дружно отказались, заявив, что эта дружба и так крепче некуда и что коньяк лучше поберечь до окончания курсов.
– Вы правы, коньяк пить еще рано, – согласился Голубев, прощаясь совсем по-дружески.
– Нормальный мужик этот Голубев. Деловой, конкретный, все раскрутил в два счета. И за что ты его невзлюбил? – обращаясь к другу, заговорил Александр, когда, выйдя из кабинета Голубева, они шли, направляясь к выходу из роскошного здания объединения «Уралкалий».
– Да хорошо я к нему отношусь! – вдруг взорвался Смольников. – Просто жаль его, затюканный он какой-то. Одет как бомж…
– Вот и помоги ему одеться прилично. Он весь в работе, жена не следит…
– Нет у него жены. Похоронил он ее два года назад. Рак желудка. Говорят, любил ее очень. А она, наоборот, не очень.
– Тем более, помоги мужику прийти в себя!
– Обещаю. Все, закрыли эту тему. – Леонид остановил свои новые «Жигули» у входа в гостиницу. – А сейчас послушай меня. Поднимайся к себе, забирай свои вещички, выписывайся из этой берлоги – и катим ко мне. Оксане я уже звонил. Она страшно обрадовалась, узнав, что ты здесь, в Березниках. Твоя комната на втором этаже, есть туалет, ванная комната, будешь жить как нормальный человек. На рыбалку сходим, в лес за грибами, за ягодами. Бутылка виски давно дожидается… Ну, чего сидишь? Вперед!
– Спасибо, Леня! Не успел я приехать – ты уже рядом. Но сейчас не могу я к тебе. Видел же, сколько бумаг я взял у Голубева? Все это надо просмотреть к завтрашнему дню: геологию калийных месторождений, точки заложения скважин, их проектную глубину. Да много чего! А у тебя я обязательно побываю, поверь, очень хочется. Но не сейчас. Не рассердишься, что я вот так…
– Ну, рассержусь я, а что толку? Все равно ты сделаешь по-своему, знаю я тебя. Ну что? Пока!
– Пока! И большой привет Оксане.
Со схемами, таблицами и всевозможными графиками Александр просидел до полуночи, делая необходимые выписки и расчеты. Зато утром, появившись у Голубева, уже владея ситуацией, со знанием дела быстро подписал все подготовленные для него документы. И тут же вместе с главным геологом выехал на одну из буровых, естественно, волнуясь перед предстоящей встречей с буровиками-калийщиками. Но они приняли «нефтяного» коллегу радушно, предложив немедленно начать изучение объемного забойного двигателя. Занятия затянулись, так как буровики хотели знать «все и сразу», задавая массу вопросов. На следующий день, уплотнив его донельзя, Александр побывал еще на двух буровых, а к концу недели объехал остальные три. После чего приступил к практическим занятиям. В гостиницу он возвращался поздно вечером. Принимал душ, наскоро пил чай с печенюшками, звонил, отчитываясь за предыдущий день, Астафьеву и, наконец добравшись до постели, засыпал мертвым сном. Иногда он звонил Вере Ивановне, надеясь вдруг получить от нее хоть какую-то весточку о Гале. Но она всякий раз со вздохом огорчала, сообщая, что о Гале для него ничего нового нет… Матери он послал две телеграммы абсолютно одинакового содержания: жив, здоров, скоро буду дома, целую, – считая, что этого достаточно, чтобы она не волновалась.
Зачеты у буровиков решили принимать, учитывая важность и значимость события, в кабинете Голубева, который явился одетый в новый темно-серый костюм и белоснежную сорочку с розовым галстуком.
– Ну как тебе мой подшефный? – шепнул Александру присутствовавший на церемонии Смольников.
– Хорош! Вылитый министр калийной промышленности, – ответил Василенко. – Спасибо за него, Леня!
Под стать своему начальнику выглядели и буровики – торжественно взволнованные, празднично одетые. Некоторые были с цветами. Зачеты они сдавали легко, со знанием дела. А после сдачи шумно фотографировались, весело подшучивая друг над другом. Когда, попрощавшись, они ушли, Голубев напомнил оставшимся Василенко и Смольникову об их обещании обмыть окончание курсов. В этот раз отказаться от обмывания было невозможно, и Александру пришлось в компании с Голубевым в два приема выпить пятьдесят граммов конька. Смольников, приехавший на своих «Жигулях» за рулем, был вынужден довольствоваться лишь торжественным поднятием наполненной рюмки. Прощались с Голубевым тепло. Он, приняв на грудь еще «два по сто», разоткровенничался, перейдя на «ты»:
– Редко встречаешься с хорошими людьми. А если повезет и познакомишься с такими, сразу тянет на исповедь. Тебе, Александр, наше общее спасибо! Как ты провел обучение – это высший класс! Надумаешь перейти к нам на работу – тут же примем на любую буровецкую должность. Только скажи. И еще: приказом нашего генерального тебе объявлена благодарность и выделена совсем немалая премия. Придешь завтра за документами – загляни в бухгалтерию, получи и премию, и грамоту с благодарностью.
– Какая-то грамота, премия… К чему все это? – проворчал Александр, усаживаясь в машину рядом с другом.
– Молодец этот Голубев. Это с его подсказки и премия, и благодарность, – не обращая внимания на ворчание друга, ораторствовал Смольников, лихо мчась по березниковским улицам. – Где-то вычитал: при хорошей женщине и мужик может стать человеком. Сдается мне, что покойная жена Голубева была именно такой хорошей женщиной. В результате получился нормальный человек. Ну, все, приехали. – Леонид, как всегда, по-хозяйски остановил машину возле самого входа в гостиницу. – Сейчас быстренько слетай в свой номер, оставь там свои бумажки и цветы и так же бегом возвращайся, поедем ко мне, – обратился он к другу.
– Не могу я к тебе ехать, Леня.
– Как это прикажешь понимать – «не могу»?
– Ну… Не хочу я в таком виде – усталый, чуть поддатый – появиться перед твоей Оксаной. Неудобно…
– А меня обманывать, значит, удобно? Обещал же… Господи, как мне надоело тебя уговаривать! Последний раз спрашиваю: поедешь?
– Нет, извини, Леня. Ну могу я хотя бы выспаться, в конце концов? Хоть раз?
– Да спи ты хоть до обморока, черт ученый! Забирай бумажки с цветами и проваливай!
– Цветы подари Оксане. Мне-то куда с ними? Скажи: это от благодарных учеников-калийщиков. Все, до завтра!
– Ох и разозлил ты меня! Пока.
Помахивая полученным у администратора ключом от своего номера, Александр подошел к лифту, нажал на кнопку вызова и стал ждать спускающуюся кабину. Дождавшись, он вошел в нее и уже хотел нажать на кнопку своего этажа с цифрой семь, но увидел, что к лифту приближается изящная молодая брюнетка в голубом брючном костюме. В руках она явно из последних сил держала большую черную сумку. «Гастролирующая певица или актриса из кино, – догадался Александр. – Одна с такой сумищей. А где ее помощники?» Дождавшись, когда «певица» подойдет к лифту, он, придерживая одной рукой закрывающиеся двери лифта, другой подхватил ее сумку и, посторонившись, пропустил в лифт. На шестом этаже они вышли из лифта и впервые посмотрели друг на друга.
– Ну что? Показывайте тернистый путь к вашему номеру, – улыбаясь, обратился Александр к даме.
– Мой номер в конце коридора, – она рукой показала, в какую сторону нужно идти. – А почему вы назвали путь к нему тернистым?
– Потому что ходить с такой ношей, как у вас, – испытание даже для здорового мужчины. А для такой хрупкой девушки, как вы, это настоящее наказание. Согласитесь, я прав?
Они остановились возле двери с номером 602.
– Ну, вот наконец я дома, – облегченно вздохнула «актриса». – Вы очень помогли мне, спасибо большое.
– Хоть на прощание откройте секрет, что там в вашей сумке? Мои руки подсказывают, будто там десяток кирпичей, не меньше.
– Я так похожа на жуликоватую работницу кирпичного завода?
– Не знаю, не знаю, как выглядят такие работницы, чтобы сравнивать вас с ними. Извините, я, кажется, ляпнул что-то не то. Давайте лучше попрощаемся, пока я, не подумав, не наговорил еще что-нибудь лишнее.
– Да что с вами? Извиняетесь непонятно за что… Успокойтесь, пожалуйста, хорошо? А в сумке съемочная камера, пара фотоаппаратов, штатив и объектив. И ни одного кирпича.
– Вы фотограф?
– Где вы видели фотографа с киносъемочной камерой? Я режиссер-документалист. В Перми, в художественной галерее, мы снимали документальный фильм об уникальной коллекции скульптур деревянных богов. Все сняли и уже собрались возвращаться в Москву, когда неожиданно на меня вышла директор местного краеведческого музея, которая знала о наших съемках. Она сообщила, что у них в Березниковском музее находятся не менее интересные экспонаты. И так горячо упрашивала меня приехать и их снять, что я не выдержала и с оператором приехала сюда. И не пожалела об этом: березниковские боги такие же замечательные, как и пермские…