Последнюю фразу свекровь произнесла с тонкой издёвкой, учитывая, что маленькая, хрупкая Танюша, да ещё в положении не сможет нанести значительный урон её бесценному урожаю.
Невестка только улыбнулась и тихо поблагодарила.
***
Через несколько часов Бухаровы присели отдохнуть в тени садового домика. Мария вышла к ним, с хозяйским прищуром оглядела девушку, а та аккуратно, со скромной улыбкой в уголках губ поставила у скамейки…
Два ведра чёрной смородины и целую кастрюлю отборной поздней клубники! Ну и нахалка! С виду беременная, немощная, а ручонками загребущими вон столько нахапала!
– Мда-а… неплохая ты работница, – протянула свекровь. – Малышу витаминчики… витаминчики малышу. Полезно, конечно, когда вот так – и на всё готовенькое. Сад не сажали, а вёдрами забирать будем… хороши витаминчики. Уморилась, небось? На жаре-то?
– Спасибо, Вам, – Танюша вытерла пот. – Я привычная к работе… просто душно слишком… – Она вздохнула, словно коря себя за лень. – А так бы я побольше собрала…
– Оно и видно, хе-хе! А я сама старая уже, спину ломит… отсыпите мне чуток? Куда вам целых два ведра-то?
– Конечно! Берите, сколько нужно, – тут же согласилась девушка.
Свекровь ухмыльнулась, подхватила оба ведра и, не смотря на жуткую ломоту в пояснице, весьма резво понеслась к домику. Танюша только рот открыла от удивления: ей, молодой девушке, и одно ведёрко тяжеловато нести!
Вернулась Мария Николаевна с полупустым ведром самой мелкой смородины.
– О вас же забочусь, – с ухмылочкой пояснила она невестке. – Тащить до остановки не так тяжко будет! Тебе беречь себя надо, милая, а ты вон сколько нагрузила, хе-хе. Ну, куда ты клубнику-то прячешь, а? Не хочешь старенькой, больной женщине немного оставить?
***
Возвращались из сада молча. До ближайшей остановки оставалось больше километра. У Танюши раскалывалась спина, да ещё от жары стала накатывать тошнота. Но больше всего было обидно за поведение свекрови. Вот она пришла такая простоватая, не хотела показаться лентяйкой, сидящей на шее у мужа – а на её старание смачно плюнули. Раздавили хамством как ничтожного жучка, дрыгающего лапками в месиве собственных внутренностей.
И за всё нужно низко поклониться, сказать лицемерное спасибо, стиснув зубы от слёз – как же здорово, что вы только полтора ведра забрали у беременной девушки. Поиздевались, потешились на старости лет – сначала с таким великодушием разрешили собрать наивной дурочке сколько влезет. Она же и пару кило не соберёт в положении, вот умора! Ха-ха-ха! А потом у неё же отобрали всё, быстренько позабыв про все обещания. Какие же благодетели вокруг – одна Танюша глупая, раз вляпалась в такое… У вас же дача всё лето под боком, собирайте хоть мешками! Зачем было ждать беременную Таню и устраивать такую дешёвую, хамскую показуху? Чтобы унизить её перед мужем?!
Наконец, она не выдержала:
– Паша, а ты почему промолчал, когда она почти всю ягоду забрала?
– Так. Не начинай – она моя мать, – стиснув зубы, грозно выдавил он, по-бычьи наклонив мощную шею.
– Но ты же слышал, что она пообещала! Слышал! А потом прикинулся глухим.
– Я… ничего не прикидывался. Лучше не начинай этот разговор – так безопасней будет. Помолчи, я сказал.
– Паша, ты в своём уме? Я, беременная, на такой жарище рвала эту чёртову ягоду! Ты разве не видишь, что она тебя задавливает и манипулирует людьми, как куклами! Так нельзя… это…
Закончить Танюше не удалось. Павел зарычал, отшвырнул корзинки и, бешено скрипнув зубами, толкнул плечом жену. Она вскрикнула от неожиданности, уронила ведро, поскользнулась и упала в кусты.
Резкая боль ударила в спину, сдавила живот. В голове пронеслась отчаянной вспышкой мысль: «Господи! Только бы с малышом ничего не случилось!»
***
– Мама, ты чего такая грустная сегодня? – спросила Полинка, весело болтая ногами, сидя на скамеечке. – Почему мороженку не ешь?
– Уже не хочется, – Татьяна вздохнула, пытаясь унять дикую боль внутри. Протянула вафельный стаканчик дочке и вдруг, повинуясь нахлынувшему порыву, погладила её по голове.
Полюшка, Полиночка не сидела бы рядом, если бы её мама упала не так удачно – отделалась парой синяков, а с Пашкой две недели не разговаривала. Но потом простила – она не могла на него долго сердиться.
– Я домой уже хочу, – призналось светловолосое чудо. – Папа, наверное, жуть как соскучился. Устал со своей клубникой, скоро марсиане за ним прилетят.
– Тогда пойдём, а то наш садовод улетит с Гагариным на Марс без нас, – срифмовала Татьяна и улыбнулась.
В груди тревожно заныло от нехорошего предчувствия.
***
Да что за напасть? Вроде и душ принял. И в магазин сходил, а внутри что-то скребёт когтями. Павел вспомнил утренний подарок от соседей и нахмурился, выходя из дома.
Ему никогда ничего не дарили от души. Мать заставляла вкалывать на огороде, чтобы отыграться за отца, бросившего их. Даже заработанные деньги он целиком отдавал ей до свадьбы, боясь попросить на новую одежду.
Танюшка изменила многое, терпеливо освобождая его от влияния деспотичной матери как из паутины властного чудовища.
Нет, неправильно говорить и думать так о ней – просто матери сильно досталось, жизнь её потрепала, время тяжёлое. Всё это отразилось на её характере…
Но почему она только использовала его? Вот стоит такой мордоворот, телёнок на цепи. Его можно заставить переть мешок с комбикормом несколько остановок (ну не оплачивать же машину, когда такой бугай-дармоед растёт. Мужики для того и нужны, чтобы на них ездить. А дашь слабину – сразу бросят, как и папаша этого слюнтяя Павлуши. Всё это Бухаров научился, заметно повзрослев, читать в глазах Марии). Можно использовать простоватого Павла, чтобы самоутвердиться перед соседями – у них-то дети давно разъехались, а Мария командовала им как личной собственностью.
Размышляя об этом, Бухаров со вздохом начал собирать клубнику. Крупная, сочная, каждая ягодка напоминала почему-то окровавленное сердце. Их нужно оборвать все, немедленно оборвать, наполнить проклятое ведро. И отнести соседу.
Тогда он увидит, чего добился Павел. Увидит и поймёт, что все эти бассейны, полные громкого счастливого детского смеха, дорогие дачи и машины ничто по сравнению с ним.
Сбор урожая понемногу успокаивал, заполнял пустоту внутри. Вот сколько у него клубники. Вот какое богатство. Мама была бы довольна. Может быть, она впервые в жизни похвалила бы его и даже прижала к себе?
Бухаров тяжело вздохнул. Ему вспомнился нож, разрубающий курицу – ко всем, кто не мог дать морального отпора, мать относилась с такой же бескомпромиссной решительностью.
Птица раскрыла клюв и посмотрела на Павла, прося помощи. Но что он мог сделать? Его самого заставили весь день собирать крыжовник, пока мальчишки гоняли в футбол.
А он несколько дней морщился, дуя на исколотые руки и пальцы. Это ощущение запомнил на всю жизнь.
Бухаров вздрогнул, сдавив крупную ягоду в кулаке. Курица исчезла, по пальцам потёк липкий сок, похожий на кровь. Привидится же такая дрянь! Он до боли закусил губу.
Это помогло. Боль всегда освежала его голову, помогая разорвать паутину прошлого с помощью злости. Никакой пощады к себе и другим. Никаких поблажек…
Через полчаса ведро клубники наполнилось, Павел отправился в дом, вымыл руки и решил нанести визит соседям. Ухоженная дача Никифоровых вызвала у Бухарова невольную зависть. Бассейн вблизи выглядел маленьким произведением искусства – так и захотелось выбросить все мысли, нырнув в тёплую воду.
Может, Таня была права, когда говорила, что нужно больше вкладывать деньги в ребёнка и дом? Их жилище выглядело кривобоким сараем по сравнению с уютной, современной двухэтажной дачей Никифоровых.
Зачем он столько корячился на этом огороде – чтобы заглушить внутри кричащий на него материнский голос? Хотел доказать ей или самому себе, что он единственный в мире король колхоза? Заставлял жену брать кредиты на парники и чудом не разорил семью, хотя Полинке давно требовался компьютер для учёбы.
Заразил всех садовой одержимостью, но по иронии судьбы у него получалось выращивать только клубнику и крыжовник. Да если подсчитать – он выкинул за эти годы миллионы, с фанатичной жестокостью требуя от семьи жертв на свою дешёвую блажь.
К самому горлу подкатил горький комок. Да и кто ему сказал, что он – садовод по призванию? Вот бабушка была огородником от Бога, она могла с любого участка добывать золото по крупинке, выйти в плюс, кормить огромную семью и ещё помогать всем соседям на улице.
А он собрал ведро клубники и уже чувствует себя героем.
– Что ещё за чушь? Клубнику любой дурак соберёт. А ты сначала хоть несколько вёдер крыжовника собери, лентяй! Тоже мне – мужик! Ты сопля и раздолбай, а не мужчина! – раздался сзади знакомый презрительный голос. И жуткий, с детства знакомый хруст разрубаемой курицы – словно его самого пронзили в спину.
Бухаров вздрогнул, едва не выронив ведро. Нашёл время себя жалеть! Взялся за дело – так доведи до конца, будь мужиком, а не слабовольным хлюпиком.
Павел стиснул кулаки, будто собираясь как следует врезать невидимому собеседнику. Но тут его встретила Аня, прыгая вокруг заводным бельчонком.
– Ого! Вы освободили вашу Свинарнию и забрали всю клубнику? – засмеялась она, довольная, что такой большой дядька навестил её, да ещё с таким трофеем.
– Это не простая клубника, а марсианская, – заговорщицким шёпотом произнёс Бухаров, сделав таинственное лицо.
– Марсианская-а? – выдохнула Аня.
– А ты как думала? Этот сорт мне привез с Марса лично Гагарин. Ни у кого в мире такого нет!
– Кру-у-уто! – выдохнула Аня, с восхищением глядя на Бухарова снизу-вверх как на гиганта с далёкой марсианской плантации, где выращивают волшебную клубнику. – Значит, вы как аватар? Тоже в синий костюм залезаете и можете кататься на динозаврах?
– Ещё бы. Особенно после клубники с молоком, – хмыкнул Павел. Наконец, он увидел Никифорова и передал ему ведро, не забыв прочитать лекцию о труде и преодолении – так Бухарову казался его шикарный дом поменьше, а бассейн не больше лужи с головастиками. Нашли моду хвастаться дачами!
Всё это время ему казалось, что мать стоит за спиной и кивает, ещё больше распаляя Бухарова – давай ещё, вставь как следует этим лодырям! Покажи, кто здесь мужик!
Никифоров переглянулся с дочерью, пожал плечами и с достоинством поблагодарил, забирая бесценный подарок. Павел скривился при виде холёных, почти женских рук соседа – да он мог бы сломать ему кисть одним нажатием. Разве это мужик? Тьфу, щенок. А ещё домом понтуется как мажор.
Вид красивого, ухоженного здания мозолил ему глаза, хотя Никифоров ни слова не сказал о том, каким трудом достался ему особняк. Как многие смеялись над парнем, когда он решил стать программистом, вызвав целый ураган едких шуточек от соседей старой закалки, признающих только грубый физический труд.
Павел сплюнул на изящный забор соседей, возвращаясь домой. Этот интеллигентишка принял его клубнику с каким-то спокойным, самодостаточным терпением в глазах – словно он, Бухаров, невыносимый самодур, а для Никифорова подобные ему застряли в прошлом веке вместе с очередями, спорами до хрипоты, драками за районы и прочими прелестями.
В голове всё время крутились злобным, разрушительным вихрем последние слова матери.
Зачем он только вспомнил про этот крыжовник?
Мать преследовала его, словно жестокий призрак, а он вновь и вновь чувствовал себя запуганным мальчишкой, который должен был собирать крыжовник весь день на жаре вместо того, чтобы играть с друзьями на улице или выбирать обещанную игрушку в магазине.
Детство – это мина замедленного действия. Иногда Павлу хотелось, чтобы она взорвалась поскорее.
***
Он походил по саду, мрачно оглядываясь на возвышающийся особняк Никифоровых – всё время казалось, что дом смотрел на него живым укором. Вот я какой вырос, здоровый, ухоженный, а чего добился ты, самодовольный индюк? Только нервы жене и дочери мотать можешь и радоваться, что благодаря ей вылез из-под юбки мамаши?
Хорош, герой. Люди двигаются вперёд, развиваются, а ты застрял в своих грядках, превратил детскую мечту о полёте на Марс в яд, отравляющий твою жизнь и всех близких!
Что, нравится сидеть на шее у жены и прикрываться садиком? На нормальную работу не собираешься устроиться или дальше будешь из неё кровь пить, упёртый придурок?
Мало тебя мамаша выжимала как тряпку – ты так и не научился уважать людей! Иди на огород полюбуйся, король колхозный! А ты в курсе, что у жены уже с сердцем проблемы из-за твоих припадков? Если она уйдёт из школы, кто будет кормить семью?
Подумай на досуге, если не все мозги потерял.
Павел выругался, пытаясь заглушить этот мерзкий, насмешливый голос. Набрал корзину клубники (его всегда охватывала непередаваемая гордость, когда у соседей ягода уже сходила, а у него только наливалась соком), как вернулась Татьяна с дочкой.
– А, вот и помощники явились! Хорошо погуляли? – мрачно поинтересовался мужчина. – Я тут на жаре вкалываю, а они блындают.
– Папа, я же в секции была и…
– Марш обедать. И – пулей в огород! Урожай пропадает! – рявкнул Бухаров.
– Паша, что случилось? – спросила Татьяна, когда перепуганная дочка убежала в дом.
– Ничего, – он нахмурился. В голосе жены ему чётко послышались интонации матери. Сейчас опять будет докапываться! Будет искать в нём недостатки и читать нотации! Будет показывать характер и попытается доказать ему что-то! Не выйдет! Ему ничего. Никто. Никогда. Не докажет.
– Ты какой-то странный в последнее время, – тихим голосом заметила жена. – Может, устал в саду? Пойди, отдохни. А я сама соберу эту клубнику…
– Клубнику любой дурак соберёт, – отчеканил Павел, на его широком лице вдруг заиграли желваки. – А ты сначала хоть несколько вёдер крыжовника собери!
Уже сеструха твоя ненаглядная звонила – сейчас припрётся с хахалем. На всём готовеньком – только насыпай им! Сами задницу не могут поднять! Лодыри! Я на них вкалывать должен? Этим, с особняком, набери! Тем набери! Всем набери!!! Раздолбаи и дармоеды кругом!!!
Татьяна внимательно посмотрела на мужа и вздохнула.
***
Не прошло полчаса, как приехала Светка. С ярким макияжем боевой потёртой амазонки, в дешёвом парике и с дорогой кожаной сумочкой. От этого сочетания Павел почувствовал тошноту – перед покупкой сумочки и айфона Светуля с ангельским артистизмом уверяла, что не может вернуть долг Бухаровым.
Почему у других всё в порядке, у Никифоровых бассейн, дом и никаких идиотских родственников, а он с каждой минутой всё сильнее чувствует себя дешёвкой? Тупой марионеткой, вынужденно подыгрывать в спектакле предприимчивых родственников.
Даму сопровождал длинный как жердь парень со взглядом пьяного телёнка и лицом героя американских боевиков, которым он пытался последние две недели укладывать асфальт. Идеальная пара. Более нелепую картину представить трудно.
Видимо, сойдёт за носильщика, решил Павел.
– Ой, а я как раз хотела вам помочь со сбором урожая, да мне на педикюр надо было, – медовым голоском пропела Светка, практичным взглядом осматривая кухню, где Бухаровы обычно хранили собранные ягоды. Но на этот раз Павел всё тщательно замаскировал и улыбался, предвкушая выражение лица Светочки.
– Не сомневаюсь. Рад, что вспомнила о нас. Как раз после педикюра, – усмехнулся Павел. Его глаза потемнели.
– Паша, ты же хотел нам рассказать, как там дела у Никифоровых? – Татьяна вздохнула, в очередной раз пытаясь сгладить ссору.
– Нормально дела. Оборотистый мужик – дачи строить не огород пахать! – стиснув зубы, выпалил Бухаров, сверля Светку взглядом. Хоть бы эта гоп-компания убралась поскорее!
– Паша, что с тобой?
– А со мной всё отлично! – на его лбу запульсировала вена. А в голове зазвучал дрелью материнский голос.
– Успокойся, пожалуйста…
– Ты чё меня успокаиваешь? Ты меня ещё будешь успокаивать?! Хочешь мне что-то доказать? Себя успокой! Себя и своих родственников!
Набив полные сумки гостинцами, родственники сразу стали прощаться. Но тут из комнаты выбежала Полинка.
– Здравствуй, тёть Свет! Почему так быстро уходишь опять? Я же соку-училась… а у вас клубника есть?
– Вот она мне нужна, – фыркнула дама. – Сажать ещё…
– А у нас вкуснющая такая! Ух, мы её лопаем со сметаной, – честно призналась девочка, не заметив, как перекосилось лицо отца.
– Ну, хоть бы угостили чуть-чуть, а то одного крыжовника напихали полные сумки…
– Ага! Я сейчас, – Полина шмыгнула на кухню, где предусмотрительный отец прикрыл корзину с ягодой полотенцем, чтобы гости не заметили.
– Ты… куда это? – Павел нахмурился, но девочка проскочила мимо и ухватилась за ручку корзины. – А ну поставь! Сначала сама вырасти, собери, потом раздавай этим лодырям! Поняла?
Обычно послушная Полина вдруг топнула ногой, в глазах заблестели слёзы.
– Не кричи на меня!
– Я сказал, поставь на место!
– Не кричи! Не кричи! Не кричи! Ты только и можешь кричать! Только и можешь кричать на нас с мамой!
– Я тебя выпорю! Так задницу надеру, что сидеть неделю не сможешь! – Павел рванул на себя ручку корзины.
Дальше случилось то, чего не ожидал никто.
Девочка вскрикнула, выпустила из рук тяжелую плетёнку, крупные ягоды посыпались на пол. Полина с широко раскрытыми глазами попятилась, увидев, как загорелись бешенством глаза отца, но потеряла равновесие, поскользнувшись на упавшей клубнике.
Полинка сделала странный взмах руками и, не удержавшись на ногах, со всего размаха налетела на кухонный шкаф, ударившись виском. Татьяна закричала и бросилась к дочери. Залаяла соседская собака, почуяв беду. Светлана побледнела, с ужасом глядя на Бухарова.
Павел охнул, глядя на дочь. Сейчас он готов был отдать ради неё все на свете. У него в голове прозвучала до боли знакомая фраза: «Клубнику любой дурак соберёт!»
А на полу алыми как кровь разводами блестела раздавленная, никому не нужная, мёртвая марсианская ягода.
Липецк 2013, 21-е января 2021-го
Пижамушка моя пижамная
Рынок скромного района этого вполне уютного провинциального городка шумел и заманивал почти как цирковое шоу: торговцы помоложе перекрикивали друг друга, покупатели практичными взглядами выцеливали всё, что подешевле, а опытные бабульки тихо вглядывались с надеждой в наивные, слегка высокомерные или простоватые лица, чётко определяя по ним своего покупателя.
Виктор уже обошёл с матерью несколько рядов, но ничего особенного в серых завалах найти не удалось: одни торговцы весьма удачно впаривали итальянские брэнды с едва заметными китайскими наклейками, вторые зазывали красавиц, третьи – молча сверлили глазами, видимо, пытаясь внушить мысли о покупке.
Наконец, мама остановилась у самого дальнего ряда, где совсем никого не было, кроме одинокой армянки, с достоинством читавшей томик Чехова у своего скромного прилавка.
– Ну что, нашла что-нибудь? – устало спросил парень, представляя, сколько ещё времени они потратят на бесполезные, по его мнению, блуждания по рядам местного капитализма. От походов по рынкам у него всегда раскалывалась голова, будто ею били по прилавкам.
– Вот опять ты торопишься… а ведь мы даже весь рынок ни разу не обошли, – вздохнула мама.
– И сто раз не проверили, – вяло улыбнулся сын, со слабой надеждой оглядев прилавок. – О! Вот как раз пижамка, которую я тебе обещал! И цвет твой любимый – медово-пушистый. Примеришь?
Он приобнял удивлённую таким поворотом маму и подвёл к продавщице, которая с армянской проницательностью смотрела на потенциальных покупателей. Улыбнулась. Бережно отложила Чехова, подложив заколку со странной ручкой в виде танцующего грифона. Настолько изящно изображённого, что парень невольно залюбовался.
Виктор моргнул – ему показалось, пижама изменила цвет, став… уютней, что ли? Да нет, конечно показалось. От криков покупателей и продавцов у кого угодно перед глазами ёжики заскачут…
***
Мама оказалась довольна примеркой, а вот цена удивила – превышала почти раза в три любой китайский ширпотреб. Но Виктор, предчувствуя долгие похождения по скучным рядам и вопли торговцев, не задумываясь, достал из кармана пятитысячную купюру – последнее, что у него осталось от тающей как весенний снег зарплаты учителя литературы.
– Витя, ты что! И… не вздумай! – с привычной скромностью запротестовала мама, невольно погладив удивительно мягкую на ощупь, по-домашнему тёплую ткань. – Так дорого! Извините, мы ещё… немножко посмотрим – и обязательно вернёмся, да-да…
– Конечно-конечно, – девушка кивнула, едва заметно прищурившись, словно заглядывая в самую душу к покупателю огромными карими глазами. И улыбнулась парню. – Вы, наверное, очень любите матушку? Знаете, это заметно изнутри. Дело в том, что эта пижама – не продаётся. Никому. Но вы мне понравились, сделаю исключение. Если не подойдёт, – добавила она, словно покупку уже сделали. – Вернёте завтра, я буду здесь.
– Большое спасибо. Никаких «посмотрим-посмотрим», тут на весь рынок – одна такая вещь. Берём, – он решительно взял упирающуюся маму под руку и кивнул продавщице – заворачивайте, пожалуйста.
***
– Ну вот зачем ты?! – не выдержала мама, когда они отошли от рынка, вкладывая в каждую фразу безумную долю драматизма, нотки роскошного триллера и даже бытового ужастика как умела только она, если дело касалось подарков. Всю жизнь привыкла экономить на себе, поэтому такие «жуткие растраты» вызывали нарастающее беспокойство, будто заставляя выглянуть из серого мирка, где на любую вещь нужно сначала заслужить право, отстояв в очереди. А потом с гордым видом уйти, когда товар утянут из-под носа более везучие и шустрые. – Зачем ты так?
– А иначе ты бы никогда не выбрала себе пижаму, – вздохнул сын, устало потёр виски. Затем обошёл здоровенную лужу и помог маме сделать это без лишних приключений. Хватит на сегодня триллеров – и так уже целую пижаму выбрали. Можно сказать, одержали эпическую победу. Такая удача случается далеко не каждый год.
– Но это же слишком дорого! Слишком дорого для нас! К тому же, я отдала последние деньги сестре – племянница заболела, а ты же знаешь, как им тяжело… особенно сейчас…
– Конечно… отдать последние деньги – это ты запросто, а потратить на себя – да ни за что на свете! А Юлька сама виновата – ей все говорили не подпускать к себе этого трепача Лёху: навешал лапши на уши. И бросил через два месяца – теперь ни алиментов, ни мужа! – Виктор начал традиционно заводиться, на него чужие семейные дрязги действовали как неожиданные удары кувалдой по голове: он одинаково не подпускал к себе как легкомысленных, напористо-крикливых девчат, готовых кинуться на шею первому попавшемуся парню, так и «расчётливых подгламуренных мадамов», считающих себя «розами среди навоза». Поэтому девушки у него давно не было, хотя знакомые девчата постоянно писали ему пламенные письма, а наиболее прыткие страстно требовали «непременно взять замуж, Витенька! Я же за-а-амуж хочу! Хочу только за тебя!»
Однако эти страстные особы почему-то испарялись, когда заходила речь о том, умеют ли они готовить и не унижает ли их глубокое достоинство отказ от клубных похождений в пользу тихих, но таких безумных с точки зрения жертв семейных ценностей.
– Ох… – кивнула мама. – Но здесь ты прав, конечно. – Согласилась она, что с ней случалось весьма редко. И едва не угодила в очередную лужу, но сын успел вовремя протянуть руку. – Они безалаберные… но родные нам. Значит – надо нести крест, который у нас. А деньги будут – это не главное в жизни. Всё будет, сынок. Только немного позже. Потом. Не сразу…
– Ну да, – усмехнулся Виктор, представив, как будет искать новых учеников для репетиторства среди местной безмерно одарённой молодёжи, чтобы хоть отчасти покрыть накопившиеся расходы. – Всё потом. Лет через двести на Марс полетим, да? Там и поселимся, чтобы не видеть всяких вымогателей, готовых с щенячьими глазами выселить нас из дома! Вот на Марсе и заживём, да?
– А знаешь… – вдруг со слезами в голосе заметила мама. – Ты у меня самый лучший. Горжусь тобой. Одни девок как перчатки меняют, вторые спились-скурились, третьи – сплошь высокомерие и понты кругом. За айфон соседей удавят. А ты детей учишь, даёшь им на занятиях лекарство от той пошлости и грязи, что нам по ТВ льют в уши всякие крикуны. Не полетим мы на Марс. Лучше будем пижамушку примерять. Она мне уже нравится. Давно такую хотела, представляешь?
Виктор хохотнул и с радостью кивнул, довольный тем, как они быстро решили острый конфликт, грозящий перерасти в драматический спор поколений.
Парень тогда ещё не предполагал, чем обернётся его подарок. Он ещё о многом не догадывался…
***