Боги. Истоки

По одному только доносу или жалобе поступившей от местного паренька, которому захотелось насолить приглянувшейся ему девушке, но не разделяющей юношеского максимализма – могли привлечь к ответственности совершенно невинного. Я помню, как несколько соседей, не поделивших между собой территорию двора, донесли друг на друга местным. На что, впоследствии, после не долгих разбирательств, были наказаны только потому, что деревенским зевакам показалось, что это проказы злых духов, которые посеяли в умы яро спорящих зло. Местные знахари и знающие толк в травах и снадобьях целительницы, тоже подвергались давлению. Их опасались, от того что не понимали таких методов лечения; шугались; как дикие животные огня – страшились.

В один из таких дней, я стал свидетелем очередного надругательства религиозных фанатиков над не виновными. В деревушке, которая располагалась в чаще; окружённая холмами и могучими лесами, простирающимися на километры к югу и на восток. Среди всех прочих населённых пунктов, могла «похвастаться» числом убитых, мирных граждан. Мертвое тело, каждого «вампира» или злющей «ведьмы», подвешивали на высокие, деревянные столбы, которые были глубоко вбивали в землю. Это делалось для устрашения и отпугивания злых духов. Как в прочем и кресты, весящие на окнах каждого дома, а также чеснок, лук, запах которых словно пропитал маленькие, грязные улочки.

Я стоял в гуще кричащей толпы. Они плевались и мокро харкались в сторону деревянного алтаря виселицы, на котором священник, перенося вес одной ноги на другую «Божим словом» судил несколько человек. Девушка, на вид лет двадцать – совсем ещё ребёнок. Несколько мужчин и седоватый старик, на лице которого было безразличие к происходящему. Он не боялся смерти, но и умирать не хотел. Двое его сыновей выкрикивали проклятья, каждый раз когда священник упоминал «проказы дьявола» и «низвергнуть в ад». Остальные люди стоящие полукругом – человек сорок на вскидку – вокруг алтаря, подтверждая правоту «посланника Божьего» (как по мне он был напыщенным индюком, которому не мешало бы припадать жизненный урок, чтобы не возникало желания обманывать людей прикидываясь человеком) взбунтовались и требовали возмездия.

Как вы понимаете, вера может не только образно выражаясь: окрылять человека, но и как оружие – очень сильна. И тогда «напыщенный индюк», зверь в обличии человека, – его сердце не билось, а запах смерти, пропитавший холодную кожу от недавно испитой крови, в смеси с притворством и ложью был мне противен – прочел молитву. На несколько минут все собравшиеся онемели, лишь звук кашля и лай дворового пса нарушал общую атмосферу, в которую погрузилась ведомая ложью толпа.

Я понимал, что так не должно продолжаться дальше. Люди, занимавшиеся самообманом; и от незнания самоистреблением, боялись каждого шороха и как умалишённое стадо, шли на поводу. Их пробуждающиеся инстинкты самосохранения, эволюционирующие, прогрессирующие с каждым поколением, не сыграли погоды тем невинным, искалеченным, которые были изуродованы или сожжены заживо. И я решил вмешаться.

Люди и вампир в шкуре священника, не знали кто я такой. Они и не догадывались, что с истоков вековечной истории идёт борьба. Битва за будущее человечества против Трёх, которая и положила основу множеству человеческих терзаний. Я винил себя за причинённый ущерб человечеству, но и понимал, что если бы не тот же чеснок, который в ходе расследования оказался лекарством, то людская раса считалась бы вымершая как и динозавры. Поэтому, не раскрывая карт, я хотел помочь каждому жителю этой маленькой деревни чем смогу.

Небо пронзила гроза, которая коснулась верхушки ветхого домишка. Возникла искра. Ветер заботливо перекинул огонь на соседние строения и вспыхнул пожар.

Людей уже не интересовали привязанные к столбам изголодавшие и отвергнутые обществом бедняги. Огонь распространялся с неимоверной скоростью, поглощая всё кругом. Крики мужчин и звонкие, полные безумия возгласы женщин, когда священник в приказном тоне, во всё горло орал: «потушить» или примерно так, на современный манер будет: «шевелите задницами» – пронзили воздух.

Дождавшись пока на площади не останется людей и убедившись, что каждый был занят тем, что пытается потушить разбушевавшуюся стихию – достаточно быстро чтобы меня не смогли заметить со стороны, – я очутился рядом со священником. Ухватил его покрепче за край богатой по тем меркам рубахи и потащил прочь. Мимо маленьких, узких улочек и ветхих, деревянных домов. Прямиком в сторону густого, темного леса.

Вампир сначала не понял, что произошло, но после на его лице я уловил недоумение. Уже не корча гримасы в истерике, он внимательно уставился на меня. И не отводил взгляда до тех пор, пока я не ослабил хватку.

– Что ты такое? – Как не странно для меня он был не агрессивен, а спокоен. Глаза его – с огроменную монету – излучали уважение, но не страх.

Его реакция мне показалась забавной. И я решил развлечься:

– Я вампир над вампирами. Не знаешь такого?

Но, почти сразу же, когда услышал крики, доносящиеся с площади, передумал.

Я притянул вампира к себе, который упал на колени и начал быстро бормотать ахинею вроде: «господин, повелитель». Посмотрел ему в глаза и сказал:

– Ты не обманываешь людей, а помогаешь им. Всё так же не сообщаешь, что ты есть, но и не используешь свои способности в корыстных целях. Питаешься кровью животных, но не убиваешь, а берёшь только необходимое количество их крови.

Я не знал, работает ли моя способность внушать свою волю на вампирах, поэтому пришлось немножко подождать перед тем, как понять: сработало. После, оставив задумчивого, будущего ярого гуманиста и лидера своей деревни размышлять о своём поведении, я понёсся обратно.

Люди, выстроившиеся в ряд, по цепочке передавали воду, которую черпали с колодца вёдрами. У деревенских не было шансов хотя бы локализовать разгоревшееся пламя, которое перекинулось на большую часть строений. Поэтому, мне не составило труда вызвать сильный ливень и помочь им.

Капельки дождя, отстукивали чечётку по крышам домов, укрывая город чудодейственной завесой. Вода, заботливо обволакивая всё кругом, вступила в схватку с разбушевавшимся огнём. Комки грязи, которые ветер невидимой рукой бросал в окна и части каркаса, перекрывали подачу кислорода огню. Но в тот момент, когда показалось что самое страшное осталось позади, пожар, уже не был настолько не контролируемым, что попытки потушить его увенчались успехом – душераздирающий крик пронзил округу.

Я и не заметил, как девушку, которая вместе с другими обвиняемыми была привязана за руки к столбу, убили местные; вероятно в порыве гнева считая её «порождением зла». Струйки крови сочились из колотых как от удара ножом ран. Её длинные, грязные, черные как смоль волосы, ниспадали до пупка. А мертвое тело неестественно, судорожно подёргивалось. Ещё мгновение и блеск бледно-голубых глаз мелькнул в темноте.

Увидев это, местный паренёк, – младший сын того старика в равных и грязных лохмотьях, который был привязан по соседству и время от времени что-то безнадёжно бормотал в пустоту – подбежал к «дьявольскому» созданию и начал тыкать в неё палкой. Наносить сильные удары по голове, которая то и дело качалась как неваляшка. Спустя пару мгновений, он остановился. И судорожно дыша, повернулся лицом к вопящей публики, которая всё также продолжала орать и свистеть в поддержку юнца.

Руки его были в крови, а не лице звериный оскал. В глазах чертики и улыбка полная безумия, показавшаяся мне слегка наигранной, чтобы быть правдоподобной – нервной.

Парень, поднял топор вверх, что заботливо ему подал молодой мужчина. И разворачиваясь к мертвой девушке, чтобы завершить начатое, закричал от боли, которая словно пронзила его насквозь – настолько громко и чувственно, что страх, как атомная бомба цепного механизма, взорвал толпу. Я хотел успокоить его пыл. Но уже было поздно что-либо пытаться предпринять… Последовал хруст ломающейся шеи, когда вампир в считанные доли секунды разорвал толстые верёвки и впился ему в горло острейшими как иглы зубами.

Причмокивая и словно испытывая самое что ни наесть блаженство, девушка заключила в крепкие объятья паренька. И не отпускала до тех пор, пока плачь младенца, который словно нутром почувствовал вытекающую жизненную силу из бедного, бледнеющего на глазах смертного – привлёк её внимание. Вены на её лице взбухли ещё явственней – нарисованные толстым, черным карандашом линии. В глазах, я не увидел ничего человечного, от того и пугающее для толпы выражение лица – пустые, бездушные, в которых читалась нездоровая агрессия, неутолимая жажда и где-то глубоко внутри проблеск света пробивающегося сквозь мрак.

Швырнув безжизненное тело как плюшевую игрушку, вампирша направилась к женщине, которая от страха прижала ребёнка к груди и закрыла глаза в ожидании худшего. Даже, учитывая то, что я приобрёл способность контролировать свои эмоции, мысли и желания, было неприятно наблюдать подобное. Да и ситуация, в любом случае требовала моего вмешательства. Иначе, только предположить: всего один новорождённый вампир способен погубить жизни стольких, хороших людей. А в конце, когда пройдет жажда; осознать, почувствовать весь вес и тяжесть своего поступка. Под эффектом вкуса крови – это не важно, как и потерянного не вернуть.

Усилием воли я, приказал ей остановиться и насколько возможно быстро следовать за мной. Оставив другого вампира в шкуре священнослужителя (как и ожидалось, он, во всю помогал бедным людям чем мог: утешал плачущих над трупом парня женщин и старух, приказал развязать ныне приговорённых «виновных» и даже распорядился приготовить котел хлебной похлебки, чтобы восполнить силы после случившегося) присмотреть за деревней и её жителями. Я повел Елену подальше от того места.

В дороге, я размышлял как правильней поступить. Я понимал, что на мне лежит огромная ответственность как за жизнь человеческую, так и за вампирскую. Вероятно, план моего брата заключался в том, чтобы показать мне то, что я не в состоянии понять: я совершенно другой человек, хоть даже и внешне мы с ним очень похожи.

Если у брата длинные волосы, который он принципиально, – даже в двадцать первом веке, когда мода прогрессирует в сторону минимализма – не хочет состригать. То у меня, зависимости от модных тенденций того или иного века по-разному. Во времена древнего Египта коротковатая, не сильно отличающаяся от прически обычного смертного. Древний Рим мог «похвастаться» более сложными и многодельными в исполнении искусных мастеров прическами, которые я носил; невзирая на свою Божественную природу, вполне человечную: не слишком бросающуюся в глаза, но и достаточно сложную по исполнению, стильную. А в эпоху средневековья, мне очень нравилось не стричься вообще, не говоря уже о бритье бороды, которая очень хорошо маскировала моё истинное лицо. Когда брат красовался перед художниками пишущими с него картины (он и сам неплохо рисует. У него грациозно получалось писать на скалах шедевры, некоторые из которых освящая историкам события, культуру и быт первых людей, существуют и по сей день), а после повелевал сжигать любое упоминание о себе. Но именно моё несоответствие брату и остальным сородичам, делает меня совершенно другим, человечным существом. И живая Елена тому подтверждение.