Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю
Пережив штормы и мятеж, в мае 1526 г. значительно уменьшившийся флот Лоайсы вошел в Магелланов пролив. Следующий этап – плавание через Тихий океан – оказался для него фатальным: корабли один за другим садились на мель. «Санта-Мария дель Парраль» добралась до побережья Сулавеси в Индонезии. Там почти все члены команды были убиты либо обращены в рабство, за исключением четырех спасшихся. Из семи кораблей, отправившихся в плавание, лишь один сумел достичь Островов пряностей. К тому времени и Лоайса, и Элькано умерли от цинги. Их тела завернули в парусину и сбросили в море. К концу путешествия в живых оставалось 24 человека, все они вернулись в Испанию. Среди них был Ганс фон Аахен, бывший канонир Магеллана, который таким образом стал первым человеком, совершившим кругосветное плавание дважды.
Позднее, в 1533 г., Франсиско де Ульоа отправился исследовать Магелланов пролив из Вальдивии на южном берегу Чили (и стал первым европейцем, вошедшим в западное устье пролива). На половине пути он решил, что у него скоро закончится провизия, и повернул обратно. В ноябре 1557 г. Хуан Ладрильеро первым прошел пролив в обоих направлениях. За ним последовали другие испанские исследователи.
Их успехи повысили ставки для Дрейка. Елизавете было жизненно важно установить английское – и протестантское – присутствие в Новом Свете, пока не стало слишком поздно. Но Дрейк не принадлежал к числу тех, кто легко впадает в тревогу и отчаяние. Огромные территории Центральной и Южной Америки были слишком велики, чтобы какая-то одна держава – даже Испания – могла полностью взять их под свой контроль. А испанский флот, хотя это пока еще не стало очевидно, был слишком рассредоточен и страдал отсутствием дисциплины и бездеятельностью.
Разношерстная команда Дрейка едва ли соответствовала тем честолюбивым задачам, которые он перед ней ставил. Только один из его людей, Уильям Коук, до этого побывал в Тихом океане, и то не как исследователь, а как пленник испанцев. Однако Дрейк постарался набрать в команду всех специалистов, которые могли понадобиться в путешествии: кузнеца, бондарей, которые занимались ремонтом бочек, и плотников. Кроме того, Дрейк, большой любитель музыки, взял с собой на корабль несколько музыкантов, игравших на разных инструментах при сменах вахты и пении псалмов.
В экспедиции участвовало около дюжины «джентльменов», в их числе Томас Даути, дворянин, вложивший в это предприятие собственные средства, и его младший сводный брат Джон. Томас Даути, скорее всего, знал об истинных намерениях Дрейка, и, в силу своего статуса, вероятно, считал себя полноправным вторым командующим, что было опасным заблуждением. Возникшая в результате неопределенность нервировала Дрейка и сказывалась на состоянии команды до такой степени, что в определенный момент это стало угрожать плаванию.
Кроме того, в команду входили натуралист Лоуренс Элиот, специалист по ботанике, и несколько купцов, в том числе Джон Сараколд, член Почтенной компании драпировщиков, могущественной торговой ассоциации, основанной еще в 1180 г.
Фрэнсис Флетчер, священник англиканской церкви, отвечал за проведение религиозных обрядов. В его записях указано, что он учился в Пембрук-колледже в Кембридже, но не окончил его и некоторое время служил настоятелем прихода Святой Марии Магдалины в Лондоне. Среди участников экспедиции было крайне мало грамотных, поэтому Флетчеру пришлось взять на себя обязанности летописца. Он вел подробные записки о путешествии, которые позднее были собраны воедино и опубликованы под названием «Кругосветное плавание сэра Фрэнсиса Дрейка». Он проявил себя как увлеченный очевидец, чуткий к настроениям команды, красноречивый, склонный к живописным сравнениям и абсолютно лояльный. Следуя примеру других капитанов, Дрейк взял с собой личного слугу, африканца Диего, сбежавшего из испанского плена. Он был, вероятно, единственным чернокожим членом команды. Они познакомились в 1572 г., когда Дрейк напал на испанский порт Номбре-де-Диос в Панаме. Диего, говоривший как по-испански, так и по-английски, оказался весьма полезен Дрейку и не только стал его личным слугой, но и получал жалованье, как все остальные нанятые на корабль матросы. В путешествие отправились родственники Дрейка: его младший брат Томас, его племянник Джон, всего пятнадцати лет от роду, и племянник кузена и наставника Дрейка, Джона Хокинса, ранее познакомившего того с грязным, опасным и прибыльным ремеслом работорговца. За исключением Томаса Даути, который написал завещание 11 сентября 1577 г. незадолго до отъезда, и самого Дрейка, никто из команды, судя по всему, не осознавал, что они отправляются в самое амбициозное путешествие в истории английского флота. Даже сам Дрейк был не до конца уверен, куда его приведет эта затея. Он шел туда, куда его звала жажда золота и почестей.
Все это время за происходящим с беспокойством наблюдали испанские шпионы. Их опасения по поводу Англии и особенно Дрейка усиливались день ото дня. 20 сентября 1577 г. Антонио де Гуарас, испанский посол при дворе королевы Елизаветы, предупреждал: «Они осуществляют свои коварные планы весьма расчетливо, а потому есть подозрение, что пират Дрейк намеревается отправиться в Шотландию с некоторым количеством небольших судов, войти в удобный порт и попытаться схватить шотландского принца с тем, чтобы далее получить за него солидный выкуп, ради чего он и доставит его сюда под конвоем находящихся там кораблей королевы».
Невозмутимое поведение Дрейка не позволяло сделать никаких определенных выводов. Возможно, он планировал очередную авантюру и собирался отправиться туда, куда его понесут ветры судьбы, – через все Средиземное море к торговому порту в египетской Александрии, или вдоль побережья Африки, или через Атлантику. Как писал Фрэнсис Претти, оруженосец и личный охранник Дрейка: «15 ноября в год от Рождества Христова 1577 мастер Фрэнсис Дрейк с флотом из пяти кораблей и барков и с людьми числом 164 человека, джентльменами и матросами, вышел из Плимута, мнимо направившись в Александрию». Именно тогда их планы нарушило первое из множества неожиданных происшествий. «Поднявшийся встречный ветер вынудил его на следующее утро отправиться в Фалмут-Хейвен в Корнуолле, где на нас обрушилась буря столь ужасная, подобную которой мало кто видел, и поистине такая свирепая, что все наши корабли едва не погибли. Но Господу было угодно уберечь нас от этой крайности и поразить нас в настоящем лишь следующими двумя обстоятельствами: на нашем флагмане “Пеликане” людям пришлось срубить и свалить за борт мачту, дабы спасти корабль, а “Мериголд”, изрядно побитую, бурей выбросило на берег. Для устранения этих повреждений мы снова вернулись в Плимут».
Дрейк несколько недель восстанавливал поврежденное судно, а затем наконец экспедиция «вышла во второй раз из Плимута и отплыла 13-го числа следующего декабря». Дни были короткими, а воздух холодным и влажным – направься они в Египет, их ждало бы солнце Александрии. Магеллан назвал свой флот Молуккской армадой, тем самым обозначив конечную цель его плавания; Дрейк во многом вдохновлялся примером Магеллана, но решил не давать своей флотилии никакого имени, оставляя себе пространство для маневра. Может быть, они поплывут в Александрию – а может быть, и нет. Чтобы быстро сколотить состояние, стоило отправиться в Бразилию. Если бы Дрейк смог добраться до побережья, избежав столкновения с испанскими солдатами, и вернулся с полным трюмом серебра и золота, королева наверняка сочла бы его путешествие успешным. Чего Дрейк точно не собирался делать, это гибнуть на далеких берегах, как Магеллан, разрубленный на части и покрытый позором.
Большую часть сведений о Южной Америке Дрейк почерпнул из противоречивых записок флорентийского мореплавателя Америго Веспуччи, умершего в 1512 г. Веспуччи утверждал, что совершил не менее четырех плаваний к земле, которую он назвал Новым Светом, и написал несколько влиятельных писем о своих приключениях (авторство первого и четвертого писем оспаривается). Эти отчеты популяризовали его открытия в Западной Европе. Умелый пропагандист, Веспуччи живо нарисовал яркий портрет огромной земли под названием Бразилия (в честь pau brasil, цветущего дерева, которое в те времена произрастало там в изобилии). Он рассказывал о том, как обнаженные местные жители выбегали к кромке воды, чтобы приветствовать прибывших европейцев (полностью одетых). По его словам, поначалу общение было осторожным и происходило в основном на языке жестов. Наладить контакт помог обмен подарками, подтвердивший мирные намерения гостей. Жители Бразилии «все… были отличными пловцами. Они нам доверяли, как если бы были давно с нами знакомы»[1]. Эта способность произвела на европейцев большое впечатление, ведь многие из них, даже моряки, совсем не умели плавать. Женщины держались в воде даже увереннее, чем мужчины, – «мы много раз видели, как они проплывали в море две лиги без всякой опоры и отдыха». У них было достаточно оружия, закаленного на огне, – «копья, а также дубины с красиво вырезанными шишками на конце», с помощью которых они сражались «против людей, говорящих на ином языке. Они не сохраняют жизни никому, разве что затем, чтобы подвергнуть врага еще большему мучению. Когда они идут воевать, то берут своих женщин с собой не потому, что те могут сражаться, а потому, что они несут снаряжение, ибо женщины переносят на спине на расстояние 3040 лиг груз, который ни один мужчина не станет нести».
Веспуччи предупреждал своих читателей: не стоит недооценивать коренные народы Нового Света лишь потому, что «в своих беседах они кажутся очень простыми». В действительности они «очень хитры и коварны в том, что их касается. Они говорят немного и очень низким голосом. Они пользуются такой же артикуляцией, как и мы, и произносят слова с участием нёба, зубов или же губ». Кроме того, у них «имеется много разных языков, ибо через каждые сто лиг мы находили изменения в языке, так что речь одного племени непонятна другому».
По крайней мере одно их изобретение очаровало его: «Спят они в больших гамаках, сделанных из хлопка и подвешенных в воздухе. Хотя их манера спать кажется довольно-таки неудобной, мне думается, что спать в этих сетках довольно приятно, и мы спали в них гораздо лучше, чем завернувшись в одеяла». Гамак – веревочная сетка, подвешенная за два конца, – был распространен у туземцев повсеместно и быстро прижился среди европейцев, которые приспособили их для своих кораблей. В одной крепкой хижине, крытой пальмовыми листьями, могло проживать до «шестисот душ». В деревне всего с 13 хижинами обитало несколько тысяч жителей.
Их представления о ценности и собственности также сильно отличались от европейских. «Богатства, которыми мы наслаждаемся в Европе и где-либо еще, – золото, драгоценные камни, жемчуг и многие другие – для них не имеют никакого значения. И хотя все эти богатства имеются у них в их землях, они не прилагают никаких усилий, чтобы овладеть ими, и не ценят их». Вместо этого они ценили «разноцветные птичьи перья», «бусы из рыбьих костей», а также «белые и зеленые камешки», которые вставляли в свои щеки, губы и уши. Они очень щедры «и чрезвычайно редко когда в чем-нибудь вам отказывают, но не стесняются попросить что-либо у вас, если чувствуют, что между вами и ими установились дружеские взаимоотношения».
Один их обычай привел европейцев в ужас. «Они поедают всех врагов, которых убивают или берут в плен, женщины наряду с мужчинами, с такой свирепостью, что даже говорить об этом кажется ужасным».
При всем этом Веспуччи был работорговцем. Он хвастал, что 15 октября 1498 года его корабли вернулись в Кадис (Испания) с 222 рабами, где они «были хорошо встречены и продали наших рабов».
Слава Веспуччи со временем померкла бы, если бы не одна причуда судьбы. Новый Свет могли назвать Колумбией в честь самого прославленного и печально известного исследователя этого континента (к тому же считавшего, что он приплыл в Индию). Но в 1507 г., через год после смерти Христофора Колумба, немецкий картограф Мартин Вальдземюллер выпустил огромную карту мира, в которой назвал недавно открытый континент Америкой, образовав это женское имя от латинского имени Веспуччи – Америго. Почитатели Колумба протестовали, но Вальдземюллер настаивал: «Не постигаю, по какой причине кто-либо может запретить ей называться… Америкой в честь ее первооткрывателя Америкуса [Веспуччи], личности весьма выдающейся – ведь и Европа, и Азия носят женские имена». Название прижилось.
Необъявленная война Дрейка против короля Испании Филиппа II в какой-то момент привлекла внимание Елизаветы. Не желая восстанавливать против себя грозную Испанскую империю (что могло бы ослабить ее положение как за рубежом, так и внутри страны, лишив поддержки английских католиков), королева решила прибегнуть к помощи пиратов, таких как Дрейк, действующих в равной мере в собственных интересах и от имени короны.
«Дрейк! – воскликнула Ее Величество. – Я была бы безмерно счастлива, если бы кто-нибудь сумел отомстить королю Испании за все обиды, которые он мне нанес». Впрочем, сказать это было гораздо легче, чем сделать. Испания, вне всякого сомнения, была самым могущественным государством Европы, и ее влияние усиливала католическая церковь. Англия была протестантской (на самом деле наполовину протестантской) страной-выскочкой без важных связей, явно не идущей ни в какое сравнение с блистательной Испанией. Именно Испания, а не Англия, в то время правила морями. Чтобы бросить вызов испанскому господству, требовалась тщательно продуманная стратегия вкупе с дерзостью и бесстрашием. Для этого нужен был капитан, не избегающий столкновений, а наоборот, ищущий их. Дрейк соответствовал этим требованиям и даже превосходил их. Вера и верность для него были вопросом жизни и смерти. Его вели два главных инстинкта – стремление отомстить Испании и необузданная жажда золота.
Ободренный поддержкой, Дрейк разработал план нападения на испанские владения на Тихоокеанском побережье Панамы «посредством Магелланова пролива». Елизавета вложила в предприятие тысячу крон (250 фунтов). Все это необходимо было держать в секрете. «Ее Величество поклялась своей короной, что если хоть кто-нибудь в ее владениях проболтается об этом королю Испании, – вспоминал Дрейк, – им не сносить головы».
Испания имела преимущество в виде размеров и богатства, но у Англии был Фрэнсис Дрейк. Из всех английских мореплавателей только Дрейк обладал необузданной отвагой и навыками, способными дать Елизавете глобальное влияние, к которому стремилась она и ее советники. Его никогда не удовлетворяло достигнутое – он всегда стремился к большему, что превосходно отражают начальные строки однажды написанной им молитвы: «Востревожь нас, Господи, всякий раз, когда мы станем слишком довольны собой, когда наши мечты сбудутся, потому что мы мечтали о малом, когда мы благополучно достигнем цели, потому что держались слишком близко к берегу». Никто не мог бы обвинить Дрейка в том, что он жмется к берегу – он предпочитал уходить далеко в море, преодолевать огромные расстояния, нестись по воле ветра вперед и отчаянно бороться с ним, когда требовали обстоятельства.
Государство Елизаветы было бедным и изолированным по сравнению с великой Испанской империей – не блистательный Камелот артуровских легенд, а скорее двор короля Хротгара из «Беовульфа». Многие были уверены, что Испания во главе с методичным Филиппом II вскоре вторгнется в Англию, заменит протестантскую королеву (уже отлученную папой от церкви) подходящим католическим монархом и вернет страну в объятия Ватикана. Англия была наполовину католической, и многие ее жители приветствовали бы такое развитие событий. Но импровизированная стратегия Елизаветы и дерзость Дрейка воспрепятствовали этому весьма вероятному исходу и направили Англию, остальную Европу и, в конечном итоге, большую часть мира по другому пути. Именно тогда Англия, почти незаметная в тени Испании и Португалии, стряхнула с себя власть католичества, а Дрейк стал катализатором великого превращения Англии из островного государства в Британскую империю.
Все, чего Дрейк добился своими плаваниями и особенно пиратскими набегами, он делал во имя Елизаветы, и благодаря ее щедрости получал от этого немалую выгоду. Пиратство открывало для него надежный путь к богатству и статусу – как старший сын священника он вряд ли мог получить подобное состояние каким-то иным путем. Имя Елизаветы никогда не прославляли в Англии больше, чем в годы плаваний Дрейка. Возможно, он мечтал о близости с ней, как многие другие мужчины, запутавшиеся в сетях ее обаяния. Чем дальше он уплывал вокруг света, тем глубже он проникал в ее сердце – во всяком случае, он на это надеялся. Его ждало долгое и невероятное путешествие.
Фрэнсис Дрейк родился в Девоншире в 1541 г. в семье Эдмунда Дрейка (1518–1585), фермера, ставшего священником на королевской верфи в соседнем Чатеме, и его жены Мэри Милуэй. В Девоне было достаточно Дрейков, и его отец просил знатного Фрэнсиса Рассела стать крестным младенца, но безуспешно. Фрэнсис Дрейк провел юность в безвестности, возможно, из-за того, что его отец оказался втянут в религиозные споры. Уильям Кемден, британский историк и современник Дрейка, писал: «Когда он был еще ребенком, его отец, принявший протестантскую доктрину, попал под действие Закона о шести статьях, изданного королем Генрихом VIII против протестантов, и бежал со своей земли в Кент. После смерти короля Генриха он получил место корабельного священника королевского флота, где читал молитвы матросам, а вскоре после этого был рукоположен в дьяконы и назначен викарием [то есть приходским священником] церкви в Апноре».
Отец Дрейка был слишком беден, чтобы оставить сына дома, и это обстоятельство сыграло в жизни Фрэнсиса ключевую роль. «По причине своей бедности он отдал сына в ученики своему соседу капитану барка [корабля по крайней мере с тремя мачтами], и тот посвятил его во все свои дела, брал его с собой в плавания туда и обратно вдоль берега, а иногда перевозить товары в Зеландию [Данию] и Францию. Юноша… так понравился старику своим трудолюбием, что тот, будучи холост и бездетен, после смерти отписал ему свой барк по завещанию».
Испытывая нужду в деньгах, молодой Фрэнсис ступил на путь работорговли под покровительством своего кузена Джона Хокинса, видного представителя этой бурно развивавшейся в Англии отрасли. В 1562 г. они на трех кораблях отплыли из Плимута, похитили в Гвинее четыре сотни африканцев и продали их в Вест-Индию. Многие пленные погибли в пути. Но по бездушным меркам работорговли путешествие могло считаться коммерчески успешным. В следующие пять лет Дрейк и Хокинс совершили еще три путешествия в Гвинею, где захватили и обратили в рабство еще 1200 африканцев.
Летом 1568 г. Дрейк, которому было всего 27 лет, по-прежнему плавал с флотилией Хокинса. Тогда он вел уже восемь кораблей, которые направлялись с грузом из 57 рабов, награбленного серебра и драгоценностей в Англию, где надеялись получить скромную прибыль. 12 августа разразился шторм – одиннадцать дней он трепал корабли и в конце концов рассеял их. После нескольких недель скитаний по морю Хокинс и Дрейк наткнулись на испанское судно, команда которого рассказала им о гавани у форта Сан-Хуан-де-Улуа. В этом форте недалеко от Веракруса в Мексике всем заправляли испанские чиновники, нередко подвергавшие подозреваемых пыткам в церковных подземельях. Худшие опасения Дрейка по поводу католицизма подтверждались, и он решил держаться настороже. Когда Хокинс и другие английские капитаны подвели свои потрепанные суда к гавани, на них напал большой мексиканский флот. Спастись смог только корабль Дрейка «Юдифь» – что особенно примечательно, поскольку у него не было пушек.
Четыре изнурительных месяца Дрейк вел «Юдифь» через Атлантику и прибыл в Плимут 20 января 1569 г. Еще через две недели домой вернулся потрепанный Хокинс, проклинающий свои неудачи, испанцев и Дрейка, которого он объявил дезертиром. Это обвинение дошло до самых верхов, и королева Елизавета на несколько недель посадила Дрейка в тюрьму, чтобы умиротворить Хокинса и поддержать видимость того, что она не потакает пиратству. Дрейк вышел из заточения в ярости, но он злился не на королеву, чье молчаливое одобрение было ему необходимо, и даже не на Хокинса, а на испанцев. И он имел для этого все основания. Дрейк узнал, что его кузен Роберт Баррет был арестован в Мексике инквизицией, хотя местный губернатор дон Мартин Энрикес ранее дал слово, что английские искатели приключений будут в безопасности. Но затем губернатор решил, что, когда дело касается еретиков, держать слово необязательно. Он арестовал нескольких человек и бросил их в темницу. Часть из них под пытками заставили отказаться от своей веры.
Баррета ждала еще худшая участь. Его сожгли на костре. Дрейк не забыл и не простил этого чудовищного злодеяния. С того времени он глубоко презирал испанскую тиранию и вел единоличный крестовый поход против этого ползучего зла. Он своими глазами увидел, как выглядит всемирная империя испанцев, основанная на пытках и эксплуатации местных племен, и отшатнулся в отвращении. Он отказался от работорговли и поклялся, что будет искать способ отомстить (а также приобрести состояние), преследуя тех, кто торгует человеческими жизнями. Неутомимый и хитрый пират, Дрейк жил своим умом, совершал дерзкие набеги на испанские форты и брал испанцев в плен, но никого не убивал. Он говорил им, что просто «понемногу возвращает себе то, что ему причитается» за то унижение, свидетелем которого он стал в Сан-Хуан-де-Улуа.
Единственная попытка совершить кругосветное путешествие окончилась трагедией 55 лет назад. В 1518 г. португальский мореплаватель Фернан Магеллан после неоднократных безуспешных попыток заручиться поддержкой собственного короля Мануэля I смог найти поддержку своих замыслов у Карла V, короля конкурирующей Испании. Магеллан возглавил флотилию из пяти небольших судов с командой из 258 моряков из разных стран – многие из них решили рискнуть и отправиться в море, чтобы избежать тюрьмы на родине. В те времена, когда многие всерьез считали, что корабль может доплыть до края света и сорваться оттуда вниз, Магеллан планировал уплыть за горизонт к далеким Молуккским островам. Там в изобилии росли мускатный орех, корица и гвоздика, считавшиеся самыми ценными культурами в мире – они ценились даже выше золота. Раньше европейские торговцы, хотевшие попасть на Острова пряностей, отправлялись не на запад, а на восток, и двигались по суше и по морю, пока не достигали своей цели. Путешествие к дальнему краю земли и обратно могло длиться семь лет и даже больше, и далеко не все торговцы выдерживали его тяготы. При этом пряности, которые они привозили с собой в Европу, по пути успевали выдохнуться. Магеллан надеялся, что, отправившись в противоположном направлении, морским путем на запад, он сможет совершить это путешествие за год или даже меньше и доставит обратно пряности, еще не утратившие свежесть и остроту. Но это было лишь предположение – раньше совершить подобное еще никому не удавалось.
В ходе путешествия Магеллан, имевший в своем распоряжении только комплект безнадежно неточных карт, полагался на собственную интуицию лоцмана. Это позволило ему дойти из Севильи через Атлантику к побережью Бразилии, по пути уходя от португальских кораблей, сражаясь с бурями и подавляя жестокие мятежи.
После нескольких неудачных попыток Магеллан обнаружил полулегендарный проход недалеко от южной оконечности Южной Америки. К тому времени он потерял два корабля. Три оставшихся корабля двинулись в обнаруженный проход без карт. Через 38 дней Магеллан увидел Тихий океан и заплакал от радости. Но его радость длилась недолго. Перед ним лежал самый большой водный массив планеты, о котором в Европе почти ничего не знали. На этом этапе путешествия его уменьшившийся флот снова пережил несколько штормов и подвергся нападениям местных воинов, покорявших океан на высокоманевренных парусных лодках-проа. Запертые на кораблях люди Магеллана были вынуждены питаться изъеденными червями сухарями и выпрыгивавшими на палубу летучими рыбами. Моряки один за другим гибли от цинги. Магеллан и другие офицеры смогли избежать этой участи по чистой случайности: в офицерском рационе присутствовал джем из айвы, терпкого фрукта, богатого витамином С. Они не понимали, как и почему это происходит, но те, кто получал джем из айвы, не болели цингой.
6 марта 1521 г. флот достиг острова Гуам площадью чуть более 200 квадратных миль, едва возвышающегося над поверхностью океана – это был первый клочок суши, который они увидели за прошедшие 99 дней. Еще через 10 дней флот Магеллана достиг территорий, которые сейчас называются Филиппинскими островами, всего в 400 милях от изначальной цели – Молуккских островов. Они преодолели три четверти своего кругосветного маршрута. На Филиппинах Магеллан вступил в конфронтацию с воинственным местным вождем Лапу-Лапу. Чувствуя себя в полной безопасности, вооруженные западным огнестрельным оружием, щитами и шпагами, Магеллан и 18 верных людей вышли на бой против нескольких сотен воинов под командованием Лапу-Лапу, которые ворвались в гавань, размахивая закаленными на огне клинками. Магеллан в своем блестящем шлеме немедленно привлек внимание островитян – охваченные гневом, они зарубили его.