Странная история дочери алхимика
– Что?! – в ужасе воскликнула миссис Пул. – Превратить резиденцию джентльмена в многоквартирный дом?! Куда катится этот мир! Будем надеяться, мистер Гест сейчас сообщит вам что-нибудь утешительное.
– Вот уж это, – подытожила Мэри, – очень маловероятно.
Она последний раз оглядела себя в зеркале. Зонтик, макинтош, ботинки на резиновой подошве. Она неплохо подготовилась к потопу.
И на улице ее действительно ждал потоп. Струи дождя безжалостно колотили по зонту. По водосточным канавам струились темные реки. Лондон ни на миг не прекращал ежедневной работы: магазины были открыты, по улицам стучали экипажи, мальчишки-газетчики выкрикивали: «Ишшо одно уж-жасное убийство! Горничная в свой выходной была найдена без головы! Читайте в «Дэйли мейл»!» Подметальщики перекрестков, мокрые насквозь, мрачно чиркали метлами по мостовой, лошади двухколесных экипажей мотали головами, чтобы вытрясти воду из ушей. Над тротуарами тек поток раскрытых зонтов.
«Как будто Господь решил еще раз затопить грешную землю», – подумала Мэри, невольно желая, чтобы так и было. Порой ей казалось, что мир заслуживает нового потопа. Но она отбросила эту немилосердную мысль и быстро посмотрела на часы, желая убедиться, что не опаздывает. Башмаки ее хлюпали по мокрой мостовой – путь лежал по кварталу Мэрилебон.
Контора «Аттерсон и Гест, поверенные» располагалась на одной из тихих респектабельных улочек неподалеку от Кэвендиш-сквер. Мэри постучала в дверь полированным медным молотком. Младший клерк открыл перед ней тяжелую дубовую дверь. В кабинет мистера Геста вел длинный коридор, облицованный деревянными панелями. Когда была жива ее мать, мистер Гест обычно сам приезжал к ним, но обнищавшая мисс Мэри Джекилл не была достаточно важной персоной для частного визита.
Мистер Гест выглядел как обычно – тощий, длинный лысеющий мужчина. Мэри подумала, что он похож на труп. Его кабинет с деревянными панелями на стенах и рядами книг в кожаных переплетах был бы отличным гробом, в котором погребли этого важного покойника. Он коротко поклонился ей и сказал своим покойницким голосом:
– Спасибо, что нашли время заглянуть ко мне в ответ на приглашение, мисс Джекилл. Да еще и в такой дождь!
– Ваше приглашение связано с состоянием моих финансов? – спросила Мэри, решив говорить прямо. В конце концов, поверенный отлично знает, что она нуждается в деньгах.
– Боюсь, что нет – ваше финансовое положение ничуть не изменилось, – мистер Гест покачал головой, как бы сочувственно, но Мэри почудился в его тоне оттенок злорадства. – Присаживайтесь, наше дело может занять некоторое время. Я пригласил вас, потому что получил вот это, – мистер Гест уселся за свой стол и положил перед собой, рядом с чернильницей, кожаный портфель. – Со мной связался банк вашей матери – не Банк Англии, а другой, в котором она открыла особый счет. Это что-то вроде кооперативного сообщества в Клеркенвелле. И открыла счет она совершенно без моего ведома, должен я сообщить.
Ему явственно не нравилось, что его клиенты могут открывать какие-то счета, не уведомив его, – да еще и в банках в районе, пользующемся столь сомнительной репутацией.
Мэри недоумевающе смотрела на него.
– Особый счет? Но это невозможно. Моя мать не покидала свою комнату многие годы, прежде чем умерла.
– Разумеется, – отозвался мистер Гест. – Однако похоже, что счет был открыт до того, как ваша матушка… полностью отгородилась от внешнего мира.
То есть, вы хотите сказать, сошла с ума, подумала Мэри.
– Открыв счет, ваша мать положила на него определенную сумму с тем, чтобы каждый месяц часть ее выплачивалась конкретному получателю. Когда директор банка увидел в «Таймс» объявление о ее смерти, он немедленно связался со мной. Я попросил его отправить мне всю доступную информацию о платежах – и неделю спустя получил вот эти документы. В их число входит и приходо-расходная книга.
Он щелкнул пряжками портфеля и выложил перед Мэри книгу вроде тех, которые используют банковские клерки, чтобы держать в порядке свои счета. Девушка опустилась на неудобный стул, который мистер Гест специально держал для клиентов, положила сумочку на колени и открыла первую страницу книги. Страница была разграфлена, наверху подписаны названия столбцов: «ДАТА – ТРАНЗАКЦИЯ – СУММА – ПОЛУЧАТЕЛЬ». Каждая транзакция имела место первого числа каждого месяца, получатель и цель платежа были указаны одни и те же: «Общество св. Марии Магдалины, 1. Хайд, расходы на содержание».
Хайд! Мэри шумно вдохнула при виде этого имени. Оно вызвало яркий образ из ее детства: друг ее отца, известный как Эдвард Хайд, – бледный, уродливый, волосатый мужчина со зловещей ухмылкой, от которой у нее всякий раз пробегал мороз по коже.
Мэри: – Как-то это мелодраматично звучит, вы не находите?
Кэтрин: – Но признай, рядом с ним ты всегда чувствовала себя неуютно. И еще он был невыносимо груб.
– Этот счет теперь принадлежит вам, – сказал мистер Гест. – Как видите, изначально на нем лежало сто фунтов. С тех пор ежемесячно деньги расходовались небольшими порциями – на какую-то не совсем понятную мне цель… – он сделал паузу, словно ожидая от Мэри каких-то объяснений. Но даже будь у нее мысли по этому поводу, она ни за что не стала бы делиться ими с поверенным. После короткого молчания он продолжил: – После последней транзакции на счету осталась некоторая сумма – кажется, в районе двадцати трех фунтов. Боюсь, меньше, чем хотелось бы.
Конечно, меньше, чем хотелось бы, – но перед Мэри пронесся целый вихрь прекрасных видений: она теперь сможет заплатить мяснику… И зеленщику… И, конечно же, выдать жалование миссис Пул! Может, они даже могли бы уговорить кухарку вернуться, раз она все равно не хочет жить у сестры в Йоркшире! И тогда миссис Пул не придется сражаться с плитой и пытаться приготовить что-то съедобное с помощью поваренной книги, которую ей теперь пришлось открыть впервые в жизни. Но нет, Мэри хочет слишком многого. Конечно, двадцать три фунта – это гораздо больше, чем было у нее до этого, но все равно их недостаточно, чтобы прожить какое-то длительное время, по крайней мере в доме 11 на Парк-Террейс. И все-таки паника Мэри хотя бы немного улеглась. Но вернулось недоверие.
– Содержание Хайда? – спросила она. – Но какое отношение моя мать может иметь к Хайду? Я была ребенком, но запомнила, как в наш дом явилась полиция и расспрашивала отца об этом человеке.
– Я в то время был клерком при мистере Аттерсоне, – кивнул мистер Гест. – И я очень хорошо помню все обстоятельства, сопутствовавшие тому делу, – хотя, конечно, мне посчастливилось никогда лично с мистером Хайдом не сталкиваться. Именно поэтому я попросил вас посетить меня как можно скорее, при всем моем уважении к вашему трауру, мисс Джекилл. – Он бросил на нее скорбный и торжественный взгляд, но Мэри отлично видела ухмылку под его профессиональной непроницаемой маской. Гест принадлежал к числу людей, которых развлекают чужие невзгоды. – И еще кое-что. Вот документы, которые ваша мать отправила на хранение в банк.
Он подтолкнул к ней портфель, в котором обнаружилось немало всего: еще одна книга, почтовые конверты – наверняка с письмами внутри, еще какие-то бумаги, напоминавшие рецепты или расписки. Она хотела было вытащить книгу и рассмотреть ее, но заметила взгляд мистера Геста, полный жгучего любопытства. Очевидно, профессиональная этика не позволяла ему копаться в бумагах клиентов, но ему этого очень хотелось. Что же, если ее мать желала что-то скрыть, Мэри не собиралась показывать это ее поверенному.
Она закрыла портфель и застегнула пряжки.
– Спасибо большое, мистер Гест. У вас все?
– Да, у меня все, – нахмурившись, ответил тот, явно оставшись разочарованным. – Могу я спросить, мисс Джекилл, что вы намерены со всем этим делать?
– Я, разумеется, собираюсь закрыть счет, – ответила Мэри. Можно добраться до Клеркенвелла – интересно, туда ходит омнибус? – хотя бы завтра утром, и забрать оставшиеся на счету деньги. Тогда у нее будет тридцать пять фунтов, пять шиллингов, три пенса. Эта новая цифра не могла не приносить Мэри облегчения.
– Да, это лучшее, что вы сейчас можете сделать, – согласился мистер Гест. – Какова бы ни была цель открытия счета, я полагаю, вы не имеете к ней никакого отношения. И, смею заметить, юные леди, оказавшиеся в сложном положении, подобном вашему, часто находят утешение в том, чтобы возложить свои заботы на плечи кого-нибудь более опытного в житейских делах. Короче говоря, мисс Джекилл, вы недавно достигли совершеннолетия и могли бы принять решение вступить в брак. Настолько привлекательная юная леди могла бы составить приемлемую партию для мужчины, которого не особо заботит состояние финансов его жены. – И мистер Гест посмотрел на нее со значением.
Боже мой, подумала Мэри, он мне что, делает предложение? Она подавила желание рассмеяться ему в лицо – после событий последних дней смех прозвучал бы скорее как истерика. Всего этого было… попросту слишком много.
– Спасибо, мистер Гест, – Мэри встала и протянула ему руку. – Уверена, что вы очень опытны в житейских делах и все такое. Благодарю вас за ценный совет. А теперь не могли бы вы попросить своего клерка принести мой зонтик и макинтош?
Когда Мэри вышла из конторы поверенного, на улице все еще лило. Она пошла обратно к дому по многолюдным городским улицам, неся под мышкой портфель, чтобы он не промок. Домой она добралась совершенно мокрой, усталой и благодарной, что миссис Пул к ее приходу разожгла огонь в камине в гостиной.
Беатриче: – Ох уж этот ваш лондонский дождь! Когда я впервые попала в Лондон, думала, что уже никогда больше не увижу солнца. Так было холодно, сыро и бесприютно! Я ужасно скучала по Падуе.
Диана: – Раз тебе здесь не нравится, можешь отправляться обратно. Никто тебя не держит!
Кэтрин: – Пожалуйста, держитесь со своими комментариями в рамках повествования. И это вовсе не мой лондонский дождь. Вряд ли Беатриче ненавидит его сильнее, чем я.
Мэри сменила черное платье на старое, домашнее, надела пару мягких тапочек и накинула на плечи матушкину шаль. Она зажгла свечу спичкой из коробка на каминной полке. Как же бедно и неряшливо теперь выглядела гостиная! Она спрашивала мистера Манди, владельца компании «Мебель и аксессуары Манди», что еще он мог бы у нее купить, но он только покачал головой и сообщил, что в доме не осталось ничего стоящего. Разве что мисс Джекилл согласится продать интересный портрет – вон тот, над камином? Но портрет матери Мэри не собиралась продавать ни за что на свете.
Она села на кушетку и придвинула поближе чайный столик. Затем расстегнула портфель и вытряхнула оттуда все документы. Пожалуй, лучше было бы отнести их на мамин стол и сортировать их там… Мэри не могла перестать думать о столе в кабинете как о мамином, хотя много лет им пользовалась только она сама, разбирая там хозяйственные счета. Но в кабинете не горел камин, а в подвале осталось совсем немного угля. Кроме того, Мэри не готова была снова увидеть эти стопки счетов. Как-нибудь потом.
При ближайшем рассмотрении книга оказалась не совсем книгой – скорее толстой записной книжкой, лабораторным журналом ее отца. Мэри узнала его почерк – те же остроугольные буквы, что составляли пометки на полях его книг. Письма в конвертах были адресованы доктору Генри Джекиллу, 11, Парк-Террейс, Лондон. Наверное, эти письма пришли еще при его жизни, как часть его научной переписки? Отец всегда получал обширную корреспонденцию от других ученых – как из Англии, так и из-за рубежа. Между конвертами хранилось немало рецептов – главным образом от «Моу и сыновей», компании, поставлявшей химикалии для отцовских экспериментов. Мэри начала сортировать документы и едва заметила, что миссис Пул принесла ей ужин: котлету с картофелем и горошком. Она отложила бумаги на диван, чтобы освободить столик для подноса, и рассеянно поблагодарила экономку.
Когда миссис Пул пришла забрать посуду, Мэри откинулась на спинку дивана и сказала:
– Знаете, мистер Гест сегодня, похоже, попытался сделать мне предложение. По крайней мере настойчиво советовал выйти замуж за кого-нибудь, кто сможет привести в порядок мои дела, ведь мы, юные девушки, по его мнению, такие непрактичные.
– Это вы-то, которая управляет этим домом с тех пор, как научилась писать имя своей матери! – воскликнула миссис Пул. – Я никогда особо не ценила мужчин и менять своего мнения не намерена. Лакей в белых штанах, конечно, украшает дом за званым обедом, но пользы в хозяйстве от него меньше, чем от толковой судомойки. Хотя Джозефу порой удавалось доказывать свою пользу, что есть, то есть.
– Если бы только я могла себе позволить толковую судомойку! – вздохнула Мэри. – Мне так не хотелось отпускать Элис – но я же понимаю, что в родной семье ей будет гораздо лучше. Миссис Пул, не могли бы вы присесть на минутку? Знаю, знаю, что это не ваше место, но пожалуйста, побудьте тут – мне нужно вас кое о чем спросить.
Миссис Пул неохотно присела в одно из стоявших у камина кресел, сложив руки на коленях, как будто она сидела на лавке в церкви Сент-Мэрилебон.
– Слушаю вас, мисс.
Мэри наклонилась ближе к камину, всматриваясь в огонь. Она искала верные слова, чтобы задать вопрос… Но известно, что самый лучший способ что-то сказать – это говорить прямо.
– Миссис Пул, что вы помните об Эдварде Хайде?
Примечание автора: – Передать не могу, как мне жаль, что я позволила Мэри и остальным читать эту рукопись в процессе работы над ней. Сначала они просто комментировали каждую главу, а потом начали давать советы – что и как я должна, по их мнению, изменить. Я менять ничего не собираюсь. Самое большое, что я готова для них сделать, – это оставить их комментарии в повествовании. Вы, дорогой читатель, увидите, насколько они раздражающи и какой вздор несет большинство из них, когда пытается помочь мне лучше описать характеры персонажей. Предположим, что это такой новый способ написания романа, почему бы и нет? Сейчас, в конце концов, девяностые годы на дворе, как недавно подметила сама же Мэри. К началу нового века можно разработать новый способ повествования. К тому же эпоха Чарльза Диккенса и Джорджа Элиота уже кончилась. Мы современные люди. И современные чудовища…
Глава II
Визит к мистеру Холмсу
– Вот уж не ожидала снова услышать это имя! – сказала миссис Пул. – Не думаю, что можно забыть мистера Хайда, если довелось хоть разок его увидеть. Вы-то были совсем крошкой, едва от нянек – и на школьную скамью. И такой вы были серьезной девочкой, не то что другие дети, – тихой и спокойной, с этими вашими огромными серыми глазами, с постоянно вопрошающим взглядом. Помните мисс Мюррей, с ее глобусами и французской грамматикой? А когда вы уставали от сложения, вычитания и всего подобного, вы всегда прибегали ко мне – за лучшим кусочком имбирного кекса. Не знаю, видели ли вы сами этого мистера Хайда, хотя он у нас частенько бывал.
– Видела однажды, – ответила Мэри. – Но вы лучше расскажите, каким вы его запомнили. У меня есть важная причина вас расспрашивать.
– Я тогда была старшей горничной и редко видела гостей-джентльменов. Ведь еще был жив мой отец, царствие ему небесное. «Не мое дело – критиковать гостей доктора Джекилла, – вот как он мне говорил. – Однако же от вида этого мистера Хайда мне сразу хочется принять душ, да еще и с мылом!» Хайд много времени проводил у вашего отца в лаборатории, но я лично видела его всего раз или два – как он крадучись поднимался по лестнице, с этим злобным выражением на лице. У меня от одного его вида мурашки высыпали. До сих пор помню!
– Я встречалась с ним единственный раз, – задумчиво сказала Мэри. – Он стоял у дверей спальни моей матери с поднятой рукой, как будто собирался постучать. А потом он обернулся и заметил меня, и тогда опустил руку и взглянул на меня так странно – как будто виновато, но притом со злобной радостью. И усмехнулся. Помню, что я ужасно испугалась и убежала к себе в спальню, а потом рассказала мисс Мюррей, что встретила Румпельштильцхена. – Она перевела взгляд на бумаги, рассыпанные по кушетке. – А что вы помните о том убийстве?
– Это было просто ужасно! – сказала миссис Пул. – До смерти забить тростью пожилого джентльмена, Дэнверса Кэрью! Чудовищное преступление!
– И подозревали мистера Хайда, – продолжила Мэри.
– Вот уж не думаю, что кто-то сомневался в его вине! Ужасное было время. В доме постоянно толклись полицейские, то и дело всех нас допрашивали, как будто это мы – преступники. Уверена, что это ускорило смерть вашего бедного отца. Но сам-то Хайд исчез, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Я бы сказала – скатертью дорожка!
– Не было слышно до сегодняшнего дня. Смотрите, что дал мне мистер Гест, – Мэри протянула миссис Пул расчетную книгу, открыла перед ней страницу с записью транзакций и пересказала то, что узнала от поверенного.
Миссис Пул переводила потрясенный взгляд с книги на Мэри. Она даже заговорить смогла не сразу. Наконец выдавила:
– Даже не знаю, что об этом и думать, мисс.
– Я и сама пока не знаю. Ясно только одно – моя мать знала о местонахождении Хайда и каждый месяц посылала ему деньги. Может быть, он ее шантажировал?
– Но чем, мисс? У вашей матушки не было ни единого секрета!
– Думаю, секреты были у моего отца. Я как раз читала одно из этих писем, – Мэри подняла листок бумаги, хмуря брови. – Тут есть всякие намеки и отсылки, которых я просто не понимаю. Частью они касаются научных работ, но… Все это заставляет меня думать, что мой отец был вовлечен в какую-то очень странную деятельность, миссис Пул.
– Да, ваш отец всегда был очень скрытным джентльменом. Могу я забрать вашу посуду, мисс? Хотелось бы прибраться и все помыть до того, как я погашу на ночь плиту.
– Простите меня, – сказала Мэри. – Я веду себя бесцеремонно. Иногда я просто забываю, что мы теперь остались в доме вдвоем и вся работа легла на ваши плечи. Если бы вы только позволили мне помочь…
Миссис Пул молча собрала посуду на поднос – с видом, который выражал совершенный отказ. Она всегда обладала способностью выразить все, что думает, не говоря при этом ни слова. Очень раздражающая черта характера. Нет, миссис Пул, вам не позволено здесь комментировать.
– Надеюсь, вы не собираетесь слишком засиживаться, – сказала экономка. – И когда стемнеет, не забудьте зажечь газ. Не хочу, чтобы вы испортили себе зрение.
– Я не буду засиживаться, – обещала Мэри. – Просто хочу закончить просмотр этих бумаг. У меня появилась одна идея… Миссис Пул, я верно помню, что за информацию о местонахождении Хайда была назначена награда?
– Да, и немаленькая, – сотня фунтов. Но зачем вы спрашиваете, мисс? Думаете, можно получить сотню фунтов, просто рассказав, где он находится? Но ведь столько времени прошло. Вряд ли теперь они готовы заплатить так много, – миссис Пул не уточнила, кто такие эти «они».
– Не знаю, – покачала головой Мэри. – Но зато я знаю, у кого об этом можно спросить. Это было так давно, но я все еще помню…
Она не закончила фразы. Миссис Пул вышла из гостиной, неся поднос, и прикрыла за собой дверь. Мэри задумалась о секретах, которые ее мать унесла с собой в могилу. В ее голове начал складываться некий план действий. Завтра…
Но пока что было рано об этом думать. Сначала надо разобрать оставшиеся документы. Может быть, они поведают ей больше о том, что же случилось много лет назад. Она взяла журнал своего отца и начала читать с того места, на котором остановилась. Когда она наконец убрала бумаги обратно в портфель, камин уже почти догорел. Мэри поднялась в спальню, которую она занимала после того, как покинула детскую.
Она легла в постель, но никак не могла заснуть. Дом казался таким тихим! Раньше его всегда наполняли какие-то звуки: голос матери, проснувшейся посреди ночи, шаги сиделки Адамс, которая спускалась на кухню подогреть молоко… А сейчас дом вокруг нее был совсем пуст. Миссис Пул спала двумя этажами ниже, в комнате экономки рядом с кухней. Мэри преодолела искушение спуститься к ней и лечь спать в комнатушке Элис, чтобы слышать, как за стенкой похрапывает миссис Пул. Но она, в конце концов, была мисс Мэри Джекилл из дома 11, Парк-Террейс. Леди может испытывать страх, как и все остальные люди, но она не должна его никому показывать – так ее учила гувернантка. Так что Мэри лежала и смотрела в темноту, пока наконец сон не сморил ее, и во сне она видела, как мистер Хайд, криво усмехаясь, крадется по ночным улицам Лондона в неверном свете фонарей, опираясь на свою смертоносную трость.
Миссис Пул: – Я не храплю!
Мэри: – Не припомню, чтобы мне снилось что-то подобное. Откуда ты знаешь, что мне это снилось, раз я сама не помню?
Кэтрин: – Но ты ведь не помнишь, чтобы тебе снилось что-то другое, верно? Так что не спорь. Должно же тебе было хоть что-нибудь сниться. Не могу же я написать – и во сне Мэри видела что-то, только потом не помнила, что именно. У тебя совершенно нет литературного чутья.
Мэри: – Да, я не приучена лгать, если ты это имеешь в виду.
Наутро, после раннего завтрака, состоявшего из чая с тостами, Мэри попросила у миссис Пул ключ от лаборатории. Накинув на плечи шаль, она пересекла задний дворик и открыла дверь, которая простояла закрытой… как долго? С тех пор, как матушка стала слишком больной, чтобы слуги справлялись с уходом за ней, и Мэри пришлось нанять сиделку Адамс. То есть… около семи лет. Да и до того в лабораторию разве что раз в году заходила горничная для очередной уборки.
Мэри сама не знала, что рассчитывает тут найти. Но, может быть, ее отец оставил что-нибудь, чтобы ответить на вопросы, которыми она начала задаваться после просмотра бумаг из портфеля.
Лаборатория, которая когда-то служила анатомическим театром, была освещена неярким дневным светом. Серый отсвет лондонского дождливого дня лежал на рядах деревянных парт, расположенных кругами, как амфитеатр, чтобы студентам было удобно наблюдать операционные демонстрации. Парты покрывал густой слой пыли. На операционном столе в центре амфитеатра ее отец некогда производил и свои химические эксперименты. Спустя столько лет она еще помнила этот стол заставленным оборудованием – тут была бунзеновская горелка, два микроскопа, ступки и пестики разных размеров для ингредиентов. За спиной отца висела доска, исчерченная меловыми формулами, полки по сторонам комнаты были полны книг. Ее, маленькую девочку, редко пускали в лабораторию, но иногда отец сам приглашал ее понаблюдать за экспериментами. Таблица элементов с символами, которые значат так много для понимающего взгляда, и пламя бунзеновской горелки, менявшее цвета, когда доктор добавлял в него те или иные химикалии – скорее чтобы развлечь дочку, чем с какой-то практической целью, – все это казалось ей настоящей магией. Она смеялась, хлопала в ладоши, наблюдая за удивительным представлением…
Теперь тут не осталось ничего. Театр опустел.
Мэри поднялась по ступенькам амфитеатра на промежуточный этаж, где находился отцовский кабинет. Дверь болталась на полусорванных петлях, как будто ее вышибли силой. Окно, выходившее на аллею, было покрыто пылью, по углам свисала паутина. В кабинете оставалась прежняя мебель – письменный стол и стул, диван, зеркало в углу. Застекленные шкафы, где некогда хранились химикалии, теперь были так же пусты, как книжные полки в лаборатории. На всем здесь тоже лежал толстый слой пыли. Мэри заглянула в ящики стола – пусто.
Когда она спускалась с промежуточного этажа обратно, в дверь лаборатории заглянула миссис Пул.
– Ну как, мисс? Нашли что-нибудь?
– Ничего. Вы не знаете, что сталось с бумагами моего отца? Я помню, ими раньше был завален весь стол…
– А как же, мисс, – миссис Пул оглядывала пыльный амфитеатр с профессиональным неодобрением. – Все до единой бумажки сожгли после его смерти. Я до сих пор помню ту ночь, хотя уже столько лет прошло. Мой отец и мистер Аттерсон взломали дверь кабинета, а потом отец сообщил слугам, что доктор Джекилл скончался. Несчастный случай, вот как он сказал, но между нами то и дело всплывало слово «самоубийство», все эти слухи, шепотки… Мистер Аттерсон провел полночи у вашей матушки, а на следующий день они с моим отцом вынесли тело доктора в простом деревянном гробу. Тут-то и стало ясно, что это в самом деле самоубийство. Иначе почему бы никого из слуг не пригласили на похороны? Там были только мистер Аттерсон и ваша матушка, а тело сожгли, и даже надгробного камня на могилу не положили, так что и непонятно, где лежит его прах, на память осталась только мемориальная табличка в Сент-Мэрилебон. После чего здесь все вычистили и уничтожили – химикалии, бумаги, даже книги. Ваша матушка очень стойко это перенесла. Сломалась она гораздо, гораздо позже – от напряжения, я полагаю.