Дети иллюзий

1

– Чей гомункулюс? – слышится из-за перегородки высокий голос Востокова.

В ответ раздаётся громкое молчание находящихся в шоу-руме молодых мужчин: коммерческого директора Игоря Климова, технического директора Олега Розова, и заместителя генерального директора по международным отношениям Валерия Сурова, то есть меня.

– Последний раз спрашиваю: чей? – повторяет Востоков.

Снова молчание. Мы удивлённо переглядываемся, и у каждого в глазах: «да чтобы я, да никогда!»

Поясняю: гомункулюсом у нас называют то, что вырастает в оставленной на неделю-другую недопитой чашке с чаем, или кофе. Плесень, короче.

– В самый последний раз спрашиваю…

На самом деле гомункулюс – мой. Это мою кружку нашёл Игорь Востоков, наш генеральный директор, когда лично полез разбирать чайный угол – место, отделённое от шоу-рума не очень устойчивой перегородкой, где мы пьём чай и питаемся. Вернее, одну из моих. У меня их несколько – не буду же я, в самом деле, пить кофе, чай и вино из одной и той же ёмкости! А молчу потому, что уличённый в выращивании гомункулюса сотрудник однозначно приговаривается к мытью чашек остальных сотрудников, а мне этого делать, сами понимаете, не хочется.

Востоков выходит из-за перегородки с моей чашкой в одной руке и сигаретой в другой.

– А гомункулюс уже, между прочим, почти созрел, – говорит он, проводя длинным, с небольшой горбинкой, носом над зеленовато-коричневатой жижей, – скоро будет шлёпать ластами и кричать: «Папа, папа!»

Мы молчим. Востоков обводит нас троих недобрым взглядом:

– Внимание, вопрос: «Кто у нас папа?» Минута на обсуждение.

Я понимаю, что отвертеться не удастся, поднимаюсь с рабочего места, подхожу к Игорю и с деланым любопытством заглядываю в чашку.

– А ведь как похож, засранец! – восхищённо говорю я. – Но, гражданин судья, при вынесении приговора прошу учесть факт добровольной явки с повинной.

– Хрена лысого! – заявляет Востоков. – Марш в сортир!

Держа в руках четыре самые грязные чашки во всем юго-западном округе Москвы, разделочную доску и два ножа, я поднимаюсь на пятый этаж. На четвёртом, нашем, мужской туалет закрыт – завхоз приспособила его под кладовку. Вот такой половой шовинизм.

Примерно в центре коридора мне попадается девушка Зоя, которую за длинные золотистые волосы и крупное туловище мы прозвали «Забавой». Общаться с нею не хочется, поэтому ускоряю шаг, чтобы успеть проскочить в заветную дверь.

– Привет, очкарикам! – кричит Зоя, перехватывая меня почти у входа в. – У вас что, опять пьянка? Готовишься?

– Нет, – отвечаю я, открывая спиной дверь, – внеочередной ПХД.

Зоя делает непонимающее лицо:

– Пэ-хэ-что?

– Парко-хозяйственный день, – говорю я оттуда, куда Зое вход запрещён, – уборка, в общем.

– А то, если пьянка, позвали бы! – кричит она вслед, но я включаю воду и делаю вид, что не слышу. Понимаю, не очень-то вежливо, но что поделать: от Зои не так-то просто отделаться.

Хотя по-человечески её понять можно. Зоя сидит на телефоне в небольшой фирмёхе, толкающей в регионы прибалтийскую косметику. Работы у Зои мало, свободного времени много. Зоя перманентно скучает, Зое хочется праздника. Кроме того, Зоя не замужем, а у нас в фирме из четырёх мужиков только один по-настоящему женатый, один женатый условно и двое не женаты вовсе. Так что Зоин интерес к нам вполне обоснован. А очкариками она нас назвала потому, что Фирма, в которой мы все работаем, занимается оптовой продажей изделий очковой оптики иностранного производства, проще говоря, очков, линз и оправ, на территории Российской Федерации. Оправы и всё остальное мы возим в основном из Испании, там у нас для этого есть специальный человек, родственник Востокова со стороны жены, кажется. Короче говоря, несём народу, как удачно выразился один наш клиент из Махачкалы: «Очки за бабки».

Сейчас январь девяносто восьмого года, доллар стоит шесть рублей ноль-ноль копеек. Мне двадцать четыре года, в фирме я работаю с лета, то есть с момента окончания института, и пока всё идёт нормально. В мои обязанности входит деловая переписка на иностранном (английском, разумеется) языке с нашими иностранными коллегами, телефонные переговоры с оными, поддержание в рабочем состоянии оргтехники – компьютера, принтера и факса, ведение складского учёта, и, кроме всего этого, замещение любого из директоров фирмы в их отсутствие. За всё про всё мне не всегда регулярно, но причитается триста долларов США ежемесячно, плюс премии, которые, впрочем, случаются нечасто. Да, забыл сказать: фирма наша называется: «Регейн[1]», убей бог, не знаю почему.

Я выхожу из сортира с вымытыми до характерного скрипа чашками коллег и спускаюсь обратно в офис. Зои в коридоре уже нет, зато есть сладковатый запах её духов, видимо, позаимствованных из ассортимента фирмы. Из-под собственной коровы, так сказать. Странно, но фактом отсутствия Зои я даже несколько разочарован.

Пока меня не было, к нам в шоу-рум пожаловали гости – две бизнес-девушки под тридцать. Обе брюнетки с короткими стрижками, в одной весовой категории, возможно, ровесницы. Из того, что очки наблюдаются на носу только у одной, можно заключить, что вторую она взяла за компанию. Девушки часто так делают, и совершенно, на мой взгляд, неоправданно. Но об этом чуть позже.

Судя по всему, Востоков только что начал процесс их «окучивания». Я захожу на том месте, когда он с лёгким апломбом сообщает, что оправа, которую держит в руках, была покрыта сначала слоем палладия, затем слоем пятнадцатикаратного золота, и только потом слоем двадцатидвухкаратного золота. Не уверен, что девушки запомнят такие подробности, но упоминание о золоте, судя по блеску в глазах, действует на них благотворно.

– И сколько такая стоит? – спрашивает одна.

– Пятьдесят пять условных единиц, – отвечает Игорь.

– А какой у вас курс? – спрашивает другая.

– Шесть двадцать, – объявляет Игорь и тут же оговаривается: – мы не бандиты, мы благородные пираты.

Девушки вяловато хихикают.

Я бочком пробираюсь в чайный угол, избавляюсь там от вымытого и усаживаюсь на рабочее место. С него мне видно всё, что происходит в шоу-руме.

Я люблю наблюдать, как Игорь «окучивает» клиентов, особенно девушек. Есть в его болтовне что-то такое, что заставляет их широко раскрывать рот, глаза и кошельки. Я, например, так не умею. Вообще-то наша фирма занимается оптовой продажей очков и оправ, но если кто-нибудь приходит в офис и просит продать одну или две пары в розницу, мы обычно не отказываем. Что, собственно, в данный момент и происходит.

Игорь, словно экскурсовод, водит клиенток по шоу-руму, ненадолго задерживаясь у каждой выставочной стойки с оправами. Они у нас развешаны тематически – по фирмам-производителям. С чуть прикрытых пшеничными усами губ Игоря то и дело слетают названия европейских и мировых брендов, раззадоривая того самого маленького хищного зверька, который живёт в каждой женщине. Попутно Игорь выведывает, что же на самом деле хочет клиентка, и после того, как принципиальный выбор оправы сделан – «металл», «пластик», «на леске», «флекс» и пр. – происходит процедура примерки. Девушку сажают в кресло, ставят перед ней большое зеркало и раскладывают на столе десятка два разных оправ. От такого разнообразия у девушки обычно начинают разбегаться глаза, но на помощь тут же приходит Игорь.

– Вот, смотрите, эта оправа вам немного маловата, – говорит он тоном доброго учителя, – происходит эффект «много лица». Видите?

– Много лица… – как зачарованная повторяет девушка.

– А вот эта оправа, наоборот, велика, – продолжает Игорь, – происходит обратный эффект…

– Много очков? – спрашивает озадаченная девушка.

– Нет, «мало лица», – поправляет Игорь.

Девушка откладывает очередную оправу в сторону и берётся за следующую.

– А как мне вот эта? Какой у неё эффект?

– Никакого, – мягко произносит Игорь, – вам она просто не идёт. Надо, чтобы форма окуляров снизу примерно соответствовала форме нижней части лица, а сверху – форме бровей.

– Боже мой, как всё сложно! – сокрушается девушка.

Наконец из первоначальной кучи остаётся всего три оправы, которые по всем Игоревым правилам одинаково подходят клиентке, и вот тут на сцену вызывается вторая девушка. Теоретически она должна помочь подруге выбрать из трёх самую подходящую, но на практике такого никогда не происходит – одна девушка никогда не посоветует другой то, что ей по-настоящему идёт. Так работает тысячелетиями формировавшийся механизм женской ненависти.

И действительно: вторая девушка однозначно выбирает ту, которая меньше всего подходит первой. Первая же, несколько одуревшая от примерки, ничего не замечает. Только Игорь чуть заметно улыбается.

– Отличный выбор, – заключает он, – к этой оправе у нас идёт вот такой очечник, – у Игоря в руках из ниоткуда появляется продолговатый светло-коричневый предмет, – снаружи натуральная кожа, внутри замша.

Игорь раскрывает створки, демонстрируя замшевые внутренности, кладёт внутрь выбранную оправу и со щелчком захлопывает очечник. От неожиданности девушки ойкают.

– Рояльная петля, – сообщает он, – пройдёмте, расплатимся.

Кассовый аппарат у нас стоит на самом видном месте, прямо на столе генерального директора, рядом с факсом. Это сделано, чтобы никто не сомневался в наших честных намерениях, хотя чеки при его помощи выбиваются далеко не всегда.

Игорь с девушками подходят к аппарату.

– С вас пятьдесят пять долларов, – говорит Игорь, – как будете платить?

Девушка молча достаёт из сумочки стопку «зелени» и ловко отсчитывает обозначенную сумму.

– Может, это и не вполне законно… – Игорь берёт у неё купюры и обмахивается ими, словно веером, – зато чертовски приятно!

Девушки неискренне улыбаются в ответ. Продолжая обмахиваться денежным веером, Игорь поворачивается ко мне:

– Валера, будь ласка, выпиши дамам приходничек. Модель «Passion», цвет «Habana Oro»

– Будет исполнено, ваша честь! – бодро отзываюсь я с рабочего места.

Достаю из ящика пачку пропечатанных приходных ордеров, отрываю один и быстро заполняю нужные графы чертёжным шрифтом. Игорь в это время своими длинными пальцами исполняет соло на кассовом аппарате. Тот трещит, как брошенный в Чернобыле счётчик Гейгера. Игорь отрывает нехотя выползший из чёрной щели кургузый чек и прикрепляет степлером к «приходничку», который в этот момент я вкладываю ему в руку. На всё у нас уходит не более тридцати секунд.

– Вуаля! – Игорь передаёт девушкам платёжные документы. – Гарантия на оправу двенадцать месяцев, только не рекомендую вставлять линзы «на улице» – могут оправу запороть. Идите в приличную оптику.

– Спасибо, я знаю, – кивает девушка, – у нас как раз рядом с работой есть, только там оправы в три раза дороже, чем у вас.

– Тем и живём, – усмехается Игорь, и как бы невзначай переводит взгляд на её подругу:

– А вы не хотите себе приобрести что-нибудь?

– Спасибо, у меня стопроцентное зрение, – отвечает та.

Правая бровь Игоря саркастически ползёт вверх:

– Понимаете, очки – не только оптический прибор, но и составляющая имиджа. Грамотно подобранные очки – это почти как сумочка. Или туфли…

– Туфли! – хмыкает девушка. – Сравнили тоже!

– Не скажите, – качает головой Игорь, – к нам как-то пришла одна дама со стопроцентным зрением, и заявила, что хочет выглядеть, как стерва.

– И что?

– Мы подобрали ей оправу, у которой на заушниках была имитация кожи гадюки, и дама стала выглядеть как десять стерв. Заметьте: превращение было достигнуто исключительно выбором оправы.

У девушки слегка вытягивается лицо, и широко открываются глаза. Видимо, рассказ Игоря задел её за живое.

– А бывают очки специально для соблазнения, – развивает успех генеральный директор.

– Это как, простите? – не понимает девушка.

– Как украшения. Ведь украшения, на самом деле, предназначены для ношения исключительно на обнажённом теле. Я имею в виду, конечно, тело женское. Золото подходит только для смуглой кожи, а серебро и платина – для светлой. Только представьте: золотое ожерелье на мягко загорелой шее, золотые браслеты на запястьях, тонкая цепочка на бёдрах и ещё один браслет на левой ноге, который нельзя снять, не расклепав… Так и аккуратная золотая оправа на обнажённой девушке… очень возбуждает.

Даже с моего места видно, как у девушки от удивления приоткрылся рот, и уехали далеко вверх выщипанные полоски бровей.

– Это я к тому, что очки могут носить самые разные функции, – заканчивает мысль Игорь.

Неожиданно в разговор вмешивается отоваренная девушка, которая только что закончила любоваться хапнутым и уже затолкала оное в сумочку.

– Марина, нам пора, – с деланым нетерпением дёргает она подругу за рукав, – пойдём, Марин.

Марина делает неуверенный шаг в сторону подруги.

– Не смею задерживать, – с лёгким поклоном говорит Игорь. – Выход там.

Девушки прощаются. Игорь провожает их до двери, продолжая что-то рассказывать на ходу. Хлопает железная дверь, и образовавшийся сквозняк доносит до нас запах двухкомпонентной смеси женских духов, заставляя каждого глубоко вдохнуть носом, а потом глубоко задуматься. Через пару секунд возвращается Игорь с долларами в руках и непонятной улыбкой на лице.

– Гарри, зачем ты её отпустил? – поднимаясь со стула, спрашивает Игоря коммерческий директор нашей фирмы Игорь Климов, он же Игорь номер два.

– Понимаешь, Гарри, сейчас всё равно бы ничего не вышло, – отвечает Востоков, он же Игорь номер один, – но я заронил в её душу сомнение. Готов поспорить, она к нам ещё придёт. Одна.

Игорь номер два протягивает Игорю номер один руку:

– Пари?

– Бутылка «Smirnoff» на то, что она в течение этой недели появится, и две бутылки, если придёт в понедельник, – и Востоков, словно в ножны, вкладывает свою узкую ладонь в красную растопыренную пятерню Климова.

– Валер, разбей, – через плечо бросает мне Климов.

Встаю и ребром ладони символически разбиваю их рукопожатие, после чего возвращаюсь на рабочее место.

Мой рабочий день официально заканчивается в восемнадцать тридцать, но ухожу я домой, разумеется, позже – всегда найдутся какие-нибудь дела, которые, как известно, невозможно переделать до конца. Сегодня это письмо к нашим японским друзьям, которое нужно обязательно отправить до конца дня, поскольку японцы любят, чтобы на их письма отвечали день в день, или, в крайнем случае, на следующий.

В офисе я один – шефья давным-давно смылись. Первый – домой, второй, надо понимать, к любовнице, а третий – технический директор Олег Розов – чинить служебную, т. е. генерального директора, машину. Я совершенно не расстроен тем фактом, что они там, а я здесь. Во-первых, идти мне, по большому счёту, некуда, а во-вторых, эта работа мне скорее нравится, чем нет. Писать деловые письма нашим партнёрам – японцам, испанцам, немцам, итальянцам, без разницы – на самом деле, просто: в девяти из десяти случаев это набор стандартных фраз, кочующих из письма в письмо. Бывают, конечно, исключения, но нечасто. Никаких особенных языковых навыков сие занятие не требует, главное – внимательность, ну и элементарное владение терминологией, разумеется.

Но есть и третье обстоятельство, по которому мне не грустно остаться после работы в офисе: дело в том, что я имею наглость писать. В смысле, художественные произведения, и такие вот вечера – идеальное для этого занятия время. Поэтому у меня на компьютере сейчас открыто два окна: в одном – письмо японским товарищам, во втором – недописанный роман. Рабочее название: «Мультфильмы для взрослых».

Роман, понятное дело, обо мне, любимом. Я выведен главным героем в истории, странно похожей на историю моей жизни – никакой другой я, к сожалению, пока описать не в силах. В историю эту подвёрстаны мои друзья, подруги, учителя, враги, короче говоря, все, кто попались мне на моём недлинном жизненном пути.

Пишется роман плохо. Медленно. Я крепко застрял – уже неделю топчусь на сто двадцатой странице. Для того, чтобы хоть как-то продвигаться вперёд, я вставил в повествование совершенно не относящуюся к описываемым событиям подслушанную в транспорте байку, и вот теперь мучаюсь: байка хороша, да только на черта она мне в романе сдалась…

Возвращаюсь к письму господину Ямомото. Тут, наоборот, всё хорошо и понятно, хотя оно и есть то самое исключение, о котором я говорил выше. В письме от имени генерального директора мне приходится упрашивать японцев разрешить нам быть их дилерами на территории России. Это уже второе наше письмо с таким содержанием. На первое пришёл элегантно-уничижительный отказ: мол, вы, ребята, молодцы, да только малы ещё, чтобы нашими очками торговать.

Прочитав перевод письма, Игорь понимающе улыбнулся и высказался в том смысле, что это ничего не значит, потому что японцы никогда не соглашаются на первое предложение, и надо срочно писать второе, что я, собственно, и делаю:

Дорогой господин Ямомото.

Мы очень благодарны Вам за Ваше письмо от…

Мы понимаем Ваши опасения, и отдаём себе отчёт, насколько почётно представлять на российском рынке продукцию Вашей компании…

Наша фирма хоть и молода, но уже зарекомендовала себя как серьёзный и надёжный деловой партнёр. Мы являемся дилерами таких известных европейских фирм-производителей изделий очковой оптики, как…

Мы имеем дилерскую сеть в таких городах России, как…

В прошлом году годовой оборот нашей фирмы составил более…

Обобщая изложенное, мы гарантируем высокий уровень представления продукции Вашей фирмы в России, что позволит Вашей фирме в ближайшем будущем занять достойное место в оптическом сегменте российского рынка.

Искренне надеюсь, Вы примете взаимовыгодное решение о предоставлении нашей фирме права представлять Вашу продукцию на территории Российской Федерации.

«Было бы так просто и понятно в написании художественного произведения, – думаю я, – стандартное вступление, стандартные персонажи, набор стандартных диалогов и поворотов сюжета через каждые десять страниц, и, наконец, стандартный финал-апофеоз, только…»

– …такое никто не будет читать, – неожиданно для себя произношу вслух окончание моей мысли.

– Что читать?

Голос из глубины шоу-рума заставляет меня подпрыгнуть вместе со стулом. Оборачиваюсь. Это Зоя с каким-то пакетом в руке.

– Как же ты меня напугала, – на протяжном выдохе говорю я, – будь добра, стучись в следующий раз, а то найдёшь вместо меня мой ещё тёплый труп.

– Какие мы нежные, – фыркает Зоя, – я, между прочим, стучалась.

– Не слышал…

Зоя, от которой пахнет спиртным, плюхается на свободный стул и ставит рядом с клавиатурой пакет, с которым вошла. В пакете однозначно угадывается бутылка.

– Я подумала, может, у вас всё-таки пьянка, – Зоя медленно стягивает пакет вниз, обнажая завёрнутое в серебристую плёнку горлышко.

– Зой, мне работать надо… – пытаюсь сопротивляться я, только на Зою это не действует: пакет продолжает ползти вниз, расшевеливая срамные ассоциации. Становится видна жёлтая этикетка, а потом и надпись на ней: «Монастырская изба».

– Пусть трактор работает, – говорит Зоя.

– Мне ещё целое письмо писать…

– Потом напишешь.

Скомканный пакет летит в ведро.

– …а завтра вставать рано.

– На том свете отоспишься.

У Зои в руке, словно кинжал, сверкает штопор.

– На, открывай, – она протягивает мне его рукояткой вперёд, – а где у вас бокалы?

Беру бутылку в левую руку, штопор – в правую.

– Бокалов нет, есть кружки. Вон там, – показываю на поднос в углу, на котором стоят вымытые мной наши кружки, – все чистые.

Зоя встаёт и, якобы ненароком касаясь бедром моей руки, проходит в угол; берёт с подноса две кружки – мою и Игоря – и возвращается на стул. За это время я успеваю справиться с пробкой.

– Наливай.

Рывками покидая горлышко, бледно-жёлтая жидкость наполняет до половины Зоину кружку, а затем, также до половины, мою.

– За любовь, – говорит Зоя, но в голосе её почему-то слышится: «За родину!»

– За неё, – подтверждаю я и тихонько чокаюсь своей кружкой с Зоиной.

Делаю большой глоток. Холодное вино падает в пустой желудок, и через секунду мне становится тепло. «Парадокс», – думаю я, делая ещё один.

Зоя с грохотом ставит пустую кружку на стол:

– Ещё по одной?

– Закусить бы, с обеда ничего не ел, – пытаюсь отмазаться я, но Зоя достаёт откуда-то плитку шоколада «Алёнка».

– Пойдёт?

Обречённо киваю. Это лучше, чем ничего.

Своими пухлыми, на которых я насчитал семь колец, пальцами Зоя через обёртку ломает «Алёнке» кости. Потом поднимает глаза на меня:

– Чего замер, разливай.

Пока я наполняю кружки, Зоя разрывает обёртку и вываливает на стол увечные Алёнкины внутренности:

– Кушать подано.

– Мерси.

Зоя снова тостует:

– За любовь!

– Так вроде за любовь уже пили?

– За неё, сколько ни пей, всё равно мало.

И Зоя махом опрокидывает в себя кружку.

«Э-ге, – думаю я, – эдак она накушается раньше времени. Что тогда?»

– Валер, я давно хотела тебя спросить, – сквозь хруст шоколада, говорит Зоя, – у тебя девушка есть?

Понимая, к чему она клонит, решаю отвечать так, как обычно делает Израиль, когда у него спрашивают о наличии атомной бомбы:

– Зой, это сложный вопрос…

– Красивая?

– Как тебе сказать…

– Моложе меня?

– Знаешь, возраст – такое дело…

– Блондинка? Брюнетка?

Мне надоедает отпираться, и я сообщаю то, что Зоя хочет услышать:

– У меня была девушка: брюнетка, двадцать два года, на мой вкус, очень даже ничего, но мы расстались. Сейчас у меня никого нет.

Зоя удовлетворённо кивает:

– Тогда наливай.

Наливаю, и мы снова пьём за любовь.

– А я тебе нравлюсь? – спрашивает Зоя уже чуть заплетающимся языком.

Я не нахожу, что ответить: Зоин вопрос застаёт меня врасплох.

– Ну, хоть немно-о-ожечко? – повторяет она.

Моё красноречивое молчание продолжается. Зоя наливает себе сама и, не чокаясь со мной, выпивает залпом. Поставив на стол кружку, она проводит в воздухе указательными пальцами, изображая контур женской фигуры.

– Валера, пойми, всё это – рекламный ролик, – говорит она грудным голосом, – когда выключают свет, длина ног и цвет волос перестают быть важны, остаются груди, рот, задница, и то, что между ног. Да, у меня лишний вес, короткие ноги и прыщи по всей морде, но всё, что я только что перечислила, у меня такое же, как и у всех остальных баб, а кое-что и получше.

Зоя сжимает крупными, почти мужскими ладонями свои немаленькие груди, отчего у меня теплеет в паху.

– И потом, важно не содержание, а форма.

Зоя делает паузу, пристально глядя мне в глаза. Я выдерживаю её взгляд.

– Возьмём тачку, поедем ко мне, – горячо шепчет она, – тут недалеко. Если совсем противно, можно выпить коньяку, у меня дома всегда есть. Или, хочешь, я тебе глаза завяжу? А утром ты просто встанешь и уйдёшь…

Ошарашенный, я буквально теряю дар речи, а Зоя, видимо, приняв моё молчание за согласие, идёт в наступление: поднимается со стула, обходит меня с правого фланга и мягко наваливается грудью на плечо:

– Валер, перестань ломаться, я никому не скажу…

– Зоя, не надо… – только и могу выдавить из себя я.

Горячие и влажные, с кислинкой от «Монастырской избы», Зоины губы тазом накрывают мой рот, руки заплетаются вокруг шеи, а сама Зоя медленно сползает ко мне на колени. Её грудь теперь подпирает мой подбородок. Зоя тяжело дышит, я слышу, как гулко бьётся её сердце, и воображение тут же рисует перспективу, которую десять секунд назад озвучила Зоя.

Вот, мы у неё дома, уже пьяные… вот, с неё падает одна тряпка, затем вторая, третья… вот она голая лежит на кровати, груди в потолок, а я с отяжелевшей от алкоголя челюстью стою напротив, не в состоянии понять, как мне захотеть этот распластанный на кровати труп…

Видение покидает меня. Чтобы меня не заподозрили в попытке обнять Зоино туловище, демонстративно опускаю руки и отворачиваюсь в сторону. Знаю, это нехорошо, не по-мужски: не отвечать взаимностью женщине, но ничего не могу с собой поделать – Зоя мне совершенно безразлична, а в пьяном виде даже противна, – поэтому я холоден и неподвижен, как фараон при входе в Карнакский храм. До Зои, похоже, потихоньку доходит моё настроение. Некоторое время она ещё елозит по мне задом и давит крупом, но, так и не дождавшись ответной реакции, постепенно затихает.