Рукопись, найденная на руинах дома в древней Мексике

ГЛАВА 6. РАЗГАДКА ТАЙНЫ ДУБЛЯ

Кажется, я залил неподходящее топливо на весьма странной по виду заправке, и машина встала, когда до ближайшего поселения было километров семьдесят. Дон Хуан, сходив в чапараль до ветру, вскользь заметил, что люди подобны этой машине: если сказать им истину кратко, они подумают, что это слишком маленькая истина, и не обратят на нее внимания, но если завуалировать ее среди других красивых слов, то они ее и вовсе не заметят.

Я буркнул, что в таком случае люди хуже машины, потому что не едут в любом случае.

– Верно! – оживился старик. – Но ведь и ты только думаешь, что едешь. На самом деле, ты сидишь на месте!

Я нервно захихикал, потому что обычно такие заходы заканчивались демонстрацией нагуаля и стиркой штанов в ручье. Но на этот раз пока всё обошлось. Дон Хуан подбоченился и, поднеся ладонь ко лбу, с видом первооткрывателя устремил взгляд в окружающую нас степь.

– То, что машина остановилась здесь – явный знак, – доверительно шепнул он. – Мы должны найти место силы и заночевать там.

У меня эта идея не вызвала энтузиазма, но так как альтернативы не было, я нехотя собрал необходимые вещи из машины, запер ее, а затем мы столкнули ее с дороги в кусты.

– Что еще такое, дон Хуан, ты мне хочешь показать? – ныл я, таща тяжелый мешок.

– Не ной. Воин – всегда охотник за силой, а не тогда, когда ему это нравится. Смотри!

Я увидел двух орлов, парящих по кругу, они словно показывали какое-то место. Мы остановились, и в это время орел прокричал свою песню.

– А вот и согласие мира – сказал дон.

Мы двинулись в ту сторону, и я про себя ерничал, что теперь мы найдем тушу мертвого бизона, над которой кружили орлы.

Что могло быть среди равнины? Но подойдя к этому месту, мы увидели каньон, на дне которого был ручей, небольшое озеро и оазис растительности. Каньон совершенно не был виден ни с дороги, ни с того места, откуда нас «позвали» орлы. Орлы гнездовались в стенах каньона, поэтому здесь их было великое множество.

Мы нашли спуск и место недалеко от ручья. Собрав охапку дров, я хотел поджечь их, но дон Хуан не дал мне этого сделать, сказав, что уже не время ланча.

– И поскольку даже невидящему видно, что мальчик заскучал, предлагаю позвать гостей, – торжественно объявил он.

Не дожидаясь моей реакции, он отошел и начал делать какие-то неимоверные действия.

«Затем он приложил руки ко рту и закричал: «Хенаро! Иди сюда!».

Через секунду дон Хенаро вышел из чапараля. Оба они сияли. Они практически танцевали передо мной.

Со мной было что-то не так. Я не был озадачен, был как будто спокоен, но какое-то невероятное состояние безразличия и оцепенения охватило меня. Казалось, я наблюдал за сценой со стороны.

Они смеялись над моим ошеломленным видом, тыча в меня пальцами и подшучивая, как над пьяным.

Что-то во мне отчаянно боролось, пытаясь превратить все это в знакомую ситуацию. Мне явно хотелось быть озабоченным и испуганным.

В конце концов, плеснув мне в лицо водой, дон Хуан велел сесть и записывать. Он в очередной раз повторил, что если я не буду писать, то умру. Действительно, стоило мне записать первых несколько слов, как я начал приходить в себя. Казалось, что-то вновь становилось кристально ясным. Что-то, мгновение назад бывшее мутным и немым.

– Хенаро прибыл вновь только ради тебя, – сказал дон Хуан» (КК, кн. 4).

Теперь я вспомнил все: я перешел в состояние повышенного осознания, в котором я мыслил четко, помнил многое, что было со мной в аналогичных состояниях. Это был магический я, проблемой которого было лишь то, что «в полночь карета превращалась в тыкву» и я забывал практически всё, события, людей, озарения, чувства, разговоры. Так будто их и не было. И хотя можно сказать, что это похоже на сон, это не было сном. Со сном роднило только некоторое отрешенное чувство, что не надо грубо касаться всего вокруг, будто мир от этих прикосновений в любую секунду может измениться. В этом мире не было той промозглой тяжести и неизбывности человеческого бытия.

Прочтя мои мысли, дон Хуан отметил, что то чувство сермяжности мира происходит из бесконечной фиксации человека в одном положении точки сборки. Эта неземная усталость делает жизнь среднего человека невыносимой, и он стремится к веселью и развлечениям, чтобы хоть как-то умерить этот нестерпимый груз. Но ключ от тюрьмы лежит не в тюрьме, а снаружи ее. «Развлечения, придуманные людьми, как бы они при этом ни изощрялись, – всего лишь жалкие потуги забыться, не выходя за пределы порочного круга – питаться, чтобы жить, и жить, чтобы питаться… Как по мне, то не может быть страшнее потери!» (КК, кн. 2).

Хенаро изобразил человека на вечеринке. Он будто пил из бутылки, и его худое тело раздулось до огромных размеров, мои глаза с такой же скоростью начали скашиваться, затем он упал и покатился как колобок, я видел, как он приминал кусты и траву, и мне стало дурно от этой реалистичности невозможного. Меня попросту стошнило. Дон Хуан отметил, что я полностью подыграл Хенаро в части того, как человек чувствует себя после вечеринки. Хенаро вернулся и поблагодарил меня за столь щедрый вклад в объяснение магов, указав на блевотину. Хенаро подошел ко мне, я попятился и задрожал, но он голосом ребенка сказал:

– Плости, Каллос, я больше не буду. Смотри, это я, Хенаро. Твой Хенаро! Потрогай меня!

Я не мог успокоиться. Мои мысли путались, я спешил, у меня было тысяча вопросов.

– Не спеши, а то успеешь, – сказал Дон Хуан – Именно из-за спешки и суеты человек жестко зафиксирован в своем положении. Смени озабоченность на безмятежность.

Я расслабился и ощутил то, что он назвал безмятежностью, я был ошеломлен красотой места и ситуации в целом.

«Я обнял дона Хенаро, и мы смеялись, как два ребенка. Он спросил меня, не кажется ли мне странным, что я могу обнять его, тогда как в прошлый раз, когда мы виделись, я был не способен к нему даже прикоснуться. Я заверил, что эти вопросы меня больше не волнуют.

Дон Хуан заметил, что я индульгирую в широкомыслии и хорошем самочувствии.

– Берегись, – сказал он. – Воин всегда настороже. Если ты будешь продолжать быть таким же счастливым, то выпустишь последнюю маленькую силу, которая в тебе еще осталась» (КК, кн. 4).

– Когда воину плохо, он живет так, будто ничего не случилось, а когда воину хорошо, он живет так, будто ничего не случилось, – сообщил Хенаро.

Я задумался и спросил о значении орлов в жизни воина.

«Дон Хенаро пустился в объяснение устройства того, что он называл «другим миром». Он сказал, что по-настоящему великий маг – это орел, вернее, он может превращаться в орла. Черный маг – «теколот», то есть сова. Он – порождение ночи, поэтому ему наиболее подходят горный лев и другие дикие кошки, а также ночные птицы, и в особенности – сова. «Брухос лирикос» – лирические маги, то есть маги-дилетанты, предпочитают других животных, например, ворону. Дон Хуан засмеялся.

Дон Хенаро повернулся к нему и сказал:

– Правда, Хуан, ты же сам знаешь…

Потом он объяснил, что маг может взять своего ученика с собой в путешествие сквозь десять слоев другого мира. Маг, если он действительно орел, начинает с самого нижнего слоя и последовательно проходит все десять до самого верха. Черные маги и дилетанты способны с огромным трудом добраться лишь до третьего снизу.

Дон Хенаро описал прохождение слоев другого мира так:

– Ты – в самом низу. Вот учитель берет тебя в полет, и скоро – бах – пролетаешь первый слой. Потом – бах – пролетаешь второй. Бах – третий…

Он методически «бахнул» десять раз, проведя меня таким образом сквозь все слои. Когда он закончил, дон Хуан посмотрел на меня и сочувственно улыбнулся» (КК, кн. 2).

– Мы воспринимаем нечто. Первое внимание ориентировано на выживание и поэтому рассматривает нечто с этой, выживательской точки зрения. Вся наша энергия равномерно распределена в нечто таким образом, чтобы воспринимать из всего только две вещи: опасность и пользу для нашего существования. Это взгляд хищника. Этих двух вещей достаточно для выживания, но уже на это затрачивается вся энергия человека. Эту смету нужно пересмотреть в сторону снижения расходов, и, может быть, что-то изменится. Границы первого внимания пролегают там, где заканчивается энергия, но более всего там, где заканчиваются опасность и польза. Выбрав все полезное и отгородившись стульями от всего опасного, человек успокаивается, и его поиск прекращается вместе со смыслом его жизни. Чтобы продолжить поиск, необходимо иметь другие цели кроме выживания и благополучия. Часто это означает, что нужно делать опасные и бесполезные с точки зрения первого внимания вещи.

– То что мы делаем сегодня, например, никак не связано с выживанием, – констатировал он и продолжил. – С точки зрения новых видящих, первое внимание – это точка сборки, зафиксированная в определенном месте. Причем эта фиксация возникает уже до рождения. Именно фиксация такого рода и образует тело, в котором мы живем затем всю оставшуюся жизнь. Таким образом, отрыв свечения от эманаций означает смерть существа. К примеру, обморок – это очень временный отрыв свечения от эманаций. Очевидно, что перемещение точки сборки живого человека возможно лишь в том случае, когда свечение осознания в достаточной мере продолжает освещать родные эманации, а для полноценного перемещения человек должен обладать удвоенной светимостью осознания. Запомни это, – сухо приказал он.

Затем он заставил меня глубоко и часто дышать, а после задержать дыхание после глубокого вдоха, прогнувшись назад и расслабившись. Он поддерживал мое тело со спины…

… Я бежал по тропическому лесу. Это было испытание в условиях, на 90% приближенных к боевым. Испытание на выбывание. Была группа воинов, и нас осталось человек пять. Следующей задачей было спрятаться под водой от преследователей, задача которых было найти нас, копьями протыкая воду. У нас не было времени на обдумывание, помню, что после догадался, что можно было «сжулить», прихватив под воду пустотелое растение или ножны (хотя у нас не было ножен). И вот я прыгнул под воду и забился как можно плотнее под крутизну берега, придерживаясь от всплытия за естественный выступ. Водоем был мелкий и мутный, надо мной было сантиметров 50 воды. Набрал воздуха, не особо на этом заостряясь, так как по моим оперативным прикидкам сидеть все равно минут 5–7, хоть дыши, хоть не дыши. Я осознавал, что такие мысли как «Минут 5–7, сантиметров 50 воды», все это оценочные пост-интерпретации моего современного разума.

Я затаился, чтобы вода надо мной успокоилась, и смотрел на ситуацию, как если б я был одним из тех, что с копьями – как долго мне предстоит лежать. Это отвлекло меня от телесных переживаний, заметив это, я продолжил смотреть их глазами, и хотя переживания тела прорывались, пришлось задействовать всю свою волю, чтобы не вдохнуть воду: парадоксально, но я боролся за жизнь с жизненным инстинктом. Тем временем я слышал преследователей, чуял, как копья пронзают воду вблизи моего тела. Но не давал себе выбора, решение было единственным и окончательным. Тут я достиг места без жалости, и время остановилось.

Когда я, наконец, вышел из воды, никого не было, пошел дальше один. Неподалеку на меня из кустов напали четверо вооруженных людей, и я без труда порубил их в капусту. Осмотрев их укрытие, понял, что эти люди случайно попали на полигон. Там же была девочка. Мне было все равно, убить ее или нет, тем более, я должен был это сделать, как позже интерпретировал – чтобы не оставлять свидетеля, мстителя. Но я этого не сделал, не знаю почему.

…

Я минут через 5 только и вспомнил, где я и кто я, оказавшись в каньоне. Хенаро жег костер. Я задыхался от восторга, удивления и страха.

– Что это было?! – вскрикнул я.

«– Это была бука – равнодушно сказал дон Хенаро.

А дон Хуан серьезно сообщил:

– Это была твоя память. – Этого не было в моей жизни, – сказал я. – Правильно, – сказал он. – Это было нечто иное. – Было ли это чем-то таким, что я увижу в будущем? – Будущего нет, – воскликнул он отрывисто. – Будущее – это только способ разговаривать. Для мага есть только здесь и сейчас. Я спросил дона Хуана, были ли чувства, которые я испытывал там, тоже частью моей памяти. – Мы входим в эти точки зрения такими, каковы мы сегодня, – сказал он. – Ты видел эти сцены так, как ты видел бы их сегодня, но упражнение это было упражнением восприятия. Он не захотел обсуждать содержание сцены. Он сказал, что об этом, в сущности, нечего сказать, потому что целью упражнения было развернуть крылья моего восприятия. И что хотя я и не полетал на этих крыльях, тем не менее, коснулся четырех точек, которых было бы немыслимо достичь с точки зрения обычного восприятия» (КК, кн. 4).

– Важно здесь то, что ты пережил это, теперь это твое вспоминание. Оно содержалось в твоем светящемся теле. И вспомнив, ты проинтегрировал его. Если смотреть с точки зрения смертного человека, то умирает он не весь, а кое-что остается – интеграл осознания. Это вспоминание не было разрушено смертью, значит, оно тебе годится. И вот если бы ты остался тем человеком там, то мог сказать бы, что смерть уничтожит всё, касаемо имён, дат, географических положений, наций и т.д. Даже, возможно, планета может быть другой, а ты можешь не быть именно человеком – остаются лишь чистые кристаллы интегрального осознания.

Важно здесь то, что имея опыт, ты сказал бы, что ощутил сдвоенность переживания так, словно ты уже делал всё это. Перепроживание и указывает на то, что это было именно вспоминание, а не путешествие.

– Постой, дон Хуан, я совершенно запутался в терминах.

– Ничего, всё когда-то встанет на места, – ответил он и пояснил, – путешествие – это когда твоя светимость занимает другую бороздку осознания впервые. Многие вещи, подобно описанной, чаще переживаются заново, от первого лица, но иногда и от третьего лица. В нас так много всего!

Он толкнул меня плечом и сообщил.

– Та девочка, которую ты оставил жить. Теперь она твой злейший враг где-то неподалеку. Уже тогда, когда ты был тем воином, ты напялил на свою безжалостность маску великодушия. Тебе лучше попросить прощения, не потому что тебе жаль, а потому что в твоей светимости не должно быть ненависти, ни твоей, ни чужой.

Во мне не было ненависти ни тогда, ни сейчас, но я от души попросил прощения у всех, кому причинил страдания.

– Извинения нужны не им. Это тебе нужно освободиться от всего, тяготящего твой дух.

Мы долго молчали. Хенаро насвистывал грустную мелодию. Я не мог вместить великолепия звездного неба, которое из каньона было таким близким и таким далеким одновременно.

Через час-другой, я прервал молчание, выразив удивление, что повышенное осознание сохранилось в тот момент, когда я смещал точку сборки.

– Я уже говорил тебе, что повышенное осознание является стартовым для любого значимого смещения, поскольку первое внимание безнадежно испорчено намерением людей. Если уж говорить в терминах первого и второго вниманий, повышенное осознание – это полуторное внимание, подобное ленте мебиуса, еще оно называется сновидением-наяву. Магия возможна только в этом состоянии.

Продолжим говорить о стратегии пути воина в терминах удвоения энергии светимости осознания. Как и все в нашем мире, удвоение чего-то начинается с экономии ради прироста. В этом, собственно, и заключается путь воина, все его практики и принципы, которые косвенным способом осуществляют этот прирост. Наиболее прямым способом прироста является практика сновидения: выведение и фиксация части светимости осознания за границы фиксации. Чтобы вывести что-то за пределы, нужно это что-то иметь, а значит, у тебя должна оставаться «лишняя» энергия, которая не задействована в выживании, благополучии и индульгировании. Как и любая мышца, эта способность развивается при тренировке. Если «лишняя» энергия охватывает ум, то получится умственное смещение и умственное же сновидение. Если охватывает тело, то реальное, телесное смещение. Если же осознанием охвачена вся энергетическая сущность, то это называется окончательным путешествием, полным смещением точки сборки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.