Мне бы лечь под дождём и остаться так,
слепо вверив жизнь карусели лун,
чтобы дождик, когда превратится в лёд,
не хрустел предательски под ногой.
Но тогда этот холод возьмёт своё.
В этом месте выжить бы – да с тобой.
Потому что я сам себе – злейший враг,
мой валун не катится далеко —
под скалой оцветает обманщик-мак.
Заблудиться в поле его легко.
Я иду, не то пьян, а не то – влюблён,
непогода застит конец пути.
В эту жизнь не по воле я был введён
и не я решаю, когда уйти.
Посвети мне любимая, посвети,
эта мгла вокруг навевает сон.
Командировка
Метро сверкает разными цветами, и видно поезд из конца в конец, а это значит – снова между нами не линий сеть, но множество колец.
Холмы и спуски как в кардебалете бросают куполами в поднебесь. Чего здесь не скопилось за столетья! И только мы не существуем здесь, как нет в природе газа теплорода, как нет жирафов в Огненной Земле.
Бегу один и прибавляю ходу, но карта, что у бога на столе, закончилась у крайнего вагона, а дальше только серые поля и надпись: «здесь могли бы жить драконы». Да и они не могут без тебя.
Но карта не всегда была такою. Я был бы слеп, когда б не видел снов, и в этом небе, небе над Москвою, их больше, чем увидеть я готов. В нём дым и птицы, самолёты, башни, в нём хляби ждут, чтоб землю утопить.
Темнеет. День становится вчерашним, а значит – скоро нам с тобою быть.
Лучше для мужчины нет
Признаемся, что после тридцати
мы выглядим с щетиной неопрятно.
Так мудрости с годами бы расти,
на совести сокрыв прыщи и пятна!
Дурацкий возраст – молоды ещё,
но помним больше, чем хотелось помнить,
а знаем меньше.
Год перекрещён,
забыт, как вереница съёмных комнат.
И мы не ждём, что хлынет благодать
шампанским из взорвавшейся бутылки.
С бутылками пора бы завязать,
да скучно, точно в баньке без парилки.
И вроде бы надежде веры нет,
но как-то поувереннее стали,
поняв, что не сошёлся клином свет
на том вот, что кривится в зазеркалье,
вздыхает и берётся за «жилет».
Кривишься и вздыхаешь ты напрасно,
зане от бритвы безопасной след
уместней и ценней, чем от опасной.
Внезапное размышление в комнате, где провела детство жена автора
В стекле без рамки, меньшем, чем «А3»,
в когда-то детской ты поспешным взглядом
скользил по стенам, крашеной двери,
голландской гостье, холодевшей рядом,
по платяному шкафу и окну,
