Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова
Поль Элюар
(1895–1952)
Полное право
прикиньсяцветной теньюнависших весенних цветовсамым коротким днем годаи эскимосскою ночьюагониеймечтавших об осениизощренным ожогом крапивыи запахом розпрозрачное бельена лугах своих глаз расстеличтобы подпалины стали видныот огня вдохновенногорай из золыкто-то чуднойбьется со стрелкой часовраны за верностьнесгибаемой клятвевыйди из дома в белоснежной одеждепрелесть твоя сохранитсяиз глаз твоих слезы текутнежность улыбкатайн нет в глазах у тебянет границTous les droits
«всю ночь прижавшись лбом к стеклу…»
всю ночь прижавшись лбом к стеклупечали в небе сторожил я взоромно в горизонт своих раскрытых рукя так немного заключил простораприжавшись лбом к стеклу я сторожил печальищу тебя хоть ничего не ожидаюкто здесь остался забываю сновая так тебя люблю что нет не знаюкто именно покинул тут другогоLe front aux vitres comme font les veilleurs de chagrin
Пока, печаль
Привет печальТы заключена в периметр потолкаТы заключена в глаза которые я люблюТы еще не бедаВедь даже на самых несчастных губахтебя разоблачает улыбкаПривет печальЛюбовь ласковых телЭнергия любвиКоторая подсылает нежностьЧудовище лишенное телаОдну горемычную головуКрасотку печальAdieu tristesse
Моя живая мертвая
Внутри моей тоски все неподвижно.Жду, но никто не приходит.Ни днем, ни ночью.Не будет больше никого,похожего на прежнего меня.Мои глаза и твои разделили,в моих больше нет света, нет веры в себя.Мой рот и твой разделили,мой рот отделили от любви,от радости, от жизни.Мои руки и твои разделили.Теперь все валится из рук.И мои ноги, и твои разделили,моим ногам некуда идти,не чувствуют вес тела,не могут отдохнуть.Осталось только наблюдать:жизнь обрывается,переставая быть твоей,я думал, она вечна– жизнь в твоей власти.Рассчитываю только на свою могилу– средь безразличия, как и твоя.Я был так близко от тебя,теперь мне холодно со всеми остальными.Ma morte vivante
Жак Превер
(1900–1977)
Pour toi mon amour
Песенка тюремщика
Куда ты, голубчик тюремщикс ключом, замаранным кровью?Иду за своей любовью —ту, что люблю, отпустить на волю.Пока не поздно,надо идтиза той, что держал взапертижестоко и нежноузницей тайных моих желаний,моих внутренних мук и страданийза решеткой вранья о будущем,лживых клятв и пустых обещаний.Пусть свободной станет она,и забудет меня,уйдет и вернется,и любит меня снова,или пусть любит другого,если другого она закадрит.А я, если она не придетв объятья мои,в одиночествестану стеречь,на ладонях буду беречьдо конца днейнежность ее грудей,вылепленных по образу любви.Chanson du geolier
Ящерка
в который раз сбежалаящерка любвитолько хвост в кулакепрощальный сувенирсам виноватLe lezard
Расстрелянный
сады цветы улыбки струи фонтановвся сладость жизничеловек на земле плавает в собственной кровимечты струи фонтанов садыдетские снычеловек на земле как окровавленный свертоксады цветы струи фонтанов мечтывся сладость жизничеловек на земле как уснувший ребенокLe fusille
Двоечник
он мотает головой «нет»а сердце его говорит «да»он говорит «да» всему что любита «нет» он отвечает преподавателюего держат на ногахдопрашиваютзагоняют в угола он вдруг начинает неудержимо хохотатьи стирает все числа и словаимена и датывсе хитрые фразы и все ловушкии не обращая внимания на угрозы педагогапод возмущенный свист вундеркиндовпригоршней мелковрисует на почерневшей от несчастий доскеразноцветную рожицу счастьяLe Cancre
Зыбкие пески
ангелы и чудесаветра приливыдалеко откатилось мореангелы чудеса просторветра приливам наперекори больше ничего на свететебя как водоросль морскую гладит ветерты шевельнулась на ложе из песка во снедалеко откатилось моренов твоих глазах полуоткрытых видно мневолну еще одну волнуангелы и чудеса в простореветра с приливом споряти в этих двух волнах я утонуSables mouvants
Песенка
– Какой у нас там день недели,ты не знаешь?У нас с тобой все дни,моя родная,у нас с тобой вся жизнь,моя любовь.Мы любим и живем,мы любим, вот и не умрем.Хотя про день мы ничего не знаем,и ничего не знаемпро жизнь и про любовь.Chanson
Зимнее солнце
Зимнее солнценад Гран-Пале,огромное, красное,появится и пропадет.И сердце мое пропадети кровь убежит.Убежит, чтоб отыскать тебя,любовь моя,моя красавица.И найдет,где б ты ни была.Le soleil d’hiver
В том саду
тысячи тысячи летне скажут ничего нето крохотной секунде вечностикогда ты поцеловала менякогда я поцеловал тебяутром в лучах зимней зарив Париже в парке Монсурив Парижена Землена звездепод названьем ЗемляLe jardin
Какая есть
я такая какая естьтак я сделанаесли смеяться хочуво все горло я хохочулюблю того кто любит меня сейчасразве я виноватачто это другой всякий раз?так я сделаначего ж вы еще хотитесверх того что хотите меня?я сделана удовольствие доставлятьничего не стоит менятьострый слишком стук моего каблукамоя талия слишком гибкамои груди слишком тугивокруг глаз туши кругичто поделаешья такая какая естькому хочу тому и нравлюсьчто поделаешьсо мной это случилосьда я кого-то любилада кто-то любил менякак дети что любят друг другапросто умеют любить…не спрашивайте у меняя чтоб удовольствие доставлятьничего не надо менятьJe suis comme je suis
«И Бог изгнал Адама…»
И Бог изгнал Адама —отлупила Божья рукаего тростью из сахарного тростника.Так получился первый ром.И удирали напроломиз виноградников ГосподнихЕва и Адам.Святая Троицагналась за ними по пятам.Но голоса Евы и Адамадетскую считалку пели упрямо:диво плюс диво – смотри,будет четыре, а не три.И Троица, конечно,отстала, по святому равностороннемутреугольнику рыдая.Ведь двуугольник грешныйего затмил, сверкая.Et Dieu chassa Adam a coups de canne a sucre
Бояться не стоит
Добропорядочные граждане, не бойтесь!Это совсем не опасно.Мертвые ваши надежно мертвы.Надежно их сторожат.Не бойтесь,вам их не отдадут назад.Им не спастись бегством —кладбище охраняетсяи вокруг каждой могилы – оградкииз железных прутьев,как вокруг детской кроватки,чтобы ребенок не выпал оттуда.И это не зря.Вдруг в вечном сне мертвецучто-то приснится?Приснится, будтоон жив, а не мертв?Вдруг он сбросит каменное покрывало,подкатится к краю,как из кроватки,выпадет в жизнь?Этого еще не хватало!Могильный ужас!Все зашатается —любовь, печаль, наследство.Но не волнуйтесь,ваши мертвые к вам не вернутся.Радуйтесь жизни,добропорядочные господа —слезы пролиты раз и навсегда.Нет, они больше не встанут.Могилы будут в целости и сохранности,на месте вазы с хризантемами и скамейки.Все спокойно.Берите в руки лейки.Ничто не помешает вамв этих работах,в вашей вечной скорбина свежем воздухе.Rien a craindre
Робер Деснос
(1900–1945)
Муравей
Муравей вспугнул ворон —он огромный был, как слон.– Так не бывает! Так не бывает!И в тележке он возилкрокодилов и горилл.– Так не бывает! Так не бывает!Говорил он по-французски,по-немецки и по-русски.– Так не бывает! Так не бывает!– Вот еще! Бывает!La fourmi
Рене де Обальдиа
(1918–2022)
Лучший стих
«Сизая сойка свистела в саду».Итак, маидети,это лучший на светестих.Зая, ка, ла, ду.Сизая сойка свистела в саду.Конечно, паэтмог сочинить куплет:«Крупная сойка сыскала еду».Но нет!Настоящий паэтнапишет даже в бреду:«В небе вечернюю встретив звезду,Сизая сойка свистела в саду».Си, со, са перетекают в ду.Сойку всегда я найдутам, где ее поселил паэт,что из рутины выпадает всегда,словно птенец из гнезда.Слышите силу этих двух строк?Просто подземный толчок!Запомните строки эти!Бальшими станете, маидети,мериканская будет у вас подругаи промурзычите ее иностранному ухулучший на свете стих,что помнит предков своих:«Сизая сойка свистела в саду».Как гласные и согласные обнялись тут!Словно друг друга на крыльях несут!Резвое си,долгое со,откровенное саблестят, как на стебле роса!Но сойка спряталась.А ты наказан, непоседа,– ботинком выбил ритм на голове соседа.В углу теперь тебе стоять,а после перепишешь триста раз в тетрадь:«Сизая сойка свистела в саду».Le plus beau vers de la langue francaise
Ги Гоффет
(1947)
Рождественский Ремб[2]
Вот и продали старое пианино из травыарденнскому снегу. Прощайте, зеленые музы Олимпа,не застанете больше врасплох двух влюбленных,зима вморозила их в лед Мааса.А Ремб, как придет в норму,завернется в хрустящую корочку в витрине у мясника,где, словно на троне, голова теленка(две ее красные дырки моргают почем зря —в Шарлевиле ведь есть электрическое освещение).Rimbe de Noel
Письмо незнакомке напротив
Тюль, штора, ставни – и больше ничего, что смогло бы,Мадам, заслонить меня от вашего глядящего из темнотыглаза циклопа. Он следит за моим длинным голым туловищем —за этой подделкой под лежачую надгробную статую,подточенную невоздержанностью, за упавшим без чувствперед вашим балконом, где сушится нижнее белье монашки,спускающей гончую свору, – ядовитые цветы для одинокого,которого смерть сводит с ума, возбуждает, потрошит в ночи,наглухо приклепывает к вашим белым бедрам.Lettre a l`inconnue d`en face
Герцогская ярмарка
О, дни дождя и поста,забегаловка открыта для поэтов,всплакнувших, что море ушлоза вечный этернит[3] и шифер.Позволь, схожу быстроза солнцами, что пьяней, чемигрушечный этот Восток под голубымитентами рынка, позволь, вгрызусь в лазурь,чтоб, будто ангел с глазами варвара,cделав круг, принять внутрьголовокружительный алкоголь Гесперид.Ducasse ducale
С немецкого
Райнер Мария Рильке
Готфрид Бенн
Бертольт Брехт
Пауль Целан
Райнер Мария Рильке
(1875–1926)
«Свет серебристый снежной ночи…»
Свет серебристый снежной ночи.Раскинувшись, пространство спит в тиши,лишь боль моя одна уснуть не хочет,боль в одинокой глубине души.– Но почему душа в молчании застыла,в ночь почему не изольешь ты душу?– Она бы звезды погасила,когда бы вырвалась наружу.Im Schoß der silberhellen Schneenacht
«Когда все звуки, как трава…»
Когда все звуки, как трава,засохли средь бескрайней немоты,то звезды эти все – словадля той единственной на свете темноты.Wenn längst der letzte Laut verdorrte
Осень
Паденье листьев – облетают будтодалекие небесные сады.Все падает вокруг без исключенья.И прочь от звезд средь темной пустотыпланеты продолжается паденье.Оно всё пропитало глубоко.Всё норовит прервать на полуслове.Но есть Один, кто нежно и легков своих руках паденье остановит.Herbst
«Огнем багряным барбарис объят…»
Огнем багряным барбарис объят,чуть дышат астры старые в саду.Кто в эти дни не сделался богат,тому с собой уже не быть в ладу.И кто глаза свои закрыть не хочет,чтоб перед ним из мрака не возникрой привидений, что восстанут к ночи,тот уже в прошлом нынче, как старик.И не придет никто, и завтра не настанет —его теперь обманет день любой.И сам Господь тогда, как камень, тянетего глубоко в бездну за собой.Jetzt reifen schon die roten Berberitzen
Гость
Кто это – гость? Порою гостем к вамвходил я, как из времени другого.Ведь в каждом госте – древняя основа,он часть того, чего не знает сам.Приходит и уходит гость в свой срок.Но оказавшись хоть на миг под кровом,он в равновесие добра себя приводит снова,равно от незнакомого и от знакомого далек.Der Gast
Единорог
Вот поднял голову святой —молитва спала с головы, как шлем.И, хоть в него не верил он совсем,шел белый зверь к нему, и тих, и нем,как будто лань, глядящая с тоской.Как из слоновой кости, арки ногдержали в чутком равновесье тело,от шкуры блеск струился белый.Как башня на луне, во лбу светился рог,и каждый шаг все выше зверя делал.А на губах пушок был серо-ал,рот приоткрытый белизной зубов сверкал.Зверь в ноздри воздух втягивал и гимна ждал.Его преграды не встречавший взор —он столько проецировал в простор,что круг лазурных мифов замыкал.Das Einhorn
«Руки к руке прикосновенье…»
Руки к руке прикосновенье,и поцелуй протяжный губ прохладных.Дороги белое мерцание, свеченьепусть отведет в поля нас, ладно?Сквозь тихий дождь цветов, сквозь белое паденье,свой первый поцелуй день посылает нам.Навстречу Господу пойдем без промедленья.Господь нас встретит на пути к полям.Ein Händeineinanderlegen
Конец пьесы
Смерть – господин и врач.Мы – только смех, что льетсяиз уст его.Коль день любви горяч,внутри нас раздаетсявдруг его плач.Das Schlußstück
«Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви…»
Снова, опять, хоть знаком уже этот пейзаж любви,и крохотное кладбище, где плачут имена,и страшный безмолвный овраг, в которомпропадают все остальные, снова, опять уходимвдвоем с тобой под старые кроны иснова, опять ложимся в цветылицом к лицу с небом.Immer wieder
Готфрид Бенн
(1886–1956)
Невеста негра
Золотистая шея белокурой девушкилежала на подушке темной крови.Солнце бесновалось в ее волосах,лизало ее стройные бедра,поставив свои колени по обеим сторонамее смуглых грудей,не изуродованных ни материнством,ни вредными привычками.Рядом с ней – негр: ударом конского копытаему снесло глаза и лоб. Два пальцавонючей ноги он ввернул ей в маленькое белое ухо.Она лежала, как спящая невеста,окаймлена счастьем первой любви,накануне частых Вознесениймолодой горячей крови.Пока ты не воткнул ей в белое горло ножи не набросил пурпурно-синий фартук трупной кровина ее бедра.Negerbraut
Круговорот
В одиноком коренном зубе проститутки,тело которой осталось неопознанным,была золотая пломба.А остальные зубы выпали,словно сговорились.Этот же выдернул патологоанатоми заложил в ломбард, чтоб сходить на танцы.– Пусть только прах снова становится прахом, —сказал он.Kreislauf
Бертольт Брехт
(1898–1956)
Сказание о мертвом солдате
Война тянулась четвертый годс надеждой на мир – никакою.Солдат окончательный сделал расчети умер смертью героя.Да только война по-прежнему шла,и Кайзер был вовсе не рад —на фронте свои не закончив дела,умер его солдат.И спал, погруженный в летнюю тьму,спокойно в могиле своей.Но в полночь однажды приходит к немукомиссия из врачей.Да, глиняный холмик его небольшойкомиссия обступила,и выкопан был рядовойлопатами из могилы.Осмотрен комиссией был рядовой,иль что от него осталось.Решили, что полностью годен он в строй,вот только запачкался малость.Комиссия та сквозь ночную тьмуего повела за собой,и, если б не каска, мигали б емузвезды над головой.И влили шнапс ему в гниль и прах,и было это не слабо —две медсестры у него на рукахи полуголая баба.А чтобы не сильно вонял солдат,священник махал кадилом,хоть все равно разносился смрад —всем муторно было.Но все вокруг кричали «Ура!»,веселый играли марш,и, ноги выбрасывая от бедра,шел бодро солдатик наш.И, братской его придержав рукой,шли два санитара вслед,чтоб, в грязь свалившись, сценой такойне портил картину побед.И в саван они обрядили его —цветов державного флага,чтоб никакое цветное дерьмоне падало из бедолаги.Во фраке с манишкой и с пачкой банкнотбанкир замыкал этот морг,почувствовав с гордостью – он патриот,гражданский свой выполнил долг.Вели по шоссе его, как на парад,играя марш без запинки,и вправо и влево шатался солдат,как в бурю снежинки.Собаки и кошки вопят во всю пастьи крыс раздается хор:Нет! Нет! Не хотим под француза попасть!Не вынесем этот позор!И бабы в деревнях, где он проходил,не спали уже до утра,и месяц сиял изо всех своих сил,деревья кричали «Ура!».Собаки и бабы кричали: «Герой!»Священник кадил ему рьяно.Солдата водили они всей толпой,как пьяную обезьяну.А может, солдата никто не видалв пути от двора до двора,поскольку приветствий скрывал его шквал,и марша, и криков «Ура!».Вокруг хороводы уже повели,толпа окружила, как лес,и было солдата не видно с земли —лишь звездам с небес.Но звезды лишь ночью на небе горят.Вот красный восход полосою,и надо опять, понимает солдат,погибнуть смертью героя.Legende vom toten Soldaten
Пауль Целан
(1920–1970)
Смертельная фуга
Черное молоко предрассветных потемокмы пьем тебя вечеромпьем тебя в полдень пьем тебя утром и на ночьмогилу роем себе в небесах в ней будет не тесноОдин человек живет в этом доме он играет со змеямиа в сумерки пишет в Германиюах золото твоих волос Маргаританапишет выходит наружу ему светят звездысвистом подзывает охотничьих псовсвистом подзывает своих евреев велит рыть могилуа после дает нам приказ делать вид что танцуемэто такая играЧерное молоко предрассветных потемокмы пьем тебя на ночьмы пьем тебя в полдень и утром и вечеромОдин человек живет в этом доме он играет со змеямиа в сумерки пишет в Германиюах золото твоих волос Маргаритапепел твоих волос Суламифьмогилу роем себе в небесах в ней будет не тесноОн нам кричит вгрызайтесь в землю поглубжеа остальные пускай запоют это такая игракусок железа достает из-за пояса и машет им синеглазыйглубже вонзайте в землю лопатыа остальные пусть делают вид что танцуютэто такая играЧерное молоко предрассветных потемокмы пьем тебя на ночьмы пьем тебя в полдень и утром и вечеромОдин человек живет в этом домеах золото твоих волос Маргаритапепел твоих волос СуламифьОн играет со змеямион кричит сыграйте сладостно в СмертьСмерть виртуоз из Германиикричит пусть скрипки мрачнее звучаттогда вы дымом подниметесь в небов могилу свою в облакахвам будет не тесноЧерное молоко предрассветных потемокмы пьем тебя на ночьмы пьем тебя в полденьСмерть виртуоз из Германиимы пьем тебя утром и вечеромСмерть синеглазый виртуоз из Германиион настигает тебя кусочком свинцаон без ошибок тебя настигаетОдин человек живет в этом домеах золото твоих волос Маргаритаспускает охотничьих псов и в небе нам дарит могилуиграет со змеями в мечтах егоСмерть виртуоз из Германиизолото твоих волос Маргаритапепел твоих волос СуламифьTodesfuge
Молитва
Нет его – некому большелепить нас из глины,некому заговаривать прах.Тому, кого нет,дали обет —цвести ради него,навстречу ему.Были ничеми будем ничем —призраком розы,розой, которой нет.Пестик ее,нить накаливания души,угольный прахв красной короне,зажигаясь от Слова,над шипами поет.Psalm
Князь тишины
Ни к чему на стекле рисовать сердце.Князь тишины перед дворцом обходит строй.Он на верхушке поднЯл флаг– лист, что синеет по осени.Он раздает солдатам сухие стебли печалии соцветия времени.С птицами в волосах идет спрятать меч в воду.Ни к чему на стекле рисовать сердце.Бог ходит в стае, укрывшись плащом,тем, что однажды упал с твоих плеч на ступени,ближе к ночи – дворец был в огняхи на языке людей ты сказала: Любимый…Он не знает, чей это плащ, не окликает звезду,а идет за листом – ему послышалось:стебель… соцветия времениder Herzog der Stille
«Полная пригоршня времени…»
Полная пригоршня времени —это ты приходишь ко мне,и я говорю:Волосы у тебя не каштановые.Как легко ты кладешь их на весы горя —они тяжелее меня.Корабли приплывают за ними, грузят их в свои трюмыи везут продавать на базар вожделенья —ты улыбаешься мне с глубины,я по тебе плачу на чаше весов, по-прежнему легкой.Пла́чу, что волосы у тебя не каштановые,в обмен на морскую воду ты отдала завитки.Ты прошептала: весь мир заполнили мной,навсегда я – овраг в твоем сердце.Ты говоришь: сыпь в свою чашу всю листву лет —время, чтоб прийти и меня целовать.Листва у времени коричневая, а твои волосы – нет.Die Hand voller Stunde
Марианна
Нет сирени в твоих волосахи лицо твое из зеркального стекла,туча идет от глаза до глаза, из Содома уходя в Вавилон,словно листву, башню наземь стряхнулаи бушует среди серных стволов.Над твоим ртом полыхает молния.В том ущелье – разбитая скрипка,кто-то водит смычком по белоснежным зубцам,но тростник звучит лучше.Любимая, ты сама, как тростник, а мы – целиком из дождя.Твое тело – вино несравненное, пьем его вдесятером,твое сердце – барка с зерном, мы – его стража ночная,Маленький кувшин синевы пролился над нами,и мы засыпаем…Перед шатром взвод на руках тебя поднимает,и, выпивая, мы несем тебя хоронить.На каменных плитах всего мирамонетой звенит крепкое серебро снов.Marianne
Годы от тебя до меня
Твои волосы вьются от моих слез.Синевой своих глаз накрываешь ты стол нашей любви:ложе между летом и осенью.Мы пьем брагу, которую приготовили не я и не ты,не кто-то третий – жадно допиваем остатки.Видим друг друга лишь в зеркалах на дне моряи все быстрее меняем блюда:ночь – это ночь. Она начинается утроми кладет меня рядом с тобой.Die jahre von dir zu mir
«Ночью ты была…»
Ночью ты былапо ту сторону жизни.Но мои слова вернули тебя.Теперь ты здесь. Все теперь – правда,и все – ожидание правды.Стебли фасоли тянутся вверхпод нашим окном. Помни о том,кто разрастается рядоми за ней присматривает.Бог, которому оставлены мы,лишь часть, заместитель, рассеянный всюду:смертью всех скошенных онна той стороне прирастает.Взгляднас уводиттуда,с той сторонойзаводим знакомство.Dein Hinubersein
«Ночные стебли…»
Ночные стеблииз сердец и головпророслии от слов, что серп говорит,они к жизни припали.Молча, как они,взвеемся мы на миру.Наши глаза нас обманули,желая утешить.Они ищут на ощупь,знак подают в темноте.Пустые,молчат твои взоры в моих.Словно бродяга,подношу твое сердце к губам,потому что к своим ты мое поднесла.То, что пьем мы сейчас,утоляет жажду этих мгновений,нас, таких, какие мы есть,к губам времени подносят мгновенья.Но придемся ль по вкусу?Ни звук и ни светне проскользнут между нами,и мы говорим:О, стебли, ее стебли,ночные стебли.Aus Herzen und Hirnen
«Вот запылал огромный свод…»
Вот запылал огромный свод.В нем звезды черные роятся,прорыв ходы.Как галька, затверделгорящий лоб Овна,и меж его рогов,среди поющих завитков,мозг, свертываясь сгустками,как море сердца, прибывает.Но отчего не убегает?Вселенной больше нет,и я несу тебя.Grosse, gluhende wolbung
«Немой осенний запах…»
Немой осенний запах.Цветок звезды не сломанным прошелмежду обрывом и родной сторонкойсквозь твою память.Я неприкаянностьпочувствовал так остро,что показался себе живым.Stumme Herbstgeruche
«.Каждый раз открываешь дверь..»
Каждый раз открываешь дверьнемного другим ключом.В дом набился снег недомолвок.От того, бьет ли кровь у тебя из глаза,рта или уха, меняется ключ.Меняется ключ, меняется слово.Теперь на него могут налипнуть снежинки.Ветер толкает тебяи сминает в снежок слово и снег.Mit wechselndem Schlussel
Ирландское
Позволь мне забратьсяв копну твоих снов,пропусти по тропинкам дремы,разреши сре́зать торф поутрус наклонностей сердца.Irisch
«Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице…»
Вокруг горы жизни, исхоженной в бессоннице —потравленная несбывшимсяхлебная страна.Ты берешь хлебный мякиши лепишь нам новые имена.Этот мякиш хочу нащупать,где бы я ни был —у меня на каждом пальцеглаз, гладящий землю.Из мякиша землихочу расти к тебе,держа во рту зажженнуюсвечу голода.Von Ungetraeumtem geaetzt
«Я пью вино из двух стаканов…»
Я пью вино из двух стаканови прорезаю зазубриныцезур,как тот, Другой,в Пиндаре.Господь дает наммаленького праведника,как камертон.Из барабана лотереинам выпадает грош.Ich trink Wein aus zwei Glaesern
«Утопи у себя…»
Утопи у себяв локтевом сгибена всплескепульса,укрой там,на простореSink mir weg aus der Armbeuge
«Еще тебя вижу…»
Еще тебя вижу:дотрагиваюсь до эхащупальцами словв могиле разлуки.Легкий испуг у тебя на лице,оно вспыхивает,погруженное в меня —туда, где мучительнозвучит Никогда.Ich kann Dich noch sehn
Голубка белая
Голубка белая вспорхнула: теперь мне можно любить тебя.В окне затихшем колышется едва заметно дверь,и дерево шагнуло тихо в замершую комнату,и ты так близко, словно ты не здесь.Крупный цветок берешь ты из моей руки —не белый, не красный и не голубой – но ты его берешь.Где не было его, там он останется навеки.Нас не было, мы в нем останемся.Der Tauben weiseste
Авторизация