Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Поэзия на европейских языках в переводах Андрея Пустогарова
Как ты отмираешь внутри меня
в изношенныйцентр дыханияосколкомопятьвонзиласьжизньWie du dich ausstirbst in mir
С испанского
Рамон Хименес
Федерико Гарсиа Лорка
Пабло Неруда
Рамон Хименес
(1881 – 1958)
«Я шел по тропе…»
Я шел по тропе,в руках – полевые розы,из-за горывставал рыжий месяц.Ветерок приносилсвежий сумрак реки,грустный голос лягушки,как певучая флейта.Над холмомтосковала звезда.Я шел по тропе.В руках – полевые розы.He venido por la senda
Федерико Гарсиа Лорка
(1898–1936)
Равнина
Оливковая роща,как веер,распахнетсяи запахнется.Низкое небо льеттусклый дождьхолодных звезд.Дрожь тростникаи полумракана берегу реки.Зыбь в сером воздухе.И столько клекотав оливах!Томится птичья стая,покачивая в сумеркахдлиннющими хвостами.Paisaje
Сонет сладких жалоб
Боюсь, я потеряю это чудо:глаза скульптуры, речи трепетанье —и ночью чувствовать не будущекою розу твоего дыханья.Сухим стволом маячу над рекоюи еле выношу я наказанье,ведь ни цветка нет, ни плода, ни перегноядля гусеницы моего страданья.Ты крест мой, мой заветный клад.И хоть от слез мои опухли веки,тебе я, как собака, рад.То, что ты дал, не отбирай навеки.И расцветит твою пусть рекумоей любви безумный листопад.Soneto de la dulce queja
Поэт сказал правду
Даю слезам, как соловьям, пролиться.Лей слезы соловьиной трелью тоже.Чтоб наши страсти сделались похожи,встречай с клинком у ночи на границе.Хочу я очевидца быть убийцей —того, что видел, как цветы срезали.Хочу я, чтоб мой пот и слезы сталитяжелою копной пшеницы.Жду тебя, ты меня – навсегда.Там, где дряхлое солнце горит и луна,до конца не раскрутится этот моток.Что даешь, не прося никогда,все достанется смерти, онавыпьет крови последний глоток.El poeta dice la verdad
Севилья
Севилья, ты – башняметких лучников.Севилья подстрелит.Кордоба добьет.Севилья подстережетпротяжные ритмыи скрутит их в лабиринт,как ярко-красные побеги винограда.Севилья подстрелит!Из лука небавсе вылетает на равнинустрела реки.Кордоба добьет!А горизонт шальнойв свое вино вмешали горечь Дон Жуанаи зрелость Диониса.Севилья подстрелит.Всегда подстрелит!Sevilla es una torre
Дорожная
Кордова,далекая моя, единственная.Лошаденка черная, огромная луна,в сумке у седла оливки.Хоть и знаю все дорожки,а в Кордову не вернуться.Лошаденка черная, красная луна,а вокруг поля да ветер.Смерть меня стережетс твоих башен, Кордова.Ой, дорожка дальняя,лошаденка резвая!Смерть меня поджидаетпо дороге в Кордову.Кордова,далекая моя, единственная.Cancion del jinete
Начало
тополей аллеи уходят,остается отблеск,тополей аллеи уходят,остается ветеррасстилается ветер,как саван, под небомна плаву остаетсяна реках тихое эхосветляков засыпана зернами,память моя застонетКрохотное сердечкокровоточит на ладониPreludio
Гитара
Начинает стонать гитара.Раскололась похмельная рюмка*.На рассвете стонет гитара.Этот стон скрывать бесполезно.Скрыть его невозможно.Она стонет так монотонно,как вода, она стонеттак, как воздухсреди снегопада, стонет.Этот стон скрывать невозможно.О далеких краях она стонет.Словно это песок раскаленный,о камелиях белых стонет.Словно стонет стрела без цели.Словно стонет вечер без утра.Словно мертвая птица о ветке.О, гитара!Пять клинков тебе сердце терзают.Se rompen las copas
de la madrugada – вторая фраза стихотворения
позволяет также перевести ее как
«Распускается крона рассвета».
La Guitarra
Сад в марте
Моя яблоня,у тебя уже тень и птицы.Из моих причудливых сновподымается ветер.Моя яблоняокунула в зелёное руки.Уже в марте я разгляделбелый лоб января.Моя яблоня(внизу ветер)Моя яблоня(вверху небо)Huerto de marzo
Слива и апельсин
Ах, девочка,злая моя любовь!Слива и апельсин.Ах, девочка,светлая девочка!Апельсин(брызги солнца)Слива(на гальке у воды)Naranja y limon
Стон
Крик чернеет в воздухеочертанием кипариса.(Бросьте меня гореватьна этом поле.)Все сгнило на свете,осталась лишь тишина.(Бросьте меня гореватьна этом поле.)На черном небетолько укусы костров.(Говорю вам: бросьте меня гореватьна этом поле.)\Ay!\
Дрожь
Навсегда в моей памятис отблеском серебра,росой на камне.В ровном полепрозрачное озеро,заглохший родник.Temblor
Песня луны
Луна входит в кузницу в платье,с турнюром из лилий.А мальчик глядит, пораженный.А мальчик застыл, пораженный.И в воздухе потрясенном,манящие, непорочные,луна показала груди,что словно застывшее олово.– Луна, беги прочь поскорее.Не то воротЯтся цыгане,скуют тогда светлые кольцаиз сердца они твоего.– Нет, мальчик, дай я потанцую.Когда возвратятся цыгане,найдут тебя на наковальнес закрытыми туго глазами.– Луна, скачи прочь поскорее,держу лошадей в поводу.– Нет, мальчик, дай я потанцую.Не мни мне крахмальное платье.Все ближе копыта,что бьют в барабаны равнины.А в кузнице – мальчик,глаза его туго закрыты.Прищурив глаза,задрав вверх гордые головы,из рощи выходят,как бронза и сон, цыгане.Как ухают совы!Как ухают совы на дереве!Взяв мальчика за руку,уводит луна его в небо.А в кузнице плачут цыгане,от горя кричат цыгане.А ветер, как парус, как парус.А ветер, как стража.Romance de la luna, luna
Всходит луна
Когда всходит луна,колокола пропадаюти появляются тропки,по ним не пройти.Когда всходит луна,море накрывает землю,и сердце чувствует – оно островв безбрежности.В полнолуние нельзяесть апельсины,нужно есть зеленыезамороженные ягоды.Когда сотней одинаковых лицвсходит луна,всхлипывает в карманесеребряная монета.La luna asoma
Помяните
Когда я умру,похороните меня и гитарув песке.Когда я умру —среди апельсинови мяты.Когда я умру,похороните меняхоть на флюгере.Когда я умру!Memento
Деревья
Деревья!Вы стрелы,упавшие из лазури?Что за грозные лучники вами стреляли?Может, звезды?Ваша музыка – птичья душа,глаза Бога,идеальная страсть.Деревья!Узнают ли шероховатые корнив земле мое сердце?Arboles
Арлекин
Пунцовая женская грудь солнца,синеватая женская грудь луны.Торс наполовину коралл,наполовину серебро и сумерки.Arlequin
Одной девушке на ухо
Не хотел.Не хотел ничего тебе говорить.Но в глазах у тебядва шальных дереваиз золота, ветра и смехакачаются.Не хотел.Не хотел ничего тебе говорить.Al oido de una muchacha
Август
На закате соперникиперсик и сахар.Солнце внутри вечера,словно косточка в абрикосе.Нетронутый кукурузный початокусмехается желто и твердо.Август.Дети заедаютчерный хлеб спелой луной.Agosto
Вечером
Не моя ли Лусиястоит босая в ручье?Три необъятных тополя,одна звезда.Прокушенная лягушкамитишина —как вуальна зеленых веснушках.Сухое дереворасцвело в реке.От него разошлись круги.И я зазвенел над твоей водой,смуглянка Гранада.Tarde
Газелла чудесной любви
На известняках злой пустошистеблем тонким любовь,влажным жасмином.Под зноем злого небашорохом снегав моей груди.Небо и пустошьсковали руки.Пустошь и небостегали меня по ранам.Gacela del amor maravilloso
Газель внезапной любви
Никто не знал, что сумрачной магнолиейблагоухает твой живот.И что любви колибри в зубах ты мучишь,никто не разберет.И табуны персидских каруселейзаснули под луною твоего лица.Четыре ночи я ловил арканом твою талию,снегов соперницу.Меж алебастром и жасмином семян поблекших горстибросал на цветники твой взгляд.В своей груди искал я буквы из слоновой кости,что скажут навсегда,навсегда, навсегда сады моей агонии,сбежавшее твое тело навсегда,и у меня во рту кровь твоих вен.Твой рот не освещает мою смерть.Gacela del Amor Imprevisto
Газелла страшной откровенности
Хочу, чтобы вода не возвращалась в русло,чтоб ветер не вернулся на равнину,и глаз чтоб не было у ночи,и в сердце не осталось золотых цветков,волам досталась бы трава погуще,а дождевые черви умерли в тени.Хочу, чтоб просверкал зубами черепи желтизна разлилась бы на шелке.Я вижу – ужасающая ночьсвивается в клубок и бьется с полднем.Меня зелёный яд заката не погубит,ни свод, что рухнул и поранил время.Но не показывай мне чистой наготы своей.Она, как чёрный кактус, что разросся в камыше.Тоскую я под смутными планетами,но не показывай мне крепкой поясницы.Gacela de la terrible presencia
Вариации
Заводь воздухапод веткой эха.Речная заводьпод листвою звезд.Заводь твоего ртапод зарослями поцелуев.Variacion
Ода Уолту Уитмену
На Ист-Ривер и в Бронксепарни поют, заголив поясницы —у маховика, ремней, масла, молота.Девяносто тысяч шахтеров добывают серебро из породы,дети рисуют ступени лестниц и перспективы.Никто тут не заснет,не захочет стать рекой,не влюбится ни в крупные лепестки,ни в лазурный язык взморья.На Ист-Ривер у Квинсборопарни сражаются с индустрией,евреи продают речному фавнурозу обрезания,а небо, подталкивая ветром,гонит за мосты и крышистада бизонов.И никто не замрет,не захочет стать облаком,не будет искать ни цветок папоротника,ни желтое колесо тамбурина.Когда поднимется луна,колеса блоков завертятся,чтоб опрокинуть небо,кордоном из шипов обнесут память,в гробы уложат всех, кто не работает.Нью-Йорк – болото,Нью-Йорк – стальные тросы и смерть.Что за ангел прячется у тебя за щекой?Чей идеальный голос расскажет об истинах пшеницы?Из чьего страшного сна твои запятнанные анемоны?Ни на миг, о прекрасный старик Уолт Уитмен,не терял я из виду ни твою полную бабочек бороду,ни вытертый луной вельвет твоих плеч,ни ноги, как у девственного Аполлона,столбом пепла поднялся предо мной твой голос,старик, прекрасный, как туман,с пронзенным иголкой удом,ты стонешь, как птица,ты – противник сатира, противник виноградной лозы,поклонник тел под грубой материей.Ни на миг не терял тебя, прекрасный муж,что среди гор угля, среди рекламыи железнодорожных путеймечтал стать рекой, уснуть, как река,вместе с другом, который вложилтебе в грудь крупицу болииз груди непокоренного леопарда.Ни на миг, прирожденный Адам, силач,одиночка посреди океана, старый красавец Уолт Уитмен.Потому что все они, что собирались на террасах баров,скопом выныривали из клоак,содрогались между ног шоферни,вертелись на танцполе абсента,все эти петухи, Уолт Уитмен, говорили о тебе:– Он тоже! Тоже!В твою светозарную непорочную бородупадают блондины с севера и негры песков,толпа вопит и размахивает руками.На котов или змей похожи эти петухи,Уолт Уитмен, в мутных слезах,мясо для кнута, пинка или укуса дрессировщика.– Он тоже! Тоже! – тыкают накрашенными пальцамив берег твоих снов,пока твой друг ест яблоко,слегка отдающее бензином,а солнце поет в пупках у мальчиков,что играют под мостами.Но ты не тянулся к оцарапанным глазам,к мрачным болотам, что затягивают детей,к замороженной слюне,к изгибам, разодранным, как брюхо жабы,ко всему, что разносятпетухи в автомобилях и барах,пока луна стегает их на перекрестках ужаса.Ты искал обнаженного, который стал бы рекой,быком и мечтой, что соединит колесо с морской травой,искал прародителя своей агонии, розу своей смерти,и стонал в пламени своего сокровенного экватора.Так и надо – не искать поутру удовольствийв дебрях живой крови.Ведь на небе есть берег, чтоб переждать жизнь,там хватает тел, чтоб не повторять их на рассвете.Агония, агония, сны, бродильный чан и сны.Этот мир, мой друг, агония.Под городскими часами гниют мертвецы,война идет, рыдая, за ней – миллион серых крыс.Богачи дарят любовницамсветозарные мимолетные безделушки.Жизнь не благородна, не прекрасна, не свята.Сможет ли человек, если захочет,справиться со своей страстьюк коралловым венам и небесной наготе?Завтрашняя любовь будет горной породой ивременем, когда ветерок задремлет в ветвях.Поэтому я, старина Уолт Уитмен, и не подымал голосани против мальчика, что написал на подушке имя девочки,ни против подростка, что нарядился невестойво мраке платяного шкафа,ни против одиноких игроков в казино,что с брезгливостью лакали воду проституции,ни против мужчин, что бросали непристойные взглядыи любили мужчин, и молчание обожгло им губы.Я против вас, городские петухи,с одутловатыми телами и грязными мыслями,источники нечистот, гарпии,неусыпные враги любви, раздающей короны радости.Всегда против вас, предлагающих мальчикамкапли мерзкой смерти, горького яда.Всегда против тех,кто в Северной Америке – феи,в Гаване – птички,в Мехико – тетки,в Кадисе – неженки,в Севилье – фиалки,в Мадриде – попки,в Аликанте – цветочки,в Португалии – аделаидки.Петухи всего мира, губители голубей!Рабы женщин, суки их туалетных комнат,открытые всем ветрам, что несут лихорадку,караулящие на лугах засохшей цикуты.Нет вам пощады! Смерть течетиз ваших глаз, покрывая серыми цветамиилистый берег.Берегитесь! Нет вам пощады!Пусть праведники и заблудшие,классики, знаменитости и убогиезахлопнут перед вами двери вакханалий!О, красавец Уолт Уитмен,спи на берегу Гудзона,раскрыв объятья и наставив бороду на полюс.Снег или мягкая глина,на своем языке зови друзейприсмотреть до утраза твоей ланью без тела.Спи, ничего не осталось.Стены танцуют, тревожа прерии.Америка наводнена механизмами и стоном.Пусть свежий ветер самой глубокой ночивыдует цветы и слова из-под арки, где вы уснули!Пусть негритёнок объявит вызолоченным белым —царство колосьев грядет!Oda a Walt Whitman
Пабло Неруда
(1904–1973)
Вечно
К тем, до меня,я не ревную.Приди хотьс мужиком за спиной,хоть с сотнеймужиков в прическе,хоть с тысячей,вцепившихся тебе в грудь и ноги,так речка, полная утопленников,сталкивается с морем,с вечной пеной прибоя, штормом.Тащи их всехна место нашей встречи —всегда останемся наединеи вечно будем ты да яна всей земле,чтоб начиналась жизнь.Siempre
Из английской поэзии
Джон Донн
Уильям Блейк
Роберт Бернс
Вальтер Скотт
Томас Мур
Перси Биши Шелли
Джон Китс
Альфред Теннисон
Льюис Кэрролл
Роберт Льюис Стивенсон
Джозеф Редьярд Киплинг
Ральф Ходжсон
Томас Эрнст Хьюм
Дэвид Герберт Лоуренс
Луис МакНис
Уистан Хью Оден
Дилан Томас
Битлз
Джон Донн
(1572–1631)
На рассвете
О, не вставай! Пусть светтвоих очей не погасает, нет!Пускай рассвет не разрывает тучи,ведь сердце разорвется в неминучейразлуке. Погоди! Без твоего участьяне выживет грудной младенец счастья.Daybreak
«Человек – не остров…»
Человек – не остров,но каждый, целиком —обломок континента,часть простора.И если море смоет глину,Европа станет меньше,как будто смыло мыс,или усадьбу друга,или твою усадьбу.Любая смерть,ты убавляешь и меня —я сросся с остальными.Не посылай слугу узнать,о ком бьет колокол[4] —он бьет и о тебе.No Man Is An Island
Уильям Блейк
(1757–1827)
Тигр
Грозный тигр, во тьме ночейярок жар твоих очей.Чьей бессмертною рукойкован гибкий остов твой?В безднах иль среди зарницжег огонь твоих зениц?Чья бесстрашная ладоньв кузницу внесла огонь?Чье сплетало мастерствожилы сердца твоего?Кто, отбросив молоток,твой наладил кровоток?Кто, зажав тебе клещамилапы с острыми когтями,раздувая горна пыл,внутрь сознание вложил?Кто, звезд копья отведя,в чащу выпустил тебя?Улыбнулся ли вдогон?Агнца тоже сделал он?Грозный тигр, во тьме ночейярок жар твоих очей.Чьей бессмертною рукойкован гибкий остов твой?The Tyger
Подсолнух
Подсолнух, как устала голова твояотслеживать шаги светила,чтоб отыскать те сладкие края,где странники скитанья завершили.Здесь юноша зачахнет от желаний,и дева бледная повита в саван снега,но ты из их могил восстань и —куда подсолнух хочет, в золотую негу!Ah! Sun-flower
Мошка
На солнце мошка пляшет,но прерветмоя бездумная рукаее полет.А разве я —не мошка тоже,и разве тына человека не похожа?Я тоже пью,пою, порхаю,и крылья оборвет и мнерука слепая.Но если в мысли —жизнь, и дух, и сила,а смерть лишь там,где мысли не хватило —тогда я мошка,радостно жужжащая мотив,неважноумер я иль жив.The Fly
Роберт Бернс
(1759–1796)
«Когда б застал буран тебя…»
Когда б застал буран тебясреди лугов, среди лугов,тебя укрыл бы пледом яот злых ветров, от злых ветров.А коль беда заступит путь,как бури стон, как бури стон,беду моя разделит грудьи даст заслон, и даст заслон.И если б жил в пустыне я,где лед иль зной, где лед иль зной,была бы раем жизнь мояс одной тобой, с одной тобой.Глядел бы, правя всей землей,в твои черты, в твои черты.Мне драгоценностью однойбыла бы ты, была бы ты.O wert thou in the cauld blast
Девушке в церкви
Святоша, требник теребя,пусть грешников стращает рой —угрозы те не про тебя,о светлый Ангел мой.Epigram To Miss Ainslie In Church
Who was looking up the text during sermon
Молитва перед едой
Проголодались мы, бедняжки.Господь, как было б здорово —послал бы каждому барашка!Ну хоть баранью голову!Grace before Meat
Вальтер Скотт
(1771–1832)
Даме
вместе с пурпурными цветами с римского валаЯ сорвал тебе цветы вот эти,где ветшают старые валы.В древности, свободы бравой дети,там стояли римские орлы.Но теперь опасные прорывылавров не приносят на венок.Странник для тебя неторопливообрывает за цветком цветок.To a Lady
with flowers from a roman wall
Томас Мур
(1779–1852)
«И снова день над морем догорает…»
И снова день над морем догорает,и память тебя видит все ясней,хоть тонет солнце, на воду бросаядорожку золотящихся лучей.Когда-нибудь, по ней легко шагая,к далеким островам я отдохнуть пойду.К тебе летит мой вздох, моя родная,колебля в небесах вечернюю звезду.How dear to me the hour when daylight dies
Перси Биши Шелли
(1792–1822)
Доброй ночи
Что? Доброй ночи? Зол тот час,что от тебя уводит прочь.Вот если б вместе свел он нас,тогда бы доброй стала ночь.Ведь если двое влюбленыи разлучиться им невмочь,тут пожеланья не нужны,но доброй делается ночь.И от заката до утрастучат сердца, не гаснут очи.Тогда лишь станет ночь добра,когда не скажешь «доброй ночи».Good-Night
Рамзес
Мне путешественник, прошедший смелосквозь древнюю страну, сказал накоротке:две каменных ноги огромные без теластоят в пустыне. Полускрытая в песке,отдельно голова лежит, властительные губыкривя презрительно в насмешливой тоске.Оттиснуть скульптору на камне было любострасть уцелевшую, что в сердце у царя жила.– Я вождь вождей – Рамзес! – написано на пьедестале.– Цари, отчайтесь, глядя на мои великие дела!Но и следы его побед пропали.До горизонта голые безлюдные владенья.Вокруг обломков колоссального крушеньялишь одинокая пустыня пролегла.Ozymandias
Джон Китс
(1795–1821)
У моря
Звучит упорно древний ропот моряу берегов пустынных – снова водызатопят тысячу пещер до свода,заклятиям Гекаты темной вторя.А ракушки на дне, не зная горя,лежат недвижно в ясную погоду —пока ветра не вышли на свободу,не начали буянить на просторе.Уставшие от суеты угрюмойглаза ты этой ширью приласкал.От приторных мелодий и от шумаочисти уши – погруженный в думу,сядь, жди – и вздрогни у пещер и скал,как будто хор наяд вновь зазвучал!On the Sea
Кузнечик и сверчок
Поэзия земли всегда жива.Пусть стихли от жары тяжелой птицы,но голосок сквозь всех оград границыдойдет с лугов, где скошена трава.Кузнечик это! У него правана роскошь лета. Нет, ни на крупицуего восторг чудной не сократится —сорняк приют даст, загрусти едва.Поэзия земли останется всегда.В молчании мороза, ближе к ночи,сверчок за печкой остро застрекочет,сквозь дрему ты почувствуешь тогда:зеленым стал наряд холмов —кузнечик вновь поет среди лугов.On the Grasshopper and Cricket
«День кончился, ушла пора услад…»
День кончился, ушла пора услад.О, где вы, руки нежные и грудь,и губы сладкие, и взгляд?О талии томительной забудь!Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Луиза де Ля Вальер – хромая любовница Людовика XIV.
2
Rimbe – так обращался к Артюру Рембо (Rimbaud) Верлен в своих письмах.
3
Этернит – род шифера. Название от eternite – вечность.
4
английский колокол ни о ком не сожалеет, а системой ударов передает информацию, кто именно умер: мужчина, женщина, девушка, каков возраст покойного.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книгиАвторизация