Тайна пленного генерала
И это все? Шубин обернулся, уткнулся взглядом в неподвижного Шперлинга. Как из ведра окатили. Что за новости? Но опять не до этого: сзади протрещала очередь, и он встал как вкопанный. Липкая змейка побежала по загривку – вроде не кровь, не может быть кровь такой холодной.
Лейтенант медленно обернулся. Осанистый роттенфюрер – не человек, а готовый плакат, восхваляющий превосходство арийской расы – белобрысый, голубоглазый, с мужественными чертами лица, – сидел на коленях, поедал глазами лейтенанта Красной Армии и давился кровью. Потом повалился носом в траву. Открылась бледная физиономия Кошкина за его спиной. Автомат дрожал, из ствола вился сизый дымок.
– В рубашке вы родились, товарищ лейтенант, – неуверенно заметил Кошкин. – Еще чуток, и этот выбил бы вам мозги…
– Благодарю, Леха, – выдохнул Шубин. – Назначаешься ангелом-хранителем.
– Товарищ лейтенант, – проговорил Курганов треснувшим голосом. – Кажется, Ваську Шперлинга убили.
Его перевернули. Лицо Василия заливала кровь. Пуля чиркнула по виску, разбила кость, и человеку этого хватило. Он даже не пытался бороться за жизнь.
Закружилась голова, Глеб опустился на колени. От дальних кустов бежал Халевич – он выбросил пулемет и теперь стаскивал со спины личное автоматическое оружие. Кошкин тряс Шперлинга, призывая очнуться. Курганов отстранил товарища, проверил пульс, оттянул веко, потом повернулся к командиру, развел руками.
– Понятно, – вздохнул Шубин. – Мужики, не собирайтесь в кучу, проверьте все поле.
Они блуждали как потерянные, переворачивали тела. Олег Курганов выпустил короткую очередь – добил раненого. Подрагивал плечистый десантник, глотал землю. Попробовал, называется, жизнь на вкус. Глеб застрелил его, не задумываясь.
Случай редкий – уничтожить два десятка матерых вояк, потеряв всего одного человека. И все равно тошно. С ним они прошли десятки километров, сколько раз он прикрывал спину, а потом улыбался – добродушно и бесхитростно…
Погибшего перенесли к лесу, перекурили, потом взялись за саперные лопатки, стали рыть могилу. Халевич бурчал, что пока нормально, земля не мерзлая, было бы хуже, если бы Васька умер после того, как ударит мороз. Иногда прислушивались, вытягивали шеи. Различался отдаленный гул авиационного мотора. Десант был явно не последний. Немцы знали, что отряд Моисеевского пойдет из окружения, и могли перекрыть сразу несколько направлений. А в этой лесистой местности сам черт ногу сломит.
Яму вырыли глубиной чуть больше полуметра.
– И так сойдет, – сказал Кошкин. – Пусть Васька лежит поближе к нам, так лучше ему будет.
Тело завернули в плащ-палатку, засыпали землей, утрамбовали, чтобы холм не выделялся. Воткнули в головах лопатку, повесили на нее пилотку. Слов не говорили, постояли, потом снова сели перекурить. От усталости отнимались ноги, плохо работала голова.
– Интересно, Арсен добежал до наших? – спросил Курганов.
– Добежал, – уверил Глеб. – Мы примерно представляем, каким маршрутом пойдет отряд. Будем двигаться навстречу. Это не иголка, мимо не проскочим. Запастись оружием. Свое мы уже извели, переходим на трофейное. Автоматы, магазины с патронами, гранаты. Обнаружите консервы или еще что интересное – забирайте. Десять минут на сборы, пошли!
На поле хозяйничала воронья стая. Когда появились люди, птицы недовольно поднялись в воздух, стали кружить с громкими криками.
– Да ладно, не каркайте, – ворчал Курганов. – Не будем мы их есть, вам оставим.
С сухими пайками у «элитных» десантников проблем не было. «Голытьба» из вермахта сдохла бы от зависти: качественная тушенка из свинины и говядины, консервированная форель, нормальный сладкий шоколад. Разведчики набили подсумки магазинами, разложили по карманам гранаты.
Утро было в разгаре. Группа выступила в юго-восточном направлении. Теперь их было четверо, выросла мобильность.
Затих за спиной вороний гам. Шли молча. Глеб сверялся с картой – и это превращалось в настоящую паранойю. Местность незнакомая, ориентиры практически отсутствовали.
По мостику перебежали пересыхающую речку, дальше пошли краем леса. Спешить было некуда – если отряд и выступил, то ушел недалеко.
Под сенью еловых лап Шубин расщедрился на длительный привал. Спали по двое, по двадцать минут, это хоть как-то прибавило сил.
Слева осталась деревня Должанка, дворов двенадцать. Дорога, пересекающая селение, утонула в разливах. Немцы в эту глушь не совались – Кошкина отправили в «командировку», и он, вернувшись, это подтвердил. По словам местных жителей, они вообще ни разу не видели живого немца.
Дальше шли по двое, параллельно, чтобы охватить значительный участок местности. Сошлись у покатого холма, заросшего лещиной. Поднимались по одному, со всей осторожностью. С холма открылся вид – довольно унылый в это время года. Природа прозябала под хмурым небом. Облетевшие леса разбегались во все стороны света.
Снова послышался гул, в разрывах облаков показался самолет – увы, не с пятиконечными звездами на фюзеляже. Он сбросил десант – восточнее района, где группа Шубина устроила врагу засаду. Серые пятна парашютов покачивались в воздухе.
– Мимо, – ухмыльнулся Курганов. – Перекрывают дорогу, но там Моисеевский не пойдет.
– Это так, – согласился Шубин. Он с опаской вглядывался в даль. – Если сядут, окопаются и никуда не двинутся. А если станут прочесывать лес, то однажды мы встретимся. Ладно, пока не вижу повода для беспокойства.
Последующие два часа группа осваивала размытые проселки, вышла к хутору. Он лежал в низине, окруженный плотным осинником. Хутор миновали – в нем отсутствовали посторонние.
После короткого отдыха снова вышли на проселок – под сенью деревьев, он имел сравнительно божий вид. Дорога петляла, шли по обочинам. Пролаяла автоматная очередь – все четверо бросились за деревья, попадали в грязь. Пострадавших не было, но измазались, как черти.
Откуда здесь немцы? Стреляли из немецкого оружия. Шубин приподнял голову. Кто-то перебежал, задрожал кустарник. На миг показалась встревоженная физиономия с подвижными глазами, спряталась за деревом.
– Не стрелять, – зашипел Шубин.
– А им можно? – надулся Кошкин.
– А они идиоты… Эй, вы кто?
– А вы кто? – отозвались по-русски.
– Я первый спросил!
– А нас больше! Выходи, пока не перебили!
– Головин, ты?
Кусты какое-то время озадаченно молчали, потом опять показалась физиономия:
– Это вы, товарищ лейтенант? Мы так и подумали, что это вы…
Рядом задыхался от беззвучного хохота Кошкин, но вставать побаивался. Партизан был явно не один, и не все в его группе отличались острым умом и сообразительностью.
– А чего стреляли тогда?
– Так это самое, товарищ лейтенант… – смутился разведчик, – время нынче такое, война идет… Ладно, выходите, чего вы там спрятались, как чужие?
Из чащи показались люди в засаленных фуфайках. Улыбки цвели на чумазых лицах. Это был передовой дозор отряда Моисеевского – не разминулись, есть на свете бог! Встреча вышла шумной и радостной. Партизаны хлопали друг дружку по плечам и спинам, отпускали беззлобные шуточки.
– Все наши здесь, товарищ лейтенант, – отчитался Головин. – Мы с ребятами впереди колонны идем. Весь обоз там, за нами, метрах в трехстах. Уж и не надеялись вас увидеть.
Шанс встретиться лоб в лоб был действительно невелик. Но отряд шел верно – через глушь, не захваченную немцами. По размытой дороге навстречу товарищам бежал сияющий Арсен Вартанян. Он дошел минувшей ночью до базы, передал командованию ценные сведения! Комдив действовал незамедлительно: база эвакуировалась в течение двух часов, и с тех пор отряд двигался в ускоренном темпе.
Внезапно Арсен осекся, стал озираться. В группе не хватало Шперлинга, и мрачные лица подсказывали, что это неспроста. Бойцы угрюмо отворачивались, Шубин неохотно поведал печальную историю. Невозможно привыкнуть к утратам, каждая смерть – словно от тебя самого кусок оторвали.
Партизанский отряд шел навстречу. Все смешалось – пешие бойцы, телеги, запряженные полудохлыми клячами. Раненых по-прежнему было много, и гражданские никуда не испарились.
Ахнула Лида Разина, спрыгнула с телеги, бросилась к Шубину, прижалась, испустив вздох облегчения. Потом подняла на него лучащиеся глаза, засмеялась. Девушка сильно изменилась за последние месяцы – похудела, истончились волосы, под глазами залегли устрашающие круги. Она почти не спала, все время проводила с ранеными. Но это была все та же Лида, влюбленная в него до потери памяти. Бойцы украдкой косились в их сторону, улыбаясь отводили глаза. Не выдерживали острые на язык, отпускали шуточки. Но это было нормально и привычно!
– Все хорошо, родная. Теперь я рядом, ничего не бойся.
Комдив размашисто месил грязь – в такой же телогрейке, что и все, перетянутый портупеей, в заношенной офицерской фуражке. Время не изменило командира погибшей 303-й дивизии: в его движениях сохранилась офицерская выправка, только в темных волосах добавилось седины. Рукопожатие комдива было твердым и дружеским.
– Рад, что живой, Шубин. Докладывай, только быстро.
Все его помощники и заместители находились поблизости: батальонный комиссар Ухтомский, капитан Лагутин, заместитель по хозяйственной части Арбузов. Они смотрели на разведчиков пристально и настороженно.
– Отойдем, Александр Гаврилович. Сведения конфиденциального характера, не для широких масс…
Они остановились в стороне от дороги. Мимо двигался обоз, на них поглядывали бойцы и гражданские. Вытягивал шею обиженный комиссар Ухтомский, готовый подозревать всех и каждого и даже самому себе не доверяющий. Комдив выслушал последние сведения, не меняясь в лице, только скулы побелели.
– Ты в этом уверен, лейтенант?
– Нет, товарищ полковник, не уверен. Но, думаю, это несложно проверить.
Предатель сам себя выдал с головой! Отказали нервы, он что-то почувствовал, когда Шубин отвел комдива в сторону. При этом оба смотрели куда угодно, только не на предателя.
Павел Савельевич Арбузов, крупный мужчина, страдающий одышкой, ведающий в отряде хозяйственными делами (и неплохо ведающий), слез с телеги, воровато осмотрелся и двинулся в лес – якобы по нужде.
Когда Шубин с комдивом, а с ними пара автоматчиков подбежали к колонне, Арбузова на подводе уже не было. Усатый возница махнул рукой: «До ветра подался Павел Савельевич».
Бывший завхоз Ясинского санатория для работников партийного звена быстро бегать не мог. Но старался изо всех сил – семенил, тяжело дыша, хватался за деревья, то и дело оборачивался. Когда его догнали, он стал хрипеть: «Отстаньте!» Так переволновался, что сразу выдал себя со всеми потрохами.
Потрясенный комдив сурово смотрел, как человека, которого он считал своим другом, волокут на дорогу, а у того от страха отнимаются ноги. Последовал приказ колонне: остановиться, выставить дозоры. При всем честном народе разбираться не стали, ушли в лес. Павел Савельевич отчасти пришел в себя, начал возмущаться: «В чем дело, товарищи? По нужде пошел, зачем схватили? Это недоразумение! Александр Гаврилович, что происходит?!» Но сломался, не выдержав мрачных взглядов, смертельно побледнел, стал размазывать слезы по небритому лицу.
– Все ясно с тобой, Павел Савельевич, – вздохнул Моисеевский. – Давай рассказывай. Будь же мужиком, не хнычь.
Арбузов каялся, что бес попутал, он не хотел, так вышло, просто минутная слабость. Он нуждается в прощении, ведь он много лет верой и правдой служит коммунистической партии. Потом дошло, что прощения не будет, начал неохотно излагать.
В деревне Жердево, куда неделю назад вошла группа снабжения под его началом, сидел немецкий агент – местный житель, но при этом секретный сотрудник полиции. Бойцы ходили по избам, собирали муку, картошку, домашнюю птицу, а этот тип подловил за сараем товарища Арбузова – дескать, просто поговорим… Были грешки у Павла Савельевича – еще в бытность завхозом санатория, к тому же родной брат перешел на службу в полицию и передавал родственнику пламенный привет. В общем, за пять минут ловкий парень завербовал завхоза, тот и опомниться не успел. А дальше дело техники: тайник под приметной березой за пределами базы, записка с ценными сведениями – число бойцов, структура базы, расположение постов и средств сигнализации…
Пришлось бы тяжко, но отряд выскочил из-под носа гитлеровцев, что вызвало у Павла Савельевича противоречивые чувства. Теперь он плакал, умолял принять во внимание его былые заслуги. Охота на живца не имела смысла: отряд сменил дислокацию. Сообщить что-то ценное Арбузов не мог. Он сам ничего не знал. И теперь это понял с потрясающей ясностью: конец пришел. Нужды в суде не было: преступник признался, как говорят прокуроры, под тяжестью изобличающих улик. Партизаны мрачно смотрели на своего бывшего товарища.
– Мне жаль, Павел Савельевич, – сказал комдив, – но ты сам решил свою судьбу. Не устраивай сцен, ступай к канаве.
На лицо предателя легла печать смерти, он все понял и смирился. Потухли глаза, кожа на лице приобрела трупный цвет. Арбузов тяжело поднялся, побрел к канаве. Подкосились ноги, подбежал боец, поддержал.
Он стоял, поникший, на краю своей будущей могилы отвернувшись, боясь смотреть товарищам в глаза. Бывший особист Сумкин выстрелил ему в затылок из револьвера. Грузное тело скатилось в канаву, осыпалась земля. Сумкин с невозмутимым видом сунул револьвер в кобуру. Он всегда был невозмутим и спокоен.
– Расходимся, товарищи, – заторопил полковник, – нечего тут смотреть. Лагутин, распорядитесь продолжать движение. Мы должны за несколько часов покинуть опасный район…
Глава третья
Первые часы прошли без происшествий. Разведчики Шубина, уже знакомые с местностью, прокладывали маршрут. Обоз двигался быстро – насколько позволяла раскисшая дорога. Остался за спиной безымянный хутор. Население его составляло три человека – одноногий дед и две бабки – одна слепая, другая оглохшая на оба уха. Бойцы обследовали все строения, больше никого не нашли. Стариков оставили в покое – не та публика, что помчится докладывать полицаям.
Отряд втянулся в глухие леса. Дорога вела в нужном направлении. Но вскоре начались напасти. Пала лошадь, и никакими уговорами не удалось ее поднять. Истощенное животное вертело головой и жалобно ржало. Лошадь прирезали, тушу разделали на месте, куски мяса побросали в ведра вместе со шкурой. Лошадиное мясо было жилистое, безвкусное, но зато можно раненых напоить бульоном. Больных с обездвиженной подводы распределили по другим повозкам.
Потом они стали буксовать в низине. Колеса по ступицу проваливались в грязь, повозки выдавливали при помощи мускульной силы. Потеряли колесо, пришлось избавиться от одной телеги.
По курсу загремели выстрелы, стало совсем тоскливо. Уж лучше бы все телеги развалились. Комдив отдал приказ: «Приготовиться к бою!»
Шубин с бойцами бросился во главу колонны. Наперерез метнулась Лида – растрепанная, паникующая, схватила его за руку:
– Глеб, что происходит?
– Все в порядке, не отходи от колонны, мы разберемся… – Он вырвался от нее, побежал дальше.
Ситуация складывалась невеселая. Лес обрывался, дорога спускалась с горки. Впереди простиралось поле, покрытое островками клочковатой растительности, за полем чернел лес. Дорога змеилась, втягивалась в дальний осинник.
Передовой дозор ступил на спуск и подвергся обстрелу. Стреляли из противоположного леса. Пострадавших не было. Дозорные рассредоточились, открыли ответный огонь. Шубин съехал по скользкой траве, цепляясь за корни. За спиной переругивались Вартанян и Валентин Резун – смышленый блондин с оттопыренными ушами и некрасивым шрамом на правой щеке.
– Ложитесь, не маячьте… – ругался Глеб. Пули хлестали где-то выше, сбивали сухие ветки.
Лейтенант залег за подвернувшимся деревом, достал бинокль. Теплилась надежда, что это свои – какой-нибудь «неучтенный» партизанский отряд. Но надежда быстро растворилась: на дальней опушке хозяйничали немцы. Сновали фигуры в шинелях мышиного цвета, некоторые были в защитных комбинезонах. На опушку вытащили крупногабаритный станковый пулемет. Гитлеровцы возились за деревьями, но что они там делали, Глеб не видел. Похоже, десантное подразделение встретилось с пехотинцами вермахта и перекрыло дорогу.
Отряд Моисеевского ждали! Значит, деятельность Павла Савельевича Арбузова не пропала даром.
Атаковать фашисты не собирались, оставалось этому порадоваться. Ничто не мешало заманить отряд в ловушку, дождаться, пока обоз спустится в низину. Хватило бы двух станковых пулеметов. Но немцы выдали себя – раньше времени открыли огонь. Из леса выбежали пехотинцы, залегли между кочками. Здоровый солдат волочил пулемет.
Проход заперли. Глеб кусал губы, лихорадочно обдумывал ситуацию.
– Вартанян, бегом к командиру, доложить! Создать возможность для быстрого разворота подвод! Пусть мобильные группы выдвинутся в дозор во всех направлениях!
– Есть, товарищ лейтенант. – Боец полез на склон, затрещали ветки.
Шубин продолжал наблюдение. Сил для атаки у немцев не было. Но перекрыть дорогу они смогли. Если подтянутся дополнительные силы, десантники зайдут во фланги и тыл неповоротливой колонны, отрежут ей обратную дорогу, тогда произойдет непоправимое.
Минометный обстрел начался внезапно. В уши ворвался надрывный вой, мина взорвалась у подножия возвышенности! Полетели в воздух лепешки грязи. Стреляли из противоположного леса. Откуда здесь минометная батарея? Еще две мины ухнули на склоне, выдрали куст, повалили короткое развесистое дерево. Еще несколько мин упали в поле.
Тревожно перекликаясь, бойцы передового дозора поползли на склон. Никого не зацепило, но приятного мало. Шубин махал им рукой: выходите из опасной зоны! Впрочем, обстрел прекратился, немцы не хотели наобум расходовать боезапас. Они видели лишь передовой отряд, а основные силы могли находиться где угодно. Значит, могут выслать разведку…
Партизаны откатились за косогор, продолжали наблюдать. Шубин поспешил к обозу, Резун побежал за ним. В колонне, до которой было триста метров, царила суматоха. Подводы уводили с дороги, партизаны искали укрытия за обочинами. Ругался комдив Моисеевский: «Ну, все сегодня не по плану!»
Шубин выложил свои соображения.
– Лейтенант, ты говорил, что дорога свободна, – скрипел зубами комиссар Ухтомский. – Что это значит? Откуда взялись немцы?
– Во-первых, я такого не говорил, товарищ батальонный комиссар. Немцы знают, где мы были и в какую сторону пошли. Один десант мы уничтожили, но их, видимо, было несколько. Пехоту доставляют на вездеходах из окрестных сел. Пока их немного. Разрешите действовать по своему усмотрению?
– Еще чего, – фыркнул Ухтомский. – Ваши действия внушают озабоченность, лейтенант.
– Действуй, – поморщился Моисеевский. – Тебе же не потребуется несколько часов?
Глеб послал своих людей во все концы, сам вернулся на склон изучать в бинокль соседний лес. Перемен в диспозиции не наблюдалось, но неизвестно, что происходило в расположении немцев.
Через пятнадцать минут с левого фланга вернулся Резун, обстоятельно доложил. На этого парня можно было положиться – он делал свое дело хорошо и быстро.
– Любопытный факт, товарищ лейтенант. Между спуском дороги в низину и тем местом, где сейчас наш обоз, есть развилка, от нее ответвляется еще один проселок. Проехать можно, но желательно огибать ямы. Дорога выходит на тот же склон, но метрах в двухстах левее. Немцев там нет, я убедился. Они могут и не знать про эту дорогу. Слева в поле видна цепочка кустов – как раз за ними и тянется колея в тот же лес.
– Не выход, Валентин, – покачал головой Шубин. – Думаешь, немцы не заметят нашу ораву за тонкой цепочкой кустов? Хотя постой-ка… – Лейтенант задумался. Не было времени думать – действовать надо!
Он изложил свои соображения полковнику:
– Это единственный шанс, Александр Гаврилович. Можно развернуть оглобли и податься на попятную, но на старую базу уже не вернуться. Противник знает про нее – благодаря стараниям покойного гражданина Арбузова. В любом случае немцы с хвоста не отвалятся, будут нервировать, пока окончательно не окружат. План сырой, непродуманный, но почему бы не попробовать? Дайте мне тридцать бойцов, радиостанцию, несколько телег, и мы пойдем по левой дороге. Немцы засекут нас в поле, но что они увидят? Партизаны, кони, груженые телеги… Создадим иллюзию, будто мы и есть основные силы. Как только переправимся в дальний лес, займем оборону. Фрицы пойдут – мы их встретим. Дайте больше оружия, гранат, пулеметы, мы учиним там такой тарарам! Они бросят на нас все силы, решат, что мы пошли другой дорогой. А мы их уведем на север. Я уверен: они будут нас преследовать. За это время вы пройдете здесь. Останутся небольшие заслоны – вы их сметете и растворитесь в лесу. Мы вас догоним, когда избавимся от хвоста. Это единственная возможность, Александр Гаврилович. И действовать надо быстро. Если немцы проведут разведку, забросают нас минами…
– Ты понимаешь, какому риску хочешь подвергнуться? – нахмурился полковник. Комдив тактично смягчал формулировку. Слово «самоубийство» было бы уместнее.
– Пусть так, товарищ полковник. Погибнут несколько десятков, но сохранится основной состав, гражданские, командование… Да все в порядке, Александр Гаврилович, не собираемся мы умирать. – Шубин изобразил неубедительную улыбку. – Поиграем, поводим фрицев за нос и догоним вас. Только рацию дайте – нужна связь. Заберу своих разведчиков, их одиннадцать человек вместе со мной, и еще пару десятков подбросьте – желательно молодых, обстрелянных, надежных. И еще, Александр Гаврилович, личная просьба… – Глеб замялся. – Это касается Лиды Разиной. Если со мной что случится, проследите за ней, поддержите как-нибудь…
– Насчет этого не волнуйся. – Полковник кивнул. – С Лидией Андреевной все будет в порядке. Но ты уж возвращайся, не дури там, Шубин. Привык я к тебе…
Лида почувствовала приближение беды, приникла к своему избраннику. Он шептал ей, что это обычное задание по отвлечению внимания, побегают они по лесу и вернутся. Или он должен постоянно держаться за ее юбку? Он главный по разведке, без него эти лоботрясы ничего не сделают!
– Я знаю, как вы собираетесь побегать, – дрожала девушка. – Видела, как твои разведчики грузили на подводы пулеметы с гранатами… Кого ты обманываешь, Глеб? Вернись, умоляю тебя, слышишь?
На душе было скверно, но предчувствие смерти пока не приходило. А ведь многие ее чувствуют – бледнеют, худеют, теряют желание что-то делать, и глаза у них становятся ко всему безучастными.
Немцы подняли шум, обнаружив подводы за кустами! То, что их мало, ничего не значило, это мог быть хвост партизанской колонны.
Пулеметная очередь распорола воздух, разбросала ветки калины. Заработала минометная батарея – метрах в тридцати от замыкающей телеги стали рваться мины. Возницы стегали лошадей, молодые бойцы, увешанные оружием, бежали вдоль обочины. На подводах валялись мешки с одеждой, ненужный хлам – чтобы создать хоть какое-то правдоподобие обоза.
Жертв избежали, одному партизану осколок срезал мочку уха, но он отмахивался – ерунда, до свадьбы заживет, зажимал рану комком бинта.
Неизвестно, что подумали немцы, но решили принять меры. Дорога уходила в лес, петляла в северо-восточном направлении. Лошади тянули подводы, но уже теряли силы. Люди тоже были не железные.
Шубин оглядел свое небольшое войско. Тридцать молодых здоровых ребят – надежные, морально устойчивые, изучившие премудрости партизанской войны. Они спокойно смотрели на лейтенанта, ждали приказа. Большинство – бывшие военнослужащие, вышедшие из окружения. Как ни крути – цвет войска полковника Моисеевского. Жаль губить такую гвардию. Но что делать? О том, что может погибнуть сам, Шубин даже не думал.
Местность была непростой – вереницы оврагов и балок, плотная растительность. Партизаны стащили с телег пулеметы, разобрали магазины, гранаты. Помимо немецких MG‐34 и отечественных «дегтяревых», имелся еще станковый «максим», к сожалению, без щитка. Его обслуживали двое.
Шубин скомандовал:
– Всем рассредоточиться на краю оврага, установить пулеметы через равные интервалы. Резервной группе из шести человек держаться на правом фланге, контролировать поле, по которому могут подойти дополнительные силы противника.
Возницы погнали по дороге пустые телеги, им было приказано отдалиться метров на четыреста и там ждать.
Противник показался уже через пять минут.
Шубин недоумевал: «Неужели поверили?»
Гитлеровцы с карабинами наперевес шли по лесу – шли плотно, с бледными лицами, перебирались через завалы, лезли, пригнувшись, под стволами надломленных деревьев. За ними скользили десантники с автоматами – опытные, осторожные, экипированные по первому слову.
Пехотный офицер скомандовал:
– Вперед, быстрее, не толпиться! Выйти на дорогу и догнать обоз!
Но до дороги немцы не добрались. Их встретил шквал огня – первую шеренгу смело начисто. Пехотинцы висли на ветках, зарывались носом в валежник. Четыре пулемета работали плотно, не оставляя шансов вырваться из-под огня и залечь.