Вернувшийся к ответу

***

Гена Леонтьев вырос в маленьком зауральском городке. Сосед Гены был редактором местной газетенки, которая выходила один раз в неделю. Юный Гена, по просьбе жены редактора, частенько относил ему кастрюльку с обедом. Когда чуть-чуть подрос, стал выполнять несложные поручения, коротенькие заметки писать, что сразу его в городе сделало человеком известным. В 1947 году Гена закончил десятилетку. У них с редактором была договоренность, что годик он поработает в редакции, а потом поедет в Свердловск поступать на факультет журналистики Уральского госуниверситета. Армия ему по причине сильного плоскостопия не грозила.

В то самое время, когда юный Леонтьев после выпускного вечера, где он выпил, официально, стакан вина, а потом в школьном туалете с пацанами опорожнили бутылку самогона, в то самое время, когда пухлая одноклассница вяло отбивалась от Генкиных слюнявых поцелуев и отпихивала от себя его вспотевшие от вожделения руки, в этот самый момент за редактором пришли люди в форменных фуражках. Утром следующего дня выяснилось, что Леонтьев является единственным человеком в городе, который, хотя бы приблизительно, знает, как выпускать газету. Так в новенькой трудовой книжке, заведенной на имя Геннадия Ивановича Леонтьева, появилась первая запись: «редактор». Записей с указанием иной должности в его трудовой не было и впредь. Леонтьев кочевал по всему Уралу и Зауралью и всюду, куда заносила его беспокойная судьба, был только редактором. И никем иным. Журфак прославленного Уральского университета он все же закончил, хотя и заочно. Педагоги с уважением относились к студенту, который был редактором городской газеты, с курса на курс он переходил безо всяких проблем, хотя в учебники заглядывал крайне редко. С годами в своем деле он поднаторел, стал примерным демагогом, научился говорить лозунгами, призывая и мобилизуя. Однако, оставаясь безграмотным и будучи человеком ленивым, неорганизованным и достаточно примитивным, совершал такие ошибки, после которых оставалось только писать заявление об увольнении по собственному желанию. Вот так и кочевал из одного редакторского кресла в другое. Пока не совершил такое, о чем еще многие годы спустя журналисты всего необъятного Союза рассказывали друг другу в качестве удивительной байки.

К этому моменту Леонтьев уже возглавлял городскую ежедневную газету, штат которой состоял из шести человек. Стояла поздняя осень, когда редакции были выделены деньги на покупку дров, коими печи отапливались. Осень выдалась на удивление теплая, хотелось думать, что морозов нынче не будет и вовсе. Редактор вместе со товарищи денежки, на дрова предназначенные, пропил в одночасье. А тут и морозы грянули, с ними и первый снежок. Дождавшись кое-как ближайших выходных дней, Леонтьев собрал всю свою гоп-команду, и пятеро, встав на лыжи, отправились на заготовку дров в тайгу. В редакции осталась одна лишь престарелая уборщица. Ночью разыгралась пурга, на смену ей пришли метели, заготовщики укрылись в охотничьем домике, где были и дрова, и вода, и кое-что из провианта. Когда природа чуток угомонилась, незадачливых заготовителей дров спасатели из убежища вывели. Газета в городе не выходила десять дней. Секретарь тамошнего обкома партии человеком был решительным и горячим, он велел, чтобы Леонтьев убирался подобру-поздорову и на Урале больше не появлялся. Никогда.

Делать было нечего. Собрав немудрящие пожитки, забрав жену и трехлетнего сынишку, проштрафившийся Геннадий Иванович отправился аж в далекую Центральную Азию, где в Ташкенте, судя по слухам, процветал в большой газете его бывший однокурсник.

Свалившись на несчастного однокурсника как снег на голову, Геннадий утешил, что поживет у него ну максимум пару деньков. Пока не снимет какую-нибудь халупу, а потом, дескать, должность, а вместе с ней и квартиру ему предоставят. Для добряка, но мягкотелого университетского товарища кончилась эта история весьма плачевно. Жена его обладала характером куда как более решительным, чем у мужа, делить свою квартиру с незваными гостями, оказавшимися к тому же жуткими неряхами, она не желала. На третий месяц, когда хозяйка квартиры поняла, что нахальные гости съезжать не собираются, забрала дочку и укатила в родной город, к родителям, заявив мужу, что он сам сделал выбор, предпочтя «новую семью».

Леонтьев тем временем отправился в ЦК компартии, где предъявил сотруднику, курирующему печать, свою дивную трудовую книжку. Увидев, что товарищ с первого же дня своей деятельности был только редактором, ответственный товарищ призадумался. Но тут же его осенило. На каком-то из заседаний министр геологии пожаловался, что в его ведомственной газете редактор – человек совершенно неподходящий, редакторского опыта не имеющий. А тут на тебе – пожалуйста, редактор с таким гигантским стажем и, надо полагать, опытом. Через пару дней Леонтьев занял место в деревянном флигелёчке на задворках министерства геологии.

***

Редакция, куда попал Аркаша, была сборищем спившихся журналистов, тех, кого уже не брали ни в одну мало-мальски приличную газету. Три раза в неделю они собирались в редакции, что-то делали, работая максимум до обеда. Потом начиналась пьянка.

Марков быстро учился – жизнь заставила. Он был, когда надо, корректором и подчитчиком, в типографии уже умел верстать полосы и отливать в специальной машине заголовки. Когда ответственный секретарь «Геолога» заболел, выяснилось, что, кроме пацана, так его здесь все звали, заменить ответсека некем. В тот вечер, когда Аркаша ломал голову над планом следующего номера, он впервые отказался идти в суворовский магазин за водкой.

Единственным непьющим здесь человеком был пожилой фотокорреспондент Михалыч. Он приносил пакет с великолепными фотоснимками, оставлял на столе и, почти ни с кем не разговаривая, удалялся. Поговаривали, что когда-то имя Михалыча было хорошо известно в самых крупных изданиях Союза. Но за воротник закладывал неумеренно, вот и скатился до «Геолога». То ли сам сумел «болезнь» преодолеть, то ли медики помогли – неизвестно. Однако, хотя и был теперь трезвенником, дурная слава разошлась быстро и на работу его больше никуда не брали. К тому же еще и возраст…

Однажды Аркадий встретил Михалыча в цинкографии, где фотографии превращали в цинковые клише для газетных полос.

– Давно к тебе приглядываюсь, – сказал Михалыч Маркову. – И не пойму, что ты, такой молодой, делаешь в этом притоне. Ты же у них только водку можешь научиться пить, хорошему-то не научат, поскольку сами не знают.

Время было обеденное, зашли в издательскую столовку. Аркадий поведал коллеге свою историю.

А я ведь о тебе слышал. Мне ребята из молодежки рассказывали, как тебя убить хотели. Я даже статью твою о торгашах этих прочитал. Молодец. Мне понравилось.

Помолчал, потом добавил: – Я тебе вот что скажу. Ты слишком рано начал. Но все эти годы был внештатником. Поэтому тебя никто всерьез и не воспринимает. Молодой, опыта никакого. Тебе, милый мой, надо на периферию ехать. У них там на людей вечный голод. Хоть черта возьмут, лишь бы алкашом не был. А ты непьющий, с руками оторвут в любой областнухе. Вот там ты действительно опыта наберешься, писать научишься. С пяток годиков поработаешь, потом на белом коне в столицу вернешься. Послушай меня, я дело говорю.

***

Слова Михалыча запали в душу. Аркадий все чаще и чаще мысленно возвращался к этому разговору, впрочем, пока еще не понимая, как этот, похоже, и впрямь мудрый совет, воплотить в жизнь. Он только с каждым днем все отчетливее понимал, что из этого вертепа надо ноги уносить. И как можно скорее.

Вся техническая подготовка газеты к выпуску теперь была на его плечах. Из дому он уезжал чуть свет, возвращался чаще всего за полночь – все вечера приходилось проводить в типографии. Бесконечный стрекот линотипов, отливающих свинцовые газетные строчки, и гул ротационных машин преследовали его даже ночью. Когда он выходил на улицу, то после едкой смеси запахов свинца, жженного картона и типографской краски свежий воздух пьянил его до головокружения. Он был молод, с усталостью справлялся легко, но угнетало его то, что он превратился в редакционную лошадку, которая безропотно тащит на себе технический газетный груз. За несколько месяцев он не написал ни единой строки.

***

Человек предполагает, а ЦК КПСС располагает. Как гром средь ясного неба ударило по многотиражкам постановление закрыть по всему Советскому Союзу ведомственные газеты – геологические, автомобильные, даже милицейские.

Столпы республиканской журналистики, как Леонтьев называл спившихся сотрудников, и он сам, «один из столпов отечественной журналистики», коим величал себя, в одночасье оказались на улице. Перед тем как покинуть редакцию, Леонтьев заполнял трудовые книжки. Не мудрствуя лукаво, каждому из сотрудников в графу «занимаемая должность» вписал «заместитель главного редактора». Призадумался, лишь открыв трудовую Маркова.

– Н-да, для замредактора ты возрастом не вышел, никто не поверит. Ладно, запишу тебя ответственным секретарем, – решил он.

Раздав трудовые книжки сотрудникам, вспомнил:

– Надо в Фергану съездить, наша газета была зарегистрирована в тамошнем геологическом управлении. Документы нужно забрать и привезти в министерство. Кто поедет?

Желающих не оказалось: министерству надо, пусть своего человека за документами и посылают – таково было общее мнение.

– А командировочные за поездку заплатят? – поинтересовался Аркадий и, получив подтверждение, решительно заявил:

– Я поеду, – решив, что лучшего шанса побывать в редакции областной газеты не придумаешь.

В поезде Марков разговорился с соседом по купе. Гидростроитель Радик тоже ехал в командировку, но не только в Фергану, а по всем областным центрам Ферганской долины – Фергана, Андижан, Наманган.

– А это что, всё рядом? – поинтересовался Аркадий.

– Да, совсем близко, не больше часа езды от каждого города. Я вообще планирую за два дня во всех трех областях побывать, и денек дома побалдею, – сказал Радик.

***

Поезд прибыл в Фергану ранним утром. К началу рабочего дня Аркадий уж был в геологическом управлении, забрал документы и, выяснив, что редакция областной газеты находится на соседней улице, поспешил туда. В редакции рабочий день начинался попозже, чем у геологов, журналистов на местах еще не было, однако дверь в кабинет редактора была приоткрыта, и он, постучав, вошел. Коротко рассказал, что работал в «Геологе», газету закрыли, вот теперь хотел бы поработать в областной газете.

– А в «Геологе» ты что делал? –поинтересовался редактор.

Аркадий замялся. Врать не хотелось, правда, по его мнению, была неприглядной, и потому он принял компромиссное решение – молча протянул редактору трудовую книжку, где заполнено было всего две строчки: «принят», «уволен».

– О! Да ты ценный кадр, – восхитился редактор, увидев запись «ответственный секретарь». – У нас как раз замответсека ушел на пенсию, так что ты как нельзя кстати. Когда сможешь приехать на работу?

– Честно говоря, я бы не хотел в секретариат, мне бы в отдел…

– Это почему так?

– Я хочу пишущей журналистикой заниматься, а не со строкомером сиднем сидеть, – пояснил Марков.

Редактор вышел из-за стола, подошел к окну, поманил Аркадия:

– Поди сюда. Видишь, на противоположной стороне новенькая пятиэтажка стоит. Это для издательства построили. Там и наших несколько сотрудников квартиры получили. А одна квартира свободная. Два крайних справа окна на третьем этаже. Однокомнатная квартирка ждет своего жильца.

Редактор вернулся к столу, выдвинул ящик, достал оттуда ключ.

– Оформляйся на работу и получай ключ. Такие предложения делают раз в жизни – работа и квартира, все сразу. Не упусти свой шанс.

– Подумать можно?

– Можно, – снисходительно ответил редактор и строго добавил: – До вечера. У нас рабочий день до семи часов. К семи не явишься, можешь не приходить. Уговаривать тебя здесь никто не собирается. Много чести.

Аркашка пулей выскочил из редакции, решив, что до вечера он успеет побывать еще хотя бы в одном из ближайших областных центров. А подумать и все как следует взвесить можно и по дороге. Вот только куда сначала отправиться – в Наманган или Андижан. Про Наманган песенка есть, припомнилось Аркадию: «В Намангане яблочки зреют ароматные, на меня не смотришь ты – неприятно мне». Решено: едет в Наманган. Насвистывая с детства знакомый мотив, он подошел к окошку кассы и попросил билет до Намангана.

– Наманганский только что ушел. Следующий через час, билеты пока не продаем, через сорок минут приходи, – равнодушно сказала кассирша.

– А в Андижан когда автобус?

– А вон он отходит, беги, успеешь, за билет водителю заплатишь.

Запрыгнув на ходу в автобус, он уселся на свободное место и уже через несколько минут задремал.

***

Через час автобус остановился на просторной, шумной привокзальной площади, где находилась и автостанция. Выяснилось, что на этой же площади находится и редакция «Андижанской газеты».

Дверь редакторского кабинета была обита дерматином, да еще и с каким-то толстым уплотнителем. Стучи, не стучи – никто не услышит. Была не была, он приоткрыл дверь, просунул голову: «Разрешите?»

В кабинете находились трое. За столом, обитым зеленым сукном, сидел совсем еще не старый, но уже седеющий человек в щегольском сером костюме из дакрона. Двое стояли чуть поодаль и беззаботно чему-то смеялись.

Аркадий изложил цель визита. Спросил напрямую: «У вас есть вакансии? Только не в секретариате, а в отделе».

– Видали, какой деловой. Сразу быка за рога. Вынь да подай ему вакансии, да еще и условия ставит: только не в секретариате. Ну присядь, расскажи нам, кто ты таков, откуда к нам на головы свалился, – энергично проговорил седой, явно здесь главный. – Рассказывай, не стесняйся, здесь все свои – это мои заместители – Николай Степанович и Георгий Алексеевич, меня зовут Рубен Акопович.

Опустив свою ферганскую эпопею, Аркадий сказал, что приехал из Ташкента. Рубен Акопович придвинул гостю пиалу с чаем, вазочку с конфетами.

– Хоть чайку с дороги попей, да бери конфеты, бери, не стесняйся. К сожалению, больше предложить тебе нечего, по радио о твоем приезде ничего не сообщали, а ты нам телеграмму, видимо, забыл прислать, так что плов мы не приготовили, – глаза его смеялись, говорил он весело, и Аркаше стало просто и спокойно с этими людьми, ушло волнение, он успокоился, толково о себе рассказал.