Чикатило. Зверь в клетке

Часть II

Это случилось в Батайске в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

Костя Черемушкин, рослый парень с красивым, холеным, но несколько одутловатым лицом, небрежно развалившись за рулем «Жигулей», ехал по центральной улице Батайска. Машина была под стать хозяину: вся в наклейках, катафотах, из открытого окна звучала музыка.

Лениво скользя взглядом по прохожим, Черемушкин неожиданно притормозил, подался вперед, жадно рассматривая стройную девушку в модном прикиде, танцующей походкой шедшую по тротуару. Быстро сняв с пальца обручальное кольцо, Костя свернул и догнал девушку.

Она, краем глаза заметив машину, бросила быстрый взгляд на водителя, но тут же отвернулась и стала подчеркнуто старательно смотреть куда угодно, но только не на Черемушкина, делая вид, что он ей безразличен.

Костя опустил водительское стекло, сделал музыку тише и небрежно бросил:

– Привет, красивая!

Девушка улыбнулась краешками губ, ей было приятно, что на нее обратил внимание такой «упакованный» парень.

– Тебе уже говорили, что ты похожа на Мадонну? – спросил Костя.

Затем он фальшиво запел:

– А вы вот, к сожалению, даже на Леонтьева не похожи, – дерзко ответила девушка.

– А чего ты мне выкаешь? – засмеялся Костя. – Мы же договорились на ты.

– Когда это мы договорились? – девушка тоже засмеялась.

Это был легкий флирт, в котором и он, и она чувствовали себя как рыбы в воде.

– Сегодня ночью, – сказал Костя. – Ты мне снилась до утра.

Девушка остановилась, разглядывая Черемушкина и про себя решая: дать шанс этому веселому парню или нет.

Костя нажал на педаль тормоза.

– Как зовут? – спросил он.

– Вчера еще Аллой была.

– А я Костей, – он кивнул на сиденье рядом с собой. – Запрыгивай. Довезу, куда скажешь, у меня сегодня выходной.

Алла секунду колебалась, потом сделала «последнюю проверку»:

– А курить у тебя в машине можно?

– О боги! Она еще и курит! – расхохотался Костя. – Запрыгивай, говорю. У меня все можно, красивая! Любой каприз – за ваши деньги.

– Какие деньги?! – притворно возмутилась Алла.

– Да шучу! Присказка такая, – махнул рукой Костя. – Гусары с дам денег не берут.

Алла, тряхнув прической, обогнула машину и уселась на пассажирское сиденье. Черемушкин галантным жестом протянул ей пачку «Мальборо», дал прикурить. Алла затянулась, выпустила дым, засмеялась. Машина сорвалась с места и унеслась вдаль. Вслед ей неодобрительно смотрел старик, случайно ставший свидетелем этого знакомства.

Голые Черемушкин и Алла лежали в постели. Рядом на столике пестрели этикетками с иностранными словами бутылки, стояли недопитые бокалы, пепельница с окурками, лежали сигареты, зажигалка.

Они уже несколько часов делали то, что оба любили и умели: выпивали и занимались любовью. Очередное «сплетенье ног, сплетенье рук» только что закончилось, оба тяжело дышали, и по лицу Аллы гуляла довольная улыбка. Костя взял сигарету, прикурил, выпустил тугую струю дыма.

– Я тебя, красивая, сразу засек.

– Да лан тебе… – хрипло засмеялась Алла. – Сразу!

– Бля буду. Подумал еще: «Вон какая девчуля идет. Точно моя будет!»

Алла забрала у Черемушкина сигарету, затянулась, выпустила дым тонкой струйкой.

– Ага, прям вот «точно». Если бы не блейзер твой фирмовый… И не тачка…

– То есть ты со мной только из-за тачки? – неожиданно нахмурился Костя и вынул сигарету из тонких пальцев девушки.

– Да лан, не скрипи. Тачка – это так… Приятное дополнение, – Алла снова улыбнулась. – Ты вообще весь… В порядке. Упакованный.

Черемушкин удовлетворенно улыбнулся, затушил окурок в пепельнице.

– Есть такое дело. И, главное, запомни, красивая, – я отказов не терплю. Никогда!

Алла заинтересованно приподнялась на локте, так что качнулась налитая грудь, посмотрела на Черемушкина.

– Ой-ё-ё-й! Отказов он не терпит, поглядите-ка! А если б я тебя отшила? Ну тогда на улице. Сказала бы: «Чао, мальчик! Проезжай на хуй – это в ту сторону». Что бы ты сделал?

Черемушкин изменился в лице, несколько секунд словно бы сдерживался, потом вдруг бросился на Аллу, завалил ее на постель, сжал руками горло. Приблизив искаженное злобой лицо к лицу девушки, Черемушкин процедил сквозь зубы:

– Что бы я сделал? Затащил бы в машину, увез за гаражи на промзоне, выебал бы по-всякому и на лоскуты пустил. Поняла, сучка злая?!

– Задушишь… – прохрипела Алла. – Пусти!

Черемушкин разжал пальцы, откинулся на подушку, тяжело дыша. Алла смотрела на него со страхом, на глазах блестели слезы.

– Ты что, ебанулся?! – выкрикнула она, наконец потирая шею.

– Прости, красивая… – тихо сказал Костя.

Алла, чуть успокоившись, села на кровати, взяла лифчик, начала одеваться. Натянув юбку, подхватила туфли и вдруг сказала:

– Да не убил бы ты. Побоялся. Найдут же.

– Ростовского потрошилу сколько лет ищут? – отозвался Костя. – Я бы под него обставился – глазки там выколол, титьки отрезал, – и хрен бы меня кто нашел. Я отказов не терплю и получаю все, что хочу, запомнила?

Алла замерла, скосила глаза и увидела улыбку на лице Черемушкина. Она снова испугалась, на сей раз этой странной улыбки, но теперь скрыла испуг, шагнула к двери.

– Мне пора.

– Завтра заеду, – сказал Костя, садясь на кровати.

– Не получится, – покачала головой Алла. – Я завтра к тетке на неделю. В Краснодар.

– Да и хрен с тобой. Сама прибежишь, – пробормотал Черемушкин и потянулся за джинсами.

Алла замерла в дверях:

– Ну пока?

– Дверь захлопни! – отозвался Костя, застегивая ремень.

И Алла вышла, а мысль в голове у Черемушкина осталась. Застряла надолго, пока не укоренилась и не воплотилась спустя год…

После очередного заседания суда Чикатило был очень напуган и взволнован. Когда его вернули в камеру, он сел за откидной столик и заметил, что у него трясутся руки. Сунув их под стол, Чикатило посидел так некоторое время, поднял глаза к потолку, на лампочку, убранную в решетчатый колпак. Внезапно ему показалось, что с потолка вместо лампочки свисает петля.

Чикатило вскочил, сделал четыре шага к двери, считая вслух, чтобы отвлечься и успокоиться.

– Раз. Два. Три. Четыре…

Он остановился у двери, повернулся, пошел обратно.

– Раз. Два. Три. Четыре…

Дошел до стола, поднял голову, посмотрел на лампочку. Петля исчезла. Проведя рукой по лицу, Чикатило взял с заправленной койки кроссворд, огрызок карандаша, сел к столу и начал разгадывать, чтобы отвлечься.

– Двенадцать по вертикали. «Советский мотоцикл и название реки», четыре буквы, последняя «л». «Урал», – бормотал себе под нос Чикатило, вписывая слово в клеточки. – Семь по горизонтали. Французский писатель, автор рассказов «Пышка» и «Милый друг», восемь букв, вторая «о». Это будет Мопассан. Так…

Постепенно он успокоился, сел поудобнее и увлеченно разгадывал кроссворд.

– Двадцать один по вертикали. Орудие смертной казни в виде двух столбов с перекладиной или столба в виде буквы «Г», восемь букв…

Карандаш замер в пальцах Чикатило. Его снова начало трясти. Он бросил быстрый взгляд на лампочку – петли не было.

– Виселица, – прошептал Чикатило и проверил по клеточкам. – Подходит… Двадцать девять по горизонтали. Психическое заболевание, «расщепление личности», десять букв…

Внезапно, отбросив кроссворд и огрызок карандаша, Чикатило вскочил, попятился к стене, уперся в нее спиной и закрыл глаза.

– Шизофрения… Десять букв, – прошептал он.

Мертвая девушка лежала у кирпичной гаражной стены, в кустах среди мусора на заросшей чахлой травой земле. В стороне у дороги стояло несколько милицейских машин, «Скорая помощь». Впрочем, последняя была уже не нужна.

Возле трупа хлопотали эксперты, щелкала вспышка фотоаппарата. Тело было нещадно изрезано ножом, глаза выколоты. Поодаль, чтобы не мешать работе экспертов, стояли с мрачными лицами Витвицкий и Овсянникова. Рядом курили Липягин и Горюнов. В Батайск их вызвали, потому что манера убийства была как две капли похожа на то, что совершал Ростовский потрошитель.

Подошел эксперт. Липягин откинул недокуренную сигарету:

– Ну что там, Николаич?

– Женщина, двадцать пять, плюс-минус год. Проникающие ножевые. Глаза выколоты, отрезаны грудь и наружные половые органы. Неподалеку от трупа найдены одежда и личные вещи, – отчитался эксперт.

– Опять… – выдохнул Горюнов вместе с дымом.

– Какая это уже по счету жертва, Ира? – уточнил Липягин у стоящей рядом Овсянниковой.

– За третий десяток перешло, – мрачно отозвалась та.

Витвицкий поморщился, но смолчал. Он стоял теперь чуть в стороне ото всех, будто отгородился, наблюдал, слушал, но в разговор не вступал.

– Слушайте, какая разница, какая по счету, – сердито осадил коллег Горюнов. – Мы должны сделать так, чтобы жертв больше не было…

– Ну слава богу, – голос Липягина прозвучал саркастично, – теперь-то мы, наконец, знаем, что должны сделать! А до этого, как кутята, тыкались…

– Товарищ майор! – вскинулся Горюнов. – Держите-ка себя в руках.

– Да не рычи… – Липягин быстро растерял всю свою саркастичность и полез в пачку за новой сигаретой. – Сам на нервах. Извини.

Горюнов понимающе кивнул. Липягин закурил, примирительно протянул майору мягкую пачку с надписью «Родопи», угощайся, мол.

Стоящий в стороне эксперт откашлялся, вновь обращая на себя внимание.

– Что-то еще? – обернулся Липягин.

– По предварительным данным, смерть наступила не от ножевых ранений, – заговорил эксперт.

– А от чего? – заинтересовалась Овсянникова.

– Сейчас я не могу сказать на все сто процентов, – чуть замялся эксперт, – нужно вскрытие, но мне кажется, что погибшая была задушена.

– То есть он ее задушил, а уже потом глумился над телом? – уточнил Горюнов, раскуривая липягинскую сигарету.

– Похоже на то, – кивнул эксперт. – Есть следы волочения от дороги, но кровь только на месте обнаружения трупа. И крови очень много.

– Он приехал на машине? – внезапно подал голос Витвицкий.

– Очень может быть, – снова кивнул эксперт. – Нужно более детально исследовать место преступления.

– Машина. За гаражами в промзоне… – задумчиво произнес капитан. – Это что-то новенькое…

– Нужно опросить все наряды, работающие на въездах и выездах, патрули на вокзале. Ориентировка и фоторобот у них есть, – Горюнов повернулся к Липягину. – Эдик, займись, пожалуйста.

– Займусь, отчего же не заняться, – усмехнулся Липягин на слегка панибратское обращение.

Витвицкий снова поморщился и отошел в сторону. На лице у него было явное несогласие. Овсянникова заметила это, посмотрела на капитана с удивлением. Подошла ближе, спросила тихо:

– Виталий? Что-то не так?

– Мне кажется… – Витвицкий замялся, разозлился на себя за эту заминку и выпалил быстро и сердито на одном дыхании: – Нет. Я практически уверен – это не он. Не наш убийца.

На совещании в кабинете начальника Ростовского УВД Витвицкий сидел с тем же недовольным выражением лица, поджав губы и нервно вертя в пальцах шариковую ручку.

– …Жертва – Астафьева Валентина Павловна, одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года рождения, студентка Ростовского-на-Дону института сельскохозяйственного машиностроения, – монотонно читал с листа Липягин. – Последний раз ее видели на трассе Азов – Батайск садящуюся в частный автомобиль, но ни номер, ни марку машины свидетельница в силу преклонного возраста указать не смогла.

– Значит, все же автомобиль… – задумчиво подметил Горюнов.

– Потрошитель напуган нашей активностью в электричках и на вокзалах? – предположила Овсянникова.

– Ира, давай версии потом! – оборвал Ковалев на правах начальства и повернулся к Липягину. – Продолжай.

– Известно, что в день исчезновения Астафьева отправлялась на день рождения к подруге. Была празднично одета, – продолжил майор. – После детального осмотра тела было установлено, что перед смертью девушка имела половое сношение в традиционной форме.

Липягин оторвался от протокола, отложил лист в сторону и посмотрел на Ковалева.

– Пока больше никаких свидетельских показаний или фактов нет.

– Разрешите мне? – Витвицкий решительно хлопнул рукой по столу.

Это настолько не походило на обычное поведение капитана, что Горюнов с Ковалевым переглянулись.

– Что вы хотели, Виталий Иннокентьевич? – поинтересовался майор.

Витвицкий поднялся из-за стола, как ученик на уроке, заговорил, волнуясь:

– Вы сказали, что она… потерпевшая… жертва, она ехала на день рождения. Была празднично одета. Так?

– Так, так. И что? – поторопил Липягин.

– Значит, на ней были украшения. Серьги, кольца, кулон… я не знаю… ожерелье, часики – что-то такое, – Витвицкий запнулся и оглядел присутствующих.

Офицеры смотрели с интересом.

– Я помню протокол осмотра тела, – буркнул Витвицкий под нос, смутившись от такого внимания. – Там не указано ни одного украшения.

Горюнов пристально смотрел на Витвицкого, словно бы прикидывая, насколько важны его слова. Липягин привычно усмехнулся. Ковалев повернулся к Овсянниковой:

– Ира, где протокол осмотра?

Овсянникова уже доставала документы из лежащей перед ней папки. Выудив нужную бумагу, она пробежала глазами по тексту, кивнула.

– Да, тут ничего нет об украшениях.

– А вы растете как оперативный работник, Виталий Иннокентьевич, – поддел Витвицкого Липягин.

– Нужно опросить свидетелей, домашних – в каком виде Астафьева ушла из дому, что на ней было, – Овсянникова не разделила настроение майора и вопросительно поглядела на Ковалева. – Я займусь.

– И машина, – напомнил Горюнов. – Нужно найти машину. Если потрошитель сел на колеса, он может появляться где угодно и когда угодно.

– Мы уже разослали в ГАИ и на посты рекомендации, – кивнул Ковалев. – Для ориентировки нужны приметы. Значит, работаем в этом направлении. Все свободны.

Из кабинета участники совещания выходили с разными чувствами. Витвицкий, не глядя по сторонам, протопал вперед. Овсянникова задержалась и нашла Виталия уже в вестибюле. Капитан стоял у окна и задумчиво смотрел не то внутрь себя, не то на березу, шуршащую под окном листвой.

Овсянникова подошла ближе.

– Ну что, домой?

– Ирина, это не он, – невпопад ответил Витвицкий, проигнорировав вопрос.

– В смысле? – не поняла девушка.

Витвицкий повернулся от окна и посмотрел ей прямо в глаза:

– Я уже говорил. Это не он, понимаешь? Убийца из Батайска – другой. Я уверен, но мне нужно кое-что проверить. Ты могла бы…

Он замялся, опустил взгляд, не зная, как сказать, как попросить о таком.

– Что? – с тревогой спросила Ирина.

– Ты могла бы поехать со мной в морг? – выпалил капитан на одном дыхании и снова посмотрел в глаза Овсянниковой, теперь уже просительно.

Черемушкин топил на полную. «Жигули» неслись по трассе, ветер врывался в салон через окно. Косте нравилось разгонять машину до бешеных скоростей. Было в этом что-то пьянящее. Как там в школе на литературе: «Какой русский не любит быстрой езды!» Кто это сказал?[5]

Впереди показалась автобусная остановка, на остановке стояло несколько человек. Черемушкин сбросил скорость, подъехал ближе и притормозил, разглядывая ожидающих автобуса пассажиров: пару пожилых женщин с сумками, мужика и красивую девушку с длинными волосами. Тетки и мужик были ему совершенно безынтересны, а вот девушка… Он смотрел на нее оценивающе, но, видимо, слишком долго, так как пожилые женщины заметили это и принялись о чем-то шушукаться.

Лишнее внимание было совершенно не нужно Черемушкину, и он надавил на газ. Но долго ехать не пришлось. Ему повезло, и очень скоро. У поворота на проселочную дорогу голосовала молодая женщина. Она была одета простовато, платок на голове, с чемоданчиком да и выглядела не так привлекательно, как длинноволосая девчонка на остановке, но главное заключалось в том, что она была одна. Мимо проехал грузовик, пара легковых машин – никто даже не затормозил, что тоже играло Черемушкину на руку.

Он сбросил скорость, посмотрел в зеркало заднего вида, окинув взглядом пустынную дорогу, и снова оценивающе посмотрел на женщину. Она нравилась ему куда меньше той, на остановке. Но лучше синица в руках, чем журавль в облаках, решил он для себя и остановился, проехав, правда, вперед метров пять или шесть.

Женщина подхватила чемоданчик и, обрадованно сорвавшись с места, побежала к «Жигулям». Посмотрела через приспущенное стекло на молодого интересного парня за рулем.

– В город? – спросил Черемушкин.

– Да. Подвезете?

– Садись, – кивнул Костя на пассажирское сиденье.

– А сколько возьмете? – спохватилась она.

– Договоримся.

Женщину не пришлось упрашивать. Обойдя кругом машину, она села рядом с водителем, пристроив чемоданчик в ногах, хлопнула дверцей и посмотрела на Черемушкина. Тот улыбнулся и тронулся.

«Жигули» неспешно скатились с обочины и спокойно покатили по трассе. Торопиться теперь было некуда.

– Как звать-то? – прервал затянувшееся молчание Черемушкин.

– Вера, – ответила женщина и, чуть смутившись, поправилась: – Вера Ильинична.

– Верка, значит, – фамильярно рассмеялся Черемушкин. – Доярка, поди?

Фривольный тон обидел Веру, как и предположение молодого водилы о ее профессии.

– Я в бухгалтерии работаю, в совхозе!

– А чего одета как на похороны? – поинтересовался парень настолько по-свойски, что она тут же простила ему обиду.

В самом деле, чего озлилась? Человек ей услугу оказывает. Да и одета она действительно как колхозница.

– Так это дорожная, – поспешила объяснить Вера. – Хорошую-то одежду чего зря трепать, я ее в городе поношу…

Вера развязала платок, поправила волосы. В ушах блеснули золотые сережки. Парень посмотрел на нее как-то по-новому. Ничего, пусть смотрит, а то «доярка»!

Километров через десять машина съехала с дороги на проселок, потряслась немного по ухабинам, заехала в лесочек и остановилась. Черемушкин выключил зажигание и откинулся на спинку. Вера посмотрела на него с некоторой тревогой.

– Мы не туда заехали.

– Вы не туда, а мы – туда! – рассмеялся Черемушкин. – Не боись. Это быстро.

Он смотрел на нее с ухмылкой, будто ждал чего-то.

– Чего сидишь-то? Надо тебе – иди, – не выдержала Вера. – Вон кустов сколько.

– Мне другое надо, – ухмылка на лице парня стала шире.

Он запустил руку под сиденье, пошарил и выудил бутылку водки. Сорвав фольгу «бескозырки», протянул женщине:

– Выпить хочешь?

И в этот момент до Веры запоздало дошло, куда они заехали и что нужно этому смешливому парню. Она встрепенулась, дернула ручку двери, готовая выйти из машины, но парень грубо навалился на нее, растеряв всю веселость, защелкнул стопор на двери и прижал Веру к сиденью.

– Ну-ну, не дергайся. Я ж сразу увидел, какая ты… гладкая да сладкая!

Его показавшаяся огромной лапища рванула пуговки на груди, нырнула под одежду, оттягивая лифчик. Вера попыталась отстраниться, вырваться. Но парень оказался тяжелым, наваливался всем весом, прижимал крепко, а его потная рука яростно тискала грудь.

– Пусти! – закричала она. – Руки убери!

Но он не остановился, не испугался. Напротив, ее крик, кажется, только раззадорил его.

– Помогите! Помо…

Черемушкин зажал ей рот, оборвав вопль:

– Молчи, сука!

Витвицкого потряхивало – то ли оттого, что в помещении морга было холодно, то ли от обилия укрытых простынями трупов, лежащих под синими антибактериальными лампами, то ли от всего вместе. Немолодой патологоанатом, который на правах хозяина шел впереди, остановился и посмотрел на Овсянникову:

– Астафьева третья слева. Но вы по бирке проверьте на всякий случай.

Ирина кивнула, шагнула к обозначенному телу и с невероятной, на взгляд Витвицкого, смелостью повернула привязанную к ноге бирку.

– Да, она, – подтвердила Ирина и повернулась к капитану. – Что ты хотел посмотреть?

Витвицкий медленно подошел к прикрытому трупу, в нерешительности посмотрел на простыню, затем на Ирину. Ему бы сейчас не помешала хотя бы половина ее смелости.

– Я точно не знаю, но… – он запнулся. – Когда человек долго носит украшения… Кольцо или серьги. Должны же остаться следы?

Овсянникова понимающе кивнула, решительным движением откинула простыню, достала из сумочки фонарик и принялась осматривать покрытую запекшейся кровью голову трупа. Витвицкий отступил чуть в сторону, вроде как чтобы не мешать, и стоял теперь, давя тошноту и стараясь особо не вглядываться в то, что лежит на столе.

– Виталий, вот, посмотри, – позвала Ирина.

Взяв себя в руки и подавив отвращение, капитан сделал шаг к трупу, наклонился, глядя на покрытую запекшейся кровью мочку уха, которую подсвечивала фонариком Овсянникова.

– Видишь? – спросила Ирина.

– Что это? – он смотрел на нее, лишь бы только не смотреть на труп.

– Ты был прав. У нее сережки из ушей… вырваны.

Черемушкин выбрался из машины, на ходу застегивая штаны. Место было безлюдным, и он не боялся, что его заметят.

Обойдя «Жигули», он открыл пассажирскую дверцу и за ноги потянул на себя мертвое тело Веры. Вытаскивать труп из машины было неудобно. Он дернул ее раз, другой, сильнее. Не рассчитал рывок: тело поддалось, только с неприятным звуком треснулось головой о порожек. Впрочем, Вере было уже все равно, а его волновало только, чтобы в салоне не осталось следов.

Оставив тело, Черемушкин осмотрел порог, но крови не было. Не особенно церемонясь, он снова взял труп за ноги и потащил к кустам. Столкнул его в канаву и вернулся к машине. Сейчас его более всего интересовало имущество этой доярки.

Черемушкин вытащил из салона чемоданчик, положил его на капот, щелкнул запорами. Внутри он обнаружил кучу бесполезного бабьего тряпья, туалетные принадлежности, какую-то книжку. Надо же, какие доярки образованные пошли. Среди белья нашлись женские безделушки, может – бижутерия, а может, и золотишко.