Чикатило. Зверь в клетке
Он поспешно сунул цацки в карман: разобраться с этим можно и потом. Закрыл чемоданчик, широко размахнулся и зашвырнул его подальше в кусты. Затем достал нож и пошел обратно к телу. Осталось одно не самое сложное, но не самое приятное дело: порезать бабу на лоскуты и выковырять ей глаза, чтобы труп выглядел точно как у потрошилы. И чтобы ни один мент не догадался, что эту телку мог убить кто-то, кроме неуловимого маньяка.
* * *Чикатило отпер дверь квартиры и шагнул через порог. Он вернулся после очередного дежурства в народной дружине, и дежурство это прошло спокойно, без новостей о том, что еще придумали милиционеры, чтобы его поймать.
Андрей Романович вошел в прихожую, запер дверь, бросил ключи на полочку у зеркала и прислушался. В доме царила нездоровая тишина.
– Фенечка, я пришел! – сказал он довольно громко, но ответа не последовало.
Чикатило повесил плащ на вешалку, скинул ботинки, влез в мягкие тапочки и пошел по коридору в сторону кухни.
– Есть кто дома? – позвал он снова.
На кухне было темно. Чикатило щелкнул выключателем и едва не вздрогнул от неожиданности. За столом сидела Фаина с печальным лицом и отсутствующим взглядом.
– Фу-у-х, напугала… – выдохнул Чикатило.
Фаина посмотрела на него так, словно вернулась из забытья.
– Фенечка, что случилось? – забеспокоился Чикатило. – Ты зачем… без света?
– Задумалась… – тихо произнесла она.
– Что-то случилось? – Чикатило сел напротив, пытаясь заглянуть жене в глаза. Фаина встала и пошла к плите. Привычными движениями зажгла газ, поставила чай-ник.
– Снова женщину убили, – пробормотала она, не оборачиваясь. – На Восточном шоссе, в леске у дороги. Тетю Галю помнишь из Батайска?
Чикатило кивнул.
– Сноха ее. Верка. Тридцать два года. Детишек у нее было трое. Изнасиловали, а потом зарезали. Деньги забрали, цепочку, кольцо.
Чикатило сидел молча, пытаясь осмыслить услышанное. Опять убили. Изнасиловали и зарезали. Но что значит «опять»? Как это? Он никого не убивал, не резал, не насиловал. Да еще и что-то забрали.
– Она в Ростов ехала, к родне, на три дня, – говорила между тем Фаина. – Представляешь? Ужас какой…
– Это… – Чикатило замотал головой, не в силах понять произошедшее. – Ужас какой… Это… Нельзя так… Я не понимаю… Нельзя!
Он затряс головой.
– Конечно, нельзя… – по-своему поняла Фаина. – Люди совсем взбесились с этой перестройкой… Ты есть будешь?
Чикатило не услышал вопроса, он так и сидел, устремив взгляд куда-то внутрь себя, продолжая дергать головой и повторять:
– Нельзя… Нельзя…
* * *– Поэтому два последних убийства женщин в районе Батайска, на мой взгляд, выбиваются из общего ряда преступлений, которые мы приписываем потрошителю, – говорил Витвицкий.
– Что значит «приписываем»? – фыркнул Липягин.
– Я бы попросил не перебивать меня, товарищ майор! – вспыхнул капитан.
– Спокойнее, Виталий Иннокентьевич, спокойнее, – поспешил вмешаться Горюнов. – Продолжайте.
– Спасибо.
Витвицкий окинул взглядом коллег – Горюнова, Ковалева, сидящего со скептической ухмылкой Липягина, Иру, которая всем видом старалась его поддержать, – и продолжил:
– Так вот, оба этих убийства отличаются от остальных тем, что называется «корыстный мотив». Преступник – или даже преступники – не просто удовлетворяли свои сексуальные потребности, они еще и грабили жертв. Уже достоверно установлено, что у погибшей Астафьевой из ушей вырвали золотые серьги, также пропали перстень и брошка. У погибшей Брунько Веры Ильиничны забрали крупную сумму денег, обручальное кольцо и кулон. Таким образом…
– Таким образом, вы хотите сказать, что это не потрошитель? – перебил его на этот раз Ковалев. – Что он раньше никогда ничего не похищал, так? А как же тогда быть с почерком? С выколотыми глазами, с отрезанными половыми органами?
Витвицкий в волнении снял очки, принялся старательно протирать стекла:
– Это… Я считаю… Это маскировка. Чтобы всех запутать.
– Смелая гипотеза, – в голосе Ковалева прозвучал скепсис. – Товарищ Горюнов, а вы почему молчите? – повернулся он к московскому коллеге. – Виталий Иннокентьевич нас тут осчастливил, можно сказать. Что вы думаете по этому поводу?
– Пока ничего не думаю. Все эти факты нуждаются в тщательной проверке, – сдержанно отозвался Горюнов и повернулся к Витвицкому. – Но скоропалительных выводов я бы не делал. Понятно, товарищ капитан?
– Но это же факты! – вскинулся Виталий.
– Факты?! – не выдержал Липягин. – Отрезанные титьки – вот это факты! А если там колечко с пальца соскользнуло или цепочка порвалась и затерялась – это хуйня, а не факты. Прости, Ира. Я только одного не понимаю… Зачем тебе это надо, капитан?
– Что «это»? – поджал губы Витвицкий.
– Направлять следствие по ложному пути, – без обиняков выдал Липягин.
В кабинете повисла звенящая тишина. И в этой тишине Витвицкий смял свой доклад и быстро вышел. Овсянникова, бросив на Липягина уничижительный взгляд, вскочила со стула и бросилась следом.
Горюнов задумчиво посмотрел на захлопнувшуюся за ней дверь:
– Майор, опять перегнул.
* * *Витвицкий в бешенстве выбежал из здания УВД, громко хлопнув дверью. К черту все! Сколько времени он уже здесь, сколько раз доказывал свою полезность, а все равно одно и то же: недоверие, насмешки, издевательства. Почему эти люди всегда критически относятся к любой мысли, выбивающейся из их протоколов? Особенно если мысль эту озвучил он.
– Добрый день, Виталий Иннокентьевич, – поздоровался кто-то, но он не ответил. Не заметил даже.
Он размашисто шагал прочь. Бросить все и вернуться в Москву. Прежде его здесь держал Кесаев, а теперь что? Кесаев уехал, и он уедет.
– Виталий!
Капитан обернулся. От здания за ним бежала Овсянникова. Она уже почти поравнялась с ним, он отвернулся и снова зашагал прочь.
– Виталий, подожди!
– Нет! Все, хватит! Пошли они… к черту! Я не мальчик, чтобы со мной так…
Овсянникова наконец догнала его, схватила за руку, остановила силой.
– Виталий! Ты ведешь себя именно как мальчик, причем маленький…
– Маленький мальчик – это почти тавтология… – пробормотал он обиженно.
– Уйти и всех послать – тут большого ума не нужно. Ты просто говоришь не совсем удобные для них вещи. Но по сути-то ты прав. И я уверена, и Горюнов твой, и Липягин, и даже Ковалев в глубине души это понимают. Им нужно просто все объяснить. Спокойно объяснить, с доказательствами.
– А ты? – хмуро посмотрел на нее Витвицкий.
– Что я? – не поняла Ирина.
– Ты понимаешь, что я прав?
Овсянникова улыбнулась:
– Я всегда за тебя, дурачок.
– Даже когда я не прав?
– У меня еще не было повода проверить.
Она улыбалась тепло, с какой-то материнской нежностью. Затем взяла его под руку и повела по улице, словно он и в самом деле был маленьким мальчиком.
1992 годВ одиночке СИЗО было сыро и холодно. Стены, крашенные в казенные тона, лампочка под потолком в зарешеченном плафоне, койка.
На койке на спине, сложив руки на груди, укрывшись одеялом, лежал Чикатило. Со стороны могло показаться, что он спит, но это было не так.
Чикатило время от времени открывал глаза, смотрел в потолок на горящую вполнакала лампочку в сетчатом колпаке и всякий раз видел на месте лампочки свешивающуюся из-под потолка петлю.
Видение не уходило, и это нервировало. Отбросив одеяло, он вскочил с койки и принялся в раздражении ходить по камере, как автомат: туда-сюда, туда-сюда.
– Раз. Два. Три. Четыре… – бормотал он себе под нос. – Раз. Два. Три. Четыре…
Если бы кто-то наблюдал сейчас за ним, мог бы подумать, что Чикатило и вправду сошел с ума. Но за заключенным никто не наблюдал.
* * *Точно так же он метался по своей кухне в Новочеркасске: с остекленевшими глазами, кривящимся ртом и судорожно сжимающимися пальцами. Как автомат: туда-сюда, туда-сюда. Как загнанный в угол зверь. И ему было от чего почувствовать себя таким.
Открылась дверь. Вошла заспанная Фаина в ночной рубашке.
– Андрей, ты чего тут? – спросила удивленно. – Что с тобой?
Чикатило замер и поглядел на жену невидящими глазами. Лицо его сейчас походило на посмертную маску, и от этого становилось не по себе. Фаина еще больше испугалась, когда муж вдруг, не меняя выражения на лице, сделал к ней шаг и протянул руку.
Фаина отшатнулась в страхе.
– Не надо садиться в чужие машины! – замогильным шепотом пробормотал Чикатило. – Не надо!
– Ты с ума сошел, что ли? – повысила голос Фаина. – Какие машины, ночь на дворе!
Чикатило вдруг остановился, опустил руки, взгляд его стал живым и сосредоточенным.
– Фенечка… – пробормотал он извиняющимся тоном.
– Зря я тебе про эти убийства рассказала, – рассердилась на себя Фаина. – Иди ложись. Валерьянки накапать?
Чикатило опустил голову и мимо Фаины прошаркал в коридор.
1992 год«Ты с ума сошел, что ли?» – всплыла фраза жены из глубин памяти.
Чикатило перестал мерить шагами камеру в СИЗО, остановился и забормотал:
– Ты с ума сошел, что ли? С ума… сошел…
В этой случайно всплывшей в памяти фразе было откровение.
С ума сошел!
* * *В кабинете Ковалева было многолюдно – тут собрались все члены московской и ростовской групп, занимающиеся делом потрошителя, и другие офицеры. Не было только самого Ковалева.
Хмурый Витвицкий стоял у стены возле входной двери и смотрел поверх голов. Рядом с ним замерла Овсянникова. Гул не стихал, как бывает, когда много людей в одном пространстве вполголоса переговариваются друг с другом.
– Коллеги, а чего мы, собственно, ждем? – не выдержал, наконец, кто-то.
– Не чего, а кого! – Липягин с мрачной веселостью кивнул на стул во главе стола. – Начальство наше задерживается.
– А по-моему, оно опаздывает, – посмотрел на часы один из офицеров.
В этот момент дверь распахнулась, и все разговоры затихли сами собой. В кабинет шагнул Горюнов, за ним вошел невысокий лысеющий мужчина лет сорока пяти с лицом, на котором отражалась вечная неприязнь ко всему окружающему.
– Начальство, товарищи офицеры, никогда не задерживается и уж тем более никогда не опаздывает, – подвел итог болтовне Горюнов и прошел на свое место. – Рассаживайтесь, товарищи, рассаживайтесь.
Загромыхали стулья, сотрудники занимали свои места. Стоять остался только человек с залысинами. Он исподлобья рассматривал собравшихся, особое внимание уделяя тем, чьи любопытные взгляды ловил на себе.
– Прежде всего, позвольте вам представить нового руководителя межведомственной группы полковника Брагина Виктора Петровича, – продолжил между тем Горюнов. – Виктор Петрович назначен на место полковника Кесаева…
– Здравствуйте. – Голос у Брагина был неприятный, рокочущий. – Назначен я на свое место, и очень надеюсь, что сумею в рамках своих полномочий закончить то, что было начато до меня. С товарищем Горюновым, – он кивнул в сторону майора, – мы уже знакомы. А где полковник Ковалев?
– Александр Семенович в отпуске, – подал голос Липягин. – На той неделе возвращается.
– Что ж, пусть отдыхает, – снисходительно кивнул Брагин. – С остальными познакомимся в рабочем порядке. И давайте сразу к делу. Я ознакомился с материалами и хочу сказать без обиняков: все очень плохо. Расследование топчется на месте, новых идей нет, инициативы от сотрудников я не увидел, а главное – нет результата…
Липягин привычно наклонился к уху сидящего рядом Горюнова, шепнул доверительно:
– Да он прям Колумб! Открыл Америку.
Горюнов тонко улыбнулся в усы. Брагин же молниеносно среагировал на шепот и резко повернулся к Липягину и Горюнову. Два майора все еще улыбались, отчего неприязни на лице Брагина стало еще больше.
– Я сказал что-то смешное?! Встаньте, товарищи. Встаньте, встаньте, оба!
Липягин и Горюнов, согнав с лица улыбки, поднялись, словно школьники, недоуменно переглядываясь с остальными.
– Вы представьтесь, – обратился полковник к Липягину.
– Майор уголовного розыска Липягин.
Брагин нахмурился, но тут же нехорошо, недобро улыбнулся, словно человек, вовремя нашедший козла отпущения.
– Вот и скажите мне, майор Липягин, – произнес полковник тоном, не предвещающим ничего хорошего, – какие у вас мысли по дальнейшему ходу расследования? Два последних убийства подряд – это что?! И ведь как под копирку! Люди что скажут?! Бандитизм, скажут, завелся в стране. А милиция бездействует. Нет! Скажут – сопли жует милиция, вот как!
Горюнов поморщился.
– Виктор Петрович… – начал было он, но Брагин не дал закончить.
– Скажут и будут правы! – полковник переходил на крик. – Потому что на совещаниях у нас майоры УГРО хихикают, вместо того чтобы работать. Ну, Липягин, я жду ваших предложений.
Брагин обвел начальственным взглядом присутствующих.
– Кстати, всех касается!
Офицеры поспешно отводили глаза, конфликтовать с новым начальством никому не хотелось. Овсянникова тихонько толкнула локтем Витвицкого, ободряюще подмигнула, мол, давай скажи, это шанс!
– Хм… Гм… Можно мне? – поднялся Витвицкий.
Он уже мысленно приготовился говорить, но сказать ему не дали.
– Можно кое-кого за кое-что, – зло зыркнул на капитана Брагин. – Вы что, товарищ офицер, уставного обращения не знаете?! Имя, фамилия?
– Капитан Виталий Витвицкий. Я хотел…
– Вы хотели перебить начальника, капитан, – с новой силой накинулся полковник. – И сделали это. Сядьте! И вы, Липягин, тоже. Дисциплина у вас в группе, товарищи, отвратительная. Потому и результат такой. А мне в министерстве прямо сказали: времени больше нет! Поэтому жду сегодня до пяти часов всех участников расследования с предложениями у себя в кабинете. Всё, товарищи, все свободны. Идите работайте.
* * *– Susanna, Susanna mon amour, – надрывался магнитофон хриплым голосом Адриано Челентано.
На столе рядом с магнитофоном стояла початая бутылка коньяка, лежала нехитрая закуска. За столом сидел полуголый нетрезвый Черемушкин и попыхивал сигаретой.
Из ванной в одной простыне вышла Алла, пританцовывая на ходу. Увидев ее, Черемушкин бросил сигарету в пепельницу, поднялся из-за стола и тоже принялся танцевать энергично и нелепо, как это обычно делают пьяные люди.
Челентано продолжал петь из магнитофона:
E io, turista ticinesetu regina di Pigalleindossavi un pechineseed un triangolo di strassti ho detto “vieni via con me”,tu mi hai detto “sì”io ti ho detto “ripasserò”“ma no! monsieur, tu ne preoccupe pas,ma vai!”Susanna, Susanna,Susanna, Susanna mon amour.– Между прочим, у меня завтра день рождения! – Теперь Алла пританцовывала вокруг Черемушкина.
– И сколько же тебе стукнет?
– Целых двадцать шесть!
– Да ты старушка уже! – пьяно рассмеялся Черемушкин.
– Я тебя приглашаю в гости. Будут мои знакомые, родня…
Черемушкин резко остановился и выключил магнитофон, заставив замолкнуть любимого миллионами советских женщин итальянца. Алла тоже перестала танцевать и смотрела на него непонимающе.
– Нет, Алюсик, в гости – это я нихт.
Во взгляде девушки удивление сменилось обидой.
– Почему, Костик? Я думала – вот познакомлю тебя…
Ее обида отчего-то показалась ему забавной, и он рассмеялся:
– Мне нельзя. Я же секретный физик. Но! – Он пьяным жестом воздел вверх указательный палец. – Но у меня есть для тебя подарок. Закрой глаза.
– Вот еще, – все еще обиженно фыркнула девушка.
– Закрой, закрой, не пожалеешь! – пообещал он.
Алла нехотя закрыла глаза, принимая правила игры. Черемушкин подошел к серванту, открыл дверцу и достал серьги, те самые, что еще недавно красовались в ушах убитой им Астафьевой. Прикрыв сервант, он подошел к Алле, держа серьги перед собой.
– А теперь открывай.
Девушка открыла глаза, Черемушкин подбросил украшения на открытой ладони.
– Ап!
– Это мне? – Увидев дорогие сережки, Алла расплылась в улыбке и сразу забыла об обиде. – Серьезно?! Ой…
– Тебе, тебе, – улыбнулся Черемушкин. – Давай, мать, примерь. Ты теперь большая уже, серьезно выглядеть должна.
Алла повернулась к зеркалу, придерживая локтями простыню, вдела серьги в уши. Радостно улыбнулась и снова начала пританцовывать, напевая:
– Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна, Сюзанна мон амур!
Простыня соскользнула на пол, но Алла не придала этому никакого значения, продолжая танцевать перед зеркалом голая, в одних серьгах.
Зрелище было возбуждающим. Черемушкин подошел, обнял ее сзади, поцеловал в шею, притянул к себе.
– Нравятся?
– Очень! – призналась Алла и тут же спохватилась немного наигранно. – Но они же страшно дорогие…
– Ерунда! Забудь. Надо – еще достану.
Он принялся прикасаться руками к ее обнаженному телу, целовать горячо и требовательно.
– Но все же, Костик, откуда? – чуть отстранилась она.
– От верблюда, – расхохотался в ответ Черемушкин, подхватил Аллу на руки и бросил на кровать.
* * *После совещания, на котором участники расследования познакомились с «варяжским гостем» Брагиным, многим потребовалось выговориться. В лестничной курилке было шумно – оперативники делились впечатлениями.
– Ни хрена себе новую метлу из Москвы прислали… – Попыхивая «Примой», качал головой седоусый опер, помнивший еще холодное лето пятьдесят третьего года.
– Это не метла – целые грабли, – согласился с ним молодой коллега.
– Или вилы! – Засмеялся старлей, дымивший модным «Ядраном».
На лестницу вышел Липягин. Он услышал обрывок разговора, уловил общее настроение и усмехнулся.
– Нам теперь Тимур Русланович как Леонид Ильич будет вспоминаться… При нем был застой – но и колбаса была!
Оперативники рассмеялись.
Стоящий в сторонке Горюнов тоже улыбнулся.
– Про застой это ты хватил, конечно… – отметил он и подмигнул Липягину. – Но, похоже, мы теперь, как зэки на киче после смены кума, – знаем, против кого будем дружить.
По курилке прокатилась новая волна смеха.
– Хорош ржать, – осадил коллег Липягин. – Сдается мне, у нас это скоро будет смех сквозь слезы.
* * *Витвицкий вышел из здания УВД в расстроенных чувствах. Даже на улице он не мог сдержаться, чтобы не кривить рот и не сжимать кулаки в бессильной злобе.
Его нагнала Овсянникова.
– Виталий! Постой!
Витвицкий остановился, повернулся, мрачный, недовольный. Овсянникова подошла к нему.
– Ты почему меня не дождался?
– А чего ждать, всем этим… в приемной глаза мозолить? Не вижу смысла.
– Ты доложил Брагину свои соображения по поводу ограблений на двух последних убийствах в Батайске?
– Доложил, – уныло кивнул Витвицкий.
– И?
– Он, Брагин этот, относится к широко распространенному среди начальства типажу – кипучий дурак, – с обидой сказал Витвицкий и, понизив голос, добавил: – Мне вообще кажется, что сейчас наступает эпоха таких вот людей. Очень энергичных, активных, с хорошо подвешенным языком, но неумных.
– Ты не ответил на вопрос, – нахмурилась Овсянникова.
Витвицкий снял очки, протер платком стекла.
– Нечего отвечать. Там Липягин еще был… В общем, они считают, что выделять два батайских убийства в новое дело нет никакого резона. Мол, я ошибаюсь «из-за недостатка оперативного опыта».
– Ясно… – разочарованно протянула Овсянникова. – Вот ведь гады! «Недостаток опыта…» Надо же…
Витвицкий водрузил очки обратно на нос.
– Плетью обуха не перешибешь. Ладно, пойдем. Кстати, а что ты предложила?
– Да ничего особенного, так, пустяки… Потом расскажу.
* * *Фильм «Мэри Поппинс, до свидания!» был любим в народе не столько из-за сексапильной Андрейченко, сколько из-за песен, которые распевала вся страна. И «Тридцать три коровы», и «Жил да был брадобрей…», и «Детство наше давно прошло» мгновенно стали шлягерами.
Чикатило с интересом смотрел на экран телевизора, где танцевала и пела английская няня и ее подопечные. А вот Фаина восторгов в отношении Мэри Поппинс не разделяла.
– Какие-то фильмы стали снимать… легкомысленные. Все они вертятся, крутятся, поют все время… В стране людей убивают что ни день, а они поют!
– А надо, чтобы плакали, что ли? – резче, чем обычно, бросил Чикатило.
– Да при чем тут… Я просто вот как подумаю, что Людочка наша сейчас где-то… А вдруг к ней пристанут или в машину посадят и повезут?
– Глупости ты думаешь, Фенечка, – нахмурился Чикатило. – Почему ее в машину должны сажать? При чем тут вообще машина какая-то?
– Так этот… убийца из лесополосы который, он, говорят, на машине стал разъезжать. Увидит красивую женщину на дороге – останавливается, хватает и увозит. Насилует и убивает. Два случая уже было.
Чикатило несколько секунд сидел молча, а потом вдруг буквально взорвался:
– Дрянь ты несешь! Дрянь и ерунду! Нет никакой машины! Ерунда и бред собачий!
Чикатило вскочил, включил свет и замер перед женой, весь всклокоченный, злой. Фаина смотрела на него с удивлением и страхом.
– Ты зачем кричишь?
– Потому что это бред! Бабьи сплетни! И ты дура, что их повторяешь!
Фаина не выдержала:
– Я – дура?! А ты… Псих ненормальный! Разорался он тут… Телевизор нельзя дома спокойно посмотреть!
Фаина встала, пошла к двери.
– Все, я спать! А ты иди водички попей, может, успокоишься.
Хлопнув дверью, Фаина вышла. Чикатило проводил ее тяжелым взглядом и рухнул в кресло.
Спустя несколько часов, когда об этой внезапной вспышке было забыто и супруги легли спать, Чикатило проснулся от навязчивых мыслей и желаний.
Он встал, прошел на темную кухню, освещенную из окна уличными фонарями, налил воды, жадно выпил. Взгляд его, шаривший по кухне, упал на ящик стола. Чикатило бесшумно выдвинул ящик, достал нож, покрутил. В свете фонарей лезвие роняло тусклые блики.
Чикатило медленно поворачивал нож в руке, завороженно разглядывая его, словно пытаясь увидеть свое отражение в нержавеющей стали.
* * *Витвицкий сидел в кресле, напротив телевизора, читал газету «Правда». Передавали выступление Горбачева. Звук был отключен, и генеральный секретарь только открывал рот и делал характерные жесты руками, которые так любили пародировать сатирики.
Часть комнаты была отгорожена шкафом, там переодевалась Овсянникова. Ее вещи висели на открытой дверце, она то и дело брала что-то, примеряла, вешала обратно на дверцу.
– Ира, тут пишут, что под основание реактора в Чернобыле заложена бетонная подушка и утечка радиации в грунтовые воды полностью исключена, – оторвавшись от газеты, сказал Витвицкий. – Могут же, когда захотят.
– Правду мы все равно никогда не узнаем, – откликнулась Овсянникова.
– Зря ты так, – не согласился Витвицкий. – Сейчас начали писать и говорить обо всем – гласность!
Горбачев на экране беззвучно разводил руками, что-то говорил, улыбался.
– А мне кажется, что «гласность» эту специально придумали, чтобы люди пар могли выпускать, – сказала Овсянникова.
– Что-то ты сегодня какая-то пессимистичная… – Витвицкий сложил газету. – А куда ты вообще наряжаешься?
Овсянникова выпорхнула из-за дверцы шкафа. На ней была очень короткая мини-юбка, чулочки в черную сеточку, модная блузка с рукавами летучая мышь, на руках пластмассовые браслетики, в ушах яркие клипсы, прическа взбита а-ля «взрыв на макаронной фабрике», на лице – очень вызывающий яркий макияж.
Ирина напевала модную песенку Алисы Мон:
Подорожник-трава, на душе тревога.Может, вовсе у нас не было любви.От тебя до меня – долгая дорога.От меня до тебя – только позови.Она начала пританцовывать перед Витвицким, виляя бедрами и крутя задницей.
Виталий молчал, ошарашенный таким видом и поведением.
– Ну как я вам, товарищ капитан? – игриво спросила Овсянникова.
– Ты… – Витвицкий даже задохнулся от возмущения. – Ты похожа на… падшую женщину!
– В точку! – рассмеялась Овсянникова. – Я вызываю желание, а?
Витвицкий нахмурился: он наконец все понял. Ирина развязно подмигнула:
– Ты бы остановился на трассе, увидев такую мамзель?
– Именно это ты предложила Брагину? Ловить убийц на живца?
Овсянникова, продолжая пританцовывать, кружилась вокруг Витвицкого, касаясь его бедрами, плечами, грудью.
– Да-а, именно, именно-о-о…
– И живец – это ты?
– Конечно-о-о… Ну не ты же! – Овсянникова изобразила какое-то совсем уж немыслимое в приличном обществе па, что-то из стриптиза. – Видишь, какой хорошенький живец…
– Ира, это опасно! – Повысил голос Витвицкий. – И потом – вот сядешь ты в машину, а дальше? Что ты будешь делать?
Овсянникова отступила на пару шагов, напевая:
– А дальше, дальше, дальше…
Она вдруг резким движением схватила со стола пистолет, навела на экран телевизора, где показывали аплодирующих Горбачеву людей.
– А дальше – пиф-паф. И ой-ё-ё-ё-й! – Ирина рассмеялась.
Витвицкий подошел к ней, обнял, поцеловал.
– Ира, я тебя очень люблю, – тихо сказал он. – И если с тобой что-то случится…