– А я требую немедленно доставить подозреваемого в полицейский околоток для допроса! – кричал офицер, стоявший спиной к казаку.
– Ваше благородие, сие никак не возможно, – вытянувшись в струнку, пытался возражать жандарм.
Внезапно, словно уловив взгляд Эргиса, офицер вздрогнул и чуть повернул голову. Казак узнал помощника полицмейстера, но на этом понимание происходящего закончилось, а начался сущий кошмар. Полицейский резко выхватил револьвер и пугающе быстро трижды выстрелил в стоящих перед ним жандармов. Четвертая пуля должна была достаться Эргису, но он уже прыгнул в сторону окна. Да, можно было бы напасть, пока странный офицер расправляется с беспомощными жандармами, но слишком уж стремительным оказался стрелок, к тому же атаковать офицера даже в такой бредовой ситуации было бы самоубийством. Независимо от того, как все закончится, виноватым окажется простой казак. Так что выход был один – бежать.
Наружу Эргис вылетел вместе с оконной рамой и стеклом, благо окна в управе были большими и не особо крепкими. Выйдя из переката, он тут же побежал, изо всех сил наращивая скорость. А все потому, что снаружи оказалось как бы не опасней, чем внутри. У самого крыльца над трупом последнего жандарма замерли два якута в традиционных кафтанах с опушкой. В руках они держали короткие карабины. У казака была всего пара секунд, чтобы добежать до открытой калитки и скрыться в темноте. Пули ударили в воротный столб через мгновение после того, как Эргис свернул за забор.
Дальше было проще. Догнать шустрого сахаляра в темноте и в хорошо знакомом ему городе практически невозможно, особенно неместным. Якутов он не узнал, а значит, прибыли они издалека.
Первой мыслью было рвануть в казармы полка, но пришлось от нее отказаться. По крайней мере, пока не станет известна обстановка. Тем более есть на кого положиться в этом вопросе.
Уже в предрассветных сумерках Эргис, сидевший на охотничьей заимке за пару километров от Якутска, услышал тихие шаги. Наружу он выбрался через тайный лаз, но, зайдя гостю в спину, даже не подумал притронуться к оружию.
– Крестный.
– Ох, Эргиска, – тяжело вздохнул пожилой казак, поворачиваясь к сахаляру. – Что же ты натворил? Тебя ищут как пособника бунтовщика и убийцу офицера.
– Да как так-то, крестный?! – ошарашенно выдохнул сахаляр.
Затем он встряхнулся, словно выбравшийся из полыньи пес, и четко, как учили казаки, пересказал своему наставнику события прошлой ночи.
– Дела, – протянул приказный казак Сомов. – Но тебе все равно придется бежать.
– Почему? – возмутился Эргис. – Ведь можно же все рассказать под надзором судебного ведуна. Ложь он всяко почует.
– Не доживешь ты до приезда ведуна с его чародейской штукой, – устало мотнул головой старик. – Удавят в полицейской камере. Никто не станет марать честь полиции цельного города. Бежать тебе нужно, казак.
Часть первая
Глава 1
Тонкие спицы полуденного солнца настырно пробивались сквозь листву, создавая композицию, достойную кисти Шишкина. Увы, в этой реальности такого художника не было, впрочем, хватало других, не менее талантливых. Мерно покачиваясь в седле, я смотрел вокруг, наслаждаясь чистым воздухом, теплыми лучами, скользившими по моему лицу, и лесным многоголосьем. Особенно старался какой-то соловей, изливая душу на высоких тонах.
Конец апреля в окрестностях Топинска радовал практически летней погодкой, несмотря на то что находимся мы в самой что ни на есть суровой Сибири. В Тобольске, под губернским подчинением которого состоит этот уездный город, по ночам еще подмораживает, а здесь уже зазеленели листья. Весна возле Стылой Топи уже набрала полную силу, хотя, судя по названию, все должно быть совсем иначе. Но таковы уж парадоксы и чудеса, связанные с этим местом Силы, и на погоде они не заканчивались. Особенно для меня – человека, родившегося в конце двадцатого века совсем другой реальности. Местный аналог середины восемнадцатого столетия, да еще и густо приправленный мистикой, магией и прикладной алхимией, оказался, мягко говоря, сюрпризом. Но человек – удивительное существо, способное привыкнуть и адаптироваться практически к любым условиям.
Я сумел взять себя в руки и влиться в эту реальность. У меня даже появились друзья, причем не только обычные люди, но и оборотни с вампирами. Да что уж там, среди близких знакомцев затесался самый настоящий маньяк, со своим отношением к которому я до сих пор так и не определился.
Удалось даже свыкнуться с новыми возможностями, доставшимися мне после попадания в тело Игната Дормидонтовича Силаева. А был новоиспеченный коллежский секретарь Силаев ни много ни мало, а полицейским видоком. То есть человеком, который, используя магические руны-татуировки на своем теле, способен в трансе наблюдать то, что произошло в момент убийства, даже спустя сутки после преступления. До недавнего времени в суде эти свидетельства принимались без особых проблем и вещественных доказательств.
Прочему до недавнего времени? Да потому что после позапрошлогоднего указа императора предоставленная видоком информация уже не является неопровержимым доказательством, а принимается как простые свидетельские показания. Почему? Причиной тому стал начальник особой новгородской школы, в которой выращивали специалистов, способных поднять торжество правосудия на небывалый уровень. Он же превратил школу в секту убийц, дискриминировал не только себя, но и всех видоков, покинувших альма-матер еще до свершившегося безобразия. Там вообще была мерзкая история, в которой по самую пятую точку увяз сыночек императора.
Сына император наказал, а вот сердобольная мамаша чокнутого принца затаила на меня злобу. Именно из-за мстительности ее императорского величества, чтоб ей кикимора досталась в невестки, я сейчас и еду на коне в гражданском костюме. Нет, в седло я забрался по собственной воле, а вот форму титулярного советника у меня отобрали, чтобы угодить этой венценосной стерве. О том, что время от времени меня посещают наемные убийцы, вообще умолчу.
Воспоминания об императрице испортили настроение, и я наподдал пятками по бокам кобылки, желая ускорить движение. Лошадь недоуменно всхрапнула.
– Извини, дорогая, – похлопал я ее по шее.
– Ваше благородие? – напрягся посланный за мной городовой.
В седле он держался намного лучше меня. Явно бывший кавалерист.
– Все нормально, Данилыч, – отмахнулся я, гася внутреннее раздражение.
Да уж, только «благородие». До высокоблагородия недотянул, хотя и должны были дать при выходе в отставку коллежского асессора, который как раз и есть то самое высокоблагородие. И не то чтобы мне так уж важны все эти титулования, но все, что связано с той компанией по дискриминации после дела с «сосудами жизни», вызывало глухое раздражение. Впрочем, грех жаловаться – судья, мэр и многие другие видные жители Топинска не дали опустить меня на дно общества, несмотря на реальную опасность вызвать недовольство самой императрицы. В Топинске вообще живет народ не из трусливых – мало того что сибиряки, так еще и обретающиеся под боком Стылой Топи.
– Долго еще? – спросил я у городового, больше чтоб отвлечься от надоедливых воспоминаний.
– Да уже почти приехали, ваше благородие.
Так оно и оказалось. Небольшая и очень живописная полянка должна была навевать пасторальные мысли. Увы, впечатление портило наличие на ней полудюжины полицейских во главе с моим старым другом Лешей. Еще тут находился какой-то неопрятный мужик, мявшийся у самого края полянки. Он держал под уздцы такую же неприметную и неказистую лошадку, терявшуюся на фоне полицейский скакунов.
После моего возвращения из убийственного турне по Владимиру, Новгороду и Москве в полиции разразилась карьерная буря. Наш полицмейстер, уволивший меня в угоду московским властям, после ядовитого и толстого намека членов топинского сигарного клуба подал в отставку. Вместе с моей должностью городского видока в небытие улетел и особый отдел канцелярии генерал-губернатора Западной Сибири по присмотру за добычей и распространением дурманящих зелий. Так что Дмитрий Иванович Бренников, некоторое время прослуживший в этом отделе моим помощником, вернулся в полицию, причем сразу на должность исполняющего обязанности полицмейстера, при этом проскочив в табели о рангах до уровня надворного советника.
Вот так и получилось, что для московских властей я весь в опале и загоне. А на самом деле живу себе практически безбедно.
Что же касается Лехи, то после всех пертурбаций он стал полноценным уездным следователем и получил вожделенный чин коллежского секретаря.
– Приветствую вас, Алексей Карлович, – церемонно поздоровался я, что делал всегда, когда рядом находились подчиненные новоиспеченного следователя.
– Простите за срочный вызов, Игнат Дормидонтович, – слишком уж преувеличенно заботливо обратился ко мне друг. – Надеюсь, поездка в седле не показалась вам слишком утомительной.
Вот зря он меня подначивает. Сейчас ляпну что-нибудь при подчиненных, потом дуться будет. Это Леха так намекает на мое пристрастие к паромобилям и не самое нежное отношение к лошадям. Но так уж получилось, что к этой заимке вела лишь узкая тропинка в густом лесу, по которой паромобиль не проедет. Пришлось трястись в седле. Впрочем, прогулка вышла на удивление приятной, да и лошадка оказалась тихой.
– Не дождетесь, глубокоуважаемый Алексей Карлович, – с ехидной улыбкой ответил я. – Что тут у нас?
Леша намек понял и тут же посерьезнел.
– Убийство. Кто-то подрал шатунов, причем прямо в землянке.
– Как узнали, глушь ведь дремучая? – спросил я, осматриваясь.
На полянке, кроме сооружения, очень напоминавшего домик хоббита, имелась только пара навесов для сушки трав. А за пределами ее – вековой лес без признаков другого жилья на пару километров.
– Тут неподалеку деревенька бирюков, – пояснил следователь. – Шатуны сговорились с ними насчет подвоза продуктов. Вон тот мужик с утреца привез картошку да хлеб с молоком и застал здесь всю эту красоту.
Покосившись на землянку, Леша судорожно сглотнул. Я же посмотрел на свидетеля. В ответ тот лишь еще больше насупился и натянул картуз на глаза. Впрочем, подозревать его в чем-то было рановато. Бирюки вообще народ нелюдимый. Живут в опасной близости от Топи, выращивают магические травки, на чем неплохо зарабатывают. Но платят Топи за сытую жизнь почти наравне с шатунами. В пользу непричастности свидетеля говорило и то, что он, увидев последствия смертоубийства, все же решился съездить в Топинск и привести полицию.
– Я только краем глаза глянул, да и то дурно стало, – справившись с приступом тошноты, продолжил следователь. – Даже представить страшно, какая тварь могла выползти из Топи.
– Не факт, – хмыкнул я, осматривая вход в большую полуземлянку, действительно чем-то напоминающую жилище хоббита.
Шатуны любят делать такие убежища с небольшим насыпным холмом. Многие еще и высаживают сверху что-то наподобие газона.
У меня имелись обоснованные сомнения насчет гостя из глубин Стылой Топи. И хорошо бы они подтвердились. Бывал я однажды в сердце Топи. Ни одного монстра, к счастью, не встретил, но даже их зыбкие тени и голоса навевали неподдельный ужас.
В общем, внешний вид землянки пока не подтверждал ни версию о монстре из глубин места Силы, ни то, что здесь побывал простой мишка, пусть и в местной увеличенной версии. Любой зверь, добираясь до жертвы, разворотил бы здесь все похлеще бульдозера, а мы имеем всего лишь вывороченную тяжелую дверь. К тому же такое впечатление, что выламывали ее изнутри, словно убийца не врывался в землянку, а, наоборот, напролом пытался покинуть ее. Впрочем, какой смысл гадать, если через пару минут мне предстоит убедиться во всем воочию.
За последние годы мне довелось повидать всякого, но профессиональной флегмы опытного патологоанатома я так и не приобрел. Вид разодранных тел, залитых кровью стен и разбросанных повсеместно внутренностей вызвал легкий приступ тошноты. А уж запах тут стоял такой, что никакими словами не передать. Леха полез следом за мной, явно чтобы показать подчиненным свою крутость, но сделал это зря.
