Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы

Немного хочу рассказать о становлении нашей семьи.

Вдовиченко – отцовская линия

Нашего прадеда по отцовской линии звали Ефим (Иохим) Спиридонович Вдовиченко. Значит прапрадеда звали Спиридон Вдовиченко. Это единственные сведения, которые у нас сохранились.

Наш дед по отцовской линии – Иван Ефимович Вдовиченко, 8-го мая 1881 года рождения, родом из села Лебединка Уманьской области на Украине был выходцем из крестьянской семьи.

Занимался он скорняжным делом. Однажды, уже уходя от соседа, столкнулся в сенях с его младшей 17-летней дочкой Елизаветой (1890 г рождения). Девушка была стройная, невысокого роста, едва доставала Ивану до плеча, но что-то в ней было такого, что в темноте и после выпитой четверти самогона она показалась ему такой гарной, что, стиснув её в объятьях и дыша перегаром, он выпалил ей прямо в лицо: «Согласна ли ты стать моей женой?»

Что говорить, парень он был складный, многие девки на него заглядывались, и Елизавете он нравился, потому она сразу и согласилась. Вернулись в избу, всё объяснили отцу, позвали родителей Ивана, ещё одну четверть выпили, ну, а дальше всё как полагается в деревне.

16 августа 1909 года у Ивана и Елизаветы Вдовиченко родился первенец – Дементий, которого попросту звали Митька – наш будущий отец. Митька рос смышлёным, хитрым и изворотливым парнем.

Наш дед Иван Ефимович Вдовиченко, наша бабушка Елизавета Алексеевна Ярошенко и их сын Митька – наш будущий отец.

Яйца сырые, яйца крутые

Иван Ефимович был хорошо сложен и обладал крепким здоровьем. Он мог свободно перемахнуть через плетень с человеческий рост, а уж если сядут иногда с соседом пить самогон, то, бывало, приговаривали за вечер целую четверть. Любил он и поспорить. Но спорил он наверняка и почти всегда выигрывал. Был у него в этом свой секрет. Однажды, в один из вечеров, сидели они с соседом Кузьмой в доме деда Ивана и обсуждали свои дела. На столе стояла четверть самогона, уже выпитая на половину, варёная картошка да квашеная капуста. В углу за другим небольшим столом сидел сын Митрий и делал уроки. В хату вошла Елизавета – жена деда Ивана. Она поставила на скамью корзинку свежих яиц и стала хлопотать у печи. Уже изрядно выпивший Кузьма решил поддеть деда Ивана и, кивая головой в сторону яиц, произнёс: «А мои яйца, пожалуй, покрупнее будут».

– А ну покаж, зараз и сравним, – с усмешкой усомнился дед Иван.

– Дак, они у меня дома, – весело ответил Кузьма.

– А шо ж ты их с собой не носишь? Иль боишься побить? – весело спросил его дед Иван.

– Та чего мне бояться. За ними моя бабка следит. В чулане их держит, чтобы всегда свежие были. Она ими иногда приторговывает. То Нюрке даст, то Клавдии напротив. Мужиков-то у них нет, так она им подешевле даёт, а нам всё прибыль, какая ни на есть.

Дед Иван усмехнулся в бороду и говорит: «А вот мы с Елизаветой используем яйца для других целей».

– Это каких же? – спросил Кузьма, разливая самогон и засовывая щепотку капусты в рот.

– По ним Елизавета проверяет, пьян я или нет.

– Это как же? – спросил Кузьма.

– А вот давай ещё выпьем, и я покажу как. И меня проверим, и тебя. Посмотрим, кто из нас пьянее. Только давай договоримся: кто окажется пьянее, ставит завтра четверть самогона.

Кузьма был тоже не из хилых мужиков и горазд выпить, потому сразу же и согласился.

Выпив и закусив, дед Иван кликнул сына:

– Митька, а ну погодь со своими уроками и поди сюда. Будешь нам с Кузьмой пособлять. Поставь вон там тазик, а в него вон ту крынку. А теперь встань возле лавки. Будешь нам яйца подавать, – и он подмигнул сыну.

– Значит так, – стал он объяснять Кузьме, – бросаем по очереди яйца в крынку. Попал – плюс, не попал – минус. У кого с трёх раз больше минусов наберётся, тот и пьянее. Смотри, Кузьма, показываю. Митька, а ну дай-ка мне одно яйцо, сынок.

Дед Иван взял яйцо, прищурился, кинул и точно уложил его в горлышко крынки.

– Теперь ты, Кузьма. А ну-ка, Митька, дай Кузьме яйцо.

Кузьма долго целился, наконец, метнул яйцо. Оно описало непонятную дугу, упало в тазик и растеклось жёлтой лужей.

Елизавета, было, хотела их остановить, приговаривая: «Вы ж мне вси яйца побьете», – но дед Иван строго на неё крикнул:

– Не мешай, баба. Тут сурьёзный спор меж двух мужиков идёт, – и, подмигнув Кузьме, тихо добавил:

– С ними надо построже.

Три раза кидали дед Иван и Кузьма яйца. Три раза дед Иван попал в крынку, потому что кинутые им яйца летели ровно, кувыркаясь, прямо в горловину крынки, а у Кузьмы яйца описывали непонятную траекторию и попадали в тазик.

– Вот тебе и результат, – усмехаясь в усы, сказал дед Иван. И чтобы не обидеть Кузьму, добавил: «Может мы с тобой и одинаково трезвы, – тут он поднял указательный палец вверх, – обрати внимание, не пьяны, а трезвы, но ты проспорил, и четверть за тобой. А дома потренируйся, – и, усмехнувшись, добавил, – со своими яйцами.

Кузьма развёл руками. То, что они одинаково трезвы, его вполне устраивало. Ну, а то, что проиграл – то проиграл. Что ж тут поделаешь.

Когда Кузьма ушёл, Митька подошёл к отцу и сказал:

– Бать, хорошо, что ты всего по три яйца бросать договорился. У нас всего три варёных яйца и было, которые я тебе давал. А Кузьме и невдомёк, что его сырые яйца летят не так, как варёные. Тут большая сноровка нужна.

– Верно гутаришь, сынок, – погладил дед Иван сына по голове. – Собери разбитые сырые яйца и отдай матери на тесто, а варёные из крынки оставь мне на завтрак.

На следующий день жена Кузьмы жаловалась Елизавете.

– Мой-то вчера совсем из ума выжил. Пришёл от вас, что-то бормочет, меня обругал, чуть не побил. Потом сел посередь хаты, поставил перед собой тазик с крынкой и давай в них бросать яйца. Так уси три десятка и побив.

На край света

Однако после гражданской войны жизнь многих бедных крестьян на Украине не сложилась.

В 1927 году семья нашего деда Ивана Ефимовича Вдовиченко и Елизаветы Алексеевны Ярошенко вместе с детьми, продав «глиняну хату 18 на 8 аршин и хлев 23 на 7 аршин за 275 карбованцев», двинулась в Поволжье.

Столкнувшись там с разрухой и голодом, они подались дальше – на край света (по тем временам) – в Среднюю Азию, в Казахстан и, наконец, в 1936 году приехали в Алма-Ату. Здесь, недалеко от городского кладбища, на улице Гончарной, они купили небольшой каркасно-камышитовый дом с амбаром и, примыкавшим к ним в логу, участком примерно 10—12 соток.

Семья в то время состояла из шести человек. Из тринадцати (!) детей выжили четверо: наш будущий отец – Дементий Иванович, 16 августа 1909 года рождения, Прасковья Ивановна 16 октября 1915 года рождения, Григорий Иванович, 16 мая 1922 года рождения и Полина Ивановна 17 ноября 1929 года рождения.

Дед Иван устроился работать каменотёсом. Рука у него была крепкая, и уже к концу дня он увозил целую бричку аккуратно обтёсанного камня для мощения улиц. Иногда по ночам он долго ворочался, но на вопросы жены: «Что сильно утомился за день?» – отвечал с тяжёлым вздохом:

– Внуков хочу, Елизавета. Очень сильно хочу внуков. Хочу их нянчить на коленях, баловать, любить, – и снова с тяжёлым вздохом отворачивался к стене и затихал.

Дед Иван не дожил до первого внука два года. В один из вечеров кобыла, запряжённая в гружённую камнем телегу, вдруг возле самого дома внезапно понесла. Телега, налетев на камень, подпрыгнула и перевернулась. Дед Иван ударился грудью об оглоблю и надолго слёг. Затем вроде бы пошёл на поправку, но появилась новая боль в животе. Через полгода он умер. Спустя много лет нам говорили, что он умер от рака желудка. Только я никак не пойму, о каком раке желудка можно было говорить в 1937 году в глухой тогда провинции. Лишившись основного кормильца, перед семьёй встал вопрос: «Как жить дальше?»

Старший сын Дементий, окончив курсы, уже работал счетоводом. Пана, окончив медицинские курсы, работала медсестрой. Полина была ещё школьницей. Чтобы как-то поддержать семью, дело отца продолжил младший сын Григорий. В семью каменотёсов его приняли с пониманием. Научили правильно находить ту самую слабую жилку в камне, по которой он колется с одного удара.

Крепкий 15-летний парубок чем-то был похож на своего отца и быстро завоевал уважение среди каменщиков.

Сектименко – материнская линия

Наш дед по материнской линии – Сектименко Ефрем – потомственный уральский казак, командовал кавалерийским отрядом, умер от сердечного приступа, случившегося во время загородного пикника на лесистом берегу Урала.

На снимке 1930 г. слева направо в первом ряду: Сектименко Е., Кичка, Ермолин, во втором ряду: Носаков, Ермальчук.

У Сектименко Ефрема было двое детей: Николай и Ольга – наша будущая мама.

Сектименко Ольга Ефремовна и Николай Ефремович (1934 г.)

Наша семья. Лето 1939 г. В центре наша бабушка – Вдовиченко Елизавета Алексеевна. По правую руку от неё – наша мама (в положении). Рядом с мамой – Полина. По левую руку от бабушки – Прасковья (Пана). На втором плане за мамой – наш отец Дмитрий, посередине – брат мамы Николай и рядом – Григорий.

Наша мама – Сектименко Ольга Ефремовна родилась 12 июля 1914 года в селе Бурлин (ныне Аксай) Уральской области республики Казахстан. С 1925 по 1932 год училась в семилетней школе. После окончания проработала год учительницей в областной школе 1-ой ступени. С 1934 по 1937 год училась в г. Уральске в 23-м Западно-Казахстанском зубоврачебном училище и получила специальность зубного врача. Затем она была направлена в г. Чимкент в спецполиклинику, а в 1938 году перевелась в г. Алма-Ату и проработала в 1-й детской поликлинике до 1945 года.

С 14 августа 1945 года по 1 сентября 1977 года работала в 1-ой совминовской больнице 4-го Главного Управления Казминздрава. Прошла специальные курсы повышения квалификации в г. Тбилиси и Москве и в 1965 году получила первую квалификационную категорию зубного врача. Член КПСС с 1959 года. Награждена четырьмя медалями.

Наша мама – Сектименко Ольга Ефремовна

В 1938 году Пана была на стажировке в г. Чимкенте, познакомилась с нашей будущей мамой и пригласила её погостить в Алма-Ату. Тут мама и познакомилась с Дмитрием, а 7 октября 1938 года они вступили в брак.

Наши родители: Отец – Дементий Иванович Вдовиченко

Мама – Ольга Ефремовна Сектименко

Мой старший брат Геннадий – озорник и проказник с малых лет – родился 17 августа 1939 года.

Однажды, собираясь окучивать картошку, наша бабушка, которую мы все почему-то звали бабуськой, взяла мальца с собой в огород. Гуляя по саду, тот оборвал все цветы на помидорных кустах, собрал их в два букета и со словами: «Баба, на!», – преподнёс один из них бабуське, пряча за спиной второй. Та не сразу поняла, что это за цветы и, приласкав внучка, с благодарностью поцеловала его в лобик. Но, вытерев пот со лба и рассмотрев цветы, она оглядела помидорные грядки и заголосила: «О-о-й! Шо ж ты наробил, биссово дитя? Слава богу, хоть не вси цветы оборвал».

Мой старший брат Геннадий

А брат, решив, что его подарок очень пришёлся бабуське по вкусу, ещё немного постоял перед осевшей наземь и причитающей бабуськой, и, достав из-за спины второй букет, с невинной улыбкой повторил: «Баба, на!», – затем повернулся и, по-детски неуклюже, переступая с кочки на кочку, направился собирать следующий букет.

Алма-Ата 50-х

Что собой представлял тогда наш город? В сороковых-пятидесятых годах 20-го века это был тихий южный городок Казахстана. Несмотря на то, что он уже являлся столицей республики, население его едва достигало 350 тысяч жителей. Город условно делился на три части.

Малая станица – основа города-форта Верный, в 1921 году переименованного в Алма-Ату. До сих пор ещё местами сохранились участки глинобитного крепостного вала бывшей казачьей станицы.

Алма-Ата 1 – северная часть города, на 80% состоящая из частного сектора, утопающего в садах, с железнодорожной станцией, через которую проходила линия Турксиба, связывающая европейскую, среднеазиатскую, восточносибирскую и дальневосточную части Советского Союза (интересно, кто сейчас в 2022 году о нём ещё помнит?).

Алма-Ата 2 – южная часть города, расположенная в небольшой котловине у самого подножья предгорий Заилийского Алатау (Пёстрые горы), являющихся отрогами большой горной системы Тянь-Шань. Улицы этой части города, благодаря знаменитым для нашего города архитекторам Павлу Матвеевичу Зенкову и его сыну Андрею Павловичу, были расположены в прямоугольном порядке и ориентированы строго с запада на восток и с юга на север. Вдоль южной окраины города с востока на запад проходил Головной Арык, который питался водами горной реки Малая Алма-атинка. От Головного Арыка шли ответвления в два ряда вдоль каждой из улиц, расположенных с юга на север. Они питали фруктовые и декоративные деревья, посаженные в два, а то и в четыре ряда с каждой стороны от проезжей части улицы. За распределением воды вдоль Головного Арыка следил специальный человек – мираб. Центральными или основными улицами города, пожалуй, можно было назвать не так уж много. Во-первых, это магистральная улица Ташкентская, пожалуй, самая длинная, проходящая по северной части города с востока на запад в сторону города Фрунзе (240 км, ныне Бишкек) – столицы соседней республики Киргизии, и далее в сторону Ташкента. Следующая улица – Максима Горького, бывшая Торговая. На ней или вблизи неё были расположены основные торговые рынки: Пеший (ныне Зелёный) базар, Сенной базар, конный и скотский базар, Малый (Мясной) базар. Тут же располагались торговые дома бывших знаменитых купцов Пугасова, Курганова, Кузнецова и др. Вокруг них ютились постоялые дворы, караван-сараи, склады, лавки, харчевни, мастерские ремесленников, чайханы.

Некоторые из этих домов в виде исторических памятников города сохранились и до сих пор (2016г.). Следующие основные улицы в направлении с востока на запад – улицы Гоголя, Комсомольская, Калинина. Улица Комсомольская связывала восточную и западную окраины города трамвайным сообщением. Пожалуй, она была самой длиной улицей города, проезжая часть которой была вымощена каменной плиткой. И хотя сегодня от плитки остались только маленькие островки, всё же каждый раз, когда они попадают в моё поле зрения, мне приятно сознавать, что, в мощении многих улиц принимали участие мой дед Иван Ефимович, а после его смерти и мой дядя Григорий Иванович Вдовиченко. Улица Калинина в то время славилась тем, что на этой улице был расположен знаменитый Театр Оперы и Балета имени Абая. Напротив входа в театр величественно красовался памятник Сталину (с 1949 по 1957 год). В радиусе 200 метров от театра не было никаких насаждений, а площадь была сначала вымощена камнем, а затем заасфальтирована, что для нас было в большую диковину. Всё это хорошо бросалось в глаза, когда мы ещё подростками уходили в горы, откуда открывался великолепный вид на город, утопающий в море зелени, в котором как маленький островок единственным и безошибочным ориентиром служила красная крыша Оперного театра.

Со временем район Оперного театра стал местом массового гуляния молодёжи и получил даже прозвище местного Невского или Бродвей. Ещё одной знаменательной и, пожалуй, центральной улицей, пересекающей город с юга на север до самого железнодорожного вокзала Алма-Ата 2, был проспект Сталина (впоследствии проспект Коммунистический, а ныне проспект Абылай Хана). Прямая как стрела, он просматривался почти насквозь. С каждой стороны от проезжей части были расположены два ряда фруктовых (в основном яблоневых) и за ними два ряда лиственных деревьев (чаще всего берёзы и дубы).

Можно было долго всматриваться в длинную зелёную ленту этой улицы, прежде чем заметишь вдали неожиданно вынырнувшую из-за угла и снова скрывшуюся за поворотом случайную легковую машину типа «Победа».

Надо отметить, что неофициальной визитной карточкой нашего города в то время был знаменитый алма-атинский апорт, вкусные и душистые плоды которого, прямо на уличных деревьях с первых шагов бросались в глаза любого приезжего, посетившего наш город в сентябре – октябре месяце.

Братья. На снимке слева направо: Виктор Малков, Геннадий Вдовиченко, Владимир Вдовиченко. В центре – Олег Писарев.

В то время было даже в моде фотографироваться с этими душистыми и крупными, величиной почти с голову годовалого ребёнка, плодами.

И ещё перед изумлённым взором нашего гостя неизбежно вставали величественные хребты и заснеженные пики, окаймляющие наш город с юга в виде гигантской подковы.

Алма-Ата и хребет Заилийского Алатау (Пёстрые горы)

Со временем город разрастался в основном вдоль предгорья – с востока на запад, пока не превратился в огромный мегаполис с 2 миллионным населением. Бывшие центральные улицы расширились преимущественно за счёт двойных с каждой стороны рядов фруктовых деревьев. Появились новые широкие автомагистрали и авторазвязки, а 1 декабря 2011 года вступила в очередь долгожданная первая линия Метро (строительство которой начали 20 лет (!) назад ещё в 1991 году). Сегодня движение на центральных улицах не прекращается ни днём, ни ночью. Иногда, проснувшись из-за уличного шума и выйдя на балкон в три часа ночи, наблюдая за непрерывно бегущими огнями автомобилей туда и обратно, невольно задаёшься вопросом: «И куда они все едут в это время?», и не находишь ответа. Жизнь наша превратилась в многослойный пирог. Каждый из нас занимает в нём свою скромную нишу, о которой ещё что-то может сказать, но ни хрена не понимает и не догадывается, а что же творится там, чуть ниже, или чуть выше, не говоря уже о…, ну, вы поняли, о чём я хотел сказать.

Сегодня в интернете можно найти историю Алма-Аты, начиная с эпохи бронзового века и по сей день.

Рождение

Я родился в 2 часа ночи 18 апреля 1942 года в городе Алма-Ате. По рассказам матери, накануне вечером была сильная гроза, и они со свекровью – моей бабушкой, под проливным дождём пешком шли до роддома примерно 2 км. Это сейчас все улицы современных городов одеты в асфальт. А тогда в нашем городе ещё и не знали этого слова вообще. Не было в нашем районе телефонов, чтобы вызвать «Скорую», не было и своего транспорта, даже простой телеги. Шла война. Женщинам идти пришлось в гору, в кромешной темноте, преодолевая при вспышках молний потоки вешних вод, скользя и оступаясь чуть ли не на каждом шагу. Позже мама сама удивлялась, как это она не разродилась по дороге. Так или иначе, родился я, хоть и под громовые раскаты, но в сухом и чистом помещении.

Первые воспоминания

Когда нас спрашивают: «Что ты помнишь из детства?» – очень трудно выстроить свои воспоминания в хронологическом порядке. Вот и мне кажется, что первое моё воспоминание относится к возрасту между двумя и тремя годами. Так как я родился в апреле 1942 года, значит, ещё шла война и всё, что происходило с нами, так или иначе, связывалось с этим событием. Скорее всего, это был канун Нового 1945 года или 23 февраля – день Красной Армии. Я в младшей садиковой группе хороводил с детьми, разучивая какую-то песню. В руках у меня была маленькая жестяная баночка, граммов на сто, не больше, вся разрисованная, и с чем-то очень вкусным вроде печёночного паштета (возможно американская). Кто-то, идущий за мной, наступил мне на пятку, и я упал, вытянув вперёд руки, прямо лбом на эту банку. Рана оказалась довольно глубокой. Шрам сохранился на всю жизнь. Мне наложили три шва, перевязали, но кровь всё равно просочилась сквозь бинты. А на следующий день был детский утренник, на который пригласили и родителей. И я, стоя на табуретке, рассказывал стихотворение о раненом танкисте. Аплодировали всем выступающим детям, в том числе и мне. Но когда я услышал от кого-то из родителей: «Надо же, даже кровь нарисовали на бинтах», – я закричал: