Казни Дьявольского Акра

– Жить в Дьявольском Акре? – расхохотался Крах. – С вами? – Из-за чудовищного ирландского акцента это прозвучало примерно как «швамьи».

Анджелика метнула на него тяжелый взгляд, как будто они заранее условились вести себя прилично, и Крах подавил смех.

– Лео Бернем не смог прибыть лично, – сообщила Анджелика, – и поручил нам выступать от его имени. Он попросил нас изучить, как управляют делами ваши имбрины. Исследовать ваш… гм… – Она окинула взглядом зал и, не скрывая глубокого отвращения, продолжила: – Ваш образ жизни.

– Посмотреть, нет ли у вас каких-либо политических или организационных новшеств, которые могли бы перенять, – добавил Крах.

– Скорее уж разнюхать наши слабые места, – прошептал мне на ухо Енох.

– Приехали, значит, посмотреть, как живется в другом полушарии? – уточнил Хью.

– Да уж поглядели. Видим, что хреново живется, – усмехнулся Песья Морда.

Хью плюнул в него пчелой. Песья Морда пригнулся, и пчела прожужжала на волосок от его уха, развернулась над головой, как бумеранг, и вернулась Хью в рот.

– Наши имбрины управляют делами цивилизованно, в отличие от вас, невоспитанных варваров! – объявил Хью и хихикнул, когда Песья Морда зарычал на него, как настоящий пес.

Напротив нас, по другую сторону от сцены, кто-то из обитателей Канавы внезапно рыгнул – так громко, что его услышали во всем зале, – и изверг изо рта фонтан грязной воды прямо на головы кузенам Харона. Те обернулись и пригрозили – точно так же во всеуслышание: еще один такой фокус, и все полурыбы пойдут на шашлык.

– Это самая кошмарная и отвратительная из всех петель, какие мы с моим облаком только видели! – выпалила Анджелика и вздохнула, не скрывая облегчения. Наверное, она и правда, лопнула бы, если бы не сказала этого вслух.

– Не стоит судить о нашем образе жизни по одному этому месту, – раздраженно сказала Эмма. – Несколько месяцев назад твари разрушили многие британские петли, и все мы волей-неволей сбились здесь в кучу, как на спасательной шлюпке. Мы еще даже толком не начали восстановительные работы.

– Ну конечно, мы все понимаем, – заверил ее Крах. – А что будет после того, как вы все восстановите?

– Будем жить как раньше, – сказала Клэр.

В голосе ее было столько надежды, что ни у кого не хватило духу ее разочаровать, хотя в свете того, о чем собирались объявить имбрины, о возвращении к прежней жизни не могло быть и речи.

Песья Морда опустился на колени перед Клэр и заглянул ей в глаза:

– Так тебе очень нравилось, как вы жили раньше? – пропищал он детским голоском. – Когда имбрины обращались с вами как с детишками?

– А вот и нет! Ничего такого они не делали! – возмутилась Клэр.

– Да неужели? – пропела Анджелика.

– К нам теперь будут прислушиваться больше, чем прежде, – примирительно вставила Бронвин.

Брови Краха взлетели вверх, и весь его высоченный лоб пошел складками.

– Имбрины нам пообещали, – сказала Клэр.

Песья Морда подавил очередной смешок. А я уже не находил себе места: когда же имбрины, наконец, откроют собрание?

Эмма поднялась и, расправив плечи, посмотрела Песьей Морде в лицо:

– А вы полагаете, в Америке все устроено лучше? Вам по душе, что несколько главарей поделили власть и собрали вокруг себя бандитские шайки, чтобы держать всех остальных в страхе? Вам по душе воровать, чтобы не умереть с голоду? Непрерывно воевать и сражаться между собой? Дрожать при мысли о том, что вас захватят в плен, стоит только ступить на территорию конкурента? Да как вы там вообще живете?!

– Слова никчемной слабачки, которая и недели не продержалась бы в странном Нью-Йорке! – гордо тряхнула головой Анджелика.

Крах проявил больше такта:

– Я и не утверждаю, что мы идеальны. Нам тоже есть куда расти, потому-то мы и приехали поднабраться опыта. Но мы, по крайней мере, можем сами принимать решения в своих петлях.

– Ваши петли – это порочный круг преступности и насилия! – заявил Миллард. – Ваша так называемая свобода – лишь иллюзия.

– Зато нам никто не говорит каждый вечер: «Пора по кроваткам!» – хохотнул Песья Морда. – А вы всего-навсего избалованные, инфантильные…

– Мы не для того приехали, чтобы с вами ссориться, – перебил Крах.

– Говори за себя, – буркнул Песья Морда.

– Вы что, не можете вести себя прилично? – не выдержала Клэр. – Мы, конечно, понимаем, что жизнь у вас не сахар, но…

Ухмылка на лице Песьей Морды растаяла.

– Когда выглядишь так, как я или мои Неприкасаемые, о легкой жизни можно забыть. Это милые маленькие девочки вроде тебя могут себе позволить роскошь «вести себя прилично», – проговорил он с невыразимым презрением, – но мне повезло меньше. Поэтому я – человек дела. И делаю все, чтобы выжить. Меня называют позором странного мира. Мохнатым тараканом. Да. Ну и что с того? Этот таракан будет крепко стоять на земле, когда все кругом рассыплется в прах. – Он отвернулся и двинулся прочь, но вдруг словно вспомнил что-то важное. – Ах да! Насчет того, что мы, дескать, вынуждены воровать, чтобы не умереть с голоду… Тут вы крупно заблуждаетесь. Лично я ворую из любви к искусству.

Он разжал кулак и покачал подвешенным на палец медальоном на серебряной цепочке.

– Эй! – воскликнула Оливия. – Это мое!

Песья Морда усмехнулся, уронил медальон ей на колени и ушел, прихватив с собой Анджелику и Краха.

– Чрезвычайно неприятные люди, – промолвил Гораций и помахал рукой перед носом, будто прогоняя вонь.

– И до чего нахальные! – подхватила Эмма. – Если бы не имбрины, они бы в своей Америке уже все друг друга поубивали из-за каких-нибудь заплесневелых обид.

– Да ладно, ну их! – сказал Енох. – Смотрите, похоже, начинается!

И действительно, внизу открылась дверца, ведущая на сцену.

Толпа затихла при виде девяти имбрин, шествовавших торжественной колонной. Первой шла мисс Сапсан, и сейчас она выглядела даже серьезнее, чем обычно. За ней следовала мисс Кукушка; ее золотой брючный костюм и волосы, сверкавшие серебром, живо напомнили мне Дэвида Боуи. Белое платье и белые перчатки мисс Бабакс тоже казались слишком смелым выбором – по крайней мере, для этой петли, где все заросло грязью. Мисс Черный Дрозд держала третий глаз открытым, оглядывая зал на предмет возможных опасностей. Мисс Гагара и мисс Трупиал, которых я едва знал, буквально наступали ей на пятки. От них не отставала мисс Баклан, имбрина из Ирландии. Эддисон поднялся на задние лапы, а переднюю вскинул, приветствуя мисс Королек. Процессию замыкала мисс Шилоклювка – любимые ученицы, Франческа и Беттина, вкатили ее кресло на сцену.

Эсмеральда Шилоклювка была старшей и самой могущественной: в разное время она побывала наставницей всех собравшихся здесь имбрин, да и почти всех ныне живущих имбрин Британии. Но сейчас эта худенькая, хрупкая старушка, закутанная в плотную шаль, выглядела совсем слабой и дряхлой – немногим лучше, чем в первую нашу встречу, когда она влетела в дом мисс Сапсан с ужасной вестью об атаке пустот, и определенно хуже, чем несколько часов назад. Что бы там ни обсуждали имбрины на своем совете, похоже, это выпило из нее остаток сил. Я лишь надеялся, что она продержится до конца общего собрания.

Последними через дверцу прошли четверо охранников. Они заняли посты по четырем краям сцены и замерли, взяв на караул. Франческа и Беттина вышли через ту же дверцу, прикрыв ее за собой, а мисс Сапсан прошествовала на середину сцены, встала за той ужасной платформой для хирургических операций – точь-в-точь лектор за кафедрой! – и обратилась к залу:

– Приветствую вас, мои странные собратья! Должно быть, кто-то из вас уже догадался, для чего мы собрали вас здесь, но кто-то еще только строит догадки. Не стану мучить вас ожиданием. Однако напомню, что еще совсем недавно мы праздновали победу над тварями, которых разбили наголову в битве на Могильном холме. Мы храбро сражались и одержали верх, так что могу сказать от лица всех присутствующих имбрин: мы гордимся вами! Всеми вами – и теми, кто участвовал в битве, и теми, кто трудился в тылу, чтобы восстановить петли и все наше сообщество. Никто из вас не пал духом перед лицом столь грозной опасности!

Она взяла паузу, а я почувствовал, как все вокруг подались вперед, выжидая, что она скажет дальше. Весь зал застыл в напряжении.

– Но скажу прямо и откровенно: то ужасное событие, которое мы изо всех сил старались предотвратить, все-таки произошло. – Ее голос загремел, отдаваясь эхом: в зале была отличная акустика. – Там, на Могильном холме, одной твари все-таки удалось от нас ускользнуть. Его зовут Персиваль Мурнау, и он был правой рукой Каула. Мы воздвигли немало препятствий на его пути, истребили немало его приспешников. И нам показалось, что победа за нами. Но с глубоким сожалением вынуждена сообщить, что сорвать его планы мы не смогли.

По залу прокатились шепотки.

– Два дня назад на Дьявольский Акр обрушились казни. Предположений о том, из-за чего это происходит, звучало немало, но теперь мы знаем наверняка. Два дня назад Персиваль Мурнау воскресил моего брата Каула, предводителя тварей.

Шепотки сменились вскриками, вскрики – воплями отчаяния. Имбрины воззвали к залу, прося тишины. Не сразу, но слушатели все же притихли – по крайней мере, настолько, чтобы мисс Сапсан смогла продолжать.

– Наш самый заклятый враг вернулся – не могу сказать точно, в каком виде. И несмотря на то, что смерти или плена избежала лишь горстка оставшихся тварей, сам Каул сейчас сильнее, чем когда бы то ни было. Но пределы его могущества нам пока неизвестны. – Ропот в зале стал громче, и мисс Сапсан пришлось повысить голос. – Но все же речь идет не об армии, а об одном-единственном человеке. И этот человек пока еще не напал ни на одну петлю, ни на одного странного…

– А что будет, когда он начнет нападать? – прогремел из зала знакомый голос. Взгляды собравшихся устремились на Ламота, а тот поднялся во весь свой немалый рост, сверля имбрин глазами. – Что вы тогда предпримете?

Мисс Кукушка шагнула вперед и встала рядом с мисс Сапсан.

– Мы организуем защиту Дьявольского Акра. И, как мы полагаем, пробиться через нее будет невозможно.

– Вы полагаете? – выкрикнул кто-то, и я заметил, что мисс Кукушка поморщилась, досадуя на себя за неудачное выражение.

– Да как вы вообще это допустили? – крикнул кто-то еще.

– У нас все было под контролем! – Мисс Черный Дрозд приставила ко рту ладони, сложенные рупором, но за шумом, поднявшимся в зале, ее почти никто не услышал.

Эмма, сидевшая рядом со мной, качала головой, и я понял, что она хочет сказать: еще чуть-чуть, и все собрание погрузится в хаос. Я слышал, как люди вокруг кричат не только на имбрин, но и друг на друга: у каждого обнаружилось свое мнение насчет того, кто виноват и что теперь делать. Но ясно было одно: этим людям нужны сильные лидеры. Я видел, что странное население Дьявольского Акра, разрозненное и разнородное, пропадет без имбрин – пусть даже у многих были к ним претензии.

И тут сквозь всеобщий галдеж и суматоху пробился выкрик Харона:

– ТИШИНА!

Толпа снова притихла.

– У меня тоже есть вопросы, – сказал Харон, слегка приглушив громоподобный бас. – Я тоже возмущен, но сейчас не время разбирать ошибки, которые привели к такой ситуации. Этим можно будет заняться позже, когда кризис останется позади. Возможно, у нас не так уж много времени, чтобы организовать защиту, и если мы потратим его на пустые склоки, то сильно об этом пожалеем. Или вообще уже не сможем ни о чем пожалеть. Так что будьте добры… – Он картинно простер длинную руку в сторону сцены, и только выскочившая из рукава мышь немного подпортила красивый жест. – Дайте, наконец, слово этим почтенным дамам!

Мисс Сапсан благодарно кивнула Харону и, чуть подавшись вперед, схватилась обеими руками за края хирургической платформы.

– Я не хочу сказать, что мы, имбрины, никогда не ошибаемся. Мы должны были это предвидеть, но, увы, не смогли. И я с готовностью признаю нашу ошибку.

Кажется, ей удалось немного остудить страсти.

Я бросил взгляд на Нур. Та сидела, уставившись в пол. Похоже, ей было совсем плохо.

– И нет, я не прошу сохранять спокойствие, – продолжала мисс Сапсан, повысив голос. – Но настоятельно прошу о другом: держитесь! Не поддавайтесь страху! Если я стану заверять вас, что это нетрудно, вы решите, что я не уважаю ваш интеллект. И все же паника ни к чему хорошему не приводит. Мы жили в страхе перед тварями и их пусто́тами целый век, так что нечего и надеяться, будто изгнать подобное зло можно малыми силами или всего за несколько недель. Да, наша победа на Могильном холме впечатляет. Мы сражались свирепо и отважно, и враг был сокрушен. Но все же этого недостаточно. Последнее испытание нам еще только предстоит, и это будет битва, масштабы которой предсказать пока невозможно. Но наверняка я могу сказать одно… – Мисс Сапсан отошла от платформы и выступила на передний край сцены, сцепив руки за спиной, как заправский генерал перед войском. – Он за нами придет. Он придет сюда. В этой петле мой отвратительный брат провел много лет, и можете не сомневаться: он все еще в ярости, что его отсюда выдворили. Но мы не отдадим ему Дьявольский Акр. Мы просто не вправе потерять наше единственное убежище, не говоря уже о Панпитликуме. Мы превратим эту петлю в неприступную крепость, а потом изыщем способ загнать Каула обратно в загробный мир, из которого он каким-то чудом вернулся. Но нам понадобится ваша помощь. Встаньте с нами рука об руку! Встаньте и сражайтесь! – Она взмахнула рукой, сжатой в кулак. – Наша воля крепка! Мы не пустим его сюда! Мы не…

Вот уже некоторое время в зале нарастал какой-то глухой, низкий рокот, но я так увлекся речью мисс Сапсан, что до этой секунды ничего не замечал. Но тут пол у нас под ногами задрожал, а странный звук стал вдвое громче – и в тот же миг по залу пронесся порыв ветра, задувший разом все газовые рожки. В темноте послышались крики, но их тут же перекрыл оглушительный голос:

– УБИРАЙТЕСЬ ВОН! Прочь из моего дома! Уносите ноги, пока еще можете!

Голос шел как будто со всех сторон сразу, а с каждым слогом по залу вдобавок разносилась какая-то кислая вонь. Люди бросились к выходу, натыкаясь друг на друга в темноте. Поднялся грохот, а за ним – новые вопли. Похоже, кто-то упал и катился вниз по лестнице.

– Сидите, а то нас затопчут! – крикнула Эмма и для верности надавила мне на плечи, чтобы я не вздумал вскочить. Я повернулся и придержал Нур, а она, в свою очередь, схватила сидевшую рядом Фиону.

– Я родился вно-о-о-о-овь!

Голос обрушился на нас с такой силой, что у меня глаза чуть не выскочили из глазниц. А миг спустя в самом центре зала вспыхнул ослепительный свет. Из тьмы проступило лицо – огромное, синее, сияющее. Оно парило в воздухе. И это было лицо Каула – только лицо и больше ничего, зато не меньше трех метров в высоту. Я узнал эти тонкие губы и крючковатый нос. Затем губы раздвинулись в ухмылке, обнажив два ряда ровных, круглых зубов, и Каул захохотал, любуясь кутерьмой, которую он поднял в зале. Люди спотыкались и падали, карабкались друг через друга, пробирались на ощупь к лестнице, которая вела к спасительной двери, – но на лестнице было уже не протолкнуться от тех, кто упал на ступеньках или застрял во всеобщей давке, а дверь, судя по всему, заклинило. Имбрины отступили к краям сцены, подальше от ужасной головы, висевшей прямо над ними, но бежать не пытались. Охранники застыли в ужасе.

Смех оборвался. Каул усмехнулся еще раз и произнес уже чуть тише:

– Ну что? Привлек я ваше внимание?

И тут прогремел выстрел: один из охранников опомнился и выпалил в Каула из пистолета, но пуля пролетела сквозь призрачное лицо и отскочила от стены.

– Дурачок, меня тут нет, – сказал Каул. – Но скоро буду. Я уже иду! Я неотвратим! Я неизбежен! – Голос его снова набрал силу. – Я овладел могуществом древних душ, и я сокрушу любого, кто встанет на моем пути!

Я уже стал прощаться с барабанными перепонками, как оглушительный рев внезапно сменился издевательским детским хныканьем:

– Ой-ой-ой, помогите! За нами пришел нехороший дядя! Папочка, папочка, что же нам делать?!

Лицо Каула слегка повернулось, а голос зазвучал как дурацкая пародия на американского папашу середины прошлого века:

– Нет ничего проще, Джонни! Мы должны избрать праведный путь!

– А что это за путь, папочка? – снова раздался писклявый голосок слабоумного ребенка.

– Каул теперь наш бог, – пробасил в ответ «папа», – и это очень, очень хорошо, что он милосердный. Ты ведь грешник, малыш Джонни, да и я не без греха. Столько лет мы поклонялись не ему, а этим шарлатанкам-полуптицам! Да, мы плохо себя вели. Отрицали нашу истинную природу, нашу истинную силу, наше предназначение. Не признавали, что нам суждено восседать во главе человечьего стола, а не прятаться под ним в страхе.

– Человечьего чего, папочка?

Между тем мисс Сапсан изо всех сил пыталась перекричать этот безумный спектакль, который Каул разыгрывал сам с собой:

– Он не причинит нам вреда! Он ничего не может! Это всего лишь проекция! Успокойтесь!

– Человечьего стола! Ведь мы, странные, далеко опередили в развитии обычных людей. И что же? Мы прячемся в петлях, вместо того чтобы править бал! Две тысячи лет мы дрожим в ужасе, что нас раскроют! Стыд и позор!

– Точно, папочка! Вот отчего Каул ТАК РАЗОЗЛИЛСЯ!

– Не бойся, Джонни. Все, что тебе нужно сделать, – это попросить прощения и принести ему клятву вечной верности. И он тебя пощадит.

– Ой, правда?

– Ну, и еще кое-что. Сущая мелочь.

Лицо Каула замерцало и вдруг начало таять. Кожа стекла с костей и собралась в воздухе сияющей лужицей, а потом, взвихрившись, собралось в другое лицо – мое!

Я похолодел в полной уверенности, что у меня начались галлюцинации. Писклявый детский голосок исчез, сменившись глубоким, раскатистым рыком, который мог бы принадлежать разве что демону из преисподней:

– УБЕЙ МАЛЬЧИШКУ!

Эмма ахнула. Нур вцепилась в мою руку. А проекция опять начала меняться: кожа пошла пузырями, затем разгладилась – и в воздухе повисло новое лицо. Лицо Нур.

– УБЕЙ ДЕВЧОНКУ!

Теперь уже я вцепился в руку Нур. Она сидела молча, угрюмо глядя перед собой. Светящийся образ Нур быстро сменился лицом Каула, и его насмешливый голос произнес:

– Ну а если кто-нибудь захочет заслужить мое особое расположение…

Проекция бесшумно взорвалась и рассыпалась на тысячи голубых огоньков. Еще мгновение – и они стали собираться в новую картину. В воздухе засияли портреты наших имбрин, всех девяти, – зеркальные копии тех, что стояли под ними, на сцене, и с отвращением взирали на это световое шоу.

– УБЕЙТЕ ИХ ВСЕХ! – взвизгнул Каул так громко, что я зажал уши и втянул голову в плечи. Так громко, что стеклянный потолок над нами задребезжал, грозясь разлететься осколками.

Из толпы послышались крики, а голубые двойники имбрин между тем превратились в птиц. Каул захихикал:

– Ползите прочь, букашки! Улетайте, птички! Кыш, кыш, пошли все вон из моей кухни!

Светящиеся птицы взмыли к потолку, ударились о стекло и растворились в пустоте. И тут потолок все-таки лопнул. Сотни тысяч осколков обрушились в зал, и все завизжали так, что можно было оглохнуть. Эмма вопила и мотала головой, пытаясь вытрясти битое стекло из волос. Нур тоже кричала, и кровь ручьями текла по ее рукам. И Гораций орал как резаный, хотя и не забывал вертеть головой, чтобы не пропустить ничего из творящегося кругом кошмара.

А затем картина у меня перед глазами замерцала…

Вопли стали стихать…

И небо, открывшееся за разбитым стеклянным потолком, вдруг потемнело… как странно, подумал я, не припомню, чтобы в этом зале был стеклянный потолок… а рожки на стенах снова вспыхнули живым огнем. И над головами у нас больше не было никакого стеклянного потолка, ни целого, ни разбитого, – просто самый обычный потолок с какой-то росписью. И никакой крови, и никаких осколков.

Значит, все это была иллюзия.

В зале снова стало светло.

Каул исчез.

Мало-помалу возвращались другие звуки. Возгласы облегчения. Стоны тех, кто скатился с лестницы, или упал уже у самой двери, или пострадал в давке. Всхлипы напуганных, потрясенных людей. Клэр тихо плакала, а Бронвин качала ее на руках. Нур мертвой хваткой вцепилась в мою руку. Имбрины взывали к толпе, умоляя успокоиться. Мисс Сапсан где-то раздобыла мегафон и твердила, что представление Каула – это обман зрения, он пытается напугать и разобщить нас, но мы не должны идти у него на поводу. Снова заверив толпу, что имбрины работают над защитой Акра и осталось уже недолго, она передала мегафон мисс Королек, и та стала руководить эвакуацией («Не толпитесь! По одному ярусу за раз!»). Крики и всхлипы постепенно стихали. Имбрины поднялись в зал, чтобы утешить тех, кто особенно в этом нуждался. Отмахнуться от ободряющих слов издалека, будучи всего лишь одним из множества слушателей, было нетрудно, но когда с ними говорили лицом к лицу, один на один, люди им верили. Потому-то имбрины никогда не брали себе больше десяти – пятнадцати подопечных. С большой толпой им просто не управиться. Будь у них время, можно было бы просто ходить по домам и говорить с каждым по отдельности, методично распутывая узел страха, затянутый Каулом.

Дожидаясь, пока мисс Королек объявит наш ярус, я заметил, что кто-то движется по лестнице против потока, в нашу сторону, локтями и плечами прокладывая себе путь через толпу. Разноглазый человек-сканер! Не доходя до нас одного яруса, он свернул с лестницы, а когда поравнялся с нами, вспрыгнул на скамью предыдущего ряда и повернулся ко мне. Его глаза казались пустыми, словно он смотрел, но ничего не видел.

– Я могу вам чем-то помочь? – спросил я.

Он потянулся себе за спину и вытащил что-то из-за пояса. Я лишь краем уха услышал, как кто-то крикнул: «У него нож!» – как этот нож уже сверкнул его в руке, кривой и длинный. Человек-сканер бросился на Нур.

Нур метнулась в сторону и навалилась на меня спиной, а нож вонзился в скамью – в том самом месте, где она только что сидела. Пока человек-сканер пытался выдернуть нож, с него свалилась шляпа. Кто-то схватил его за пояс, а он замахал руками, теряя равновесие. Тут Гораций дал ему по голове, а Нур ударила прямо в лицо. Еще миг – и подоспели двое охранников. Они оторвали его от ножа, подхватили под руки и поволокли прочь. Сканер молчал и даже не сопротивлялся.

– Ты цела? – спросил я Нур.

Она кивнула и встала с меня.

Мисс Сапсан уже хлопотала над нами, спрашивая, не пострадал ли кто. Мы сказали, что нет. Она вздохнула с облегчением, но тут же опять нахмурилась. Пока она стояла, беспокойно оглядывая зал, я заметил в ее глазах отражение какого-то нового страха.

«Все изменилось», – говорил ее взгляд.